— Да где его возьмёшь. Хорошие все на королевской службе, а шарлатан ничего умного не скажет. — Он помолчал. Мальчик поставил кочергу, вернулся в своё кресло и выжидательно посмотрел на графа. Тот потёр лоб и продолжил: — Давай так: я сейчас попытаюсь объяснить тебе, что с тобой творится, а ты попытаешься меня понять. Я, конечно, не звездочёт, и красиво говорить не умею, но уж как получится. Идёт?
— Идёт, — согласился Тион.
— То, что ты чувствуешь в такие минуты — не тоска, а некая сила, которая в тебе просыпается. Она дремлет в каждом с рождения, но примерно в твоём возрасте становится доступной. И тут уж только тебе решать, что с ней делать. Можешь вырасти обычным человеком, влюбиться в хорошую девушку и жить с ней долго и счастливо. А можешь распорядиться этой силой иначе и стать магом, но тогда о семейном счастье придётся забыть. Главное, всегда помни, что нельзя идти одновременно налево и направо. На двух стульях не усидишь.
— Так вот почему все звездочёты одинокие!
— Да. Они ведь немножко и маги. Тебе наверняка говорили, что магов не существует? — уточнил граф, и Тион кивнул. — Обманывали. Маги есть, но их очень мало. Не в каждой стране найдётся хотя бы один… Так вот по поводу твоих приступов грусти — это из-за прогулки. Обычные мальчишки и девчонки, растущие взаперти, знать о таком не знают, но ты нарушил запрет. Да ещё и Дааро с тобой поработал. Прогулка под звёздами и взгляд дракона дали тебе преимущество, твои способности увеличились во много раз, но это ещё и нагрузка. Немаленькая. И иногда тебе трудно с ней справиться. Понятно?
— Запутанно всё, — пожаловался Тион.
— Ещё бы, — согласился граф. — Это тебе не тренировка по фехтованию. Грубо говоря, штука такая: твоя тоска на самом деле не тоска. Если чувствуешь, что тебе грустно, это значит, что тебе тяжело нести свою ношу. И так будет, пока ты не сделаешь выбор, в какую сторону её нести.
— Простите, граф, я не понимаю ничего.
— Ты должен решить, куда хочешь двигаться — навстречу своим способностям или прочь от них. Как только сделаешь это, тоска уйдёт навсегда. Но не спеши с решением, сначала всё взвесь и обдумай. Задачка, да? — сочувственно добавил Орион.
— Задачка… Граф, а вам приходилось делать такой выбор?
— Конечно, — улыбнулся он. — Когда мне было четырнадцать, я увидел на балу прекрасную девушку своих лет и безумно полюбил её. Так что мой выбор был очевиден: я отказался от магической силы и попытался завоевать своё счастье… — его улыбка медленно погасла, и он посмотрел вдаль сквозь пелену дождя. — Но тогда у меня уже был дракон.
— А у меня есть барс! И мне во дворце тоже одна девчонка нравилась. Но она старше меня, да и не нравлюсь я ей… Граф, а что вы посоветуете?
— Я бы посоветовал, конечно, отказ от магии и нормальную жизнь. Но я не знаю, какое у тебя призвание. Если к магии — то обычная жизнь превратится в мученье.
— А если я послушаюсь вас и откажусь от способностей, то Барс со мной останется?
— Боюсь, что нет, — печально ответил Орион. — Видишь ли, никакого барса не существует. Это просто картинка, видимость. Ты сам летаешь по ночам.
— То есть как «нет»? — вскочил Тион. — Он настоящий! Он мурлыкал, я гладил его. У него такая тёплая шерсть. Не может быть, чтобы его не было.
— Можешь как-нибудь убедиться, если не веришь. Просто не подзывай его, а попробуй подняться в воздух сам.
— Я к нему привык, — глухо сказал мальчик. — Он мой друг.
— Ты его придумал, Тион. Увидел в книге картинку и подумал, что барсы большие, вот он и получился размером с коня.
— А что — если кто-то придуманный, то он не может быть другом? — с обидой произнёс Тион и снова ушёл к камину. Разбил кочергой угли, сел на пол и стал смотреть на чёрно-красный узор.
— Ну не реви. У тебя будут настоящие друзья и настоящий ручной зверь, я обещаю. Хочешь, приручим детёныша лисицы? — граф подошёл, сел рядом и положил руку ему на плечо. Тион помотал головой.
— Не нужна мне лиса. А ложные драконы? Их тоже я делаю?
— С драконами сложнее. Они появляются сами, но не везде. Насколько мне известно, они выбирают места, где поблизости есть человек, побывавший на улице до двадцати пяти лет.
— А почему?
— Не знаю. Может быть, они надеются, что такой человек сможет их оживить.
— Оживить ложного дракона? — повторил Тион. — То есть, сделать его настоящим?
— Именно. Однажды я сумел это сделать. Мне было столько, сколько тебе сейчас.
— Так Дааро…
— Именно. Но возле меня ложный дракон появился только один раз, а возле тебя они так и вьются.
На крыше послышался шум. Они оглянулись и увидели слепую голову Дааро, пролезающую в окно.
— Прошу прощения, что прервал беседу, но ты посылал меня узнать, не появился ли на верхней площадке ложный дракон. Так вот докладываю: он действительно появился.
Тион сорвался с места и опрометью выбежал из комнаты.
Как и у всех слуг, приближённых к королевской семье, у Флиры была своя комната. Перебравшись туда из людской сразу после назначения, горничная принцессы приложила все усилия, чтобы сделать своё жилище как можно меньше похожим на комнату матери. Здесь не нашлось места ни громоздким сундукам, ни розовому цвету. Все вещи Флиры уместились в маленьком комоде, а платья, подаренные госпожой, она повесила в шкаф. Не у каждой служанки имелся этот предмет мебели — чтобы обзавестись шкафом, Флире пришлось похлопотать. Просьбами и подкупом она уломала двоих работников перетащить старый шкаф из кухонной кладовки, выбросить полки и выкрасить его в светло-зелёный, под цвет обоев и покрывал.
В отличие от матери, Флира не собиралась задерживаться в своей комнатке навечно. Здесь не было ничего лишнего. Она даже не поставила на комод гипсовых зверюшек на счастье — уж кто-кто, а она-то знала, что такое вытирать пыль.
Единственной не нужной в хозяйстве вещью был измятый листок бумаги, с которого улыбался молодой человек со светлыми волосами. Этот портрет, нарисованный угольным грифелем, горничная хранила в среднем ящике комода — не среди вещей, упаси Десятеро, вдруг королева устроит обыск? — а на нижней стороне полки, в картонном кармане. Не было и дня, чтобы Флира не взглянула на него.
Грубые золотые украшения, подаренные матерью, она хранила ящиком выше, в бархатном мешочке. Она едва не променяла кольцо и серьги на новые башмачки, но однажды после долгого ночного разговора с Ирмеф изменила своё отношение к её подарку и припрятала его получше — рядом с тем самым стеклянным пузырьком.
И конечно, она продолжала воровать для принцессы страницы из книги. «Волшебные истории» лишились уже доброй сотни листов, но никто не хватился пропажи: ловкие руки Флиры каждый раз вкладывали в переплёт кусок сурового ситца.
Раз или два принцесса обсуждала с горничной незамысловатые сюжеты сказок, и Флира живо изображала интерес. Но на самом деле сказочные герои мало волновали черноволосую красавицу — если кто-то и занимал её мысли, то лишь тот белокурый хинорец, так дерзко ворвавшийся на бал и за которого король объявил награду. Портрет, случайно вышедший из-под грифеля Финоры, был слишком ценной добычей, чтобы возвращать его, поэтому горничная так тщательно его прятала. Лишь Десятерым известно, о чём она грезила, когда смотрела на него.
Флира старалась угодить госпоже и никогда не любопытничала. Единственным вопросом, который она себе позволяла, было: «Что вам угодно?» Она послушно ходила за цветами в синем плаще Финоры и каждый вечер благодарила её за монету в шкатулке, но по вечерам, когда оставалась одна, зажигала свечи и долго смотрела на рисунок. В такие моменты её голубые глаза становились бездонными, а губы что-то беззвучно шептали.
После небольших препирательств Флира отвоевала у Ирмеф один из клочков, что предназначались в подарок бедняжке Нилет. Это был тонкий бархат кофейного цвета, легко драпирующийся. Рассудив, что этот цвет прекрасно гармонирует с розовато-бежевым платьем, доставшимся от принцессы, Флира вооружилась иглой и ниткой и прицепила к платью тёмную отделку на подоле, рукавах и вороте. В результате оно стало совсем другим, так что даже сама Финора его бы не узнала. Газовый шарф того же кофейного цвета, выуженный Флирой из материного комода месяцем ранее, дополнял этот наряд, придавая повседневному платью парадный вид. Шарф можно было привязать к рукавам или укрепить на причёске — так и так смотрелось хорошо. Завершающим штрихом была обязательная на Новый Год маска, закрывающая почти всё лицо — Флира купила у коробейника кофейно-бежевую с бахромой, в тон платью. Оставалось дождаться бала.
Норте отговаривал графа от вечернего визита в город: дескать, скоро стемнеет, половина лавок уже закрылась, да и прохладно после дождя. Но Орион лишь рассмеялся, оседлал Дааро, и они умчались. Поздние поездки имели свой плюс: на улицах меньше народу, а значит, меньше шансов попасться на глаза королевским соглядатаям — граф пока не знал, что в Финории его объявили вне закона, но лишними предосторожностями никогда не пренебрегал. К тому же Тион был так расстроен неудачей с оживлением ложного дракона, что графу захотелось купить ему сладостей. Зрелище получилось ещё то — уменьшенная копия Дааро грустно посмотрела на них зрячей головой, моргнула и истаяла в воздухе, едва они успели к ней подбежать. Орион опешил, услышав от мальчишки слова, которые в двенадцать лет знать не полагается, но не стал его ругать. «Со следующим драконом обязательно получится, — попытался он утешить Тиона. — Ведь они появляются тут почти каждый день».
После дождя было прохладно, но Ориону, привыкшему к полётам, простуда не грозила. Он смотрел вниз, не переставая удивляться красоте Финории, и старался отводить взгляд от блестевших в закатных лучах башен королевского дворца: зачем бередить душу? Принцесса наверняка уже забыла и его слова, и его самого. Свой выбор она сделала, её жёсткие слова не давали повода в этом усомниться.
Дааро высмотрел безлюдный уголок парка на окраине города и бесшумно приземлился. Граф соскользнул с него, погладил по зелёной морде и торопливо зашагал в сторону домов.
В этот день Десятеро отвернулись от Наи — видимо, сочли, что достаточно с него везения. Выжил там, где выжить невозможно, получил два бочонка золота ни за что, продал пять вабранов, откопал редчайшую книгу, которую всю жизнь искал — не многовато ли для одного человека?
Сначала он потерял книгу. Смесь тоски, досады и ярости гнала его по улицам столичного города мимо роскошных домов знати и богато разукрашенных торговых лавок. Яркие цветы и распускающиеся листья не радовали его, а птичий свист вызывал только раздражение. Прошло три года, как он стал караванщиком, и каждую весну он старался встретить не в сухом и пустом Межгорье, а в одной из стран, чтобы не пропустить пробуждение природы, но после сожжения книги в нём что-то умерло.
Он никогда не видел, чтобы книги жгли. С детства впитав к ним уважение, он считал их чуть ли не священными, а книгочеев кем-то вроде звездочётов, и происшествие в подвале стало для него кошмаром наяву. Сам он не смог бы бросить в огонь даже уличный романчик, но при мысли о том, КАКАЯ именно сгорела книга, ему хотелось рвать на себе волосы. Ах, Наи, ах, дурак! Надо было сидеть и читать молча — глядишь, и был бы шанс найти книгу назавтра в том же месте. Глаза у него, видите ли, устали! Как раз началась глава о Властителях Межгорья, о которых даже бывалые караванщики никогда не слышали, и прочитай он ещё немного — может, и нашёл бы ответы на вопросы, что мучили его с детства. Так нет же: комфорта захотелось! Но почему смотрители так испугались? Что же такого написал Рантоэль, что его труд понадобилось сжигать?
Навстречу проехал незнакомый караванщик верхом на вабране, и Наи машинально приветствовал его тайным знаком Межгорного Братства, сложив пальцы по-особенному. Тот ответил, улыбнувшись. При иных обстоятельствах Наи расспросил бы его, откуда прибыл, чем торгует, когда будет ближайший караван и в какие края он пойдёт — но сейчас не хотелось говорить ни о чём. Перед глазами всё плыло.
Он уходил от книжного подвала всё дальше и дальше. Эльские горы обманчиво казались близкими. Он знал, что до их подножия нужно идти целый день, и путь будет лежать через леса, поля и деревни. Ещё утром он не отказался бы побродить по окрестностям и полюбоваться на цветущие сады, зеленеющие поля и играющих на опушке зверей, но сейчас невидимые клещи сдавили сердце, как десять лет назад, когда подруга объявила, что любит не его.
Тогда тоже была весна. Он приходил в себя больше года, и лишь решение стать караванщиком поддерживало его в ожидании совершеннолетия. Наи повезло, он родился в богатой семье и мог с утра до вечера заниматься единоборством или сидеть над книжками.
К его услугам был закрытый экипаж, и Наи объездил все книжные подвалы и хранилища, где изучал то, что могло пригодиться: торговое дело, медицину, устройство Иэны, военное искусство и, конечно, сказки, которые читал между строк. Он перестал ездить на турниры и балы. Родители радовались, что он ни с кем не общается, и не могли нахвалиться, какой у них вырос умный наследник, а он готов был забиться в любой угол, только бы не видеть, как его бывшая девушка счастлива с новым возлюбленным. Она вышла замуж до совершеннолетия — в дворянских семьях такое допускалось — и уже нянчила своё дитя. Их родителей связывали дружеские узы, и для Наи было пыткой изображать любезность, когда семейство бывшей подруги являлось в гости. Едва ему исполнилось двадцать пять, он сбежал с первым же караваном, оставив родителям письмо с извинениями. Больше он не видел ни родных, ни свою страну.
Прошли годы, и боль улеглась. Но удар, полученный сегодня, был сильнее.
Закат окутал Финорию лиловой дымкой. После дождя поднялся небольшой туман, и прохожие не могли надышаться ароматом цветущих яблонь, молодой травы, недавней грозы и вечерней свежести. Чем дальше ноги уносили Наи, тем меньше ему встречалось народу. Давно остался позади шумный центр и сонная окраина с парой-тройкой пока не закрывшихся лавок, мощёная улица давно перешла в утоптанную грунтовую дорогу, а Наи всё брёл и брёл по сумрачному парку, словно от воспоминаний можно было убежать.
Несколько минут назад соловьи замолчали, но это не насторожило его: каждый вечер птицы успокаивались примерно на час. В тишине он слышал каждый шорох, даже звук собственных шагов. Это его и спасло.
Если бы птицы продолжали петь, он бы не уловил движения сзади и нападавшему хватило доли секунды, чтобы пырнуть его ножом. Но многолетняя выучка и отточенная реакция выручили караванщика и в этот раз: заслышав шорох и сдавленное дыханье, он ещё ничего не сообразил, а тело уже само нырнуло под ноги противнику, сшибая его наземь. Наи вскочил быстрее. Он придавил негодяя к земле, выбил нож и с хрустом заломал врагу руку, но тут из кустов вышли четверо в бедняцком тряпье — такие же оборванцы, как и их предводитель, скорчившийся на дороге. Блеснули ножи. Наи понял, что окружён.
Граф Орион обычно оставлял Дааро где-нибудь в лесу и шёл в город по делам, но дракон чаще всего не слушался и следовал за ним, невидимый.
— Идёт, — согласился Тион.
— То, что ты чувствуешь в такие минуты — не тоска, а некая сила, которая в тебе просыпается. Она дремлет в каждом с рождения, но примерно в твоём возрасте становится доступной. И тут уж только тебе решать, что с ней делать. Можешь вырасти обычным человеком, влюбиться в хорошую девушку и жить с ней долго и счастливо. А можешь распорядиться этой силой иначе и стать магом, но тогда о семейном счастье придётся забыть. Главное, всегда помни, что нельзя идти одновременно налево и направо. На двух стульях не усидишь.
— Так вот почему все звездочёты одинокие!
— Да. Они ведь немножко и маги. Тебе наверняка говорили, что магов не существует? — уточнил граф, и Тион кивнул. — Обманывали. Маги есть, но их очень мало. Не в каждой стране найдётся хотя бы один… Так вот по поводу твоих приступов грусти — это из-за прогулки. Обычные мальчишки и девчонки, растущие взаперти, знать о таком не знают, но ты нарушил запрет. Да ещё и Дааро с тобой поработал. Прогулка под звёздами и взгляд дракона дали тебе преимущество, твои способности увеличились во много раз, но это ещё и нагрузка. Немаленькая. И иногда тебе трудно с ней справиться. Понятно?
— Запутанно всё, — пожаловался Тион.
— Ещё бы, — согласился граф. — Это тебе не тренировка по фехтованию. Грубо говоря, штука такая: твоя тоска на самом деле не тоска. Если чувствуешь, что тебе грустно, это значит, что тебе тяжело нести свою ношу. И так будет, пока ты не сделаешь выбор, в какую сторону её нести.
— Простите, граф, я не понимаю ничего.
— Ты должен решить, куда хочешь двигаться — навстречу своим способностям или прочь от них. Как только сделаешь это, тоска уйдёт навсегда. Но не спеши с решением, сначала всё взвесь и обдумай. Задачка, да? — сочувственно добавил Орион.
— Задачка… Граф, а вам приходилось делать такой выбор?
— Конечно, — улыбнулся он. — Когда мне было четырнадцать, я увидел на балу прекрасную девушку своих лет и безумно полюбил её. Так что мой выбор был очевиден: я отказался от магической силы и попытался завоевать своё счастье… — его улыбка медленно погасла, и он посмотрел вдаль сквозь пелену дождя. — Но тогда у меня уже был дракон.
— А у меня есть барс! И мне во дворце тоже одна девчонка нравилась. Но она старше меня, да и не нравлюсь я ей… Граф, а что вы посоветуете?
— Я бы посоветовал, конечно, отказ от магии и нормальную жизнь. Но я не знаю, какое у тебя призвание. Если к магии — то обычная жизнь превратится в мученье.
— А если я послушаюсь вас и откажусь от способностей, то Барс со мной останется?
— Боюсь, что нет, — печально ответил Орион. — Видишь ли, никакого барса не существует. Это просто картинка, видимость. Ты сам летаешь по ночам.
— То есть как «нет»? — вскочил Тион. — Он настоящий! Он мурлыкал, я гладил его. У него такая тёплая шерсть. Не может быть, чтобы его не было.
— Можешь как-нибудь убедиться, если не веришь. Просто не подзывай его, а попробуй подняться в воздух сам.
— Я к нему привык, — глухо сказал мальчик. — Он мой друг.
— Ты его придумал, Тион. Увидел в книге картинку и подумал, что барсы большие, вот он и получился размером с коня.
— А что — если кто-то придуманный, то он не может быть другом? — с обидой произнёс Тион и снова ушёл к камину. Разбил кочергой угли, сел на пол и стал смотреть на чёрно-красный узор.
— Ну не реви. У тебя будут настоящие друзья и настоящий ручной зверь, я обещаю. Хочешь, приручим детёныша лисицы? — граф подошёл, сел рядом и положил руку ему на плечо. Тион помотал головой.
— Не нужна мне лиса. А ложные драконы? Их тоже я делаю?
— С драконами сложнее. Они появляются сами, но не везде. Насколько мне известно, они выбирают места, где поблизости есть человек, побывавший на улице до двадцати пяти лет.
— А почему?
— Не знаю. Может быть, они надеются, что такой человек сможет их оживить.
— Оживить ложного дракона? — повторил Тион. — То есть, сделать его настоящим?
— Именно. Однажды я сумел это сделать. Мне было столько, сколько тебе сейчас.
— Так Дааро…
— Именно. Но возле меня ложный дракон появился только один раз, а возле тебя они так и вьются.
На крыше послышался шум. Они оглянулись и увидели слепую голову Дааро, пролезающую в окно.
— Прошу прощения, что прервал беседу, но ты посылал меня узнать, не появился ли на верхней площадке ложный дракон. Так вот докладываю: он действительно появился.
Тион сорвался с места и опрометью выбежал из комнаты.
Глава 14. Блеск ножей
Как и у всех слуг, приближённых к королевской семье, у Флиры была своя комната. Перебравшись туда из людской сразу после назначения, горничная принцессы приложила все усилия, чтобы сделать своё жилище как можно меньше похожим на комнату матери. Здесь не нашлось места ни громоздким сундукам, ни розовому цвету. Все вещи Флиры уместились в маленьком комоде, а платья, подаренные госпожой, она повесила в шкаф. Не у каждой служанки имелся этот предмет мебели — чтобы обзавестись шкафом, Флире пришлось похлопотать. Просьбами и подкупом она уломала двоих работников перетащить старый шкаф из кухонной кладовки, выбросить полки и выкрасить его в светло-зелёный, под цвет обоев и покрывал.
В отличие от матери, Флира не собиралась задерживаться в своей комнатке навечно. Здесь не было ничего лишнего. Она даже не поставила на комод гипсовых зверюшек на счастье — уж кто-кто, а она-то знала, что такое вытирать пыль.
Единственной не нужной в хозяйстве вещью был измятый листок бумаги, с которого улыбался молодой человек со светлыми волосами. Этот портрет, нарисованный угольным грифелем, горничная хранила в среднем ящике комода — не среди вещей, упаси Десятеро, вдруг королева устроит обыск? — а на нижней стороне полки, в картонном кармане. Не было и дня, чтобы Флира не взглянула на него.
Грубые золотые украшения, подаренные матерью, она хранила ящиком выше, в бархатном мешочке. Она едва не променяла кольцо и серьги на новые башмачки, но однажды после долгого ночного разговора с Ирмеф изменила своё отношение к её подарку и припрятала его получше — рядом с тем самым стеклянным пузырьком.
И конечно, она продолжала воровать для принцессы страницы из книги. «Волшебные истории» лишились уже доброй сотни листов, но никто не хватился пропажи: ловкие руки Флиры каждый раз вкладывали в переплёт кусок сурового ситца.
Раз или два принцесса обсуждала с горничной незамысловатые сюжеты сказок, и Флира живо изображала интерес. Но на самом деле сказочные герои мало волновали черноволосую красавицу — если кто-то и занимал её мысли, то лишь тот белокурый хинорец, так дерзко ворвавшийся на бал и за которого король объявил награду. Портрет, случайно вышедший из-под грифеля Финоры, был слишком ценной добычей, чтобы возвращать его, поэтому горничная так тщательно его прятала. Лишь Десятерым известно, о чём она грезила, когда смотрела на него.
Флира старалась угодить госпоже и никогда не любопытничала. Единственным вопросом, который она себе позволяла, было: «Что вам угодно?» Она послушно ходила за цветами в синем плаще Финоры и каждый вечер благодарила её за монету в шкатулке, но по вечерам, когда оставалась одна, зажигала свечи и долго смотрела на рисунок. В такие моменты её голубые глаза становились бездонными, а губы что-то беззвучно шептали.
После небольших препирательств Флира отвоевала у Ирмеф один из клочков, что предназначались в подарок бедняжке Нилет. Это был тонкий бархат кофейного цвета, легко драпирующийся. Рассудив, что этот цвет прекрасно гармонирует с розовато-бежевым платьем, доставшимся от принцессы, Флира вооружилась иглой и ниткой и прицепила к платью тёмную отделку на подоле, рукавах и вороте. В результате оно стало совсем другим, так что даже сама Финора его бы не узнала. Газовый шарф того же кофейного цвета, выуженный Флирой из материного комода месяцем ранее, дополнял этот наряд, придавая повседневному платью парадный вид. Шарф можно было привязать к рукавам или укрепить на причёске — так и так смотрелось хорошо. Завершающим штрихом была обязательная на Новый Год маска, закрывающая почти всё лицо — Флира купила у коробейника кофейно-бежевую с бахромой, в тон платью. Оставалось дождаться бала.
***
Норте отговаривал графа от вечернего визита в город: дескать, скоро стемнеет, половина лавок уже закрылась, да и прохладно после дождя. Но Орион лишь рассмеялся, оседлал Дааро, и они умчались. Поздние поездки имели свой плюс: на улицах меньше народу, а значит, меньше шансов попасться на глаза королевским соглядатаям — граф пока не знал, что в Финории его объявили вне закона, но лишними предосторожностями никогда не пренебрегал. К тому же Тион был так расстроен неудачей с оживлением ложного дракона, что графу захотелось купить ему сладостей. Зрелище получилось ещё то — уменьшенная копия Дааро грустно посмотрела на них зрячей головой, моргнула и истаяла в воздухе, едва они успели к ней подбежать. Орион опешил, услышав от мальчишки слова, которые в двенадцать лет знать не полагается, но не стал его ругать. «Со следующим драконом обязательно получится, — попытался он утешить Тиона. — Ведь они появляются тут почти каждый день».
После дождя было прохладно, но Ориону, привыкшему к полётам, простуда не грозила. Он смотрел вниз, не переставая удивляться красоте Финории, и старался отводить взгляд от блестевших в закатных лучах башен королевского дворца: зачем бередить душу? Принцесса наверняка уже забыла и его слова, и его самого. Свой выбор она сделала, её жёсткие слова не давали повода в этом усомниться.
Дааро высмотрел безлюдный уголок парка на окраине города и бесшумно приземлился. Граф соскользнул с него, погладил по зелёной морде и торопливо зашагал в сторону домов.
В этот день Десятеро отвернулись от Наи — видимо, сочли, что достаточно с него везения. Выжил там, где выжить невозможно, получил два бочонка золота ни за что, продал пять вабранов, откопал редчайшую книгу, которую всю жизнь искал — не многовато ли для одного человека?
Сначала он потерял книгу. Смесь тоски, досады и ярости гнала его по улицам столичного города мимо роскошных домов знати и богато разукрашенных торговых лавок. Яркие цветы и распускающиеся листья не радовали его, а птичий свист вызывал только раздражение. Прошло три года, как он стал караванщиком, и каждую весну он старался встретить не в сухом и пустом Межгорье, а в одной из стран, чтобы не пропустить пробуждение природы, но после сожжения книги в нём что-то умерло.
Он никогда не видел, чтобы книги жгли. С детства впитав к ним уважение, он считал их чуть ли не священными, а книгочеев кем-то вроде звездочётов, и происшествие в подвале стало для него кошмаром наяву. Сам он не смог бы бросить в огонь даже уличный романчик, но при мысли о том, КАКАЯ именно сгорела книга, ему хотелось рвать на себе волосы. Ах, Наи, ах, дурак! Надо было сидеть и читать молча — глядишь, и был бы шанс найти книгу назавтра в том же месте. Глаза у него, видите ли, устали! Как раз началась глава о Властителях Межгорья, о которых даже бывалые караванщики никогда не слышали, и прочитай он ещё немного — может, и нашёл бы ответы на вопросы, что мучили его с детства. Так нет же: комфорта захотелось! Но почему смотрители так испугались? Что же такого написал Рантоэль, что его труд понадобилось сжигать?
Навстречу проехал незнакомый караванщик верхом на вабране, и Наи машинально приветствовал его тайным знаком Межгорного Братства, сложив пальцы по-особенному. Тот ответил, улыбнувшись. При иных обстоятельствах Наи расспросил бы его, откуда прибыл, чем торгует, когда будет ближайший караван и в какие края он пойдёт — но сейчас не хотелось говорить ни о чём. Перед глазами всё плыло.
Он уходил от книжного подвала всё дальше и дальше. Эльские горы обманчиво казались близкими. Он знал, что до их подножия нужно идти целый день, и путь будет лежать через леса, поля и деревни. Ещё утром он не отказался бы побродить по окрестностям и полюбоваться на цветущие сады, зеленеющие поля и играющих на опушке зверей, но сейчас невидимые клещи сдавили сердце, как десять лет назад, когда подруга объявила, что любит не его.
Тогда тоже была весна. Он приходил в себя больше года, и лишь решение стать караванщиком поддерживало его в ожидании совершеннолетия. Наи повезло, он родился в богатой семье и мог с утра до вечера заниматься единоборством или сидеть над книжками.
К его услугам был закрытый экипаж, и Наи объездил все книжные подвалы и хранилища, где изучал то, что могло пригодиться: торговое дело, медицину, устройство Иэны, военное искусство и, конечно, сказки, которые читал между строк. Он перестал ездить на турниры и балы. Родители радовались, что он ни с кем не общается, и не могли нахвалиться, какой у них вырос умный наследник, а он готов был забиться в любой угол, только бы не видеть, как его бывшая девушка счастлива с новым возлюбленным. Она вышла замуж до совершеннолетия — в дворянских семьях такое допускалось — и уже нянчила своё дитя. Их родителей связывали дружеские узы, и для Наи было пыткой изображать любезность, когда семейство бывшей подруги являлось в гости. Едва ему исполнилось двадцать пять, он сбежал с первым же караваном, оставив родителям письмо с извинениями. Больше он не видел ни родных, ни свою страну.
Прошли годы, и боль улеглась. Но удар, полученный сегодня, был сильнее.
Закат окутал Финорию лиловой дымкой. После дождя поднялся небольшой туман, и прохожие не могли надышаться ароматом цветущих яблонь, молодой травы, недавней грозы и вечерней свежести. Чем дальше ноги уносили Наи, тем меньше ему встречалось народу. Давно остался позади шумный центр и сонная окраина с парой-тройкой пока не закрывшихся лавок, мощёная улица давно перешла в утоптанную грунтовую дорогу, а Наи всё брёл и брёл по сумрачному парку, словно от воспоминаний можно было убежать.
Несколько минут назад соловьи замолчали, но это не насторожило его: каждый вечер птицы успокаивались примерно на час. В тишине он слышал каждый шорох, даже звук собственных шагов. Это его и спасло.
Если бы птицы продолжали петь, он бы не уловил движения сзади и нападавшему хватило доли секунды, чтобы пырнуть его ножом. Но многолетняя выучка и отточенная реакция выручили караванщика и в этот раз: заслышав шорох и сдавленное дыханье, он ещё ничего не сообразил, а тело уже само нырнуло под ноги противнику, сшибая его наземь. Наи вскочил быстрее. Он придавил негодяя к земле, выбил нож и с хрустом заломал врагу руку, но тут из кустов вышли четверо в бедняцком тряпье — такие же оборванцы, как и их предводитель, скорчившийся на дороге. Блеснули ножи. Наи понял, что окружён.
Граф Орион обычно оставлял Дааро где-нибудь в лесу и шёл в город по делам, но дракон чаще всего не слушался и следовал за ним, невидимый.
