быстро разлетелось по стране, и жители Хинории только порадовались за торговцев, успевших вовремя убраться из этого опасного места — ведь иначе вся семья, замурованная в скалах вместе со слугами и работниками, оказалась бы обречена на мучительную смерть от голода.
Таким образом, замок Грахе будто бы перестал существовать, и о нём постепенно забыли. Единственным человеком, усмотревшим в этом деле странное, был королевский звездочёт. «Я видел эти скалы, — пробормотал мудрый старец как-то раз в алхимической библиотеке, где, как он думал, его никто не слышит, — там никак не мог случиться обвал. Разве что кто-то нарочно обрушил камни с помощью гремучего порошка. Но кому и зачем понадобилось заваливать вход? Похоже, я никогда не найду ответа».
А у молодого графа Ориона теперь были полностью развязаны руки, и он мог обустроить тайное убежище на свой вкус. Довольно скоро он понял, что содержать в порядке такое большое жилище не осилит в одиночку, и с помощью дракона перенёс в замок четверых надёжных помощников, которые поклялись хранить тайну. Но это были всего лишь слуги, а не друзья. Каждый из них потерял родных и разочаровался в жизни, а одного граф Орион буквально вытащил из петли на городской площади, заплатив за него выкуп: беднягу осудили за воровство.
К двоим помощникам постепенно перебрались подружки, согласившись разделить их тайную жизнь, и теперь население замка составляло семь человек, считая хозяина. Они бы не выжили без дракона: тот приносил и еду, и прочие покупки графа, в холодные зимы согревал стены своим огнём, да и в строительстве неплохо помогал, с лёгкостью ворочая тяжёлые брёвна, которые сам же и приносил.
За пару лет замок Грахе превратился в красивое и обжитое место, ограждённое скалами и совершенно не заметное снаружи. Здесь был роскошный сад с цветником, в котором трудились обе женщины, маленький пруд с золотыми рыбками и нависающей над ним горной сосной, высокий и немного мрачный деревянный дом для Дааро и ровная площадка для тренировок.
Изнутри же замок мог поспорить по красоте с дворцом Хино. Граф не поскупился на отделку, тратя всё королевское жалование на обустройство уюта, потому что не переставал думать о принцессе Финоре. Он ни с кем о ней не говорил, но лелеял надежду, что однажды она придёт сюда, чтобы стать хозяйкой. Для Финоры были приготовлены особые покои: здесь всё до малейшей детали продумал сам граф. Простыни из тончайшего батиста, перина из лебяжьего пуха и занавесь из самого дорогого шёлка ждали своего часа. Комната пустовала, сюда лишь изредка заходила работница, чтобы смести пыль и заменить чехлы на мебели, да тоскующий граф Орион в редкую свободную минуту бродил из угла в угол, предаваясь несбыточным грёзам.
Он представлял, как принцесса впервые увидит свои покои. Надеялся, что его усилия не пройдут даром и Финоре понравится её новое обиталище. А потом — что сможет открыть для неё мир за его пределами. Станет тем, кто первым увидит её раскрасневшиеся от восторга щёки, её блестящие от непередаваемых впечатлений глаза, её растрепавшиеся от порыва ветра светлые волосы, которые станут ещё прекраснее, когда в них будут играть переливами лучи солнца.
Нет зверя быстрее дракона. Благодаря верному Дааро граф Орион успевал вовремя на службу и никогда не получал нареканий от короля. Во дворце ему, как и прочим приближённым, отвели комнату, и это скромное жилище считалось его единственным домом. Частое отсутствие графа списывали на королевские поручения, и за все эти годы никто во дворце не заподозрил, что он ведёт двойную жизнь.
Но сегодня граф направил дракона не в резиденцию, а в свой тайный замок. Впереди было два свободных от службы дня, и он собирался потратить их на оттачивание боевых навыков, падая вечером от усталости и не позволяя унынию отвлекать себя от новой цели. На площадке, где приземлился дракон, графа встретил угрюмый слуга, тот самый спасённый висельник. С тех пор как этот тридцатилетний детина поступил на службу в замок, он поклялся страшной клятвой, что навсегда забудет о воровстве, и обещал служить графу верой и правдой.
Граф Орион обучил его владению копьём и мечом, и они почти каждый день находили время для тренировочных боёв. Остальные работники тоже освоили воинскую науку на случай, если замок придётся защищать, но бывший вор владел оружием лучше всех. Отпустив дракона, граф после недолгой передышки вышел на площадку в простой одежде и с деревянным мечом. Слуга отсалютовал ему точно таким же, и они начали поединок.
Наутро Финора не вышла к завтраку. Мать забеспокоилась о ней и послала служанку. Та нашла принцессу в расстроенных чувствах, растрёпанную и неодетую. Спальный халат на ней был измят и порван, в комнате царил беспорядок, а сама Финора бормотала, как заведённая: «Где же, ну где же она?» — и выбрасывала на пол вещи из комодов.
— Что вы ищете, ваше высочество? — взволнованно спросила служанка.
— Заколку! Я вчера заколола ею волосы на ночь, но проснулась без неё!
— Полноте, госпожа, вам ли волноваться о какой-то заколке? Вы можете купить их тысячу.
— Мне не нужна тысяча, я хочу найти свою заколку, в которой ложилась спать! — упрямо стояла на своём Финора. — Скажи, пусть пошлют искать её в парке.
— Да как заколка вашего высочества могла попасть в парк? Уж не выходили ли вы на улицу? — ужаснулась служанка.
— Я могла выронить её из окна. Пусть найдут, это очень важно!
— Не это ли ваша пропажа? — спросила служанка, выудив из-под груды тряпья ярко-сиреневую плюшевую палочку с проволокой внутри.
По тому, как принцесса изменилась в лице, девушка поняла, что заколка та самая, и торжествующе улыбнулась, ожидая награды. Но Финора, выхватив заколку из её рук, вдруг сникла, медленно добрела до кровати, села и замерла. Так она и сидела, сгорбившись и глядя в стену, когда в покои явилась королева.
— Ты нездорова, дочь моя? — озабоченно спросила Финора-средняя. — Я позову лекаря.
— Лучше звездочёта, — глухо отозвалась принцесса. — Я хочу знать, сколько мне осталось, — и вытянулась на постели, сжимая заколку в руке.
Потянулись дни, наполненные тоской и ожиданием. Ещё совсем недавно пышущая здоровьем единственная наследница таяла на глазах, ничего не пила и не ела, будто по ведомым только ей причинам решила прервать своё бренное существование. Придворные лекари назначали принцессе то одно лекарство, то другое, но ничего не помогало — она почти перестала вставать с постели. И если первые дни родители волей-неволей подозревали, что таким нехитрым способом Финора пытается воздействовать на них из-за грядущего замужества, то позднее стало очевидно: беда неотвратимо приближается и спасти принцессу способно только чудо. Она похудела, её прекрасные волосы поблёкли, и однажды король Фино скрепя сердце отдал распоряжение перенести дочь в нижний ярус, на ложе Уходящих.
Несмотря на ставшую её неизменным спутником слабость, Финора старалась держать собственный разум кристально чистым, и оттого понимала, что ложе, в которое её перенесли по приказу отца, должно пугать её страшнее огня. Вспоминая собственный ужас, каждый раз проникавший в душу при виде мест для Ушедших за столом, в противовес ему теперь она ощущала лишь тупое безразличие, ранее для неё совершенно несвойственное. То самое, что громче любых слов подтверждало верность принятого отцом решения: нельзя допустить, чтобы кто-то умер в жилой комнате, ибо тогда эта комната будет навеки осквернена, и никто не согласится там жить. Состояние принцессы ухудшалось с каждым днём.
Книга сказок осталась недочитанной. Здесь, в комнате Уходящих, были другие книги — о неизбежном. Написанные крупными буквами, чтобы их могли разглядеть старческие глаза, они подготавливали уходящего к тяжёлому испытанию, что предстоит каждому. Стены и потолок, выкрашенные в чёрный цвет, должны были напоминать уходящему о вечной ночи, которая вскоре поглотит его, а серые одеяла и простыни — о пепле, в который через несколько дней превратится его тело. Багрово-красный пол символизировал море крови, через которое уплывают души мёртвых в страну забвения. Ничего лишнего, напоминающего о бренном мире, не было здесь, лишь на чёрной настенной полке стоял ряд склянок с лекарствами, призванными облегчить боль во время агонии.
Пламя двух толстых свечей не отражалось от чёрных стен, и принцесса, полусидя в кровати, видела только страницу книги о неизбежном. «Я одна, — думала принцесса, — я совсем одна. Даже служанки заходят ко мне всего на пять минут. Интересно, улети я тогда на драконе с графом — хворь настигла бы меня и там? Что это за место? Там наверняка не так страшно… Как же жаль, что покинуть дом мне так и довелось. Эти мрачные стены станут последним, что мне суждено увидеть».
Родители навещали её раз в день, но эти свидания тоже были короткими. Главный лекарь сказал, что общение повредит больной и приблизит день её ухода, и все старались выполнять его рекомендации. Финора в полном одиночестве смотрела по сторонам, где притаились призрачные тени, и содрогалась в кровати, представляя, как на этих самых простынях умирали её предки. Ей мерещились рядом их полуистлевшие мощи и пустые глазницы черепов. Малейший шорох, настоящий ли, мнимый ли, заставлял её замирать, в каждом углу ей мерещились чудовища из страшных сказок, а из подпола таращили красные глаза крысы.
Не спадающий жар стирал границу между сном и явью, и когда однажды большое белое облако голосом служанки сказало:
— Ваше высочество, к вам приехал звездочёт из соседнего королевства! — принцесса даже не повернула головы, решив, что ей привиделся очередной сон.
Граф Орион с чувством огромного облегчения предпочёл бы бросить службу при дворе, чтобы продолжать свои тренировки, однако раз за разом словно рука самой судьбы давала ему недвусмысленные знаки, что здесь и сейчас он на самом что ни на есть своём месте. Впервые — когда прознал о планах короля Хино касательно женитьбе на Финоре, и теперь, после королевской аудиенции, когда министры расходились из тронного зала. Граф Орион услышал, как один пожилой барон сказал какому-то маркизу:
— Похоже, нашему королю придётся искать другую невесту. Финора-то при смерти, — скучающим тоном произнёс он страшные слова, заставившие графа замереть. Не позволяя эмоциям взять верх, он стал внимательно прислушиваться к беседе, напряжённо ловя каждое слово.
— Найдёт, для него не составит труда, — в тон ему ответил маркиз, и они стали обсуждать ещё не сосватанных принцесс, будто речь шла о покупке новой племенной кобылы. Сожалений о судьбе Финоры не высказывал ни один из них, в разговоре мелькали лишь едва уловимые нотки досады от сорвавшейся в последний момент весьма удачной сделки.
Потеряв малейший интерес к беседе, граф Орион бросился в сторону двери — просить королевского министра о трёхдневном отпуске. Нельзя было терять ни единой драгоценной секунды.
Сквозь прикрытые веки она различила тёмно-синюю мантию, расшитую звёздами, седую бороду и остроконечную шляпу визитёра, и закрыла покрепче глаза. Ну что ж, наконец-то явился хоть один из них. Самое время для напутствия перед Уходом. Смысл в гадании пропал: и без него было понятно, что жить ей остаётся от силы день-два. Или три, если повезёт. Хотя едва ли растянувшуюся агонию можно считать везением. Но ведь роль звездочётов не сводится только к предсказанию — издревле они служили проводниками между миром живых и мрачным обиталищем мёртвых, беседой подготавливая Уходящего к самому главному событию в его жизни. Финора не горела желанием выслушивать предсмертные наставления и позволила пустить звездочёта лишь затем, чтобы хоть на короткий срок не быть одной, возможно — прямо при нём уйти в мир иной. С момента попадания на ложе Уходящих одиночество стало пугать её куда больше ожидания неизбежного конца.
Но первые же слова, сказанные гостем, заставили её посмотреть на него в упор. Невольно промелькнула мысль, что собственный разум таки стал одним из тех, кто наравне с родными и близкими покинул принцессу.
— Я прослышал о нездоровье вашего высочества и принёс лекарство, — с поклоном произнёс звездочёт и извлёк из складок мантии склянку.
Голос графа, которым заговорил визитёр, стал для Финоры символом того, о чём на смертном одре она сильнее всего жалела. Того, что по собственной нерешительности упустила. Того, что способно было навсегда изменить её судьбу. И тогда она вовсе перестала сомневаться, что её час пробил.
— Зачем вы говорите его голосом? — не выдержав, простонала принцесса, вглядываясь в казавшиеся теперь молодыми глаза, смотрящие из-под косматых седых бровей. И не позволяя себе ни на секунду забыть, что это лишь угасающий разум играет с ней злую шутку.
— Я граф Орион, — посетитель понизил голос и с опаской покосился на дверь. И в следующую секунду Финора осознала, что пока всё-таки не бредит и что уже однажды проникавший в замок тайно незнакомец изыскал способ повторить собственный сомнительный подвиг. — Принцесса, умоляю вас, не тяните время, выпейте это снадобье. Оно вернёт вас к жизни, — быстро затараторил не подозревающий о её мыслях граф. — Ваш недуг — моя вина, — на одном дыхании признался он. — Взгляд дракона оказался для вас слишком большой нагрузкой.
— Это сон, — прошептала принцесса, вновь переставшая верить в реальность происходящего. Она окончательно сдалась. — А если так — всё равно. Выпью, не выпью — ничего не изменится. Но я рада такому сну.
Она протянула слабеющую руку и взяла склянку. На мгновение их пальцы соприкоснулись, но принцесса была слишком слаба, чтобы попытаться понять, хотелось ли бы ей, чтобы однажды это повторилось снова.
Звездочёт почтительно склонился и отступил на шаг. Выпив лекарство, Финора почувствовала, как ум проясняется. Страхи унеслись прочь, и принцесса ощутила прилив сил.
— Это и вправду вы, — сказала она, не отрывая глаз от графа. И ответ на то, хотела бы она вновь к нему прикоснуться, пришёл сам собой. Как и понимание, что с утратой статуса уходящей позволить себе подобного уже не могла. — Потрудитесь назвать хотя бы одну причину не вызывать стражу и на этот раз, — надменно потребовала она, вымещая на нём досаду на то, что по его вине в душу невольно прокралось понимание, чего лишает её королевский статус.
— Я готов принять любую участь, что вы сочтете достойной платой за те страдания, что поневоле принёс вам, — граф Орион виновато склонил голову и замер в ожидании ответа. — Мне достаточно того, что не произошло непоправимое.
— Должна признать, что вы исправили свою оплошность, хотя это и не вернёт мне потерянных дней, — продолжая хмуриться, Финора села в постели. — Ваше лекарство чудодейственно. Правда, по вкусу оно неотличимо от воды.
— Это и есть вода, — ответил граф. — Но заговорённая драконом. У дракона две власти: слова и взгляд. Вред, нанесённый одним, лечит другое. Я безмерно рад, что ваше высочество снова здоровы, и прошу не держать на меня зла. Взгляд дракона останется навсегда с вами и, быть может, однажды спасёт вам жизнь. Если бы в ту ночь вы презрели запреты и вышли на улицу, то обрели бы волшебную силу. Это и сейчас не поздно, лишь бы успеть до двадцати пяти лет.
Таким образом, замок Грахе будто бы перестал существовать, и о нём постепенно забыли. Единственным человеком, усмотревшим в этом деле странное, был королевский звездочёт. «Я видел эти скалы, — пробормотал мудрый старец как-то раз в алхимической библиотеке, где, как он думал, его никто не слышит, — там никак не мог случиться обвал. Разве что кто-то нарочно обрушил камни с помощью гремучего порошка. Но кому и зачем понадобилось заваливать вход? Похоже, я никогда не найду ответа».
А у молодого графа Ориона теперь были полностью развязаны руки, и он мог обустроить тайное убежище на свой вкус. Довольно скоро он понял, что содержать в порядке такое большое жилище не осилит в одиночку, и с помощью дракона перенёс в замок четверых надёжных помощников, которые поклялись хранить тайну. Но это были всего лишь слуги, а не друзья. Каждый из них потерял родных и разочаровался в жизни, а одного граф Орион буквально вытащил из петли на городской площади, заплатив за него выкуп: беднягу осудили за воровство.
К двоим помощникам постепенно перебрались подружки, согласившись разделить их тайную жизнь, и теперь население замка составляло семь человек, считая хозяина. Они бы не выжили без дракона: тот приносил и еду, и прочие покупки графа, в холодные зимы согревал стены своим огнём, да и в строительстве неплохо помогал, с лёгкостью ворочая тяжёлые брёвна, которые сам же и приносил.
За пару лет замок Грахе превратился в красивое и обжитое место, ограждённое скалами и совершенно не заметное снаружи. Здесь был роскошный сад с цветником, в котором трудились обе женщины, маленький пруд с золотыми рыбками и нависающей над ним горной сосной, высокий и немного мрачный деревянный дом для Дааро и ровная площадка для тренировок.
Изнутри же замок мог поспорить по красоте с дворцом Хино. Граф не поскупился на отделку, тратя всё королевское жалование на обустройство уюта, потому что не переставал думать о принцессе Финоре. Он ни с кем о ней не говорил, но лелеял надежду, что однажды она придёт сюда, чтобы стать хозяйкой. Для Финоры были приготовлены особые покои: здесь всё до малейшей детали продумал сам граф. Простыни из тончайшего батиста, перина из лебяжьего пуха и занавесь из самого дорогого шёлка ждали своего часа. Комната пустовала, сюда лишь изредка заходила работница, чтобы смести пыль и заменить чехлы на мебели, да тоскующий граф Орион в редкую свободную минуту бродил из угла в угол, предаваясь несбыточным грёзам.
Он представлял, как принцесса впервые увидит свои покои. Надеялся, что его усилия не пройдут даром и Финоре понравится её новое обиталище. А потом — что сможет открыть для неё мир за его пределами. Станет тем, кто первым увидит её раскрасневшиеся от восторга щёки, её блестящие от непередаваемых впечатлений глаза, её растрепавшиеся от порыва ветра светлые волосы, которые станут ещё прекраснее, когда в них будут играть переливами лучи солнца.
Нет зверя быстрее дракона. Благодаря верному Дааро граф Орион успевал вовремя на службу и никогда не получал нареканий от короля. Во дворце ему, как и прочим приближённым, отвели комнату, и это скромное жилище считалось его единственным домом. Частое отсутствие графа списывали на королевские поручения, и за все эти годы никто во дворце не заподозрил, что он ведёт двойную жизнь.
Но сегодня граф направил дракона не в резиденцию, а в свой тайный замок. Впереди было два свободных от службы дня, и он собирался потратить их на оттачивание боевых навыков, падая вечером от усталости и не позволяя унынию отвлекать себя от новой цели. На площадке, где приземлился дракон, графа встретил угрюмый слуга, тот самый спасённый висельник. С тех пор как этот тридцатилетний детина поступил на службу в замок, он поклялся страшной клятвой, что навсегда забудет о воровстве, и обещал служить графу верой и правдой.
Граф Орион обучил его владению копьём и мечом, и они почти каждый день находили время для тренировочных боёв. Остальные работники тоже освоили воинскую науку на случай, если замок придётся защищать, но бывший вор владел оружием лучше всех. Отпустив дракона, граф после недолгой передышки вышел на площадку в простой одежде и с деревянным мечом. Слуга отсалютовал ему точно таким же, и они начали поединок.
***
Наутро Финора не вышла к завтраку. Мать забеспокоилась о ней и послала служанку. Та нашла принцессу в расстроенных чувствах, растрёпанную и неодетую. Спальный халат на ней был измят и порван, в комнате царил беспорядок, а сама Финора бормотала, как заведённая: «Где же, ну где же она?» — и выбрасывала на пол вещи из комодов.
— Что вы ищете, ваше высочество? — взволнованно спросила служанка.
— Заколку! Я вчера заколола ею волосы на ночь, но проснулась без неё!
— Полноте, госпожа, вам ли волноваться о какой-то заколке? Вы можете купить их тысячу.
— Мне не нужна тысяча, я хочу найти свою заколку, в которой ложилась спать! — упрямо стояла на своём Финора. — Скажи, пусть пошлют искать её в парке.
— Да как заколка вашего высочества могла попасть в парк? Уж не выходили ли вы на улицу? — ужаснулась служанка.
— Я могла выронить её из окна. Пусть найдут, это очень важно!
— Не это ли ваша пропажа? — спросила служанка, выудив из-под груды тряпья ярко-сиреневую плюшевую палочку с проволокой внутри.
По тому, как принцесса изменилась в лице, девушка поняла, что заколка та самая, и торжествующе улыбнулась, ожидая награды. Но Финора, выхватив заколку из её рук, вдруг сникла, медленно добрела до кровати, села и замерла. Так она и сидела, сгорбившись и глядя в стену, когда в покои явилась королева.
— Ты нездорова, дочь моя? — озабоченно спросила Финора-средняя. — Я позову лекаря.
— Лучше звездочёта, — глухо отозвалась принцесса. — Я хочу знать, сколько мне осталось, — и вытянулась на постели, сжимая заколку в руке.
Потянулись дни, наполненные тоской и ожиданием. Ещё совсем недавно пышущая здоровьем единственная наследница таяла на глазах, ничего не пила и не ела, будто по ведомым только ей причинам решила прервать своё бренное существование. Придворные лекари назначали принцессе то одно лекарство, то другое, но ничего не помогало — она почти перестала вставать с постели. И если первые дни родители волей-неволей подозревали, что таким нехитрым способом Финора пытается воздействовать на них из-за грядущего замужества, то позднее стало очевидно: беда неотвратимо приближается и спасти принцессу способно только чудо. Она похудела, её прекрасные волосы поблёкли, и однажды король Фино скрепя сердце отдал распоряжение перенести дочь в нижний ярус, на ложе Уходящих.
Несмотря на ставшую её неизменным спутником слабость, Финора старалась держать собственный разум кристально чистым, и оттого понимала, что ложе, в которое её перенесли по приказу отца, должно пугать её страшнее огня. Вспоминая собственный ужас, каждый раз проникавший в душу при виде мест для Ушедших за столом, в противовес ему теперь она ощущала лишь тупое безразличие, ранее для неё совершенно несвойственное. То самое, что громче любых слов подтверждало верность принятого отцом решения: нельзя допустить, чтобы кто-то умер в жилой комнате, ибо тогда эта комната будет навеки осквернена, и никто не согласится там жить. Состояние принцессы ухудшалось с каждым днём.
Книга сказок осталась недочитанной. Здесь, в комнате Уходящих, были другие книги — о неизбежном. Написанные крупными буквами, чтобы их могли разглядеть старческие глаза, они подготавливали уходящего к тяжёлому испытанию, что предстоит каждому. Стены и потолок, выкрашенные в чёрный цвет, должны были напоминать уходящему о вечной ночи, которая вскоре поглотит его, а серые одеяла и простыни — о пепле, в который через несколько дней превратится его тело. Багрово-красный пол символизировал море крови, через которое уплывают души мёртвых в страну забвения. Ничего лишнего, напоминающего о бренном мире, не было здесь, лишь на чёрной настенной полке стоял ряд склянок с лекарствами, призванными облегчить боль во время агонии.
Пламя двух толстых свечей не отражалось от чёрных стен, и принцесса, полусидя в кровати, видела только страницу книги о неизбежном. «Я одна, — думала принцесса, — я совсем одна. Даже служанки заходят ко мне всего на пять минут. Интересно, улети я тогда на драконе с графом — хворь настигла бы меня и там? Что это за место? Там наверняка не так страшно… Как же жаль, что покинуть дом мне так и довелось. Эти мрачные стены станут последним, что мне суждено увидеть».
Родители навещали её раз в день, но эти свидания тоже были короткими. Главный лекарь сказал, что общение повредит больной и приблизит день её ухода, и все старались выполнять его рекомендации. Финора в полном одиночестве смотрела по сторонам, где притаились призрачные тени, и содрогалась в кровати, представляя, как на этих самых простынях умирали её предки. Ей мерещились рядом их полуистлевшие мощи и пустые глазницы черепов. Малейший шорох, настоящий ли, мнимый ли, заставлял её замирать, в каждом углу ей мерещились чудовища из страшных сказок, а из подпола таращили красные глаза крысы.
Не спадающий жар стирал границу между сном и явью, и когда однажды большое белое облако голосом служанки сказало:
— Ваше высочество, к вам приехал звездочёт из соседнего королевства! — принцесса даже не повернула головы, решив, что ей привиделся очередной сон.
***
Граф Орион с чувством огромного облегчения предпочёл бы бросить службу при дворе, чтобы продолжать свои тренировки, однако раз за разом словно рука самой судьбы давала ему недвусмысленные знаки, что здесь и сейчас он на самом что ни на есть своём месте. Впервые — когда прознал о планах короля Хино касательно женитьбе на Финоре, и теперь, после королевской аудиенции, когда министры расходились из тронного зала. Граф Орион услышал, как один пожилой барон сказал какому-то маркизу:
— Похоже, нашему королю придётся искать другую невесту. Финора-то при смерти, — скучающим тоном произнёс он страшные слова, заставившие графа замереть. Не позволяя эмоциям взять верх, он стал внимательно прислушиваться к беседе, напряжённо ловя каждое слово.
— Найдёт, для него не составит труда, — в тон ему ответил маркиз, и они стали обсуждать ещё не сосватанных принцесс, будто речь шла о покупке новой племенной кобылы. Сожалений о судьбе Финоры не высказывал ни один из них, в разговоре мелькали лишь едва уловимые нотки досады от сорвавшейся в последний момент весьма удачной сделки.
Потеряв малейший интерес к беседе, граф Орион бросился в сторону двери — просить королевского министра о трёхдневном отпуске. Нельзя было терять ни единой драгоценной секунды.
***
Сквозь прикрытые веки она различила тёмно-синюю мантию, расшитую звёздами, седую бороду и остроконечную шляпу визитёра, и закрыла покрепче глаза. Ну что ж, наконец-то явился хоть один из них. Самое время для напутствия перед Уходом. Смысл в гадании пропал: и без него было понятно, что жить ей остаётся от силы день-два. Или три, если повезёт. Хотя едва ли растянувшуюся агонию можно считать везением. Но ведь роль звездочётов не сводится только к предсказанию — издревле они служили проводниками между миром живых и мрачным обиталищем мёртвых, беседой подготавливая Уходящего к самому главному событию в его жизни. Финора не горела желанием выслушивать предсмертные наставления и позволила пустить звездочёта лишь затем, чтобы хоть на короткий срок не быть одной, возможно — прямо при нём уйти в мир иной. С момента попадания на ложе Уходящих одиночество стало пугать её куда больше ожидания неизбежного конца.
Но первые же слова, сказанные гостем, заставили её посмотреть на него в упор. Невольно промелькнула мысль, что собственный разум таки стал одним из тех, кто наравне с родными и близкими покинул принцессу.
— Я прослышал о нездоровье вашего высочества и принёс лекарство, — с поклоном произнёс звездочёт и извлёк из складок мантии склянку.
Голос графа, которым заговорил визитёр, стал для Финоры символом того, о чём на смертном одре она сильнее всего жалела. Того, что по собственной нерешительности упустила. Того, что способно было навсегда изменить её судьбу. И тогда она вовсе перестала сомневаться, что её час пробил.
— Зачем вы говорите его голосом? — не выдержав, простонала принцесса, вглядываясь в казавшиеся теперь молодыми глаза, смотрящие из-под косматых седых бровей. И не позволяя себе ни на секунду забыть, что это лишь угасающий разум играет с ней злую шутку.
— Я граф Орион, — посетитель понизил голос и с опаской покосился на дверь. И в следующую секунду Финора осознала, что пока всё-таки не бредит и что уже однажды проникавший в замок тайно незнакомец изыскал способ повторить собственный сомнительный подвиг. — Принцесса, умоляю вас, не тяните время, выпейте это снадобье. Оно вернёт вас к жизни, — быстро затараторил не подозревающий о её мыслях граф. — Ваш недуг — моя вина, — на одном дыхании признался он. — Взгляд дракона оказался для вас слишком большой нагрузкой.
— Это сон, — прошептала принцесса, вновь переставшая верить в реальность происходящего. Она окончательно сдалась. — А если так — всё равно. Выпью, не выпью — ничего не изменится. Но я рада такому сну.
Она протянула слабеющую руку и взяла склянку. На мгновение их пальцы соприкоснулись, но принцесса была слишком слаба, чтобы попытаться понять, хотелось ли бы ей, чтобы однажды это повторилось снова.
Звездочёт почтительно склонился и отступил на шаг. Выпив лекарство, Финора почувствовала, как ум проясняется. Страхи унеслись прочь, и принцесса ощутила прилив сил.
— Это и вправду вы, — сказала она, не отрывая глаз от графа. И ответ на то, хотела бы она вновь к нему прикоснуться, пришёл сам собой. Как и понимание, что с утратой статуса уходящей позволить себе подобного уже не могла. — Потрудитесь назвать хотя бы одну причину не вызывать стражу и на этот раз, — надменно потребовала она, вымещая на нём досаду на то, что по его вине в душу невольно прокралось понимание, чего лишает её королевский статус.
— Я готов принять любую участь, что вы сочтете достойной платой за те страдания, что поневоле принёс вам, — граф Орион виновато склонил голову и замер в ожидании ответа. — Мне достаточно того, что не произошло непоправимое.
— Должна признать, что вы исправили свою оплошность, хотя это и не вернёт мне потерянных дней, — продолжая хмуриться, Финора села в постели. — Ваше лекарство чудодейственно. Правда, по вкусу оно неотличимо от воды.
— Это и есть вода, — ответил граф. — Но заговорённая драконом. У дракона две власти: слова и взгляд. Вред, нанесённый одним, лечит другое. Я безмерно рад, что ваше высочество снова здоровы, и прошу не держать на меня зла. Взгляд дракона останется навсегда с вами и, быть может, однажды спасёт вам жизнь. Если бы в ту ночь вы презрели запреты и вышли на улицу, то обрели бы волшебную силу. Это и сейчас не поздно, лишь бы успеть до двадцати пяти лет.
