Но как иметь дело с тем, что спряталось за дверью? Меня била дрожь. Я не верила в потустороннее. Когда начинали рассказывать «страсти», я засыпала. Я не досмотрела ни одной передачи про НЛО. Но сейчас меня пробрал такой ужас, что… Не знаю, что.
Удары прекратились. Шли минуты, из-за двери не раздавалось ни единого шороха, а я стояла столбом и ждала. Прошёл почти час, прежде чем я пересилила страх и снова накинула крючок. Глянула на часы — ого, уже полночь, начало первого! Не самое лучшее время для звонка кому бы то ни было, да и проблема вроде бы исчерпалась. Оставалось одно: включить свет и проверить коридор. Я не смогу не то что спать, но даже сидеть с кочергой в руках до утра, пока не выясню, есть там кто-то или нет.
— Есть кто в коридоре?
Тишина.
— Эй, кто стучал? Отвечайте!
Тишина. Наверно, надо было сперва позвонить Коле или в милицию, но я боялась, что за эти двадцать секунд стучавший проскользнёт внутрь, и ищи его потом по всему дому. А ночевать с ним под одной крышей, кем бы он ни был, мне не хотелось. Я вооружилась табуреткой, подошла к двери вплотную и резко открыла её пинком. Коридор был пуст. Я зажгла свет, внимательно осмотрела каждый закоулок, особенно пространство за дверью, и никого не нашла. Половик был не тронут, не было натоптано, и все вещи лежали на полочках, как я их уложила. Щеколда задвинута. Полный порядок. Мне что, показалось? Нет, такне кажется.
Тот, кто долбил, не мог никуда уйти, у него физически не было возможности. Я бы его увидела, я не оставляла прихожую ни на секунду. А удери он во двор, осталась бы открытой щеколда — да я бы и услышала, как он её отодвигает, нашу щеколду со второго этажа слышно. Тогда что это, чёрт побери?! Нечего было и думать уснуть в ту ночь. Еле дождавшись рассвета, я побросала вещи в сумку, сунула ключ в условное место под калиткой и на первом автобусе уехала в город. Ни одну из кошек я утром не увидела.
В маминой квартире, которая теперь официально была моей, я начала лихорадочно наводить уборку. Нужно было готовить место для квартирантов. Я провозилась до двух, и мне удалось немного прогнать из головы ужас предыдущей ночи. Позвонила Анжеле и детям, потом свекрови — попросила кормить кошек, пока меня нет, — потом Коле на сотовый. Коля был дома, зашёл за запчастями.
— Ты чем в дверь колотила? — спросил он недовольно. — Вся обшивка полопалась, надо ремонтировать.
— Это не я, вчера кто-то пытался проникнуть в дом. Я страху натерпелась.
— Не выдумывай. Дверь на себя открывается, а в неё снаружи лупили. Может, у тебя пьяные гости были?
— Не было, кто-то чужой ломился. Коль, вы там поосторожней!
Не поверил. А я обшивку и не заметила, спешила убежать. Ладно, потом разберёмся. Сейчас надо отоспаться.
Проснулась в шесть утра. Квартира блистала чистотой. Я опять выспалась — третий раз уже на своём веку! — и села пить кофе. Скорей бы мама доехала. Тяжело там, наверно, в поезде, я сама никогда не ездила. Сложила в комод мамины вещи, пересыпала лавандой, а в шифоньер повесила свои.
Навела порядок в сумочке. Прочитала визитку дедушки Арминэ, подумала. Осилим мы поехать за границу? Не осилим. Буду ли я обращаться к нему за помощью? Не буду. Медленно порвала визитку на мелкие куски и выбросила в ведро. Обнаружила в кошельке деньги. Не то чтобы много, но и не так уж мало. Свободные деньги, предназначенные для моего отдыха. Анжелка велела пройтись по магазинам и почувствовать себя женщиной — ладно, почувствуем. Во сколько там они открываются? В десять? До десяти можно погулять, тут рядом парк. Нужно заполнить своё время активным отдыхом, чтобы поскорее забыть ту ночь. Что это было? Разумного объяснения так и не нашлось. Явно не галлюцинация, галлюцинации обшивку не рвут. И явно не человек, потому что люди не умеют проходить сквозь стены. Жуть какая, бр-р-р…
Прогулялась по парку, посмотрела на собачников и их породистых питомцев. Запомнила шарпея. Эх, псина, псина, кто ж тебя вывел? Прошлась по магазинам, купила обновки себе и игрушки детям. Зашла в парикмахерскую, сделала вертикальную химию. Пришла домой, накрасила ногти. Это не я! Во второй половине дня поехала в центральный парк. Увидела кассу, купила билет в филармонию — даже не посмотрела, на что. Оказался концерт пианиста, и я не пожалела.
Никогда не думала, что мне с моими скудными музыкальными познаниями концерт пианиста может быть интересен. Как он играл, как выкладывался! Я впервые услышала музыку Рахманинова. Какая глубина…
Вечером зашла в летнее кафе, взяла коктейль с каким-то салатиком. Как всё интересно: сумерки, цветные лампочки, молодёжь гуляет, детишки бегают. И музыка — ужасно примитивная после Рахманинова. Шла домой, стуча каблуками, и замечала на себе взгляды мужчин. Непривычное чувство!
На следующий день пошла в картинную галерею. Сначала с затаённым дыханием рассматривала картины старых мастеров, потом перешла в современный зал, и настроение подпортилось. Ну нельзя так мазать, нельзя! Стыдно! Это что? Двадцать шесть разнородных предметов, от дохлой курицы до гипсовой башки, свалены в кучу, и надпись: натюрморт. Но изображено старательно — наверно, год трудился.
А это что? Пейзаж. Ровно пятнадцать мазков широченной кистью: пять красных, пять синих и пять зелёных. Оценено во сколько-то там тысяч. Зачем нам фотографическая точность? Это Леонардо, дурак, вырисовывал каждую деталь кисточкой толщиной с волос, а нам и так сойдет. Лет сто назад импрессионистов ругали на чём свет стоит, и склоняюсь к мысли, что правильно делали.
Пробудился во мне не только творческий зуд, но и желание жить, которое я считала утерянным. После галереи я поехала на городской пляж и впервые в жизни искупалась в реке — я же вчера купальник купила. Толстая? Да наплевать. Я не плавала, просто ходила по дну вдоль берега по горло в воде, и это было непередаваемое ощущение. С запоздалыми угрызениями совести я поняла, чего лишала своих детей все эти годы. Когда они вернутся, мы первым делом поставим бассейн, а потом будем приезжать все в город и ходить на пляж.
Наплескавшись вдоволь, я переоделась в кабинке, подкрасилась новой косметикой и пошла гулять по набережной. Как же тут красиво! Как же это здорово — жить! Не спешить, не уставать, не мчаться…
— Девушка, можно с вами познакомиться?
Не сразу поняла, что обращаются ко мне. Меня что, девушкой обозвали?
— Познакомьтесь, — кокетливо сказала я на автопилоте, хотя здравый смысл, честь и совесть хором вопили, что надо его отшить.
Он был чуть старше меня. Мы познакомились и продолжили прогулку вместе. Он недавно развёлся с женой, и она не пускала его к детям. У него был свой бизнес. Он любил читать детективы и смотреть американские фильмы.
— Кстати, через час премьера. Не составите ли мне компанию?
— Звучит заманчиво, — ответила я с улыбкой.
Мы зашли в бар и выпили. С ним было интересно. С Колей я никогда не чувствовала себя женщиной. Чем угодно: кухаркой, нянькой, дружбаном — но только не женщиной. А этот умел ухаживать, и во мне пробуждалось новое, неизведанное чувство.
По дороге в кинотеатр я, извинившись, на минутку оставила его и позвонила из автомата Анжеле: как дети? Всё там было хорошо, если не считать дождливой погоды. Странно, а у нас солнечный день. В разговор вклинилась Эля и объявила, что из-за дождя они весь день сидели на чердаке и играли в больницу: «Ентген делали!» Чудо моё белобрысое, когда ж ты научишься говорить букву «р»?
Мой спутник купил билеты, и так я впервые оказалась в кинотеатре. Фильм был бессмысленный, что-то про битву двух или трёх волшебников, но мне всё равно понравился. Если бы не оглушительный звук из динамиков, было бы ещё лучше. Мы грызли поп-корн и обсуждали разжиревшую актрису. После кино он купил мне в вестибюле диск с этим фильмом на память.
На улице было уже темно. Я держала его под руку. Когда мы проходили мимо танцевальной площадки, он закружил меня в вальсе, потом поднял на руки, и я тихонько взвизгнула.
— Я живу здесь неподалеку, — сказал он. — Зайдёшь в гости?
Я высвободилась.
— Так быстро! Я не могу. И уже очень поздно.
— Тогда я провожу тебя, — вызвался он, и мы пошли к остановке. — Хочешь завтра покататься на лодке? У меня на причале есть моторка. Можем уплыть подальше, где нет людей, и устроить пикник.
Я хотела. Мы договорились встретиться завтра в полдень на набережной. Он довёз меня на такси, а у подъезда привлёк к себе и поцеловал. Представляю, как осуждала бы меня мама. По отношению к Коле я не испытывала ни одного угрызения, всё равно я уже давным-давно соломенная вдова.
Я тихонько открыла дверь, стараясь не разбудить соседей. Оказывается, это так здорово — приходить домой в полночь! Я напевала под душем, смывая с себя речную тину, и мысленно выбирала одежки для пикника. На всякий случай завела будильник — вдруг засплюсь, в последнее время я так сладко сплю, — и упала в кровать. Может быть, я дура? Может, надо было сегодня с ним пойти?
Я уснула счастливой. А беде уже не было до меня никакого дела — несколько часов назад она нанесла свой решающий удар и умчалась дальше, в следующую семью. Я тогда гуляла с кавалером и жила для себя.
========== 12 ==========
Не живите для себя, если у вас есть дети. Не тратьте на себя ни единой секунды, если хотите, чтобы с ними было всё в порядке. Не оставляйте их ни миг.
Как-то раз я услышала по телевизору выступление матери ребёнка-инвалида, и её слова запали мне в душу: «Любая мама, не только мама ребёнка-инвалида, живёт до того момента, когда у неё рождается ребёнок. После этого она уже не живёт».
Было что-то страшное в этих словах, но теперь я с ними согласна. Ходите по филармониям и крутите романы до рождения первого ребёнка. После его рождения ваша жизнь закончена, теперь будет жить он, а ваше предназначение сводится к заботе о нём. С этой минуты вы должны круглосуточно беспокоиться за него, бояться и переживать, не думая о себе. Я прожила для себя четыре дня, и судьба жестоко покарала меня за это.
Став матерью, женщина должна забыть о себе навсегда.
Меня разбудил звонок. Спросонья я хлопнула по будильнику, но трещал не будильник, а телефон. Я не хотела брать трубку — наверняка это мамины приятельницы, но звонки не прекращались, и я заставила себя встать.
— Алло, — хриплым со сна голосом сказала я.
— Наконец-то я тебя нашла! — заорала Анжела. — Всю ночь звонила, а ты вон куда забралась. Спасибо, Ваня догадался позвонить на городской.
— Что случилось-то?
— Ты только не волнуйся, сейчас уже лучше.
— Да что стряслось, чёрт тебя дери!!!
— Дети отравились. Сейчас уже всё в порядке. Врач приезжал. Спросил: что ели? А у нас ничего не было, кроме картошки. Он так и написал: аллергия на картошку. У всех. Ты можешь не приезжать, они уже играют, бегают…
— Нет, я всё-таки приеду.
Позвонила Коле — недоступен. Заметалась, собирая сумку: документы, деньги, уголь в таблетках. Воду, газ перекрыть. Вот тебе и пьянки-гулянки. Махнула расчёской по волосам и без завтрака, не умывшись, помчалась на вокзал. По дороге выбросила визитку вчерашнего бой-френда, чтобы она случайно не попалась на глаза Коле. Позвонить не успела, мне была дорога каждая секунда. Будет считать меня кидалой.
При первой же возможности куплю сотовый телефон. Автобус едет три часа, и мне двадцать раз хотелось позвонить Анжеле по дороге. Чем они могли отравиться? Может, нахлебались речной воды? Или Анжела купила что-то несвежее? Господи, скорей бы доехать. В чужом городе я заблудилась, проговорила всю телефонную карточку, выпытывая у Анжелы, как добраться до её пригородного дома, и кое-как добралась к четырём часам вечера.
Дети встретили меня бодрые, весёлые, облепили со всех сторон, но что-то мне не понравилось в поведении Анжелы. В её словах и жестах появилась робость, несвойственная наглым и шумным бабам, и в каждом взгляде мелькал затаённый страх. Я отнесла это на счёт чувства вины и подробно расспросила её об отравлении. Оказалось, что всех детей тошнило, у некоторых болела голова, и всё.
— Может, случайно газу нанюхались? — спросила я. Мы сидели на кухне и пили кофе. Орать и скандалить не хотелось.
— Где? На кухне я сама весь день, а на чердаке газа нет.
Меня осенило.
— Анжел, а не мог Прошка дать им что-нибудь покурить?
Она вытаращила глаза.
— Мой Прошенька? Да он сигарету в руках не держал. Я специально даже мужиков выбираю некурящих, чтоб не подавали ему пример.
Я покивала и не стала говорить, что имела в виду не табак, а нечто более современное. Ну да ладно — отравление прошло, и слава богу. Анжела была гостеприимна и вежлива, но не уговаривала меня остаться на денёк-другой, и я поняла, что детей надо увозить завтра же на утреннем автобусе от греха подальше. Я не верила, что Анжела ничего не знает.
Явился Юрик — высокий и толстый, под стать Анжеле, и потребовал шашлыки. Анжела начала заквашивать свинину, а я пошла к детям. Ни на начинающих наркоманов, ни на жертв насилия они не походили, нормальные весёлые дети. Они потащили меня к речке, до которой три шага пути, и заставили искупаться. Я вовремя вспомнила, что у меня в сумке лежит мокрый со вчера купальник, и переоделась в кустах.
Алина и Ваня тщетно учили меня плавать, мы брызгались и плескались, малыши визжали, и это был последний день, когда я чувствовала себя счастливой матерью шестерых детей. Такими я их и вспоминаю — здоровыми и смеющимися, как они брызгаются водой и гоняются друг за дружкой по берегу.
Вечером были шашлыки под сухое красное, Юрик рассказывал небылицы, и даже Проша вышел из своей комнаты. Это был худенький, стеснительный мальчик в очках, затюканный до предела. На одной его щеке красовался след оплеухи, заметный даже в свете костра. Ситуация нравилась мне всё меньше, но я не лезла с расспросами. Анжела явно от меня что-то скрывала, но я считала, что правда рано или поздно сама вылезет, и придерживалась версии о наркотиках. О том, что бывают вещи пострашнее наркотиков, я не задумывалась.
Наутро мы уехали. Анжела, похоже, была рада, хотя и старалась это скрыть. В автобусе Але дважды становилось плохо, и водитель притормаживал у кустов. «Ей надо на качелях качаться, — посоветовал он, — тренировать вестибулярный аппарат».
Как-то из головы вылетело, что возвращаться нам придётся в тот дом, где меня атаковало нечто. Но выбора не было, не тащиться же с усталыми детьми в мамину городскую квартиру. Ключ лежал под калиткой, кошки сидели на заборе и умывались. Я отперла дом… Никого. Мельком взглянув на порванную обшивку, я вошла в дом первая. Нужно было переодеть и накормить детей.
Зазвонил телефон.
Удары прекратились. Шли минуты, из-за двери не раздавалось ни единого шороха, а я стояла столбом и ждала. Прошёл почти час, прежде чем я пересилила страх и снова накинула крючок. Глянула на часы — ого, уже полночь, начало первого! Не самое лучшее время для звонка кому бы то ни было, да и проблема вроде бы исчерпалась. Оставалось одно: включить свет и проверить коридор. Я не смогу не то что спать, но даже сидеть с кочергой в руках до утра, пока не выясню, есть там кто-то или нет.
— Есть кто в коридоре?
Тишина.
— Эй, кто стучал? Отвечайте!
Тишина. Наверно, надо было сперва позвонить Коле или в милицию, но я боялась, что за эти двадцать секунд стучавший проскользнёт внутрь, и ищи его потом по всему дому. А ночевать с ним под одной крышей, кем бы он ни был, мне не хотелось. Я вооружилась табуреткой, подошла к двери вплотную и резко открыла её пинком. Коридор был пуст. Я зажгла свет, внимательно осмотрела каждый закоулок, особенно пространство за дверью, и никого не нашла. Половик был не тронут, не было натоптано, и все вещи лежали на полочках, как я их уложила. Щеколда задвинута. Полный порядок. Мне что, показалось? Нет, такне кажется.
Тот, кто долбил, не мог никуда уйти, у него физически не было возможности. Я бы его увидела, я не оставляла прихожую ни на секунду. А удери он во двор, осталась бы открытой щеколда — да я бы и услышала, как он её отодвигает, нашу щеколду со второго этажа слышно. Тогда что это, чёрт побери?! Нечего было и думать уснуть в ту ночь. Еле дождавшись рассвета, я побросала вещи в сумку, сунула ключ в условное место под калиткой и на первом автобусе уехала в город. Ни одну из кошек я утром не увидела.
В маминой квартире, которая теперь официально была моей, я начала лихорадочно наводить уборку. Нужно было готовить место для квартирантов. Я провозилась до двух, и мне удалось немного прогнать из головы ужас предыдущей ночи. Позвонила Анжеле и детям, потом свекрови — попросила кормить кошек, пока меня нет, — потом Коле на сотовый. Коля был дома, зашёл за запчастями.
— Ты чем в дверь колотила? — спросил он недовольно. — Вся обшивка полопалась, надо ремонтировать.
— Это не я, вчера кто-то пытался проникнуть в дом. Я страху натерпелась.
— Не выдумывай. Дверь на себя открывается, а в неё снаружи лупили. Может, у тебя пьяные гости были?
— Не было, кто-то чужой ломился. Коль, вы там поосторожней!
Не поверил. А я обшивку и не заметила, спешила убежать. Ладно, потом разберёмся. Сейчас надо отоспаться.
Проснулась в шесть утра. Квартира блистала чистотой. Я опять выспалась — третий раз уже на своём веку! — и села пить кофе. Скорей бы мама доехала. Тяжело там, наверно, в поезде, я сама никогда не ездила. Сложила в комод мамины вещи, пересыпала лавандой, а в шифоньер повесила свои.
Навела порядок в сумочке. Прочитала визитку дедушки Арминэ, подумала. Осилим мы поехать за границу? Не осилим. Буду ли я обращаться к нему за помощью? Не буду. Медленно порвала визитку на мелкие куски и выбросила в ведро. Обнаружила в кошельке деньги. Не то чтобы много, но и не так уж мало. Свободные деньги, предназначенные для моего отдыха. Анжелка велела пройтись по магазинам и почувствовать себя женщиной — ладно, почувствуем. Во сколько там они открываются? В десять? До десяти можно погулять, тут рядом парк. Нужно заполнить своё время активным отдыхом, чтобы поскорее забыть ту ночь. Что это было? Разумного объяснения так и не нашлось. Явно не галлюцинация, галлюцинации обшивку не рвут. И явно не человек, потому что люди не умеют проходить сквозь стены. Жуть какая, бр-р-р…
Прогулялась по парку, посмотрела на собачников и их породистых питомцев. Запомнила шарпея. Эх, псина, псина, кто ж тебя вывел? Прошлась по магазинам, купила обновки себе и игрушки детям. Зашла в парикмахерскую, сделала вертикальную химию. Пришла домой, накрасила ногти. Это не я! Во второй половине дня поехала в центральный парк. Увидела кассу, купила билет в филармонию — даже не посмотрела, на что. Оказался концерт пианиста, и я не пожалела.
Никогда не думала, что мне с моими скудными музыкальными познаниями концерт пианиста может быть интересен. Как он играл, как выкладывался! Я впервые услышала музыку Рахманинова. Какая глубина…
Вечером зашла в летнее кафе, взяла коктейль с каким-то салатиком. Как всё интересно: сумерки, цветные лампочки, молодёжь гуляет, детишки бегают. И музыка — ужасно примитивная после Рахманинова. Шла домой, стуча каблуками, и замечала на себе взгляды мужчин. Непривычное чувство!
На следующий день пошла в картинную галерею. Сначала с затаённым дыханием рассматривала картины старых мастеров, потом перешла в современный зал, и настроение подпортилось. Ну нельзя так мазать, нельзя! Стыдно! Это что? Двадцать шесть разнородных предметов, от дохлой курицы до гипсовой башки, свалены в кучу, и надпись: натюрморт. Но изображено старательно — наверно, год трудился.
А это что? Пейзаж. Ровно пятнадцать мазков широченной кистью: пять красных, пять синих и пять зелёных. Оценено во сколько-то там тысяч. Зачем нам фотографическая точность? Это Леонардо, дурак, вырисовывал каждую деталь кисточкой толщиной с волос, а нам и так сойдет. Лет сто назад импрессионистов ругали на чём свет стоит, и склоняюсь к мысли, что правильно делали.
Продажные портреты, намазанные по фотографиям, меня просто умилили. Для наглядности фото оригинала стояло рядом. Похоже нарисовано, ничего не скажешь, и все каноны соблюдены, вот только возрасту всем моделям прибавили лет на двадцать. И за такое ещё деньги платить? Да если б меня так изобразили, я бы этот портрет надела художнику на голову. Нужно срочно писать статью о современном искусстве! Я вышла из галереи и купила блокнот. Думала, что творческий зуд во мне навсегда угас, ан нет, пробудился вновь.
Пробудился во мне не только творческий зуд, но и желание жить, которое я считала утерянным. После галереи я поехала на городской пляж и впервые в жизни искупалась в реке — я же вчера купальник купила. Толстая? Да наплевать. Я не плавала, просто ходила по дну вдоль берега по горло в воде, и это было непередаваемое ощущение. С запоздалыми угрызениями совести я поняла, чего лишала своих детей все эти годы. Когда они вернутся, мы первым делом поставим бассейн, а потом будем приезжать все в город и ходить на пляж.
Наплескавшись вдоволь, я переоделась в кабинке, подкрасилась новой косметикой и пошла гулять по набережной. Как же тут красиво! Как же это здорово — жить! Не спешить, не уставать, не мчаться…
— Девушка, можно с вами познакомиться?
Не сразу поняла, что обращаются ко мне. Меня что, девушкой обозвали?
— Познакомьтесь, — кокетливо сказала я на автопилоте, хотя здравый смысл, честь и совесть хором вопили, что надо его отшить.
Он был чуть старше меня. Мы познакомились и продолжили прогулку вместе. Он недавно развёлся с женой, и она не пускала его к детям. У него был свой бизнес. Он любил читать детективы и смотреть американские фильмы.
— Кстати, через час премьера. Не составите ли мне компанию?
— Звучит заманчиво, — ответила я с улыбкой.
Мы зашли в бар и выпили. С ним было интересно. С Колей я никогда не чувствовала себя женщиной. Чем угодно: кухаркой, нянькой, дружбаном — но только не женщиной. А этот умел ухаживать, и во мне пробуждалось новое, неизведанное чувство.
По дороге в кинотеатр я, извинившись, на минутку оставила его и позвонила из автомата Анжеле: как дети? Всё там было хорошо, если не считать дождливой погоды. Странно, а у нас солнечный день. В разговор вклинилась Эля и объявила, что из-за дождя они весь день сидели на чердаке и играли в больницу: «Ентген делали!» Чудо моё белобрысое, когда ж ты научишься говорить букву «р»?
Мой спутник купил билеты, и так я впервые оказалась в кинотеатре. Фильм был бессмысленный, что-то про битву двух или трёх волшебников, но мне всё равно понравился. Если бы не оглушительный звук из динамиков, было бы ещё лучше. Мы грызли поп-корн и обсуждали разжиревшую актрису. После кино он купил мне в вестибюле диск с этим фильмом на память.
На улице было уже темно. Я держала его под руку. Когда мы проходили мимо танцевальной площадки, он закружил меня в вальсе, потом поднял на руки, и я тихонько взвизгнула.
— Я живу здесь неподалеку, — сказал он. — Зайдёшь в гости?
Я высвободилась.
— Так быстро! Я не могу. И уже очень поздно.
— Тогда я провожу тебя, — вызвался он, и мы пошли к остановке. — Хочешь завтра покататься на лодке? У меня на причале есть моторка. Можем уплыть подальше, где нет людей, и устроить пикник.
Я хотела. Мы договорились встретиться завтра в полдень на набережной. Он довёз меня на такси, а у подъезда привлёк к себе и поцеловал. Представляю, как осуждала бы меня мама. По отношению к Коле я не испытывала ни одного угрызения, всё равно я уже давным-давно соломенная вдова.
Я тихонько открыла дверь, стараясь не разбудить соседей. Оказывается, это так здорово — приходить домой в полночь! Я напевала под душем, смывая с себя речную тину, и мысленно выбирала одежки для пикника. На всякий случай завела будильник — вдруг засплюсь, в последнее время я так сладко сплю, — и упала в кровать. Может быть, я дура? Может, надо было сегодня с ним пойти?
Я уснула счастливой. А беде уже не было до меня никакого дела — несколько часов назад она нанесла свой решающий удар и умчалась дальше, в следующую семью. Я тогда гуляла с кавалером и жила для себя.
========== 12 ==========
Не живите для себя, если у вас есть дети. Не тратьте на себя ни единой секунды, если хотите, чтобы с ними было всё в порядке. Не оставляйте их ни миг.
Как-то раз я услышала по телевизору выступление матери ребёнка-инвалида, и её слова запали мне в душу: «Любая мама, не только мама ребёнка-инвалида, живёт до того момента, когда у неё рождается ребёнок. После этого она уже не живёт».
Было что-то страшное в этих словах, но теперь я с ними согласна. Ходите по филармониям и крутите романы до рождения первого ребёнка. После его рождения ваша жизнь закончена, теперь будет жить он, а ваше предназначение сводится к заботе о нём. С этой минуты вы должны круглосуточно беспокоиться за него, бояться и переживать, не думая о себе. Я прожила для себя четыре дня, и судьба жестоко покарала меня за это.
Став матерью, женщина должна забыть о себе навсегда.
Меня разбудил звонок. Спросонья я хлопнула по будильнику, но трещал не будильник, а телефон. Я не хотела брать трубку — наверняка это мамины приятельницы, но звонки не прекращались, и я заставила себя встать.
— Алло, — хриплым со сна голосом сказала я.
— Наконец-то я тебя нашла! — заорала Анжела. — Всю ночь звонила, а ты вон куда забралась. Спасибо, Ваня догадался позвонить на городской.
— Что случилось-то?
— Ты только не волнуйся, сейчас уже лучше.
— Да что стряслось, чёрт тебя дери!!!
— Дети отравились. Сейчас уже всё в порядке. Врач приезжал. Спросил: что ели? А у нас ничего не было, кроме картошки. Он так и написал: аллергия на картошку. У всех. Ты можешь не приезжать, они уже играют, бегают…
— Нет, я всё-таки приеду.
Позвонила Коле — недоступен. Заметалась, собирая сумку: документы, деньги, уголь в таблетках. Воду, газ перекрыть. Вот тебе и пьянки-гулянки. Махнула расчёской по волосам и без завтрака, не умывшись, помчалась на вокзал. По дороге выбросила визитку вчерашнего бой-френда, чтобы она случайно не попалась на глаза Коле. Позвонить не успела, мне была дорога каждая секунда. Будет считать меня кидалой.
При первой же возможности куплю сотовый телефон. Автобус едет три часа, и мне двадцать раз хотелось позвонить Анжеле по дороге. Чем они могли отравиться? Может, нахлебались речной воды? Или Анжела купила что-то несвежее? Господи, скорей бы доехать. В чужом городе я заблудилась, проговорила всю телефонную карточку, выпытывая у Анжелы, как добраться до её пригородного дома, и кое-как добралась к четырём часам вечера.
Дети встретили меня бодрые, весёлые, облепили со всех сторон, но что-то мне не понравилось в поведении Анжелы. В её словах и жестах появилась робость, несвойственная наглым и шумным бабам, и в каждом взгляде мелькал затаённый страх. Я отнесла это на счёт чувства вины и подробно расспросила её об отравлении. Оказалось, что всех детей тошнило, у некоторых болела голова, и всё.
— Может, случайно газу нанюхались? — спросила я. Мы сидели на кухне и пили кофе. Орать и скандалить не хотелось.
— Где? На кухне я сама весь день, а на чердаке газа нет.
Меня осенило.
— Анжел, а не мог Прошка дать им что-нибудь покурить?
Она вытаращила глаза.
— Мой Прошенька? Да он сигарету в руках не держал. Я специально даже мужиков выбираю некурящих, чтоб не подавали ему пример.
Я покивала и не стала говорить, что имела в виду не табак, а нечто более современное. Ну да ладно — отравление прошло, и слава богу. Анжела была гостеприимна и вежлива, но не уговаривала меня остаться на денёк-другой, и я поняла, что детей надо увозить завтра же на утреннем автобусе от греха подальше. Я не верила, что Анжела ничего не знает.
Явился Юрик — высокий и толстый, под стать Анжеле, и потребовал шашлыки. Анжела начала заквашивать свинину, а я пошла к детям. Ни на начинающих наркоманов, ни на жертв насилия они не походили, нормальные весёлые дети. Они потащили меня к речке, до которой три шага пути, и заставили искупаться. Я вовремя вспомнила, что у меня в сумке лежит мокрый со вчера купальник, и переоделась в кустах.
Алина и Ваня тщетно учили меня плавать, мы брызгались и плескались, малыши визжали, и это был последний день, когда я чувствовала себя счастливой матерью шестерых детей. Такими я их и вспоминаю — здоровыми и смеющимися, как они брызгаются водой и гоняются друг за дружкой по берегу.
Вечером были шашлыки под сухое красное, Юрик рассказывал небылицы, и даже Проша вышел из своей комнаты. Это был худенький, стеснительный мальчик в очках, затюканный до предела. На одной его щеке красовался след оплеухи, заметный даже в свете костра. Ситуация нравилась мне всё меньше, но я не лезла с расспросами. Анжела явно от меня что-то скрывала, но я считала, что правда рано или поздно сама вылезет, и придерживалась версии о наркотиках. О том, что бывают вещи пострашнее наркотиков, я не задумывалась.
Наутро мы уехали. Анжела, похоже, была рада, хотя и старалась это скрыть. В автобусе Але дважды становилось плохо, и водитель притормаживал у кустов. «Ей надо на качелях качаться, — посоветовал он, — тренировать вестибулярный аппарат».
Как-то из головы вылетело, что возвращаться нам придётся в тот дом, где меня атаковало нечто. Но выбора не было, не тащиться же с усталыми детьми в мамину городскую квартиру. Ключ лежал под калиткой, кошки сидели на заборе и умывались. Я отперла дом… Никого. Мельком взглянув на порванную обшивку, я вошла в дом первая. Нужно было переодеть и накормить детей.
Зазвонил телефон.
