Однажды мадам объявила, что у них будет школьный музей, и каждый должен принести туда что-нибудь особенное или старинное. Мадам говорила, что ничего не нужно жалеть для музея, и Пьер, переборов жадность, отдал свою коллекцию старых монет, которую ему подарил дедушка.
Под музей отвели просторный кабинет на первом этаже. Пьеровы монеты мадам положила под стекло на видное место и приладила бирку с надписью на французском.
Это смотрелось так солидно и эффектно, что Пьер перестал жалеть о своей потере. Другие ребята приносили старые часы, документы прошлого века, керамических пастушек, и скоро школьный музей стал ничуть не хуже настоящего.
— Мадам, посмотрите, что я принесла для музея! — закричала Полетт, доставая из сумки свёрток.
Оберточная бумага упала на пол, и Пьер увидел соню, их Пушинку, с которой он играл меньше месяца назад — но застывшую и неподвижную. Полетт вертела её, как статуэтку.
— Какая прелесть, — восхитилась мадам. — Где ты взяла такую дорогую вещицу?
— У нас была соня, — объяснила Полетт. — Живая. Мы её усыпили и отдали чучельнику.
— Боже, Полетт, и тебе не жаль её?
— Но ведь мадам сама сказала, что для музея ничего не надо жалеть.
— Ну что ж, поставим её вот здесь.
Соня обрела постоянное место на полке. Ребята с интересом рассматривали чучело, тыкая пальцами в гладкую шерстку, и популярность Полетт подскочила до небес, ведь она принесла самый лучший экспонат.
Пьер не мог оторвать взгляда от новых глаз Пушинки, блестящих и красивых. Чучельник постарался на славу. «В этой школе учатся самые лучшие дети», — вспомнились мамины слова.
Тут Полетт заметила Пьера и подошла к нему.
— Здравствуй, Пьер! — поздоровалась она по-французски. — Придёшь ко мне сегодня в гости?
Пьер не ответил.
— Ты что, глухой? — перешла на русский Полетт.
— Зачем ты это сделала? — спросил Пьер вполголоса, чтобы не слышали другие.
— Что? Ах, ты про соню. Да не переживай так! Мама сказала, что они живут не больше четырёх лет, а этой было почти четыре. Скоро она все равно умерла бы, а так хоть чучелко есть. Придёшь в гости?
Но Пьер, не отвечая, вышел из кабинета-музея. Сегодня он будет просить маму, чтобы перевела его в другую школу — в такую, где учатся обыкновенные дети. А не самые лучшие.
Глава 4. Слепой учитель
Он взошёл на кафедру и обвёл притихший класс невидящим взглядом. В его страшных глазах, казалось, отражается весь мир.
— Начнём урок, — произнёс он.
Когда Рита узнала, что с Нового года тригонометрию будет вести слепой учитель, она не сразу поверила. Да как же это, как его допустили к занятиям?
По школе ходила легенда о том, что он недавно потерял зрение, и его оставили на работе, чтобы дотянуть до пенсии. Никто не хотел принимать его, но здешний директор пошёл навстречу.
Кто-то хихикнул.
— Я требую тишины, — сказал он глухим голосом. — Раскройте учебники на странице 248.
Зашелестела бумага. Рита чувствовала себя очень неуютно, хотя тригонометрию знала на пять, — она боялась, что её спросят. Не знала, как отвечать слепому: он же ничего не видит и может подумать, что Рита его обманывает. Вот будет стыд!
К счастью, учитель начал с объяснения новой темы. Не имея зрения, он не мог чертить на доске и поэтому рассказывал о чертежах в учебнике, который, похоже, помнил весь наизусть. Он великолепно знал свой предмет, и Рита подумала, какая это трагедия — ослепнуть, и какое надо иметь мужество, чтобы после этого преподавать в школе.
Вдруг один из мальчиков тихо встал и открыл дверь. Скрипнули петли.
— Что это? — нахмурился учитель.
— Душно, — сказал мальчик. — Я открыл дверь.
Учитель продолжил объяснение. Рита сидела за первой партой и не могла видеть, что происходит в классе, а когда случайно оглянулась, то к ужасу своему обнаружила, что половина учеников вышла из класса. Другие продолжали выходить — тихо, на цыпочках, переглядываясь и беззвучно смеясь.
«Что вы делаете, как вам не стыдно!»— чуть не крикнула Рита, но не решилась, ей не хотелось причинять боль учителю, к тому же она вмиг стала бы врагом всему классу.
А он всё говорил, не зная, что его не слушают, рассказывал о тангенсах и котангенсах, и рассказывал действительно великолепно, и Рита прилежно записывала в свою тетрадь, только буквы у неё прыгали.
Надо было что-то делать, и она обернулась, ища помощи у лучшей подруги, но той не оказалось за партой. Подруга аккуратно пробиралась к выходу. Рита устремила на неё взгляд, полный отчаяния. Подруга ответила ей снисходительной улыбкой и, слегка пританцовывая, медленно последовала за всеми.
Они выходили, обменивались лукавыми взглядами. Некоторые показывали на Риту пальцами. Она знала, что теперь одноклассники будут считать её трусихой, но уйти с урока было свыше её сил, и удерживал её отнюдь не страх. Просто для неё с первого класса понятие «учитель» было свято. Тем более такой особый случай.
Был момент, когда ей захотелось вскочить и убежать в учительскую, чтобы всё рассказать, но она не могла предать своих товарищей. С другой стороны, она предавала учителя. Она разрывалась, но ничего не могла поделать. По сути она ничем не отличалась от одноклассников — такая же обманщица.
Рита заплакала, с каждой минутой чувствуя себя всё более виноватой. Слёзы текли по щекам, падали и не расплывались синими лужицами по тетради, а просто увлажняли лист, исписанный шариковой ручкой. В прошлом году эти ручки появились в продаже, и Рита уже отвыкла от чернильницы.
И вот наступил момент, когда они остались вдвоём: слепой учитель у доски и плачущая девочка. Он продолжал объяснять тему, и Рите хотелось, чтобы поскорее всё кончилось, но звонка не было, а он говорил, говорил, говорил... Рита испугалась, что урок будет длиться вечно.
— Можно вопрос? — Рита машинально подняла руку.
— Да? — Учитель удивлённо замолчал, повернувшись на её голос.
— Нельзя ли в этой задаче найти два эр с помощью теоремы синусов?
— Нет, — сказал учитель. — Эта задача решается с помощью другой теоремы, которая и является темой сегодняшнего урока. — И, помолчав, добавил: — Спасибо, девочка.
Глава 5. Абитуриентка
Я на мосту в безмолвии стою,
Проходят мимо люди,
И с холодком в спине осознаю,
Что старости не будет.
Мне снилась встреча с другом. В реальной жизни никакого друга у меня нет, в реальной жизни у меня только родители, старшая сестра и младший брат, которые все меня воспитывают с утра до вечера.
А во сне у меня есть ещё и друг. Я его видела всего раз семь на протяжении жизни, но успела узнать очень хорошо. Это парень моего возраста, высокий, темноволосый, сильный. Мы знакомы с детства: я росла, и он рос. Я не могу запомнить черты его лица, но думаю, что он симпатичный. Между нами нет романа, мы никогда даже за руки не держались, но он очень хорошо меня понимает. Обычно мы просто гуляем по городу или в лесу и разговариваем.
Вот и в ту ночь под утро мне приснилось, что мы сидим на скамейке в парке и он читает мне стихи из книги. Одно четверостишие показалось мне очень красивым, и я попросила друга прочесть его ещё раз.
— Хочу вспомнить его, когда проснусь, — объяснила я.
Друг начал читать, и в этот миг из сна меня резко вырвал окрик мамы:
— Ты ещё не встала?! Тебе же ехать поступать!
Я открыла глаза. Сердце колотилось, как после бега. Комната ходила ходуном.
— Вставай сейчас же, ты на автобус опоздаешь! — кричала мама, сдёргивая с меня одеяло.
Я скатилась на пол и попыталась встать, но голова кружилась так, что я опять грохнулась. Я знала, что нужно снова лечь и на пять минут заснуть, а потом можно будет снова просыпаться, и головокружения уже не будет, но разве маме это объяснишь? Она кричала и кричала, трясла меня за плечи, к ней присоединилась сестра, и вдвоём они затолкали меня в ванную. Умывшись, я почувствовала себя лучше, но звон в ушах стоял оглушительный, и стоять прямо я пока не могла. Вышла, держась за стену, и принялась одеваться в свой домашний костюм, но тут сестра взревела:
— Ты что, совсем? Ты в этом поступать поедешь?
Второй раз за утро я слышала это слово. Куда мне поступать? Я не помнила ровным счётом ничего о поступлении, и хотелось мне только одного: вернуться обратно в койку, чтобы проспать часа три. Сестра сунула мне в лицо чёрное платье, и я вспомнила, как вчера вечером мама выбирала, в чём я поеду.
Поеду? Я? Зачем? Сквозь звон в ушах прорывались крики моих родных:
— Что ты как варёная курица? Или ты собираешься ещё один год просидеть у нас на шее? В твоём возрасте у людей уже семьи! Семьи! Семьи!
Я смогла понять только то, что у каких-то там людей есть семьи. А у меня есть неудобное чёрное платье, которое я никак не могу на себя напялить. Кое-как одевшись, я причесалась, не глядя в зеркало.
— Краситься не будешь? — ехидно поинтересовалась сестра. — Или ты и так красивая?
Я доковыляла до зеркала и мазнула уголки глаз серым карандашом. Сойдёт. Меня больше волновал другой вопрос: для чего им всем понадобилось меня мучить? Пришлось позавтракать, хотя кусок не лез в горло. Папа за столом балагурил, называл меня абитуриенткой и просил не посрамить честь семьи. Он был очень бодр и даже напевал марш. Мама суетилась, пила корвалол и повторяла: «Документы не забудь». Сестра время от времени выдавала что-нибудь язвительное. Брат, на моё счастье, спал. И мне бы поспать… Я не понимала, чего они все от меня хотят. Мама твердила номера автобусов, на которые мне предстояло сесть, и адрес какого-то института.
— На химический факультет! Ты меня поняла? Ты поступаешь на химический!
И только теперь до меня дошло, что сегодня я еду поступать в институт. Я кивнула. Я согласилась с мамой, что поступать мне нужно именно на химический. И тут меня словно током ударило. Куда попадают люди с химического факультета? Правильно, они становятся учительницами химии. А какая из меня, спрашивается, учительница, если я по дому передвигаюсь с палкой, забываю своё имя и в жизни не решила ни одной задачи по химии?
Да, в шестом классе я пропустила ключевой урок, на котором объясняли принцип решения задач, и это повлияло на мою дальнейшую судьбу. До одиннадцатого класса я сидела на уроках химии с умным видом, контрольные списывала у других девчонок, а добрая учительница ставила мне в четверти «четыре». Примерно та же песня была с математикой и физикой. Единственное, что я знала хорошо — русский язык. Я писала без ошибок, поэтому учительницы считали, что я умная, и дотягивали оценку моих знаний до «четвёрки».
Доброта учительниц вышла мне боком. Увидев в аттестате «четвёрку» по химии, мама решила, что я готова к поступлению в ВУЗ, и выбрала для меня факультет. С первого раза поступить не удалось, я перепутала день экзамена и год провалялась на диване, и сегодня мне предстояло снова поступать на химфак. С теми же знаниями плюс то, что со мной сейчас происходит. Мне и в голову не пришло сказать: «Мама! Спустись с небес на землю! Какой химфак? Какой вообще институт? Я еле стою на ногах!» Нет, я делала всё, что мне говорят, лишь бы меня оставили в покое: собирала документы, надевала неудобные чёрные туфли и закалывала волосы шпильками.
Вы думаете, это легко — заколоть волосы шпильками, когда эти шпильки не желают держаться в пальцах и летят на пол? Вот уже год, как у меня расстроена координация движений. Подметать в доме для меня сущий ад, потому что надо держать одновременно и веник и совок, причём в разных руках, и делать этими руками разные движения. Что? Для вас это легко? Тогда вы меня не поймёте. Я чашку со стола с первого раза взять не могу, дома меня так и зовут: эта некультяпая.
Я стояла, покачиваясь, перед дверью. Сестра подала мне мою сумку, и я поняла, что сейчас придётся выйти на улицу. Когда я последний раз была на улице, шёл снег. Я потянулась за шапкой, но сестра хлопнула меня по руке со словами:
— Дура, лето на дворе!
— Пусть кофту возьмёт, — разрешила мама, открыла дверь и перекрестила меня в воздухе. — Ну, с богом! Не забудь снять квартиру!
Меня вытолкали на лестничную площадку. Медленно, стараясь не упасть, я начала спускаться по ступенькам, шёпотом приговаривая: «Снять квартиру, снять квартиру». Я не забуду. Совсем простые слова. Я вообще последнее время хожу очень медленно — «как бабка старая», ворчит на меня мама. Из-за этого всегда боюсь переходить дорогу, но в это утро мне повезло — я благополучно добралась до остановки и села на автобус. И тут же заснула.
Мне хотелось снова увидеть во сне своего друга, но я знала, что так часто эти сны повторяться не могут, и поэтому решила увидеть, как пройдёт первый экзамен: химия. Мне придётся нелегко, ведь я же ничего не знаю. К моему удивлению, я не увидела во сне здания института. Это было досадно, я хотела знать, как оно выглядит, чтобы не перепутать с чем-нибудь другим, когда доберусь до него наяву. Вместо института мне приснился продуктовый магазин, а потом аптека. «Чушь какая-то», — подумала я и не стала смотреть сон дальше. К слову, мне так спать больше нравится — без снов. Лучше отдыхается.
Меня опять разбудили — второй раз за сегодня.
— Конечная! — орал мне в ухо какой-то дед.
Я начала выбираться.
— Сумку забыла, кулёма.
Вернувшись за сумкой, я запуталась руками в ремешке, и дед весело рассмеялся. Кое-как вылезла из автобуса. Должно быть, часа четыре, судя по солнцу. Часов у меня не было. То есть были, но остались дома. Всё взяла, а часы забыла. Я не могла понять, почему уже так поздно. Автобус идёт ровно два часа до города, я села в восемь утра, а сейчас четыре. Куда делось время? Скорее всего, меня не заметили на заднем сиденье, и я проездила весь день. Может быть, я вообще не в том городе, в который собиралась, а первый экзамен наверняка уже закончился.
Или сегодня было назначено собеседование, а экзамен завтра? Я не помнила ни дату экзамена, ни название нужного мне города, помнила только фразу, которую мама не велела забывать: «Снять квартиру» — но что эта фраза означает, я не знала. Я не спеша брела по незнакомому вечернему городу, и мои ноги почти не заплетались. Мне было легко и спокойно оттого, что на меня никто не кричит. Так я гуляла, пока не стемнело, а потом улеглась на скамейке в парке, укрылась кофтой и закрыла глаза. К ночи стало свежо. Руки и ноги начали неметь, но так было даже лучше — я не чувствовала холода.
Как там сказал папа: «Не посрами честь семьи!» Ну что ж, сегодня не получилось поступить в институт, значит, завтра получится. Наверняка здесь есть какой-нибудь институт, найду его и поступлю, чтобы родители могли мной гордиться. А пока можно выспаться. Хорошо бы снова увидеть во сне своего друга, я уже успела по нему соскучиться. Это единственный человек, который меня понимает. Жаль, что я не смогла запомнить то четверостишие, которое он мне читал, оно было словно про меня.
«Не забыть бы снять квартиру», — подумала я перед тем, как провалиться в глубокий, беспробудный сон.
