- Подожди меня! Я быстренькой! Ань! Ну, стой ты! Надо же мне обуться! Чего бежать-то?
Всё в нем было в напряжении. Где? В бане? Или на сеновале? Где они займутся этим? Только не в бане. То получится, как в первый раз, когда толком и кайф не успел поймать.
- Я сейчас! Да что же это такое, блин! Вот когда надо, всегда, блин, так! Когда торопишься…
Чертовы ботинки. Зачем он их зашнуровывает? Разве это сейчас важно? Подскочил. Выбежал. Темень, хоть глаз коли! Шагнул. Нога осталась на месте. Наступил на шнурок.
- Ань! – крикнул он, но негромко, чтобы не услышали молодожены. – Ань! Ну, где ты?
Никто не отозвался. Он замер на месте и прислушался. Где-то стоит рядом и улыбается. Как будто ему сейчас до игр. Весь день ждал этого момента. А хуже нет, чем ждать и догонять.
- Ты где? Ань! – то громче, то тише спрашивал он темноту. – Откликнись! Ну, что, как маленькая?
Корова вздыхает в пригоне. Прислушался. Тишина. Даже слышно, как снег падает. Скребется что-то. Он сделал несколько шагов. Решила поиграть с ним? В кошки-мышки? Обо что-то жмакнулся лбом. Дом был старый. Везде какие-то доски торчали. Молодожены занимались только собой, а до дома у них никак не доходили руки.
Вернулся в дом. Жена у Олега была плоскодонкой. Некрасивой. Тоже из деревни. Родители привозили им продукты. Настоящая девчонка – это Анька. Всё при ней! Есть за что подержаться! Конечно, он никогда не женится на такой. Ясно, что она шлюшка. Но симпатичная. Его тянуло к ней. Когда он думал о ней, то возбуждался. И тогда даже с женой проявлял чудеса геройства. Ей же он вначале показался красавцем. Но когда она в бане гладила его лицо, то чувствовала угри, как у четырнадцатилетнего пацана. И рот какой-то у него очень маленький. Целуется он так, что потом болят губы. Больно хватается за грудь. Жмет их так, как будто хочет из них масло выдавить. У неё после бани почти целую неделю болела грудь и были синяки. Сдвинет лифчик и смотрит перед зеркалом на синяк. Сначала был красный, потом посинел.
В следующий раз он приехал только в мае. Опять пили. Он стал шептать, стараясь сделать это незаметно:
- Пойдем! Вон на улице как хорошо! А тут душно, накурили. Уже голова болит от криков. Я бутылочку прихвачу! Я на веранде оставил. Они не знают про нее. Посидим где-нибудь!
Куда пойдем? Рядом лес. А там под каждым кустом и кров и дом. И люди здесь не ходят. Аня кивнула. Но как-то равнодушно. Без всякого азарта, огонька. И думая о своем.
- Только ты не убегай, как в прошлый раз! – шепнул он громче и ущипнул ее за бок.
Молодожены затянули песню. Они часто пели дуэтом. Выпьют. Обнимутся и поют. Пели советские лирические и народные. Голоса у них были не плохие. Для художественной самодеятельности подошли бы.
Выскочил Олег. Быстро сунул ноги в туфли. Стал ждать. Уже мысленно раздел ее и всю обжал. Не выходила. А его воображение рисовало все новые картины. Решил опробовать с ней новые позы. Невтерпеж уж было! Хоть бы до ближнего кустика добежать. Бросит ее под себя как волк овечку. Сегодня-то он ублажит свою плоть сполна. Давай! Давай! Сама! Она всё не шла. Он тихо выругался. Обозвал ее матерным словом. Встал, заглянул в дом. На кухне пахло ведро с запаренной дертью.
- Ань! Ну, ты чо? – полушепотом. – Ань! Ну, где ты там! Ну, Ань! Давай ты быстрей!
Нет ответа. И молодожены не поют. Какая-то странная тишина. Да что происходит-то? Прошел в зал. Сестра с мужем что-то жевали и смотрели телевизор. Концерт. Тут же на диванчике крепко спала Анька. Лежала на боку, подложив под голову ладошки. Сопела. Он тихо выругался. Вышел на веранду. Что делать? Он так ждал этого момента! Обматерил ее в полный голос. Потом зашел в баню. Вот на этом полке они зимой…Кулак заработал. Он воображал Аньку, как она стонет под ним. Лег на полати. Застегнул ширинку. Всякими грязными словами стал ругать Аню. Если б она только слышала!
3
Аня вышла замуж. Первое время они часто ругались. По любому поводу и без повода. Чуть ли до развода не доходило. Но жили, притирались друг к другу, привыкали. Сначала ей казалось, что она любит мужа. Или хотела любить. У них родился сын. После родов стала думать, что не любит его. Это как гадание на ромашке: любит – не любит – плюнет – поцелует. Потом перестала заниматься самокопанием. Привыкла. Вообще муж был не самым плохим человеком. Только жадноват.
Она успела дать мужьям почти всех своих подруг. Но каждому только по одному разу. Был у нее даже ингуш. Как он торопился, когда прижал ее в подсобке. Хорошо, что хоть дверь закрыл на задвижку. Смешно до сих пор. Не успел пару раз дернуться и уже извержение. Он выругался и умолял ее немного подождать. Очень скоро у него всё будет в норме. Одной рукой он придерживал Аню, другой тряс, чтобы побыстрей там.
И продолжал ее тискать и мять. Так хозяйка разминает тесто на пельмени. Пальцы у него были твердые. Он обещал, что всё сделает, как положено. Она вырвалась и убежала. Он не мог бежать сразу следом. Надо было натянуть трусы, брюки. После этого он был даже не то, что неприятен ей и запахом своим, и колючей рожей, и железными пальцами, от которых было больно, он стал для нее никто, у которого в далекой горной сакле жена плоская как щепка и семеро по лавкам черноглазых оглоедов, низенький, шебутливый чурка. Пустое место, никто, пронырливый зверек. Тут такая белая-дебелая, выше его на целую голову. С шикарной грудью. Бегал за ней, как цуцик. Умолял ее. Подкарауливал в укромных местах. Но ничего у него не выходило. И не помогал горячий кавказский темперамент. «Если женщина хочет…» - как поется. А если не хочет, то отойди в сторонку и забудь. Ничего не обломится. Хачик еще стал черней от горя, что такая птица больше не давалась в его руки. Даже стал время от времени напиваться, чем удивлял своих товарищей.
Ане представлялась пустыня, по которой бредет путник. Его мучит жара. А больше всего жажда. Он еле передвигает ноги. И вот встречает ее. У нее в руках кувшин с водой. Если она не даст ему немедленно напиться, он может умереть. Но перед этим проклянет ее. Тут разве можно не дать, тем более вода в кувшине не убывает. Она ничего не теряет, зато возвращает к жизни страждущих, даря им наслаждение. Путник жив, доволен. Ну, иди себе дальше! А те, кто возвращался, чтобы снова испить из кувшина, она отваживала или избегала их до тех пор, пока они не теряли последнюю надежду и больше уже не стремились овладеть ею, зная, что ничего не будет. «Не повторяется такое никогда!» Это про Аню. Больше такого не было.
Она надеялась, что в новом мужчине для нее откроется нечто неожиданное, чего так жаждала ее душа. И наконец-то она узнает, что такое счастье и настоящая любовь. Как у них горят глазки, как дрожит их голос, когда они шепчут ей нежные слова на ушко, как дрожат их пальцы, когда они расстегивают ей блузку и молнию на юбке, как горячи их ладони! И тогда она чувствует себя владычицей, которая им может подарить наслаждение! Их руки обжигают ее тело! Их сердца бьются, как зверек, загнанный в клетку. Они набрасываются на нее с безумными глазами. Становятся сумасшедшими! Весь мир для них – это она, одна, их царица. Они живут только ею! И эти секунды, минуты были ее триумфом. Но триумф не может повторяться ежедневно.
4
Не мог он себе ответить: зачем он это делает. Это идиотизм чистейшей воды! Какое-то безумие! Говорят в таких случаях: ноги сами принесли. А что ноги – это самое главное в нас? Дернул дверь. Закрыта. Ну, да! Время позднее. Гостей уже не ждут. Повернуться бы, да и уйти! Но он стоял на крыльце. Топтался и не мог сойти с него. Постучался. А потом еще. Прислушался. Скрипнула входная дверь в квартиру. Раздались шаги.
- Кто это? Чего молчим?
Мужской голос. Муж. А где же ему быть в это время, как не дома. Ночных смен у него нет. Работа у него интеллигентская, в конторе с бумажками. Перекладывать их с одного места на другое.
- Илья! Ну, Илья, вот!
- Какой еще Илья? А? – раздался недовольный голос за дверью. – Поздно вообще-то!
Действительно, откуда ему знать, что это за Илья. Он с ним почти не общался. В друзьях никогда не были. Назвал фамилию. Дверь открылась. Муж прошел в дом, даже не приглашая его. Хорошо, что не захлопнул перед носом дверь. Или нет! Плохо! Расстегнул и снял ботинки, даже не спрашивая разрешения хозяев. Вроде как свой человек. Выпрямился. Напротив две белых двери. Судя по пластиковым картинкам, ванна и туалет.
- Что я пришел…
Анна была на кухне. Подняла на него глаза, в которых было только удивление. Что это значит? Чего приперся? Илья повесил куртку и прошел на кухню. Остановился возле Ани. Почувствовал такой знакомый и желаемый запах. И сразу всё вспомнилось.
Кухня была просторной. Слева сразу у порога печь. У окна кухонный стол. Вдоль стены шкафчики.
- Тепло у вас. Хорошо! – проговорил Илья. – Люблю, когда в доме тепло. У нас-то центральное отопление.
Печка потрескивала и дышала жаром. Аня шагнула к мойке, взяла тарелку и стала мыть ее. Движения ее были неторопливы. Вымыв, стала вытирать ее маленьким полотенцем.
- Это… может, чайку попьем? Посидим? – предложил Илья и без приглашения направился к столу.
Хозяин пожал плечами. Он знал, что Аня тогда изменила ему, когда ездила за его матерью. После поездки она долго спала утром. Сорочка сползла с плеча и обнажила верхнюю часть груди. На ночь она снимала нижнее белье и спала в сорочке. Сверху над грудью красное пятно. Он пригляделся. Наклонился и долго рассматривал. Это засос. Он и сам делал ей подобное и обмануться не мог. Хотя пора поцелуев между ними прошла уже давно. А первый год они буквально высасывали друг друга.
«То ли побить ее?» - подумал усталый муж и представил себя краснорожим, слюни летят, он машет кулаками, трясет рогами и ругает ее последними ругательствами. Грустно и смешно! Для этого нужно напиться до потери пульса и разогреть себя. Скорее она тогда его побьет. Он чувствовал себя рохлей и размазней. От такого мужика любая загуляет. Но он не мог стать иным. И не хотел. Так ему было проще. Пусть будет так! Свечу он у них в ногах не держал. И может быть, все его подозрения напрасны. Почему обязательно у нее должно быть что-то с Ильей?
Она сама себе поставила засос над грудью. Или дальше засоса дело не пошло. Как у подростков. В губки, в шейку, пониже и чуть подольше. Вот и засос готов. А дальше благоразумно остановились. Может быть, это никакой не засос. А какая-нибудь аллергия. На крем какой-нибудь. Или прыщик вскочил. А она подавила на него. Пошло оно всё к черту! Лучше про это не думать! А то с ума сойдешь и себя изведешь.
- Мне два пакетика! – сказал Илья, улыбаясь. – Я пью крепкий чай. А с одного пакетика какая крепость?
Почему-то он старался заглянуть мужу в лицо. Так и крутил башкой от Ани к нему. «Как дебил какой-то! – подумал муж. – Чего он зыркает, высматривает?» Помолчав, Илья добавил:
- Пожалуйста! Еще один пакетик! Какой толк пить слабый чай? Это просто темная водичка.
Аня поставила на стол чайник, чашки, сахар, коробку с чайными пакетиками, вазочку с конфетами. Достала из холодильника банку с вареньем. Налила в другую вазочку. Ушла с кухни. «Она ушла! – в отчаянье подумал Илья. – Она не должна уходить! Почему она ушла? Я пришел сюда ради нее! Не ради же этого охломона, который надулся, как индюк!» Охломон, как он его мысленно назвал, разлил чай по чашкам.
«Разъел харю! Какие у него бледные глаза! А эти белые, как у старика брови!» - думал муж, поглядывая исподлобья на Илью. А тот неторопливо пил чая, делая длинные промежутки между глотками. Уже выпил хозяин чашку, Илья же только наполовину. Они молчали. Говорить было не о чем. Ему и не хотелось говорить с Ильей. Черное ночное окно. Все сидят по домам. Чего шляться? Чего вот приперся? Зачем?
- Да! – сказал Илья. – Вот так! Неплохо! Крепкий час получился. Я крепкий всегда пью.
Он крутил чашку за ручку, поглядывал на волновавшуюся поверхность чая. Бросал взгляды на законного супруга. «Зачем он явился? Что ему тут надо? Не ко мне же он пришел!» - думал хозяин. Вечер был безнадежно испорчен. Лежал бы сейчас.
- Можно еще чайку? – спросил Илья. – Я одной чашкой не напиваюсь. Дома у меня большая такая!
Он вытащил пакетик и положил его на клеенку. Вокруг пакетика образовалась коричневая лужица. «Может он ночевать собрался здесь? А мне куда: в баню идти на полок? Или лечь на диване в зале и слушать рэгтайм скрипящей кровати? Бред какой-то». Он налил ему чая. Илья опустил в кипяток два пакетика. Помедлил. Взял еще один. Опустил и стал наблюдать, как по кипятку разливается коричневая темнота.
Осмотрелся. Высокий холодильник. Еще выше морозильная камера. Зачем им двоим? И снова:
- Да! Ну, да!
Что значило это «да», ни он, ни хозяин не понимали. Но хозяина его «да» и громкие прихлебывания чая раздражали. Он молчал. «Козел какой! – подумал Илья. – Настоящий козел! Был бы пьяный, дал бы ему по морде. Сидит, надулся и молчит. Мне нужна Анечка! А вот сейчас уйду, они лягут и, может быть, займутся этим. А может быть, она ему не дает. Конечно, не дает! Такому козлу никто не даст. Я ей нужен! Почему я не могу лечь с ней сегодня?» Ему вдруг поверилось, что его желание осуществится.
- Может быть, еще чаю? – спросил муж, стараясь не выдать никак своего раздражения.
Он уже был на взводе. И желал только одного, чтобы поскорее закончилось это чаепитие. Илье хотелось встать и заглянуть в зал, где сидит Анечка на кресле, поджав под себя ноги, и смотрит телевизор. Смотрит-то смотрит, а сама думает о нем. Он же здесь рядом в нескольких шагах от нее. И она не может ни о чем другом думать.
Ах, эти ножки! Ее обнаженные ножки, которые она поджала под себя. Он бы сейчас бросился на колени и целовал их. В разрезе халата ее грудь. Хотелось завыть от бессилия. Почему мир так устроен несправедливо? Если ты сильно желаешь, твое желание должно осуществиться. Громко зевнул муж. Сволочь! Аня не должна быть с ним! Он ее будет тискать в кровати. Аня! Ты моя! А он сволочь! Ты должна подняться и выгнать его. Нам будет очень хорошо с тобой! Я буду целовать тебя всю ночь! Я буду тебя ласкать и говорить хорошие правильные слова. И ты вся будешь светиться от счастья.
Медленно обувался. Потом долго не мог застегнуть замок на куртке. То бегунок выскакивал, то неровно шел. «Он что это специально делает?» Муж едва скрывал раздражение. Каждая минута ему казалась вечностью. «Да когда же он уйдет?» - вопило в нем. Хотелось взять за шиворот и выбросить на улицу. Хотя за шиворот вряд ли получится. Илья был крупнее его и сильней. Хотя при чем тут сила? Побеждает тот, в ком больше злости. Он тоже дрался в молодости. Ну, несколько раз.
- Ладно! Пойду! Пока! – сказал Илья и замер, всё еще надеясь, что он не уйдет так просто.
- У! – кивнул хозяин, отводя взгляд. Ему не хотелось глядеть на него, в эти блеклые глаза.
Сделал долгий выдох. Так он делал всегда, когда ему что-то или кто-то страшно надоедал. Постоял. И когда хлопнула дверь на веранде, вышел и закрылся. Чтоб тебя! Приперся, сволочь!
Громко хрустел снег. Идти нужно было через полсела. На улице ни души. Даже собаки не лаяли. Подумал, что сейчас придет и выпьет целый стакан самогонки. А! Такое паршивое настроение! У него хорошая самогонка, очищенная, на кедровых орешках настоянная.
Всё в нем было в напряжении. Где? В бане? Или на сеновале? Где они займутся этим? Только не в бане. То получится, как в первый раз, когда толком и кайф не успел поймать.
- Я сейчас! Да что же это такое, блин! Вот когда надо, всегда, блин, так! Когда торопишься…
Чертовы ботинки. Зачем он их зашнуровывает? Разве это сейчас важно? Подскочил. Выбежал. Темень, хоть глаз коли! Шагнул. Нога осталась на месте. Наступил на шнурок.
- Ань! – крикнул он, но негромко, чтобы не услышали молодожены. – Ань! Ну, где ты?
Никто не отозвался. Он замер на месте и прислушался. Где-то стоит рядом и улыбается. Как будто ему сейчас до игр. Весь день ждал этого момента. А хуже нет, чем ждать и догонять.
- Ты где? Ань! – то громче, то тише спрашивал он темноту. – Откликнись! Ну, что, как маленькая?
Корова вздыхает в пригоне. Прислушался. Тишина. Даже слышно, как снег падает. Скребется что-то. Он сделал несколько шагов. Решила поиграть с ним? В кошки-мышки? Обо что-то жмакнулся лбом. Дом был старый. Везде какие-то доски торчали. Молодожены занимались только собой, а до дома у них никак не доходили руки.
Вернулся в дом. Жена у Олега была плоскодонкой. Некрасивой. Тоже из деревни. Родители привозили им продукты. Настоящая девчонка – это Анька. Всё при ней! Есть за что подержаться! Конечно, он никогда не женится на такой. Ясно, что она шлюшка. Но симпатичная. Его тянуло к ней. Когда он думал о ней, то возбуждался. И тогда даже с женой проявлял чудеса геройства. Ей же он вначале показался красавцем. Но когда она в бане гладила его лицо, то чувствовала угри, как у четырнадцатилетнего пацана. И рот какой-то у него очень маленький. Целуется он так, что потом болят губы. Больно хватается за грудь. Жмет их так, как будто хочет из них масло выдавить. У неё после бани почти целую неделю болела грудь и были синяки. Сдвинет лифчик и смотрит перед зеркалом на синяк. Сначала был красный, потом посинел.
В следующий раз он приехал только в мае. Опять пили. Он стал шептать, стараясь сделать это незаметно:
- Пойдем! Вон на улице как хорошо! А тут душно, накурили. Уже голова болит от криков. Я бутылочку прихвачу! Я на веранде оставил. Они не знают про нее. Посидим где-нибудь!
Куда пойдем? Рядом лес. А там под каждым кустом и кров и дом. И люди здесь не ходят. Аня кивнула. Но как-то равнодушно. Без всякого азарта, огонька. И думая о своем.
- Только ты не убегай, как в прошлый раз! – шепнул он громче и ущипнул ее за бок.
Молодожены затянули песню. Они часто пели дуэтом. Выпьют. Обнимутся и поют. Пели советские лирические и народные. Голоса у них были не плохие. Для художественной самодеятельности подошли бы.
Выскочил Олег. Быстро сунул ноги в туфли. Стал ждать. Уже мысленно раздел ее и всю обжал. Не выходила. А его воображение рисовало все новые картины. Решил опробовать с ней новые позы. Невтерпеж уж было! Хоть бы до ближнего кустика добежать. Бросит ее под себя как волк овечку. Сегодня-то он ублажит свою плоть сполна. Давай! Давай! Сама! Она всё не шла. Он тихо выругался. Обозвал ее матерным словом. Встал, заглянул в дом. На кухне пахло ведро с запаренной дертью.
- Ань! Ну, ты чо? – полушепотом. – Ань! Ну, где ты там! Ну, Ань! Давай ты быстрей!
Нет ответа. И молодожены не поют. Какая-то странная тишина. Да что происходит-то? Прошел в зал. Сестра с мужем что-то жевали и смотрели телевизор. Концерт. Тут же на диванчике крепко спала Анька. Лежала на боку, подложив под голову ладошки. Сопела. Он тихо выругался. Вышел на веранду. Что делать? Он так ждал этого момента! Обматерил ее в полный голос. Потом зашел в баню. Вот на этом полке они зимой…Кулак заработал. Он воображал Аньку, как она стонет под ним. Лег на полати. Застегнул ширинку. Всякими грязными словами стал ругать Аню. Если б она только слышала!
3
Аня вышла замуж. Первое время они часто ругались. По любому поводу и без повода. Чуть ли до развода не доходило. Но жили, притирались друг к другу, привыкали. Сначала ей казалось, что она любит мужа. Или хотела любить. У них родился сын. После родов стала думать, что не любит его. Это как гадание на ромашке: любит – не любит – плюнет – поцелует. Потом перестала заниматься самокопанием. Привыкла. Вообще муж был не самым плохим человеком. Только жадноват.
Она успела дать мужьям почти всех своих подруг. Но каждому только по одному разу. Был у нее даже ингуш. Как он торопился, когда прижал ее в подсобке. Хорошо, что хоть дверь закрыл на задвижку. Смешно до сих пор. Не успел пару раз дернуться и уже извержение. Он выругался и умолял ее немного подождать. Очень скоро у него всё будет в норме. Одной рукой он придерживал Аню, другой тряс, чтобы побыстрей там.
И продолжал ее тискать и мять. Так хозяйка разминает тесто на пельмени. Пальцы у него были твердые. Он обещал, что всё сделает, как положено. Она вырвалась и убежала. Он не мог бежать сразу следом. Надо было натянуть трусы, брюки. После этого он был даже не то, что неприятен ей и запахом своим, и колючей рожей, и железными пальцами, от которых было больно, он стал для нее никто, у которого в далекой горной сакле жена плоская как щепка и семеро по лавкам черноглазых оглоедов, низенький, шебутливый чурка. Пустое место, никто, пронырливый зверек. Тут такая белая-дебелая, выше его на целую голову. С шикарной грудью. Бегал за ней, как цуцик. Умолял ее. Подкарауливал в укромных местах. Но ничего у него не выходило. И не помогал горячий кавказский темперамент. «Если женщина хочет…» - как поется. А если не хочет, то отойди в сторонку и забудь. Ничего не обломится. Хачик еще стал черней от горя, что такая птица больше не давалась в его руки. Даже стал время от времени напиваться, чем удивлял своих товарищей.
Ане представлялась пустыня, по которой бредет путник. Его мучит жара. А больше всего жажда. Он еле передвигает ноги. И вот встречает ее. У нее в руках кувшин с водой. Если она не даст ему немедленно напиться, он может умереть. Но перед этим проклянет ее. Тут разве можно не дать, тем более вода в кувшине не убывает. Она ничего не теряет, зато возвращает к жизни страждущих, даря им наслаждение. Путник жив, доволен. Ну, иди себе дальше! А те, кто возвращался, чтобы снова испить из кувшина, она отваживала или избегала их до тех пор, пока они не теряли последнюю надежду и больше уже не стремились овладеть ею, зная, что ничего не будет. «Не повторяется такое никогда!» Это про Аню. Больше такого не было.
Она надеялась, что в новом мужчине для нее откроется нечто неожиданное, чего так жаждала ее душа. И наконец-то она узнает, что такое счастье и настоящая любовь. Как у них горят глазки, как дрожит их голос, когда они шепчут ей нежные слова на ушко, как дрожат их пальцы, когда они расстегивают ей блузку и молнию на юбке, как горячи их ладони! И тогда она чувствует себя владычицей, которая им может подарить наслаждение! Их руки обжигают ее тело! Их сердца бьются, как зверек, загнанный в клетку. Они набрасываются на нее с безумными глазами. Становятся сумасшедшими! Весь мир для них – это она, одна, их царица. Они живут только ею! И эти секунды, минуты были ее триумфом. Но триумф не может повторяться ежедневно.
4
Не мог он себе ответить: зачем он это делает. Это идиотизм чистейшей воды! Какое-то безумие! Говорят в таких случаях: ноги сами принесли. А что ноги – это самое главное в нас? Дернул дверь. Закрыта. Ну, да! Время позднее. Гостей уже не ждут. Повернуться бы, да и уйти! Но он стоял на крыльце. Топтался и не мог сойти с него. Постучался. А потом еще. Прислушался. Скрипнула входная дверь в квартиру. Раздались шаги.
- Кто это? Чего молчим?
Мужской голос. Муж. А где же ему быть в это время, как не дома. Ночных смен у него нет. Работа у него интеллигентская, в конторе с бумажками. Перекладывать их с одного места на другое.
- Илья! Ну, Илья, вот!
- Какой еще Илья? А? – раздался недовольный голос за дверью. – Поздно вообще-то!
Действительно, откуда ему знать, что это за Илья. Он с ним почти не общался. В друзьях никогда не были. Назвал фамилию. Дверь открылась. Муж прошел в дом, даже не приглашая его. Хорошо, что не захлопнул перед носом дверь. Или нет! Плохо! Расстегнул и снял ботинки, даже не спрашивая разрешения хозяев. Вроде как свой человек. Выпрямился. Напротив две белых двери. Судя по пластиковым картинкам, ванна и туалет.
- Что я пришел…
Анна была на кухне. Подняла на него глаза, в которых было только удивление. Что это значит? Чего приперся? Илья повесил куртку и прошел на кухню. Остановился возле Ани. Почувствовал такой знакомый и желаемый запах. И сразу всё вспомнилось.
Кухня была просторной. Слева сразу у порога печь. У окна кухонный стол. Вдоль стены шкафчики.
- Тепло у вас. Хорошо! – проговорил Илья. – Люблю, когда в доме тепло. У нас-то центральное отопление.
Печка потрескивала и дышала жаром. Аня шагнула к мойке, взяла тарелку и стала мыть ее. Движения ее были неторопливы. Вымыв, стала вытирать ее маленьким полотенцем.
- Это… может, чайку попьем? Посидим? – предложил Илья и без приглашения направился к столу.
Хозяин пожал плечами. Он знал, что Аня тогда изменила ему, когда ездила за его матерью. После поездки она долго спала утром. Сорочка сползла с плеча и обнажила верхнюю часть груди. На ночь она снимала нижнее белье и спала в сорочке. Сверху над грудью красное пятно. Он пригляделся. Наклонился и долго рассматривал. Это засос. Он и сам делал ей подобное и обмануться не мог. Хотя пора поцелуев между ними прошла уже давно. А первый год они буквально высасывали друг друга.
«То ли побить ее?» - подумал усталый муж и представил себя краснорожим, слюни летят, он машет кулаками, трясет рогами и ругает ее последними ругательствами. Грустно и смешно! Для этого нужно напиться до потери пульса и разогреть себя. Скорее она тогда его побьет. Он чувствовал себя рохлей и размазней. От такого мужика любая загуляет. Но он не мог стать иным. И не хотел. Так ему было проще. Пусть будет так! Свечу он у них в ногах не держал. И может быть, все его подозрения напрасны. Почему обязательно у нее должно быть что-то с Ильей?
Она сама себе поставила засос над грудью. Или дальше засоса дело не пошло. Как у подростков. В губки, в шейку, пониже и чуть подольше. Вот и засос готов. А дальше благоразумно остановились. Может быть, это никакой не засос. А какая-нибудь аллергия. На крем какой-нибудь. Или прыщик вскочил. А она подавила на него. Пошло оно всё к черту! Лучше про это не думать! А то с ума сойдешь и себя изведешь.
- Мне два пакетика! – сказал Илья, улыбаясь. – Я пью крепкий чай. А с одного пакетика какая крепость?
Почему-то он старался заглянуть мужу в лицо. Так и крутил башкой от Ани к нему. «Как дебил какой-то! – подумал муж. – Чего он зыркает, высматривает?» Помолчав, Илья добавил:
- Пожалуйста! Еще один пакетик! Какой толк пить слабый чай? Это просто темная водичка.
Аня поставила на стол чайник, чашки, сахар, коробку с чайными пакетиками, вазочку с конфетами. Достала из холодильника банку с вареньем. Налила в другую вазочку. Ушла с кухни. «Она ушла! – в отчаянье подумал Илья. – Она не должна уходить! Почему она ушла? Я пришел сюда ради нее! Не ради же этого охломона, который надулся, как индюк!» Охломон, как он его мысленно назвал, разлил чай по чашкам.
«Разъел харю! Какие у него бледные глаза! А эти белые, как у старика брови!» - думал муж, поглядывая исподлобья на Илью. А тот неторопливо пил чая, делая длинные промежутки между глотками. Уже выпил хозяин чашку, Илья же только наполовину. Они молчали. Говорить было не о чем. Ему и не хотелось говорить с Ильей. Черное ночное окно. Все сидят по домам. Чего шляться? Чего вот приперся? Зачем?
- Да! – сказал Илья. – Вот так! Неплохо! Крепкий час получился. Я крепкий всегда пью.
Он крутил чашку за ручку, поглядывал на волновавшуюся поверхность чая. Бросал взгляды на законного супруга. «Зачем он явился? Что ему тут надо? Не ко мне же он пришел!» - думал хозяин. Вечер был безнадежно испорчен. Лежал бы сейчас.
- Можно еще чайку? – спросил Илья. – Я одной чашкой не напиваюсь. Дома у меня большая такая!
Он вытащил пакетик и положил его на клеенку. Вокруг пакетика образовалась коричневая лужица. «Может он ночевать собрался здесь? А мне куда: в баню идти на полок? Или лечь на диване в зале и слушать рэгтайм скрипящей кровати? Бред какой-то». Он налил ему чая. Илья опустил в кипяток два пакетика. Помедлил. Взял еще один. Опустил и стал наблюдать, как по кипятку разливается коричневая темнота.
Осмотрелся. Высокий холодильник. Еще выше морозильная камера. Зачем им двоим? И снова:
- Да! Ну, да!
Что значило это «да», ни он, ни хозяин не понимали. Но хозяина его «да» и громкие прихлебывания чая раздражали. Он молчал. «Козел какой! – подумал Илья. – Настоящий козел! Был бы пьяный, дал бы ему по морде. Сидит, надулся и молчит. Мне нужна Анечка! А вот сейчас уйду, они лягут и, может быть, займутся этим. А может быть, она ему не дает. Конечно, не дает! Такому козлу никто не даст. Я ей нужен! Почему я не могу лечь с ней сегодня?» Ему вдруг поверилось, что его желание осуществится.
- Может быть, еще чаю? – спросил муж, стараясь не выдать никак своего раздражения.
Он уже был на взводе. И желал только одного, чтобы поскорее закончилось это чаепитие. Илье хотелось встать и заглянуть в зал, где сидит Анечка на кресле, поджав под себя ноги, и смотрит телевизор. Смотрит-то смотрит, а сама думает о нем. Он же здесь рядом в нескольких шагах от нее. И она не может ни о чем другом думать.
Ах, эти ножки! Ее обнаженные ножки, которые она поджала под себя. Он бы сейчас бросился на колени и целовал их. В разрезе халата ее грудь. Хотелось завыть от бессилия. Почему мир так устроен несправедливо? Если ты сильно желаешь, твое желание должно осуществиться. Громко зевнул муж. Сволочь! Аня не должна быть с ним! Он ее будет тискать в кровати. Аня! Ты моя! А он сволочь! Ты должна подняться и выгнать его. Нам будет очень хорошо с тобой! Я буду целовать тебя всю ночь! Я буду тебя ласкать и говорить хорошие правильные слова. И ты вся будешь светиться от счастья.
Медленно обувался. Потом долго не мог застегнуть замок на куртке. То бегунок выскакивал, то неровно шел. «Он что это специально делает?» Муж едва скрывал раздражение. Каждая минута ему казалась вечностью. «Да когда же он уйдет?» - вопило в нем. Хотелось взять за шиворот и выбросить на улицу. Хотя за шиворот вряд ли получится. Илья был крупнее его и сильней. Хотя при чем тут сила? Побеждает тот, в ком больше злости. Он тоже дрался в молодости. Ну, несколько раз.
- Ладно! Пойду! Пока! – сказал Илья и замер, всё еще надеясь, что он не уйдет так просто.
- У! – кивнул хозяин, отводя взгляд. Ему не хотелось глядеть на него, в эти блеклые глаза.
Сделал долгий выдох. Так он делал всегда, когда ему что-то или кто-то страшно надоедал. Постоял. И когда хлопнула дверь на веранде, вышел и закрылся. Чтоб тебя! Приперся, сволочь!
Громко хрустел снег. Идти нужно было через полсела. На улице ни души. Даже собаки не лаяли. Подумал, что сейчас придет и выпьет целый стакан самогонки. А! Такое паршивое настроение! У него хорошая самогонка, очищенная, на кедровых орешках настоянная.
