И наверно, любой в моем бы положении поступил так же. Кроме, героических личностей, разумеется, к коим я не имею счастья принадлежать, а потому до сих пор копчу небо.
Капитан потянул носом. Покрутил головой. Вытянул шею в сторону кухни, а потом зала.
- Пьем-с! То есть ведем аморальный, антиобщественный образ жизни? Или я ошибаюсь.
Он ткнул мне пальцем в солнечное сплетение. Перехватило дыхание. Я обеими руками ухватился за живот.
- Да! Каюсь! – простонал я с мучительной гримасой. – Веду антиобщественный образ.
- Каяться будешь в суде! – хохотнул капитан. – Не жди меня, мама, хорошего сына.
И поднес кулак к моему носу. Увесистый! Встречи с ним лучше избегать. И аргумент убедительный.
Зашел сержант. Следом женщина и мужчина примерно лет шестидесяти. Вероятно, супруги. Я несколько раз встречался с ними. И, кажется, даже здоровался. Почему-то они на меня посмотрели со страхом. Представляю, что им наговорил этот сержант. Только сейчас я увидел у порога третью фигуру, тощий длинный лейтенант. Кажется, его звали Николаем. И он был нашим участковым. Я встречал его несколько раз во дворе. Он всегда здорово тихим таким голосом, слегка кивая головой.
- Ну, ребята! Приступайте! – кивнул капитан. И сделал широкий жест. Слева-направо.
Участковый пошел в зал, а сержант на кухню. Я остался стоять на месте. Ну, да! При желании теперь они смогут и зенитный комплекс найти. Не бегать же мне за каждым. А я тут о санкции прокурора пел! Хорошо хоть об адвокате не заикнулся и о правах человека.
Первым вышел сержант. Лицо его было сумрачным. Стряхнул пыль с левого рукава.
- Чисто! Ничего! – отчитался он. – Заглянул в холодильник. Там начатая бутылка водки.
Не может быть! Неужели мне попались благородные мусора? Ведь в холодильнике рядом с бутылкой водки мог оказаться и пакет с героином.
- Чисто! Везде позаглядывал. Даже книги пересмотрел, в смысле подвигал туда-сюда.
Это уже участковый. Он снова взял подмышку черную папку, которую перед этим положил на трельяж.
- А наручники с меня снимут? – поинтересовался я. И для убедительности потряс руками. Потом поднял их над головой. – Я же, как понимаю, еще не стал преступником?
- И наручники снимут, еще извинения принесут. Мы же блюстители и живем в цивилизованной стране, - сказал капитан, с улыбкой оглядывая меня. – Ну, а надели на всякий случай.
В том, что мы живем в цивилизованной стране, я никогда не сомневался. А этой ночью еще больше укрепился в своем убеждении. Остается только молиться на вас, защитнички наши!
- Что у вас в этом шкафчике? – поинтересовался капитан. – Не подскажите? Оченно интересант!
В углу коридора стоял платяной шкаф. Он, как и вся мебель, перешли ко мне от бабушки. Шкаф был высокий, чуть ли не под самый потолок, сверху отделение для головных уборов.
- Одежда. Куртка, обувь, щетка для обуви. Может быть, грязные носки. Я не так часто их стираю.
- А! ну, тогда даже смотреть не будем! Ну, что, товарищи, мне, наверно, как старшему, придется принести извинения гражданину за доставленные ему неудобства? – капитан оглядел собравшихся. И снова улыбнулся. – Или это сделает кто-нибудь из вас?
- Я хотел бы эти извинения выслушать без наручников,- подал я голос. Но очень робко. На всякий случай. – Тогда ваши извинения будут выглядеть более искренними.
- Как? Что это такое? – воскликнул капитан. – Невинного гражданина вы держите в наручниках, как закоренелого преступника? Ая-я-яй! Нарушаете права человека? Или у нас что вернулся тридцать седьмой год? Как верно заметил товарищ. Непорядок!
В его голосе звучала насмешка и угроза. И кажется, насмешки было больше. Но это мне казалось.
- А всё-таки позвольте заглянуть в шкафчик? Так сказать, одним глазком. Только гляну и всё! Зуб даю! – ёрничал капитан, помахивая левой рукой туда-сюда, туда-сюда.
- Конечно! Конечно! – кивнул я. – А вдруг там у меня гранатомет! Или даже танк! С зенитным комплексом заодно.
Капитан захихикал. Два других мента, как-то загадочно переглянувшись, заулыбались. Мне это не понравилось. Показалось, что они знают что-то такое про меня, что мне неизвестно.
- А вы остроумный человек! Надо отдать вам должное. Не терять чувство юмора – это, знаете ли, очень прекрасное качество. Я таких людей глубоко уважаю! Ах, да! Ух ты меченьки! – говорил он скороговоркой. – Я такой доскональный человек. Таким уж меня мама уродила.
Капитан хлопнул себя по ляжке. И подмигнул мне. Улыбнулся. Но улыбка какая-то змеиная.
- С вашего позволения загляну! Не терпится! – растягивал он слова. – Я к тому же еще и нетерпеливый.
Он открыл дверку шкафа. Долго смотрел. За его спиной мне ничего не было видно.
- Действительно, курточка. Ботиночки, туфельки, крем, щетка… Ну, что? Пойдемте, ребята! Зря вот мирных обывателей потревожили! Ах, да! Надо же извинения принести! Сержант! Я пока тут извинительную речь буду произносить, ты в туфельки загляни! Ну, так! Просто так! Без всякой задней мысли! Не в службу, а в дружбу,- ёрничал капитан. – Можешь даже носки понюхать, если ты у нас токсикоман.
- Ага! То есть так точно! – отчеканил сержант. – Посмотрим и ботиночки, и носочки.
Сержант кивнул. И полез в шкаф. Капитан отодвинулся от шкафа, чтобы не мешать сержанту.
- Товарищ капитан! Взгляните! Вот! – радостно выкрикнул сержант. – Очень интересно!
Сержант держал белый пакетик. Капитан взял пакетик. Приподнял его на уровень глаз.
- Ну, сержант! Это скорей всего что-нибудь от моли! Положите назад! Хотя… Погоди! Пусть наш участковый напишет протокольчик! Ага! А вы, уважаемые понятые! Распишитесь в протоколе! А вы ничего не хотите сказать, гражданин! По поводу находки. Что же это может быть такое? Порошенко от моли? Ведь я же не ошибаюсь?
- У меня ничего не было в туфле,- скромно ответил я. Всё во мне похолодело. – Так и запишите!
Моими соседями оказались вполне симпатичные интеллигентные люди. Один, свернувшись на широкой лавке, миролюбиво посапывал, изредка вздрагивая и изрыгая проклятия в чей-то адрес: «Пошел ты на…!», «Поставь на место, козел е…!», «Убью, ё… тварь!» Видно, и во сне его не оставляли в покое обаятельные собеседники, с которыми он продолжал бесконечный диалог. То есть монолог. Поскольку своим оппонентам он не давал сказать ни единого слова. На нем была длинная черная засаленная куртка, перепоясанная плюшевым пояском, брюки в полоску, подоткнутые в нечто среднее между кроссовками и ботинками. Подобного продукта обувной промышленности до сих пор мне еще не доводилось видеть. От носков шел крепкий запах. Но убежать от него было невозможно, поскольку все мы сидели под замком.
Обувка, несомненно, была эксклюзивной, разработанной по заказу клиента лучшими дизайнерами города. Я долго любовался ею, поскольку больше заняться было нечем.
Про амброзию, исходившую от него, я говорить не решаюсь, хотя книга, как и деньги не пахнут, если, конечно, не обрызгивать и не смазывать каждую страницу остро пахнущими и долго сохраняющими запах веществами, что, надеюсь, мой благосклонный читатель вряд ли будет делать. Хотя, кто тебя, читатель, знает. А тем более этой книги.
Второй мой сосед – паренек лет двадцати с лицом, удивительно похожим на лицо Савелия Крамарова. Он сидел, откинувшись к стене. Глаза его были прикрыты, но он не спал.
Хотя, если вы не пенсионер, то вряд ли помните этого замечательного советско-американского киноартиста комедийного жанра, давно уже почившего в бозе. Тем более, что после того, как он перебрался в Америку, громкая слава его сошла на нет.
Единственно живой частью лица сидевшего рядом со мной паренька был удивительный нос, который изобразительно реагировал на все изменения в окружающей среде, как-то хлопанье дверей, яркость света, различные шумы. Нос вздрагивал, на некоторое время замирал в ожидании, а затем поворачивался в ту сторону, откуда исходил новый сигнал, влево, вправо, поднимался вверх и опускался вниз. А то начинал мелко подергиваться, покрываться испариной, менял цвет. Иной раз он собирался в глубокие складки, сильно трясся, как в лихорадке, потом на мгновение замирал и раздражался громким «апчи!» Это была целая симфония. Сначала шелест вдыхаемого воздуха, потом булкатенье в носу и наконец громоподобное «апчи».
Каждый раз после очередного «апчи!» дежурный вздрагивал, долго смотрел в нашу сторону, потом переводил взгляд на дубинку, которой (надо отдать должное его гуманности) он ни разу не воспользовался за свою долгое и напряженное ночное дежурство, по крайней мере, в моем присутствии, за что ему от меня особая благодарность). А после этого тяжело вздыхал (как я его понимаю!) и возвращался к пасьянсу. Но поскольку в этой игре, по всей видимости, он был новичком, карты давались ему с немалым трудом, что не могло не вызвать нецензурных выражений. Это хоть как-то разнообразило мое невольное пребывание в этом узилище. Наблюдать за ним было забавно.
Матерные выражение доставались не нам, а виртуальным картам. Поэтому я отметил его в своем каталоге окружающих лиц как вполне интеллигентного, знакомого с общечеловеческими ценностями индивида. Ведь мог же отыгрываться и на нас. Так поступают многие: срывают зло на близких, потому что не могут сорвать его на обидчике.
Можно было бы тоже завалиться, погрузившись в сладкий сон. Ночью нужно спать, даже если под тобой не мягкий диван, а суровая реальность обезьянника. Но чего-то не спалось. А время тянулось так медленно. Я изредка поглядывал на часы, висевшие на стене. Стрелки, мне казалось, не двигались.
К тому же все свободные места были уже заняты. Недаром мудрая русская пословица гласит: «Кто первый встал, того и тапки!» Я был последним на этом пиру жизни. А потому должен был довольствоваться только сидячим местом, крайне жестким.
Заняться было совершенно нечем. Поэтому бросив несколько взглядов на юношу с феноменальным носом, я спросил его (надо же было как-то убивать время, а он явно не спал):
- Как тебя зовут, товарищ по несчастью? О! мой бледнолицый брат! Отзовись, если ты меня слышишь!
Он взглянул на меня с благодарностью. У него были большие глаза, в которых горел неподдельный детский интерес к миру, как это бывает у наивных юношей, тонкие губы его раздвинулись в улыбке, нос дернулся вверх, а потом вернулся на место, и он произнес нараспев:
- Игорь! А вас? Как вас зовут? - спросил он, сама непосредственность, что мне его стало жалко. – Я тут сижу, и никто не разговаривает. Я сначала подумал, что это так и должно быть.
- А нас Романом зовут. Фамилию не буду называть. Здесь это не принято, Игорь. Уж я-то знаю здешние порядки. Поэтому слушайте меня, чтобы чего-нибудь не того, не правильно, то есть.
Парнишка был из стеснительных и поэтому не задавал вопросов, ожидая, что я, как более взрослый, а, значит, и более опытный, продолжу начавшийся диалог. По традиции дальше должен был последовать вопрос «За что сюда попал?». И откуда у меня взялся этот опыт? И я его задал. Мне было искренне жаль его. Понятно было, что сюда он попал по глупости.
- И за что сюда? - спросил я, поглядывая на его интересный нос, который пополз вверх. Вверху нос остановился на некоторое время и двинулся вниз. – Игорь! Я задал вопрос.
- Да! Так получилось, - пожал Игорь плечами. Нос его, опустившийся вниз, опять начал движение.
Он махнул рукой. Нос его вздрогнул. Двинулся влево-вправо и замер, как будто чего-то ожидая. Взгляд его переполнился надеждой. И мне не хотелось его разочаровывать.
- Ни за что! Сам не знаю за что., - пропищал он. – Взяли вот и забрали. А за что не знаю. Они мне ничего не говорили, просто взяли и забрали. И вот я здесь. А за что не понимаю.
Такой ответ и следовало ожидать. Все мы тут ни за что. Всех нас берут ни за что и забирают. И не пытаются объяснить, может быть, потому что у них ограниченный словарный запас?
Я кивнул. Потер себе колено. Левое. Почему оно болело? Может быть, я обо что-то ударился.
- Все у нас в руки доблестных правоохранительных органов попадают за что-то. Даром у нас не забирают. У нас же, Игорь, правовое государство. Разве вам об этом не говорили в школе?
И сам же усмехнулся, представив орган с руками. Например, печень, а у нее руки, такие маленькие ручки коричневого цвета с миниатюрными пальчиками. Ну, а раз руки, то должны быть и ноги, и рот, и глаза, и уши. Я мысленно нарисовал эту фантастическую картину, и моё душевное состояние сразу улучшилось. Всё-таки воображение – это великая сила! И очень занимательная! Всё можно найти в самом себе. Я сам себе самый лучший друг и враг, разумеется. Вещь в себе, для себя и про себя.
- … попадают ни за что! Хватают невинных граждан и волокут в кутузку. Но почему-то правоохранительные органы придерживаются противоположного мнения. Но это уже их проблема. Но они эти проблемы с удивительным мастерством делают нашими проблемами. Вот в чем беда! Беда, которая ломает нам жизни.
Игорь, как завороженный, не сводил с меня восторженного взгляда. Может быть, он не совсем понимал, о чем это я ему сейчас толкую? Нос его быстро шевелился. Глаза блестели.
- Игорь! Вот ты совершенно трезвый, аккуратно одет, симпатичный парень. И что же? К тебе прямо на улице подошли ребятишки в форме и предложили прокатиться до отделения? Ни с того ни с сего? Просто так? Скажи честно, как всё было в действительности!
Игорь так широко улыбнулся, что я уже стал опасаться за целостность его лица. Не разорвет ли эта широкая улыбка его щеки до ушей? Мне стало страшно за его симпатичное лицо. В общем-то неплохой парень, только слишком доверчивый. А в наше время лучше быть недоверчивым.
- Не! Дома взяли. Ну, я, в общем, коньячком приторговываю. Вот за это и взяли. Кто-то стуканул. Заходят. Я как раз деньги пересчитывал. Там и денег-то было немного.
- Сколько звездочек? – спросил я. – В коньяке это главное. Звездочки! Еще его называют звездным напитком.
- Какие звездочки? – Игорь удивленно смотрел на меня. Глаза у него были большие.
Понятно, Игорек ни сном ни духом не ведал про звездные коньяки. И, тем не менее, свое пойло он именовал этим громким словом, позоря тем самым благородный напиток. Но что не опозорено, не опошлено, не сфальсифицировано сейчас?
- Значит, ты покупал в пластиковых канистрах этот изумительный напиток, дома его разливал по бутылкам и продавал это и постоянным клиентам и случайным захожим? Я правильно излагаю? Менты к тебе подослали гонца. И взяли с поличным. И вот ты здесь. По дороге тебя еще настращали, что тебе светит срок и скоро ты отправишься топтать зону.
Игорек закивал. Нос ритмично поднимался вверх-вниз. Он смотрел на меня удивленно.
- А откуда вы знаете про это? – спросил Игорь, чуть подвинувшись ко мне и приоткрыв рот.
- Игорь! Поживешь с моё и не такое узнаешь. У меня богатый житейский опыт. Слишком!
- И что мне за это будет? Посадят? На сколько? В тюрьму или в лагерь? А вы уже сидели?
- Игорь! Если бы всех бутлегеров, ну, это те, которые нелегально торгуют алкоголем, садили, то наша родина бы обезлюдела, некому было бы обрабатывать нивы, стоять за станком, изобретать сверхмощное оружие и охранять необъятные рубежи нашей отчизны от многочисленных ворогов. Стране это надо? Конечно, нет. Так что будь спок!
Из моей красивой тирады Игорь понял только одно, что его не посадят, и с облегчением вздохнул. Нос порозовел. Он улыбнулся. Улыбка у него была по-детски наивной.
Капитан потянул носом. Покрутил головой. Вытянул шею в сторону кухни, а потом зала.
- Пьем-с! То есть ведем аморальный, антиобщественный образ жизни? Или я ошибаюсь.
Он ткнул мне пальцем в солнечное сплетение. Перехватило дыхание. Я обеими руками ухватился за живот.
- Да! Каюсь! – простонал я с мучительной гримасой. – Веду антиобщественный образ.
- Каяться будешь в суде! – хохотнул капитан. – Не жди меня, мама, хорошего сына.
И поднес кулак к моему носу. Увесистый! Встречи с ним лучше избегать. И аргумент убедительный.
Зашел сержант. Следом женщина и мужчина примерно лет шестидесяти. Вероятно, супруги. Я несколько раз встречался с ними. И, кажется, даже здоровался. Почему-то они на меня посмотрели со страхом. Представляю, что им наговорил этот сержант. Только сейчас я увидел у порога третью фигуру, тощий длинный лейтенант. Кажется, его звали Николаем. И он был нашим участковым. Я встречал его несколько раз во дворе. Он всегда здорово тихим таким голосом, слегка кивая головой.
- Ну, ребята! Приступайте! – кивнул капитан. И сделал широкий жест. Слева-направо.
Участковый пошел в зал, а сержант на кухню. Я остался стоять на месте. Ну, да! При желании теперь они смогут и зенитный комплекс найти. Не бегать же мне за каждым. А я тут о санкции прокурора пел! Хорошо хоть об адвокате не заикнулся и о правах человека.
Первым вышел сержант. Лицо его было сумрачным. Стряхнул пыль с левого рукава.
- Чисто! Ничего! – отчитался он. – Заглянул в холодильник. Там начатая бутылка водки.
Не может быть! Неужели мне попались благородные мусора? Ведь в холодильнике рядом с бутылкой водки мог оказаться и пакет с героином.
- Чисто! Везде позаглядывал. Даже книги пересмотрел, в смысле подвигал туда-сюда.
Это уже участковый. Он снова взял подмышку черную папку, которую перед этим положил на трельяж.
- А наручники с меня снимут? – поинтересовался я. И для убедительности потряс руками. Потом поднял их над головой. – Я же, как понимаю, еще не стал преступником?
- И наручники снимут, еще извинения принесут. Мы же блюстители и живем в цивилизованной стране, - сказал капитан, с улыбкой оглядывая меня. – Ну, а надели на всякий случай.
В том, что мы живем в цивилизованной стране, я никогда не сомневался. А этой ночью еще больше укрепился в своем убеждении. Остается только молиться на вас, защитнички наши!
- Что у вас в этом шкафчике? – поинтересовался капитан. – Не подскажите? Оченно интересант!
В углу коридора стоял платяной шкаф. Он, как и вся мебель, перешли ко мне от бабушки. Шкаф был высокий, чуть ли не под самый потолок, сверху отделение для головных уборов.
- Одежда. Куртка, обувь, щетка для обуви. Может быть, грязные носки. Я не так часто их стираю.
- А! ну, тогда даже смотреть не будем! Ну, что, товарищи, мне, наверно, как старшему, придется принести извинения гражданину за доставленные ему неудобства? – капитан оглядел собравшихся. И снова улыбнулся. – Или это сделает кто-нибудь из вас?
- Я хотел бы эти извинения выслушать без наручников,- подал я голос. Но очень робко. На всякий случай. – Тогда ваши извинения будут выглядеть более искренними.
- Как? Что это такое? – воскликнул капитан. – Невинного гражданина вы держите в наручниках, как закоренелого преступника? Ая-я-яй! Нарушаете права человека? Или у нас что вернулся тридцать седьмой год? Как верно заметил товарищ. Непорядок!
В его голосе звучала насмешка и угроза. И кажется, насмешки было больше. Но это мне казалось.
- А всё-таки позвольте заглянуть в шкафчик? Так сказать, одним глазком. Только гляну и всё! Зуб даю! – ёрничал капитан, помахивая левой рукой туда-сюда, туда-сюда.
- Конечно! Конечно! – кивнул я. – А вдруг там у меня гранатомет! Или даже танк! С зенитным комплексом заодно.
Капитан захихикал. Два других мента, как-то загадочно переглянувшись, заулыбались. Мне это не понравилось. Показалось, что они знают что-то такое про меня, что мне неизвестно.
- А вы остроумный человек! Надо отдать вам должное. Не терять чувство юмора – это, знаете ли, очень прекрасное качество. Я таких людей глубоко уважаю! Ах, да! Ух ты меченьки! – говорил он скороговоркой. – Я такой доскональный человек. Таким уж меня мама уродила.
Капитан хлопнул себя по ляжке. И подмигнул мне. Улыбнулся. Но улыбка какая-то змеиная.
- С вашего позволения загляну! Не терпится! – растягивал он слова. – Я к тому же еще и нетерпеливый.
Он открыл дверку шкафа. Долго смотрел. За его спиной мне ничего не было видно.
- Действительно, курточка. Ботиночки, туфельки, крем, щетка… Ну, что? Пойдемте, ребята! Зря вот мирных обывателей потревожили! Ах, да! Надо же извинения принести! Сержант! Я пока тут извинительную речь буду произносить, ты в туфельки загляни! Ну, так! Просто так! Без всякой задней мысли! Не в службу, а в дружбу,- ёрничал капитан. – Можешь даже носки понюхать, если ты у нас токсикоман.
- Ага! То есть так точно! – отчеканил сержант. – Посмотрим и ботиночки, и носочки.
Сержант кивнул. И полез в шкаф. Капитан отодвинулся от шкафа, чтобы не мешать сержанту.
- Товарищ капитан! Взгляните! Вот! – радостно выкрикнул сержант. – Очень интересно!
Сержант держал белый пакетик. Капитан взял пакетик. Приподнял его на уровень глаз.
- Ну, сержант! Это скорей всего что-нибудь от моли! Положите назад! Хотя… Погоди! Пусть наш участковый напишет протокольчик! Ага! А вы, уважаемые понятые! Распишитесь в протоколе! А вы ничего не хотите сказать, гражданин! По поводу находки. Что же это может быть такое? Порошенко от моли? Ведь я же не ошибаюсь?
- У меня ничего не было в туфле,- скромно ответил я. Всё во мне похолодело. – Так и запишите!
Моими соседями оказались вполне симпатичные интеллигентные люди. Один, свернувшись на широкой лавке, миролюбиво посапывал, изредка вздрагивая и изрыгая проклятия в чей-то адрес: «Пошел ты на…!», «Поставь на место, козел е…!», «Убью, ё… тварь!» Видно, и во сне его не оставляли в покое обаятельные собеседники, с которыми он продолжал бесконечный диалог. То есть монолог. Поскольку своим оппонентам он не давал сказать ни единого слова. На нем была длинная черная засаленная куртка, перепоясанная плюшевым пояском, брюки в полоску, подоткнутые в нечто среднее между кроссовками и ботинками. Подобного продукта обувной промышленности до сих пор мне еще не доводилось видеть. От носков шел крепкий запах. Но убежать от него было невозможно, поскольку все мы сидели под замком.
Обувка, несомненно, была эксклюзивной, разработанной по заказу клиента лучшими дизайнерами города. Я долго любовался ею, поскольку больше заняться было нечем.
Про амброзию, исходившую от него, я говорить не решаюсь, хотя книга, как и деньги не пахнут, если, конечно, не обрызгивать и не смазывать каждую страницу остро пахнущими и долго сохраняющими запах веществами, что, надеюсь, мой благосклонный читатель вряд ли будет делать. Хотя, кто тебя, читатель, знает. А тем более этой книги.
Второй мой сосед – паренек лет двадцати с лицом, удивительно похожим на лицо Савелия Крамарова. Он сидел, откинувшись к стене. Глаза его были прикрыты, но он не спал.
Хотя, если вы не пенсионер, то вряд ли помните этого замечательного советско-американского киноартиста комедийного жанра, давно уже почившего в бозе. Тем более, что после того, как он перебрался в Америку, громкая слава его сошла на нет.
Единственно живой частью лица сидевшего рядом со мной паренька был удивительный нос, который изобразительно реагировал на все изменения в окружающей среде, как-то хлопанье дверей, яркость света, различные шумы. Нос вздрагивал, на некоторое время замирал в ожидании, а затем поворачивался в ту сторону, откуда исходил новый сигнал, влево, вправо, поднимался вверх и опускался вниз. А то начинал мелко подергиваться, покрываться испариной, менял цвет. Иной раз он собирался в глубокие складки, сильно трясся, как в лихорадке, потом на мгновение замирал и раздражался громким «апчи!» Это была целая симфония. Сначала шелест вдыхаемого воздуха, потом булкатенье в носу и наконец громоподобное «апчи».
Каждый раз после очередного «апчи!» дежурный вздрагивал, долго смотрел в нашу сторону, потом переводил взгляд на дубинку, которой (надо отдать должное его гуманности) он ни разу не воспользовался за свою долгое и напряженное ночное дежурство, по крайней мере, в моем присутствии, за что ему от меня особая благодарность). А после этого тяжело вздыхал (как я его понимаю!) и возвращался к пасьянсу. Но поскольку в этой игре, по всей видимости, он был новичком, карты давались ему с немалым трудом, что не могло не вызвать нецензурных выражений. Это хоть как-то разнообразило мое невольное пребывание в этом узилище. Наблюдать за ним было забавно.
Матерные выражение доставались не нам, а виртуальным картам. Поэтому я отметил его в своем каталоге окружающих лиц как вполне интеллигентного, знакомого с общечеловеческими ценностями индивида. Ведь мог же отыгрываться и на нас. Так поступают многие: срывают зло на близких, потому что не могут сорвать его на обидчике.
Можно было бы тоже завалиться, погрузившись в сладкий сон. Ночью нужно спать, даже если под тобой не мягкий диван, а суровая реальность обезьянника. Но чего-то не спалось. А время тянулось так медленно. Я изредка поглядывал на часы, висевшие на стене. Стрелки, мне казалось, не двигались.
К тому же все свободные места были уже заняты. Недаром мудрая русская пословица гласит: «Кто первый встал, того и тапки!» Я был последним на этом пиру жизни. А потому должен был довольствоваться только сидячим местом, крайне жестким.
Заняться было совершенно нечем. Поэтому бросив несколько взглядов на юношу с феноменальным носом, я спросил его (надо же было как-то убивать время, а он явно не спал):
- Как тебя зовут, товарищ по несчастью? О! мой бледнолицый брат! Отзовись, если ты меня слышишь!
Он взглянул на меня с благодарностью. У него были большие глаза, в которых горел неподдельный детский интерес к миру, как это бывает у наивных юношей, тонкие губы его раздвинулись в улыбке, нос дернулся вверх, а потом вернулся на место, и он произнес нараспев:
- Игорь! А вас? Как вас зовут? - спросил он, сама непосредственность, что мне его стало жалко. – Я тут сижу, и никто не разговаривает. Я сначала подумал, что это так и должно быть.
- А нас Романом зовут. Фамилию не буду называть. Здесь это не принято, Игорь. Уж я-то знаю здешние порядки. Поэтому слушайте меня, чтобы чего-нибудь не того, не правильно, то есть.
Парнишка был из стеснительных и поэтому не задавал вопросов, ожидая, что я, как более взрослый, а, значит, и более опытный, продолжу начавшийся диалог. По традиции дальше должен был последовать вопрос «За что сюда попал?». И откуда у меня взялся этот опыт? И я его задал. Мне было искренне жаль его. Понятно было, что сюда он попал по глупости.
- И за что сюда? - спросил я, поглядывая на его интересный нос, который пополз вверх. Вверху нос остановился на некоторое время и двинулся вниз. – Игорь! Я задал вопрос.
- Да! Так получилось, - пожал Игорь плечами. Нос его, опустившийся вниз, опять начал движение.
Он махнул рукой. Нос его вздрогнул. Двинулся влево-вправо и замер, как будто чего-то ожидая. Взгляд его переполнился надеждой. И мне не хотелось его разочаровывать.
- Ни за что! Сам не знаю за что., - пропищал он. – Взяли вот и забрали. А за что не знаю. Они мне ничего не говорили, просто взяли и забрали. И вот я здесь. А за что не понимаю.
Такой ответ и следовало ожидать. Все мы тут ни за что. Всех нас берут ни за что и забирают. И не пытаются объяснить, может быть, потому что у них ограниченный словарный запас?
Я кивнул. Потер себе колено. Левое. Почему оно болело? Может быть, я обо что-то ударился.
- Все у нас в руки доблестных правоохранительных органов попадают за что-то. Даром у нас не забирают. У нас же, Игорь, правовое государство. Разве вам об этом не говорили в школе?
И сам же усмехнулся, представив орган с руками. Например, печень, а у нее руки, такие маленькие ручки коричневого цвета с миниатюрными пальчиками. Ну, а раз руки, то должны быть и ноги, и рот, и глаза, и уши. Я мысленно нарисовал эту фантастическую картину, и моё душевное состояние сразу улучшилось. Всё-таки воображение – это великая сила! И очень занимательная! Всё можно найти в самом себе. Я сам себе самый лучший друг и враг, разумеется. Вещь в себе, для себя и про себя.
- … попадают ни за что! Хватают невинных граждан и волокут в кутузку. Но почему-то правоохранительные органы придерживаются противоположного мнения. Но это уже их проблема. Но они эти проблемы с удивительным мастерством делают нашими проблемами. Вот в чем беда! Беда, которая ломает нам жизни.
Игорь, как завороженный, не сводил с меня восторженного взгляда. Может быть, он не совсем понимал, о чем это я ему сейчас толкую? Нос его быстро шевелился. Глаза блестели.
- Игорь! Вот ты совершенно трезвый, аккуратно одет, симпатичный парень. И что же? К тебе прямо на улице подошли ребятишки в форме и предложили прокатиться до отделения? Ни с того ни с сего? Просто так? Скажи честно, как всё было в действительности!
Игорь так широко улыбнулся, что я уже стал опасаться за целостность его лица. Не разорвет ли эта широкая улыбка его щеки до ушей? Мне стало страшно за его симпатичное лицо. В общем-то неплохой парень, только слишком доверчивый. А в наше время лучше быть недоверчивым.
- Не! Дома взяли. Ну, я, в общем, коньячком приторговываю. Вот за это и взяли. Кто-то стуканул. Заходят. Я как раз деньги пересчитывал. Там и денег-то было немного.
- Сколько звездочек? – спросил я. – В коньяке это главное. Звездочки! Еще его называют звездным напитком.
- Какие звездочки? – Игорь удивленно смотрел на меня. Глаза у него были большие.
Понятно, Игорек ни сном ни духом не ведал про звездные коньяки. И, тем не менее, свое пойло он именовал этим громким словом, позоря тем самым благородный напиток. Но что не опозорено, не опошлено, не сфальсифицировано сейчас?
- Значит, ты покупал в пластиковых канистрах этот изумительный напиток, дома его разливал по бутылкам и продавал это и постоянным клиентам и случайным захожим? Я правильно излагаю? Менты к тебе подослали гонца. И взяли с поличным. И вот ты здесь. По дороге тебя еще настращали, что тебе светит срок и скоро ты отправишься топтать зону.
Игорек закивал. Нос ритмично поднимался вверх-вниз. Он смотрел на меня удивленно.
- А откуда вы знаете про это? – спросил Игорь, чуть подвинувшись ко мне и приоткрыв рот.
- Игорь! Поживешь с моё и не такое узнаешь. У меня богатый житейский опыт. Слишком!
- И что мне за это будет? Посадят? На сколько? В тюрьму или в лагерь? А вы уже сидели?
- Игорь! Если бы всех бутлегеров, ну, это те, которые нелегально торгуют алкоголем, садили, то наша родина бы обезлюдела, некому было бы обрабатывать нивы, стоять за станком, изобретать сверхмощное оружие и охранять необъятные рубежи нашей отчизны от многочисленных ворогов. Стране это надо? Конечно, нет. Так что будь спок!
Из моей красивой тирады Игорь понял только одно, что его не посадят, и с облегчением вздохнул. Нос порозовел. Он улыбнулся. Улыбка у него была по-детски наивной.
