Глава первая. Убийство профессора
Глава вторая. Детство Иоганна
Глава третья. Иоганна отвозят в другой город
Глава четвертая. Выбирают профессию
Глава пятая. В Штаттберге
Глава шестая. У философа
Глава седьмая. Прогулка с Учителей
Глава восьмая. Грэтта
Глава девятая. Учиться философии
Глава одиннадцатая. Голова кругом
Глава двенадцатая. Первые дни учебы
Глава тринадцатая. В компании сверстников
Главы четырнадцатая - двадцать шестая. Мэри. Любовь. Убийство. Загадка разгадана?
ПОВЕСТЬ
1
Не буди лиха, пока оно тихо… И дернуло этого сержанта за язык! Так хорошо, спокойно проходило дежурство. Посидели, поболтали за жизнь, потом перекусили, остограммились, само собой. Уселись смотреть дивидюшник. Там голливудский мордобой, стрельба, крутые тачки. Всё как обычно. И тут сержант потягивается, зевает громогласно и бухтит: «Скукота! Хоть бы что-нибудь произошло!» Скворцов еще строго взглянул на него: дурак, он и в Африке дурак. И накаркал на свою голову. Не прошло и пятнадцати минут – звонок: на Корабельной убийство. Скворцов показал сержанту Дугину кулак.
- А я чо? Я ни чо! Не я же убивал!
И еще хэкает, дубина!
В «уазик» садились с мрачной молчаливостью. Водитель, раздирая рот зевотой, пробормотал:
- Совсем оборзели! Поспать не дадут в ночную смену!
Когда поднялись на третий этаж, на двери, обитой дорогой импортной кожей, Скворцов прочитал «Доктор философии Чесноков П.И.»
- Это какие же болезни он лечит? – спросил сержант.
- Слушай, Дугин! Ты когда-нибудь в школе учился?
Скворцов не торопился заходить в квартиру. Еще надоест до омерзения. По ночам будет сниться.
- Был такой мрачный период в моей жизни.
- Оно и чувствуется. Написать в протоколе слово «еще» с пятью ошибками. Ладно! За мной!
В коридоре их встретил участковый. Он и звонил в отделение. А ему об убийстве позвонили.
- Кто звонил?
- Не назвался. И трубку быстро положил. Сказал, что на Корабельной, дом пятнадцать, квартира сорок восемь убийство.
- И что еще?
- И всё! И трубку положил. Звонил мужчина. Скорее всего молодой.
- Ну, показывай своё хозяйство.
С порога гостиной, как пишется в детективах, открылось жуткое зрелище.
В кресле, откинув седую голову направо, труп пожилого человека. Возле кресла почти черная лужа крови. Потом уже Скворцов увидел рукоятку ножа. Прямо в сердце.
- Ничего не трогали? – спросил участкового.
- Ну, что вы, товарищ лейтенант? Не первый же раз замужем.
- Давай, Вася, действуй!
Кивнул эксперту.
- А вы…
Это Дугину и Тополевскому.
- Пройдите по соседям. Кто-нибудь чего-нибудь, может, слышал, видел, знает. Кто ходил к убитому, образ жизни его. Ну, и всё прочее…Не мне вас учить!
- Так спят же люди, товарищ лейтенант.
- Выполнять, Дугин!
Вася еще работал, когда прибыла «скорая помощь». Пришлось подождать ребятам.
- В общем так, Семен Иванович…
Вася стянул перчатки. Убрал их в картман.
- Смерть наступила часа три назад от удара ножом в сердце. Хотя вскрытие покажет точно.
- Отпечатки?
- Стер. Видно, матерый.
- А на бутылке, бокалах, посуде?
- Имеются…Тут вот что, Семен Иванович. Посмотри на лицо убитого!
- Ну!
- Какой-то странный синюшный цвет. Как будто его сутки назад закололи. И это… на шее красные пятна.
- А это что?
- Не знаю. Может быть, душили. В общем, только после вскрытия картина, может быть, как-то прояснится.
Пока они разговаривали, прибыли еще помощники. Труп унесли. Позвали понятых и начали обыск.
- Товарищ лейтенант! Тут сосед!
Это вернулся Дугин. Рядом с ним стоял пожилой мужчина с седым венчиком вокруг лысины. С вполне интеллигентным лицом.
- Я из пятьдесят первой квартиры. Березкин Николай Степанович. Ныне пенсионер.
- Хорошо знали соседа?
- Ну, не так, чтобы… Закадычными друзьями не были, но захаживали друг к другу. Знаете, по-соседски. Там, соль, спички, шкафчик помочь прибить. Я у него книжки брал. Библиотека у него замечательная. В кабинет-то заглядывали?
- А как же? Даже не верится, что кто-то это может прочитать.
- Да. Петр Ильич читал много. У него там какая-то метода… Как-то он мне рассказывал…
- А что это вообще за человек?
- О! это великий человек.
- В смысле, ученый?
- Во всех смыслах… во всех смыслах, молодой человек.
- У него там книги на иностранных языках. Он их читал?
- А как же! Он почетный член многих иностранных академий.
- И часто бывал за границей.
- Не скажу, чтобы часто… По роду своей профессии…хотя профессии – это не верно. Это его призвание. Так вот, по роду своего призвания он нуждался в уединении, тишине. Он скорее был домоседом.
- Понимаю, философия… И всё-таки кто-то же у него бывал: родные там, знакомые, коллеги?
- Про родных не знаю. А вот… дело тут деликатное, но вы всё равно же об этом узнаете. К нему, знаете, ходила женщина.
- Женщина? Может быть, прислуга? Или родственница?
- Да нет! на прислугу она не похожа. И на студентку тоже не тянет. От нее исходит такая, как это сейчас говорят, сексапильность.
- Вы что, думаете…
- Ну, не нами сказано: седина в бороду и так далее.
Это было уже интересно. Это уже зацепка.
- Они ругались? - спросил он разговорчивого соседа.
- Этого не знаю. Но то, что она оставалась у него на ночь, это точно.
- И как часто?
- Ну, так, два – три раза в месяц. Хотя я в замочную скважину не заглядывал. Да еще…У него жил молодой человек. Постойте! Сейчас вспомню, как его звали. Иван! Иван! Конечно, Иван!
- А может, он…
Скворцов замялся. Хотя сейчас об этом кричат со всех сторон.
- Ну, вы понимаете, что я имею в виду? Кхх!
- Не понимаю.
- Имел нетрадиционную ориентацию.
- Это как же?
Какой дремучий дед!
- Ну, одним словом, пользовал этого юношу в дремучем плане. Или наоборот.
На старика было страшно смотреть. Лицо его пошло багровыми пятнами и, казалось, что он сейчас грохнется в обморок. Скворцов уже было хотел позвать кого-нибудь поискать лекарства.
- Как вам, молодой человек, не стыдно! У меня в голове не укладывается, как вы только могли подумать такое! Петр Ильич – это же кристальной души человек.
- А как же молодая любовница?
- Ну, с женщиной… Что же тут такого? Потом, повторяю, я не заглядывал в замочную скважину.
- Ладно оставим, Николай Степанович! А что вы еще можете сказать про этого молодого человека Ивана? Может быть, знаете, где он живет.
- Он жил у Петра Ильича. Вроде как родной сын. Правда, изредка отлучался. Ну, когда появлялась эта женщина.
- Так, может, он и есть его сын?
- Нет, не сын! Не сын!
- Откуда такая уверенность?
- Ну, разве сын будет называть отца по имени-отчеству?
- Бывает в некоторых интеллигентских семьях.
- Нет-нет! Между ними не было и малейшей фамильярности, то есть того, что указывало хоть на какие-нибудь родственные чувства. Знаете, это скорее похоже на отношения ученика и учителя.
- Ага! Ну, а еще, Николай Степанович, кто-нибудь заходил к вашему соседу.
- Да! Бывали! Не очень часто, но бывали. Люди, по всему видать, очень интеллигентные, пожилые.
- Весьма! Весьма благодарен вам, Николай Степанович! Ну, если еще возникнет необходимость побеседовать с вами, надеюсь, вы не откажитесь!
- К вашим услугам! Вообще, горе какое! Какая потеря! Вы представить не можете, какого человека мы потеряли.
Скворцов проводил старика до дверей и вернулся в гостиную. Когда он глянул на стол, глаза его округлились. В коробках лежали пачки денег и не только отечественных. Рядом высилось несколько довольно приличных кучек разного рода раритетов, сделанных, по всей видимости, не из латуни.
- Это…это вы всё нашли? – спросил он.
- А что его искать, товарищ лейтенант! Лежало почти не закрытым.
- Как почти?
- Ну, там в шкафчиках такие замочки, что их ногтем можно открыть. Серьезные люди такие вещи так не хранят.
- То есть, если бы преступник захотел, то всё это легко бы нашел?
- Как два пальца!
- Вы хотя бы при понятых, прапорщик!
- Извиняюсь, товарищ лейтенант.
Скворцов мельком взглянул на понятых. Вот эта молодящаяся женщина в бархатном (или каком там халате) и усатенький мужчина, вероятно, супруги. А этот мужичонка, несомненно, с вечера перебрал, сейчас вон как тяжело вздыхает и ждет – не дождется, когда закончится вся эта катавасия. Ему можно только посочувствовать, потому что процедура будет долгой. Скворцов вышел на кухню, где его двое подручных уже по-хозяйски распивали чай.
- Халява, сэры? – спросил он со злой усмешкой.
Не любил он этой бесцеремонности. И считал, что это следствие глупости.
- А знаете, товарищ лейтенант, халявой ханты называют чайкой. Она же на рыбку уже готовую жирную из воды выхватывает, а не носится за всякими там бабочками и мухами.
- Какой ты грамотный, Егоров! Спасу нет!
- Да я работал там три года на северах.
- Ну, выкладывайте!
- Да, пустышка! Убитый вел уединенный образ жизни. С соседями не общался. Некоторые даже в заносчивости его обвиняют. Ничего не слышали, не видели. Кто-то порой приходил, а кто не знают.
- Нет! ты погодь, Егоров! – перебил его Дугин. – Говорят же, что какой-то парнишка у него постоянно околачивался.
- Вот-вот! Про этого парнишку я уже знаю, - сказал Скворцов.
Кажется, хантыйский перевод изменил его отношение к пользованию продуктами и посудой без спроса хозяев, к тому же еще и убитых. Он придвинул стул. И налил себе чая. Взгляд его упал на жестяную английскую банку. Такая посудинка стоит у нас никак не меньше трех сотен. Неужели настоящий английский чай. Отхлебнул несколько раз. Конечно, с пакетиками не сравнишь. А так тоже ничего сверх особенного.
- Вы вот что, ребятки, - сказал он подручным. – Кровь из носу, выясните, кто этот парнишка. И еще…К убитому захаживала молодая женщина. Может быть, любовница. Ее тоже нужно найти.
Прапорщик и сержант как по команде синхронно поперхнулись чаем.
- У этого пенька… любовница?
- А на счет пенька отставить! – построжился Скворцов. – Кстати, этот пенек – всемирно известный ученый. И видать по всему, далеко не бедный.
Обыск, кроме денег и дорогих безделушек, ничего не дал. По всему было видно, что в квартире никто не шмонал. Таким образом, корыстный мотив отпадал. Предпринимательством и политикой убитый тоже, видать по всему, не занимался. Из зависти в ученой среде еще вроде бы не убивают. Что же остается в итоге? Или эта женщина? Ну, там поругались, мало ли чего… Или другой ее ревнивый любовник? Или проживающий у философа юноша? Или… или? Посмотрим, что покажет вскрытие и экспертиза.
Экспертиза показала следующее: на рукоятке ножа пальчиков нет. Убийца их тщательно стер. Впрочем, этого и следовало ожидать. Сейчас даже сопливый пацан, насмотревшийся детективов, знает, как заметать следы. А вот вскрытие оказалось очень даже интересным. Во-первых, философ был отравлен. В одном из бокалов тоже был обнаружен яд, а в другом нет. Значит, убийца, воспользовавшись отлучкой доктора, подсыпал ему в вино яд. Но если бы только это…Во-вторых, доктор умер не от яда. После этого он еще жил. И тут его начали душить. Вроде бы всё понятно. Убийца, увидев, что яд не подействовал, набросился на жертву и стал его душить. Но дело всё в том, что доктор скончался не от асфиксии, то есть не от удушья. И тут наступает в-третьих. А в-третьих, это был смертельный удар ножом в сердце. Что же выходит? Сначала убийца травит, потом душит и, не сумев додушить, убивает ножом?
Опросив соседей, удалось худо-бедно составить фоторобот молодой женщины, посещавшей философа. Дали по всем отделениям, проверили в картотеке. Пусто! То же самое и с молодым человеком. Скворцов, как ему казалось, выстроил довольно убедительную версию: несомненно, этот юноша и женщина связаны между собой. Может быть, молодой человек был влюблен в нее. И не в силах выдержать того, что она являлась любовницей старика, убивает его. Но в каком статусе он проживал у философа? Родственник? Приемный сын? Любовник?
Дело у Скворцова, разумеется, забрали. Убитый был не каким-то бомжом, а ученым с мировым именем. Теперь следственную группу возглавил полковник Слепцов. При первой же встречи с лейтенантом, выслушав его с иронической ухмылкой, он жестко сказал:
- Я сожалею, что мы упустили самый первый момент. Вы и ваша группа не проявили должного профессионализма. Все ваши версии – чепуха на постном масле. Но не надейтесь, что я вас отстраню от дела. Хотя по вашим глазам я вижу, что вы считаете, что это полный висяк. Мы раскроем преступление. И в кратчайшие сроки. Сам министр взял его под контроль. Мы подчиненные уже разработали план оперативно-следственных действий. Вас познакомят с вашим участком работы.
Участок работы оказался довольно пыльным. Скворцов с ребятами прорабатывали контакты и связи философа. В основном приходилось встречаться с учеными. Они не скрывая иронии, отвечали на его вопросы. Один, второй, десяток допросов… нет, скорее всего интервью не дали ровным счетом ничего. Да, встречи на симпозиумах, конференциях, в институте философии, обсуждение книг, статей. Бытовые контакты? Помилуйте, батенька! Для Петра Ильича, кроме философии, ничего больше не существовало: ни рыбалки, ни охоты, ни расслабиться в компании…Он двадцать четыре часа в сутки предавался рефлексии. Нет, не рефлексам! Рефлексия – это форма теоретической деятельности. Любовница? Побойтесь Бога! И семьи у него никогда не было. И про родственников ничего не слышно. Может, какие-то есть или были. Но нам лично ничего не известно. Если и заходила к нему женщина, то, конечно же, какая-нибудь горничная, кухарка. Он-то, понимаете, бытом совершенно манкировал. От любой бытовой мелочи, которая отвлекала его, раздражался. Даже не раздражался. Раздражительным его никто не видел. А просто бытовая сфера для него не существовала. Вы говорите, что она приходила к нему два-три раза в месяц? Ну, что же здесь такого? Протереть пыль, постирать, может быть. Ах, у него и стиральной машинки нет. Значит, забирала белье к себе или отвозила в прачечную. Ее не видели с узлами?.. Ну, это уже ваша задача определить статус этой женщины при докторе. Про молодого человека, проживающего в его квартире? Никогда не слышали такого. И вряд ли это возможно. Петр Ильич дороже всего ценил тишину и одиночество. Вы обратили внимание, что в его квартире нет ни телевизора, никаких других извергателей звука. Только книги. Он даже газет не читал.
Получалось, что Петр Ильич Чесноков, доктор философии, никогда не имевший семьи, друзей, собутыльников, жил полным анахоретом, изредка выбираясь из своей норы, чтобы принять участие в философской дискуссии в отечестве или за его пределами. Даже договоры на издание книг привозили ему на дом. С соседями он не общался, с коллегами говорил только на ученые темы. Любовницы или любовника у него категорически быть не может. Вот такая картинка! Правда, некоторые мазочки выглядели диссонансом. К нему заходил сосед Николай Степанович, и они беседовали. Кроме того, у него появлялась регулярно молодая женщина и постоянно проживал некий юноша, которые, правда, ни с кем из соседей по лестничной площадке не общались. И самое главное: странное тройное убийство.
Прошла неделя. И вдруг ошеломительная весть: убийца найден! Более того, он сам явился с повинной. Конечно, допрашивал его не Скворцов. Но сказанное в одном служебном кабинете, подобно дыму, выползало в коридор и проникало в другие кабинеты.
