- Так и есть.
- Чего вы боитесь?
- Я… теперь после того, как вы ее описали совсем иначе, мне сложно объяснить, - попыталась уйти от разговора Светлана.
- Искусство вечно, потому что его можно понимать по-разному. Вы когда-нибудь накрывались с головой одеялом?
- В детстве, - пожала плечами Света. Разговор был странным, но после напряженного и волнительного дня было приятно осознавать, что к открытию выставки все готово и можно говорить о чем-то другом, кроме бумаг и печатей.
- Было уютно, неправда ли?
Света кивнула.
- Но это совсем другое.
Минуту Джулио просто смотрел на нее своими кофейными глазами. Молчание между ними было осязаемым и огромным. Она не выдержала и отвела взгляд.
- Что ж, на сегодня, я полагаю все. Осталось только спасти мое пальто из рук этой строгой дамы, что так беспокоилась о фауне моего водоема, - поднялся Джулио.
Они вышли из музея вместе. Падал тихо снег. Сугробы лежали кругом загадочными фигурами. Света остановилась, чтобы надеть перчатки.
Джулио обернулся.
- Я приглашаю вас поужинать. Прошу, соглашайтесь, я впервые в Москве и совсем не знаю, где тут можно спокойно поесть.
Плана на вечер не было. А он стоял такой замерзший и пока оговорил, пар вырывался изо рта. Света улыбнулась и кивнула.
- Что вы такое сказали нашему директору, Джулио? – поинтересовалась она по дороге.
Он помолчал некоторое время, бросил на нее взгляд своих теплых карих глаз.
- Одну из картин собираются украсть.
- Какую картину?
- «Влюбленных».
Света опустила голову. Возможно ли, что он наблюдал за ней, потому что боялся, что, проявляя интерес, она примеривается украсть картину?
- Было несколько попыток, думаю, они попытаются воспользоваться этой выставкой.
Она больше не задавала вопросов про картину и выставку. Они обсудили погоду в Москве, пока не нашли ресторан, погоду в Нью-Йорке, пока выбирали меню, а когда сделали заказ, Света вдруг испугалась, что больше говорить будет не о чем. Но Джулио прекрасно умел вести разговор так, чтобы не возникало долгих пауз и неловкого молчания. Они говорили о кино, музыке, книгах. Света вдруг с удивлением заметила, что Джулио стал много жестикулировать, когда увлекался темой, а в его безупречной английской речи появлялись итальянские нотки. Но что еще забавнее: она бессознательно копировала его жесты, смеялась и улыбалась. Говорить о чем-то отстраненном от их жизней оказалось проще, чем она думала, и она слишком расслабилась. Напрасно Света пыталась снова напустить на себя серьезный и серый вид: она чувствовала, что болтает с другом, а не с коллегой. Что ж, уговаривала она себя, Джулио приехал всего на несколько дней. Его даже нельзя считать за коллегу. Можно не притворяться хотя бы вне стен музея. Хотя бы один вечер. В каком-то смысле его можно принять за попутчика в поезде. Скоро он выйдет на станции и унесет с собой этот разговор и вечер.
- Я никак не ожидал, что здесь так холодно, - пожаловался Джулио, когда они вышли на улицу и ждали такси, он настоял отвезти ее до дома.
- Это еще не холодно, - возразила с улыбкой Света.
Мороз щипал ее за щеки, и румянец на них был такой нежный, что Джулио с трудом сдержал в себе желание провести по нему рукой.
Пока ехали в такси по ночной Москве, Света еле сдерживалась от внезапного желания рассказать Джулио все свои секреты. Что-то в нем было: достоинство ли или некое внутреннее благородство, которому, она чувствовала, можно доверить любую тайну. Но она победила это желание и попрощалась с Джулио крепким рукопожатием, пожелав ему спокойной ночи.
Выставка Магритта действительно вызвала ажиотаж и очереди. Люди готовы были стоять под снегопадом, лишь бы посмотреть на его странные, порой загадочные картины. А снег пошел сильный, метелило все утро, город стал белым, чистым, праздничным.
Света пробежала мимо длинной очереди к служебному входу, потопала на пороге, чтобы отколоть от сапог налипший снег. В музее было шумно, она обожала такие дни, когда заканчивалась подготовка к выставке и начиналось представление. Картины выходили на сцену, словно актеры, и публика ахала или останавливалась в молчаливом удивлении. Иногда, словно голос за кадром, слышался отрывок из речи экскурсовода, поясняющий смысл сцены, разворачивающейся на отдельном полотне. А она и все остальные работники становились невидимками: осветителями, нервными режиссерами, звукооператорами, костюмерами – они уже мало что могли поменять в процессе представления, оставалось только наблюдать за зрителями.
День пролетел на одном дыхании, и Света, делая очередной обход вместе с Джулио, с облегчением замечала, как пустеют залы. Свет стал более приглушенным, чтобы поторопить последних посетителей. Стало тихо. Мягко падал за окнами снег, ветер больше не колотился в окна порывами.
- Я хотел предложить вам небольшой эксперимент, - они снова стояли напротив картины «Влюбленных».
Она чуть повернулась к нему, он, чуть наклонив голову, с любопытством смотрел ей в глаза. Было что-то вроде вызова в его взгляде. Света нерешительно огляделась: зал казался немного зловещим из-за того, что погрузился в сумерки, только полотна были еще освещены ярко, словно окна, в которые она пыталась заглянуть с улицы.
- Какой? – любопытство победило осторожность.
Ничего не ответив, он достал из кармана белый платок и развернул. Шагнув вперед, он набросил его ей на голову.
Горло сжал спазм. Света стояла, боясь пошевелиться.
- Вам страшно? – раздался справа голос Джулио.
Невольно, она повернулась в его сторону:
- Да.
- Что вы видите? – голос был словно потусторонний, из какого-то неведомого ей пространства.
- Только светлые и темные пятна.
- Закройте глаза, - это прозвучало строго, как приказ. И от этого холодок пробежал между лопаток.
Она опустила веки и услышала свое взволнованное, нерегулярное дыхание. «Мне не нравится это! Мне страшно!» Хотелось сорвать покрывало с головы и сбежать. А потом она почувствовала парфюм. Его запах, тонкий, ненавязчивый, но пьянящий.
Слух уловил его шаги влево, не раскрывая глаз, она повернулась вслед за ним.
- Вы слышите меня. И мои шаги, если я нарушу их ритм, вы тоже это почувствуете. Вы можете идти вслед за моим голосом? – голос отдалялся.
Она сделала шаг ему навстречу.
- Вы не осознаете, сколько информации можете получать, даже лишившись возможности видеть. Ваш слух, обоняние, осязание – все обостряется. Вы продолжаете получать информацию из внешнего мира. Вы не отрезаны от него.
Его голос раздался совсем рядом: он подошел к ней со спины, и от легкого прикосновения его руки по телу прошла дрожь. Она передернула плечами. Словно желая успокоить ее, он мягко положил ей руки на плечи. Его голос раздавался совсем рядом с ее ухом. Не открывая глаз, она жадно слушала его, словно он был единственным, что удерживало ее в реальности.
- Но я не могу читать информацию с вашего лица, Лана. Я не знаю, напуганы вы или нет. Улыбаетесь или плачете. Вы для меня бОльшая загадка, чем мир для вас. Вы носите эту маску постоянно. С платком или без. Вы стараетесь скрыть свои чувства от других. Почему?
- Я боюсь, - повторила она.
- Чего?
- Открыться, чтобы стать уязвимой.
Он обошел ее и потянул за край платка, и ткань, лаская ее кожу, медленно сползла с лица. Встретившись с ним взглядом, Света поспешила посмотреть в сторону.
- Расскажите мне, - тихо предложил он.
Света хотела было отказать. Зачем лезть в ее душу, что ему за дело? Даже вдруг шевельнулся в душе гнев, и она метнула на него злой взгляд, который, она знала, умел остужать и отмораживать. Но Джулио в приглушенном свете залы казался вовсе не человеком. А картиной, скульптурой, существом не из этого мира. Словно проводник между болью и радостью, он терпеливо ждал, а его теплые глаза смотрели на нее с добротой, которую она видела вчера за ужином. Он был здесь тоже не как эксперт и коллега, а как друг. Глупо было открыться ему, но с другой стороны, они не более, чем попутчики на время выставки. Кому, как не ему?
Рассказывать про это было больно. Первая любовь. Слепая. Когда вкладываешь все в отношения, потому что думаешь, что это навсегда. Когда дышишь его проблемами, когда забываешь, что такое быть одной. И его предательство, измены, и как он обвинял тебя во всем. «Ты виновата». Любимая фраза. От нее жгло глаза. И она поначалу не могла от него отлепиться, он, как злокачественная опухоль, ворвался в плоть, душу, вполз в каждый аспект жизни. И резать нужно было, вырезая часть себя, теряя себя, чтобы освободиться. А когда получилось стать снова собой, она с ужасом оглядывалась на себя влюбленную. И клялась, что никогда, никогда больше не позволит себе ослепнуть от любви. И никогда не отдаст себя на пожирание другому. А вслед за этим пришел страх вообще привязаться к кому-либо. И отрицание возможности новых отношений. И пустота, хоть и наполненная друзьями, работой и хобби.
Замолчав, она виновато улыбнулась. И подумала, что называть его про себя на Вы уже не в состоянии. Он «ты», Джулио-голубчик, человек с платком в кармане, итальянец с английскими манерами, странный, как и она, человек.
Света рассказала только про личное предательство. Но он сделал еще больнее. Они работали вместе в большой фирме, он попросил ее уйти, она возмутилась. Почему она должна бежать, если это он разрушил их отношения? С должности выше и престижнее его? И тогда он откопал где-то фотографии ню, которые делал по ее просьбе, рисовать с натуры не всегда получалось, она была сама себе моделью. Красивые позы, полуприкрытая нагота, где-то абсолютная. Это были фото вроде студийных, на красивом темно-синем бархатном фоне, на котором выделялась белизна ее тела и синие глаза. Только фотографии не были предназначены для чужих глаз, они были опорой для ее эскизов и работы с человеческой фигурой. Когда фотографии оказались в почтовом ящике каждого работника фирмы, Света ушла. Коллеги не осудили его, они обсуждали ее. И это было страшнее всех расставаний на свете: расставание с теми, кого она считала друзьями. Смех и шепот за спиной. Боль от того, что в тебя тыкают пальцем. Скрыться нужно было далеко, в другой город. Что она и сделала.
А ведь правда, она играет роль на работе, прекрасно играет, он почти поверил. Только он разбирался в людях куда лучше, такова специфика работы. Она скрывала что-то от всех, и ему непременно нужно было узнать ее секрет.
Они вышли вместе, не сговариваясь, пошли в одну сторону, снег продолжал падать огромными хлопьями, вокруг было бело, по-новому свежо и празднично.
- Говорят, Москва красива в рождественских огнях, - сказал он, не зная, как удержать ее рядом. После ее рассказа было немного не по себе. Словно он насильно влез в ее упорядоченный мир, поднял осевшую на дно боль. Хотелось смягчить эту боль.
- Да, - Лана чуть не поскользнулась, но он успел подхватить ее и предложил взять его под локоть.
- А хочешь? – одновременно спросили они и засмеялись.
И несмотря на усталость, словно обновившись на свежем воздухе, решили поехать на Красную площадь.
В свете фонарей снежные хлопья казались световой проекцией из театра. Кружились в медленном хороводе, завораживая своим спиралевидным движением. На Красной площади был каток, звучала веселая музыка, ГУМ стоял освещенный яркими огнями, повторявшими его теремной вид. Они зашли на новогоднюю ярмарку, где продавали сладости, сувениры, елочные игрушки, горячие пончики с сахарной пудрой.
- Это что-то вроде донатс? – спросил он, когда Света потянула его к лавке с пончиками.
Лана в ужасе метнула в него убийственный взгляд.
- Никогда не называй их так! Это пончики! Пон-чи-ки! А! Что с тебя взять, – она махнула рукой. - Сейчас сам все поймешь.
О да, это была пища богов, горячий пончик мягкий и сладкий, Джулио застонал от восторга. Лана смеялась. Снежные хлопья залепили ее черную дубленку и шапку, переодев девушку, как по волшебству, в белую пушистую шубку. Ей шло больше белое: синие глаза вспыхивали как сапфиры.
- Ты похожа на нее, - он показал на новогоднюю игрушку в белой шубке, с длинной золотой косой и синими глазами.
- Это Снегурочка. Она внучка нашего Санта Клауса, деда Мороза. Слеплена из снега, ожила сама по себе, и ее сердце не знало любви, а когда она влюбилась безответно, то растаяла.
Грусть на мгновение погасила блеск в ее глазах.
- Ты не похожа на нее, - беря ее под руку, заверил Джулио.
Лана благодарно подняла на него яркие глаза и захохотала.
- Что? – он удивленно поднял брови.
- У тебя усы и борода из сахара. Ты как дед Мороз.
Она вытерла ему подбородок.
Ее кудри, вылезающие из-под меховой шапки, были занесены снегом, на лице таяли хлопья снега, оставляя прозрачные жемчуга капель. Вокруг было празднично и радостно, звучала веселая музыка, смеялись и улыбались люди. Ощущение скорого чуда и счастья переполняли душу. Надежда на волшебство жила в каждом вокруг. Он пожелал, чтобы в жизни Ланы случилось непременно какое-нибудь хорошее чудо. Магия. Чтобы она больше не пряталась и не скрывалась. Чтобы в синих глазах растаяли снегурочкины слезы.
Вечером второго выставочного дня они снова встретились у картины. Чуть улыбаясь, он достал из кармана все тот же платок. Светлана, чуть удивленная, что он решил повторить вчерашнее, кивнула. Но вместо того, чтобы набросить платок на нее, Джулио накрылся сам.
- Что ты чувствуешь?
- Ты в моей власти, - она стояла, не шевелясь. Он не видит ее. Но она видит его. Она может ударить, толкнуть, обнять. Может дотронуться. Как же хочется коснуться его плеча! Она провела рукой совсем рядом, не решаясь коснуться. Было в этом что-то невероятно интригующее, притягательное. Он ощущал то же самое вчера, когда она стояла перед ним?
Джулио достал еще один платок. Протянул вперед вслепую.
- Можешь присоединиться ко мне, если захочешь.
Она была уверена, что он улыбается под тканью.
Набросив на себя белую ткань, она вновь оказалась в изоляции и наедине с самой собой. И то, что он стоял рядом с ней, что они стояли перед картиной, почти повторяющей их растерянность и беззащитность, неожиданно оказалось наполнено духом авантюризма и приключений. Что если?
Она протянула руку вперед и дотронулась до его рукава.
Он сделал шаг навстречу и обнял ее. Они приблизили лица друг к другу, пока не соприкоснулись носами. Было невероятно хорошо от того, что они не видят друг друга, не видят ничего вокруг, каждый находился наедине со своими чувствами. Они ничего не знали друг о друге. Были тайной. Сохраняли свои границы. И, в то же время, могли наощупь изучать друг друга.
Может, так и есть? Мы лишь можем искренне любить, оставаясь самими собой. Не пересекая границы другого. Не втаптывая его в грязь. Не растворяясь в нем.
Она чувствовала контакт с ним: лбом, кончиком носа и ладонью, лежащей на плече. Его рука легла ей на талию и слегка подтолкнула ближе к нему.
Сквозь покрывало он чуть коснулся ее губ. Словно случайно.
Сердце ухнуло вниз.
Он отступил, снял покрывало, она тоже. Неловко улыбнулась. Завершение воссоздания идеи Магритта - вот чем был этот поцелуй. Не более.
А жаль… Света вдруг поняла, что присутствие Джулио для нее стало особенным, и ей бы очень хотелось, чтобы он ее поцеловал.
- Чего вы боитесь?
- Я… теперь после того, как вы ее описали совсем иначе, мне сложно объяснить, - попыталась уйти от разговора Светлана.
- Искусство вечно, потому что его можно понимать по-разному. Вы когда-нибудь накрывались с головой одеялом?
- В детстве, - пожала плечами Света. Разговор был странным, но после напряженного и волнительного дня было приятно осознавать, что к открытию выставки все готово и можно говорить о чем-то другом, кроме бумаг и печатей.
- Было уютно, неправда ли?
Света кивнула.
- Но это совсем другое.
Минуту Джулио просто смотрел на нее своими кофейными глазами. Молчание между ними было осязаемым и огромным. Она не выдержала и отвела взгляд.
- Что ж, на сегодня, я полагаю все. Осталось только спасти мое пальто из рук этой строгой дамы, что так беспокоилась о фауне моего водоема, - поднялся Джулио.
Они вышли из музея вместе. Падал тихо снег. Сугробы лежали кругом загадочными фигурами. Света остановилась, чтобы надеть перчатки.
Джулио обернулся.
- Я приглашаю вас поужинать. Прошу, соглашайтесь, я впервые в Москве и совсем не знаю, где тут можно спокойно поесть.
Плана на вечер не было. А он стоял такой замерзший и пока оговорил, пар вырывался изо рта. Света улыбнулась и кивнула.
- Что вы такое сказали нашему директору, Джулио? – поинтересовалась она по дороге.
Он помолчал некоторое время, бросил на нее взгляд своих теплых карих глаз.
- Одну из картин собираются украсть.
- Какую картину?
- «Влюбленных».
Света опустила голову. Возможно ли, что он наблюдал за ней, потому что боялся, что, проявляя интерес, она примеривается украсть картину?
- Было несколько попыток, думаю, они попытаются воспользоваться этой выставкой.
Она больше не задавала вопросов про картину и выставку. Они обсудили погоду в Москве, пока не нашли ресторан, погоду в Нью-Йорке, пока выбирали меню, а когда сделали заказ, Света вдруг испугалась, что больше говорить будет не о чем. Но Джулио прекрасно умел вести разговор так, чтобы не возникало долгих пауз и неловкого молчания. Они говорили о кино, музыке, книгах. Света вдруг с удивлением заметила, что Джулио стал много жестикулировать, когда увлекался темой, а в его безупречной английской речи появлялись итальянские нотки. Но что еще забавнее: она бессознательно копировала его жесты, смеялась и улыбалась. Говорить о чем-то отстраненном от их жизней оказалось проще, чем она думала, и она слишком расслабилась. Напрасно Света пыталась снова напустить на себя серьезный и серый вид: она чувствовала, что болтает с другом, а не с коллегой. Что ж, уговаривала она себя, Джулио приехал всего на несколько дней. Его даже нельзя считать за коллегу. Можно не притворяться хотя бы вне стен музея. Хотя бы один вечер. В каком-то смысле его можно принять за попутчика в поезде. Скоро он выйдет на станции и унесет с собой этот разговор и вечер.
- Я никак не ожидал, что здесь так холодно, - пожаловался Джулио, когда они вышли на улицу и ждали такси, он настоял отвезти ее до дома.
- Это еще не холодно, - возразила с улыбкой Света.
Мороз щипал ее за щеки, и румянец на них был такой нежный, что Джулио с трудом сдержал в себе желание провести по нему рукой.
Пока ехали в такси по ночной Москве, Света еле сдерживалась от внезапного желания рассказать Джулио все свои секреты. Что-то в нем было: достоинство ли или некое внутреннее благородство, которому, она чувствовала, можно доверить любую тайну. Но она победила это желание и попрощалась с Джулио крепким рукопожатием, пожелав ему спокойной ночи.
Выставка Магритта действительно вызвала ажиотаж и очереди. Люди готовы были стоять под снегопадом, лишь бы посмотреть на его странные, порой загадочные картины. А снег пошел сильный, метелило все утро, город стал белым, чистым, праздничным.
Света пробежала мимо длинной очереди к служебному входу, потопала на пороге, чтобы отколоть от сапог налипший снег. В музее было шумно, она обожала такие дни, когда заканчивалась подготовка к выставке и начиналось представление. Картины выходили на сцену, словно актеры, и публика ахала или останавливалась в молчаливом удивлении. Иногда, словно голос за кадром, слышался отрывок из речи экскурсовода, поясняющий смысл сцены, разворачивающейся на отдельном полотне. А она и все остальные работники становились невидимками: осветителями, нервными режиссерами, звукооператорами, костюмерами – они уже мало что могли поменять в процессе представления, оставалось только наблюдать за зрителями.
День пролетел на одном дыхании, и Света, делая очередной обход вместе с Джулио, с облегчением замечала, как пустеют залы. Свет стал более приглушенным, чтобы поторопить последних посетителей. Стало тихо. Мягко падал за окнами снег, ветер больше не колотился в окна порывами.
- Я хотел предложить вам небольшой эксперимент, - они снова стояли напротив картины «Влюбленных».
Она чуть повернулась к нему, он, чуть наклонив голову, с любопытством смотрел ей в глаза. Было что-то вроде вызова в его взгляде. Света нерешительно огляделась: зал казался немного зловещим из-за того, что погрузился в сумерки, только полотна были еще освещены ярко, словно окна, в которые она пыталась заглянуть с улицы.
- Какой? – любопытство победило осторожность.
Ничего не ответив, он достал из кармана белый платок и развернул. Шагнув вперед, он набросил его ей на голову.
Горло сжал спазм. Света стояла, боясь пошевелиться.
- Вам страшно? – раздался справа голос Джулио.
Невольно, она повернулась в его сторону:
- Да.
- Что вы видите? – голос был словно потусторонний, из какого-то неведомого ей пространства.
- Только светлые и темные пятна.
- Закройте глаза, - это прозвучало строго, как приказ. И от этого холодок пробежал между лопаток.
Она опустила веки и услышала свое взволнованное, нерегулярное дыхание. «Мне не нравится это! Мне страшно!» Хотелось сорвать покрывало с головы и сбежать. А потом она почувствовала парфюм. Его запах, тонкий, ненавязчивый, но пьянящий.
Слух уловил его шаги влево, не раскрывая глаз, она повернулась вслед за ним.
- Вы слышите меня. И мои шаги, если я нарушу их ритм, вы тоже это почувствуете. Вы можете идти вслед за моим голосом? – голос отдалялся.
Она сделала шаг ему навстречу.
- Вы не осознаете, сколько информации можете получать, даже лишившись возможности видеть. Ваш слух, обоняние, осязание – все обостряется. Вы продолжаете получать информацию из внешнего мира. Вы не отрезаны от него.
Его голос раздался совсем рядом: он подошел к ней со спины, и от легкого прикосновения его руки по телу прошла дрожь. Она передернула плечами. Словно желая успокоить ее, он мягко положил ей руки на плечи. Его голос раздавался совсем рядом с ее ухом. Не открывая глаз, она жадно слушала его, словно он был единственным, что удерживало ее в реальности.
- Но я не могу читать информацию с вашего лица, Лана. Я не знаю, напуганы вы или нет. Улыбаетесь или плачете. Вы для меня бОльшая загадка, чем мир для вас. Вы носите эту маску постоянно. С платком или без. Вы стараетесь скрыть свои чувства от других. Почему?
- Я боюсь, - повторила она.
- Чего?
- Открыться, чтобы стать уязвимой.
Он обошел ее и потянул за край платка, и ткань, лаская ее кожу, медленно сползла с лица. Встретившись с ним взглядом, Света поспешила посмотреть в сторону.
- Расскажите мне, - тихо предложил он.
Света хотела было отказать. Зачем лезть в ее душу, что ему за дело? Даже вдруг шевельнулся в душе гнев, и она метнула на него злой взгляд, который, она знала, умел остужать и отмораживать. Но Джулио в приглушенном свете залы казался вовсе не человеком. А картиной, скульптурой, существом не из этого мира. Словно проводник между болью и радостью, он терпеливо ждал, а его теплые глаза смотрели на нее с добротой, которую она видела вчера за ужином. Он был здесь тоже не как эксперт и коллега, а как друг. Глупо было открыться ему, но с другой стороны, они не более, чем попутчики на время выставки. Кому, как не ему?
Рассказывать про это было больно. Первая любовь. Слепая. Когда вкладываешь все в отношения, потому что думаешь, что это навсегда. Когда дышишь его проблемами, когда забываешь, что такое быть одной. И его предательство, измены, и как он обвинял тебя во всем. «Ты виновата». Любимая фраза. От нее жгло глаза. И она поначалу не могла от него отлепиться, он, как злокачественная опухоль, ворвался в плоть, душу, вполз в каждый аспект жизни. И резать нужно было, вырезая часть себя, теряя себя, чтобы освободиться. А когда получилось стать снова собой, она с ужасом оглядывалась на себя влюбленную. И клялась, что никогда, никогда больше не позволит себе ослепнуть от любви. И никогда не отдаст себя на пожирание другому. А вслед за этим пришел страх вообще привязаться к кому-либо. И отрицание возможности новых отношений. И пустота, хоть и наполненная друзьями, работой и хобби.
Замолчав, она виновато улыбнулась. И подумала, что называть его про себя на Вы уже не в состоянии. Он «ты», Джулио-голубчик, человек с платком в кармане, итальянец с английскими манерами, странный, как и она, человек.
Света рассказала только про личное предательство. Но он сделал еще больнее. Они работали вместе в большой фирме, он попросил ее уйти, она возмутилась. Почему она должна бежать, если это он разрушил их отношения? С должности выше и престижнее его? И тогда он откопал где-то фотографии ню, которые делал по ее просьбе, рисовать с натуры не всегда получалось, она была сама себе моделью. Красивые позы, полуприкрытая нагота, где-то абсолютная. Это были фото вроде студийных, на красивом темно-синем бархатном фоне, на котором выделялась белизна ее тела и синие глаза. Только фотографии не были предназначены для чужих глаз, они были опорой для ее эскизов и работы с человеческой фигурой. Когда фотографии оказались в почтовом ящике каждого работника фирмы, Света ушла. Коллеги не осудили его, они обсуждали ее. И это было страшнее всех расставаний на свете: расставание с теми, кого она считала друзьями. Смех и шепот за спиной. Боль от того, что в тебя тыкают пальцем. Скрыться нужно было далеко, в другой город. Что она и сделала.
А ведь правда, она играет роль на работе, прекрасно играет, он почти поверил. Только он разбирался в людях куда лучше, такова специфика работы. Она скрывала что-то от всех, и ему непременно нужно было узнать ее секрет.
Они вышли вместе, не сговариваясь, пошли в одну сторону, снег продолжал падать огромными хлопьями, вокруг было бело, по-новому свежо и празднично.
- Говорят, Москва красива в рождественских огнях, - сказал он, не зная, как удержать ее рядом. После ее рассказа было немного не по себе. Словно он насильно влез в ее упорядоченный мир, поднял осевшую на дно боль. Хотелось смягчить эту боль.
- Да, - Лана чуть не поскользнулась, но он успел подхватить ее и предложил взять его под локоть.
- А хочешь? – одновременно спросили они и засмеялись.
И несмотря на усталость, словно обновившись на свежем воздухе, решили поехать на Красную площадь.
В свете фонарей снежные хлопья казались световой проекцией из театра. Кружились в медленном хороводе, завораживая своим спиралевидным движением. На Красной площади был каток, звучала веселая музыка, ГУМ стоял освещенный яркими огнями, повторявшими его теремной вид. Они зашли на новогоднюю ярмарку, где продавали сладости, сувениры, елочные игрушки, горячие пончики с сахарной пудрой.
- Это что-то вроде донатс? – спросил он, когда Света потянула его к лавке с пончиками.
Лана в ужасе метнула в него убийственный взгляд.
- Никогда не называй их так! Это пончики! Пон-чи-ки! А! Что с тебя взять, – она махнула рукой. - Сейчас сам все поймешь.
О да, это была пища богов, горячий пончик мягкий и сладкий, Джулио застонал от восторга. Лана смеялась. Снежные хлопья залепили ее черную дубленку и шапку, переодев девушку, как по волшебству, в белую пушистую шубку. Ей шло больше белое: синие глаза вспыхивали как сапфиры.
- Ты похожа на нее, - он показал на новогоднюю игрушку в белой шубке, с длинной золотой косой и синими глазами.
- Это Снегурочка. Она внучка нашего Санта Клауса, деда Мороза. Слеплена из снега, ожила сама по себе, и ее сердце не знало любви, а когда она влюбилась безответно, то растаяла.
Грусть на мгновение погасила блеск в ее глазах.
- Ты не похожа на нее, - беря ее под руку, заверил Джулио.
Лана благодарно подняла на него яркие глаза и захохотала.
- Что? – он удивленно поднял брови.
- У тебя усы и борода из сахара. Ты как дед Мороз.
Она вытерла ему подбородок.
Ее кудри, вылезающие из-под меховой шапки, были занесены снегом, на лице таяли хлопья снега, оставляя прозрачные жемчуга капель. Вокруг было празднично и радостно, звучала веселая музыка, смеялись и улыбались люди. Ощущение скорого чуда и счастья переполняли душу. Надежда на волшебство жила в каждом вокруг. Он пожелал, чтобы в жизни Ланы случилось непременно какое-нибудь хорошее чудо. Магия. Чтобы она больше не пряталась и не скрывалась. Чтобы в синих глазах растаяли снегурочкины слезы.
Вечером второго выставочного дня они снова встретились у картины. Чуть улыбаясь, он достал из кармана все тот же платок. Светлана, чуть удивленная, что он решил повторить вчерашнее, кивнула. Но вместо того, чтобы набросить платок на нее, Джулио накрылся сам.
- Что ты чувствуешь?
- Ты в моей власти, - она стояла, не шевелясь. Он не видит ее. Но она видит его. Она может ударить, толкнуть, обнять. Может дотронуться. Как же хочется коснуться его плеча! Она провела рукой совсем рядом, не решаясь коснуться. Было в этом что-то невероятно интригующее, притягательное. Он ощущал то же самое вчера, когда она стояла перед ним?
Джулио достал еще один платок. Протянул вперед вслепую.
- Можешь присоединиться ко мне, если захочешь.
Она была уверена, что он улыбается под тканью.
Набросив на себя белую ткань, она вновь оказалась в изоляции и наедине с самой собой. И то, что он стоял рядом с ней, что они стояли перед картиной, почти повторяющей их растерянность и беззащитность, неожиданно оказалось наполнено духом авантюризма и приключений. Что если?
Она протянула руку вперед и дотронулась до его рукава.
Он сделал шаг навстречу и обнял ее. Они приблизили лица друг к другу, пока не соприкоснулись носами. Было невероятно хорошо от того, что они не видят друг друга, не видят ничего вокруг, каждый находился наедине со своими чувствами. Они ничего не знали друг о друге. Были тайной. Сохраняли свои границы. И, в то же время, могли наощупь изучать друг друга.
Может, так и есть? Мы лишь можем искренне любить, оставаясь самими собой. Не пересекая границы другого. Не втаптывая его в грязь. Не растворяясь в нем.
Она чувствовала контакт с ним: лбом, кончиком носа и ладонью, лежащей на плече. Его рука легла ей на талию и слегка подтолкнула ближе к нему.
Сквозь покрывало он чуть коснулся ее губ. Словно случайно.
Сердце ухнуло вниз.
Он отступил, снял покрывало, она тоже. Неловко улыбнулась. Завершение воссоздания идеи Магритта - вот чем был этот поцелуй. Не более.
А жаль… Света вдруг поняла, что присутствие Джулио для нее стало особенным, и ей бы очень хотелось, чтобы он ее поцеловал.
