Каузак явно колебался: все-таки жадность перебарывала новоприобретенные умственные способности, и у Блада зародилась надежда. Он попробовал зайти с другой стороны:
— В городе знают, что ты угрожал мне. Думаешь, что мои люди не отыщут тебя?
— Да кто сказал, что я собираюсь здесь задерживаться? Не грози мне, капитан!
— По-твоему, они ограничатся в своих поисках только Тортугой? Да и сдается мне, ты и сам не уверен в честности... заказчика. При других обстоятельствах я бы заключил с тобой пари. Ставлю на то, что он тебя обманет. Зачем такой риск? Я не понимаю, с чего ты так взъярился на меня? Будь ты чуть умнее, не остался бы ни с чем после Маракайбо. Сейчас ты можешь отомстить мне и по-другому, например, я отдам двойную твою долю. Сколько тебе предложили за мою голову?
Блад говорил спокойно и уверено, даже насмешливо, но особой уверенности не чувствовал. Несмотря на свои колебания, Каузак продолжал кидать на него злобные взгляды, и нельзя было понять что происходит у него в голове. О том же, кто заказчик, думать не хотелось вовсе: что дон Мигель, что полковник Бишоп стоили друг друга. Пожалуй, он предпочел бы испанца, если тут уместно говорить о выборе. В обоих случаях его ждет смерть, но испанец просто вздернет его на нок-рее, а полковник... О, зная его изуверские наклонности, подогретые давней ненавистью... Питер почувствовал, что холодный пот выступил у него на лбу, когда представил, что может сделать с ним Бишоп.
Конечно, его люди отомстят, но ему-то будет все равно. Сюда они точно не доберутся вовремя. Отчаяние все сильнее охватывало Блада, но он продолжал бороться.
— Ну так что, Каузак? Двойная доля и слава о том, что ты смог взять выкуп с самого капитана Блада или сомнительная перспектива получения вообще каких-либо денег и вечный страх за свою жизнь?
В глазах Каузака вспыхнула алчность, и Блад готов был торжествовать победу, но в этот миг раздались шаги, и в сарай быстро вошли несколько человек.
— Хороший улов, Каузак – с властными нотками в голосе сказал один из вошедших, высокий светловолосый мужчина с холодными серыми глазами, по-видимому, старший. Затем он повернулся к пленнику: — Капитан Блад, добрый вечер!
Он говорил по-английски, а одежда рыбаков не скрывала военной выправки, и у Питера сжалось сердце. Он не успел!
— Не имею чести быть представленным, — дерзко ответил он.
— Лейтенант флота Его Величества Якова Джеймс Карринг.
— Позвольте мне на согласиться с вами, мистер Карринг. Вряд ли этот вечер можно назвать добрым, — криво усмехнулся Блад.
Карринг с невольным любопытством окинул пирата взглядом: экий франт, встретишь такого на улице, и ни за что не подумаешь, что перед тобой морской разбойник. Вылитый лорд или, скорее, благородный дон, судя по испанскому камзолу. Но надо было спешить, и он, повернувшись к своим людям, скомандовал:
— Доставьте пленного на борт. Мы отплываем немедленно, вот только рассчитаюсь с нашими друзьями.
... Двадцативосьмилетний Джеймс Карринг, три года назад произведенный в лейтенанты лично вице-адмиралом Крофордом за храбрость, проявленную в одной из стычек Ямайской эскадры с французскими каперами, с тех пор был на хорошем счету у вице-адмирала. Поэтому Крофорд и назвал его имя во время секретного совещания со старшими офицерами эскадры, состоявшегося два месяца назад. У вице-адмирала был приказ, исходивший от губернатора Бишопа: тот велел подобрать дельных людей для поимки пирата по имени Питер Блад, при упоминании о котором его превосходительство всегда впадал в состояние крайнего раздражения. Особенно это раздражение усилилось после того, как капитан Блад, по странной прихоти судьбы оказавшийся было офицером флота его величества, вновь вернулся к пиратству.
Карринг не слишком обрадовался, когда ему приказали возглавить операцию по захвату капитана. Он предпочитал сойтись в открытом бою со своим противником, а не наносить удар исподтишка. Но приказы не обсуждают. Ему не довелось увидеть знаменитого пирата: его «Орион» был в то время на патрулировании. Но офицеры эскадры и форта еще долго были под впечатлением от обстоятельств ухода, а точнее — дерзкого побега пиратского корабля из гавани Порт-Ройяла. Надо же, захватить в заложники губернатора и лорда Джулиана Уйэда! Правда, его светлость вернулся почти сразу, от него все и узнали о намерениях Блада распрощаться с королевской службой. А вот губернатора пришлось вылавливать из моря. Поговаривали, что Бишопу пришлось принимать морские ванны уже во второй раз, впервые он оказался в руках Блада еще на Барбадосе. Что касается Карринга, то его больше всего удивило то, что Блад сдержал свое слово, а не расправился с заложником, как следовало бы ожидать от презренного пирата.
Три недели назад эскадра осталась крейсировать в условленном месте, в паре дней пути от Тортуги, а Карринг, постаравшийся успокоить свою совесть мыслями о том, что речь идет о преступнике, пирате — коварном и бесчестном враге, в отношении которого годятся и такие методы, отправился с группой матросов на рыбацкой шхуне в Кайонскую гавань.
Губернатор Ямайки изредка получал сведения о том, что происходило на Тортуге от одного из владельцев бесчисленных кабачков Кайоны. Именно этот человек и указал лейтенанту на недавно вернувшегося на Тортугу Каузака, который подходил в качестве одного из возможных исполнителей.
Та быстрота, с которой Каузак согласился предать своего бывшего соратника и жадный блеск, появившийся в его глазах при виде щедрого задатка, вызвали отвращение у Карринга, и заставили его неугомонную совесть замолкнуть.
«Эти мерзавцы, как пауки в банке, ждут только случая чтобы вцепиться в друг друга», — подумал он.
Оставалось лишь выбрать момент, потому что, к неудовольствию Карринга, Питеру Бладу не сиделось на месте: появлявшись на несколько часов в порту, он даже не сходил с борта своего корабля. Истекало время, в течении которого эскадра Бишопа должна была дожидаться Карринга, и он уже подумывал, что придется вернуться ни с чем, как вдруг Каузак сообщил ему, что Питер Блад отправился в гости к губернатору д'Ожерону, и все можно будет провернуть этим вечером...
В приказе, полученном Каррингом, подчеркивалось, что никто не должен был узнать, кто захватил капитана Блада. Согласившись участвовать в этом, Каузак тем самым подписал себе смертный приговор. Несчастный слабоумный заставил Карринга заколебаться: ему не хотелось лишать того жизни, вряд ли он мог выдать их. Но сообщник Каузака вдруг с рыком пошел на него, подняв над головой остаток кормы старой лодки.
Блад, которого уже вынесли из сарая, услышал два выстрела и понял, что выиграл бы пари, но ничего поделать уже было нельзя. Он увидел недалекие огни порта, корабли на рейде, казалось, что он даже различает свою «Арабеллу»... Мысль о том, что свобода в двух шагах, была настолько мучительна, что он начал биться в своих путах и тут же услышал спокойный голос Карринга:
— Бесполезно, капитан, не трепыхайтесь.
Пленника погрузили в шлюпку и через несколько минут уже поднимали на борт небольшой шхуны с потушенными огнями. Его занесли в довольно сухой трюм, освещнный подвешенным к потолку тусклым фонарем.
В трюм спустился лейтенант Карринг и велел разрезать веревки. Один из матросов поспешил выполнить приказ. Но не успел Блад растереть затекшие руки, как звякнул металл, и на его запястьях сомкнулись оковы.
— Сожалею о доставленных неудобствах, капитан Блад, — иронично заметил Карринг: — но все же это лучше, чем провести много часов связанным.
— Ваше великодушие беспримерно, — в тон ему отозвался Питер,
Тем временем матрос надел на него еще и ножные кандалы, к которым была прикована длинная цепь. Другое ее конец крепился к массивной скобе в переборке. Ключ со скрежетом повернулся в замке кандалов, затем матрос протянул его лейтенанту.
— Однако, какие предосторожности! — хмыкнул Питер.
Карринг нахмурился и, ничего не ответив, положил ключ в карман.
— Мистер Карринг, будете ли вы столь любезны сказать мне, куда вы меня везете?
— Вас ожидает на аудиенцию его превосходительство губернатор Ямайки. Мы встретимся с его эскадрой через сутки.
Лицо лейтенанта было волевым и открытым, и Блад внимательно посмотрел ему в глаза.
Карринг холодно произнес:
— Мне известно о ваших дипломатических способностях, капитан Блад. Не пытайтесь использовать их на мне. Вас переиграли, смиритесь. Позже вам принесут еду и воду. Я не желаю вам лишних страданий.
Питер Блад, несмотря на тоску, наполнявшую его сердце, ответил любезной улыбкой:
— Сутки – это довольно долгий срок, многое еще может произойти. К примеру, вас возьмут на абордаж, разразится шторм и отнесет корабль далеко от места встречи или мы все и вовсе пойдем на дно, или, наконец, я размозжу себе голову этими цепями.
Карринг, уже поднимающийся по трапу, оглянулся:
— Вы мне нравитесь, капитан Блад. Не думаю, что вы покончите с собой, вы из тех, кто борется до последнего. Насчет остального – все в руках Божьих, хотя погода стоит отличная, и вряд ли кому-то взбредет в голову атаковать старую рыбацкую шхуну.
И крышка трюма захлопнулась.
Стук захлопнувшейся крышки похоронным звоном отозвался в душе Блада. Не желая смиряться, он осмотрел каждое звено своих цепей, словно надеясь отыскать изъян, затем попробовал раскачать скобу, которой они крепились к переборке. Разумеется, оковы были сработаны на совесть, как и подобает в старой доброй Англии.
Тогда он сел на пол и задумался. Его ум лихорадочно искал способ выбраться из западни, но ничего стоящего в голову не приходило. Разве что какой-нибудь пират будет достаточно безумен, чтобы польститься на жалкую добычу. Оставалось положиться на судьбу, надеясь, что госпожа Удача, столь щедро до сих пор одаривавшая его своими милостями, не отвернулась от него. Блад понимал, что шансы на спасение ничтожны. Впереди ждали муки и смерть, но он не давал взять над собой верх тоске и страху, страху существа из плоти и крови, страстно желающего жить.
Волны равномерно плескали в борт шхуны, фонарь раскачивался им в такт, отбрасывая изломанные тени. Время шло.
Крышка трюма вдруг открылась вновь, и внутрь заглянули два матроса. Один из них спустился вниз, а его товарищ остался стоять на верхней ступеньке трапа, держа Блада на прицеле мушкета. Матрос молча поставил на пол кувшин с водой и тарелку, на которой лежали сухари и несколько ломтей солонины.
После их ухода все стихло, слышался только плеск воды, да потрескивали переборки старого корабля. Блад сидел неподвижно, кажется, начал даже задремывать, и вздрогнул, потому что в его голове прозвучал низкий голос:
«Смерть — это очень важно. Не всегда люди помнят прожитую жизнь воина, но про его достойную смерть рассказывают у ночных костров. И про недостойную тоже».
Он вспомнил о Пако. Низенький индеец, последний из истребленного племени, с непроизносимым именем, в вольном переводе означавшем Разговаривающий-С-Духами, и неведомыми путями сокращенного до «Пако», колдун и сын колдуна. Раб окончательно опустившегося испанского идальго. Пако был спасен Ибервилем со взятого на абордаж «испанца» год назад. Обнаружили индейца благодаря черезмерному любопытству, вернее, — жадности одного из людей Ибервиля: пленник был прикован в самой дальней каморке тонущего корабля и не издавал ни звука.
Пако понимал испанский, но его, в свой черед, понять было не просто даже Бладу, хотя со временем индеец стал говорить лучше и даже выучил несколько английских слов. Блад вспомнил свои беседы с Пако. Первое время странный индеец забавлял его. Узнав, что имеет честь общаться с колдуном да еще и своим коллегой-врачевателем, он начинал поддразнивать Разговаривающего–С–Духами. Как-то он спросил:
«Что же ты не вызвал гром и молнии на голову твоего хозяина?»
«Пако может говорить с Айа-Духами ушедших. Может попросить Ка-Дух, что вышел из тела, но еще не вступил в Верхний мир, вернуться, если очень нужно... Отогнать или приманить зверя. У всего есть Ка, но когда мой прежний хозяин и его воины напали на нашу деревню, Пако решил, что это демоны. У них не было Ка. Позже Пако понял, что ошибается, у большинства белых людей есть Ка. Но он спит..»
«Ты можешь убить человека?»
Индеец недовольно отвернулся и буркнул:
«Пако может попросить Ка уйти. Пако не нравится делать это.»
«А у меня есть Ка?» — усмехнулся Блад.
«Есть».
Тут уж Бладу стало вдвойне любопытно:
«Разбудишь?»
«Зачем тебе?»
«Проверю, настоящий ли ты колдун».
Пако пристально посмотрел на него, и от взгляда непроницаемых черных глаз Бладу стало не по себе. Ему показалось, что чья-то рука слегка сжала его сердце, сильнее, еще сильнее, и он замер, не в силах отвести глаз от лица индейца. Затем рука исчезла, но по телу прокатился огненный ком, чтобы взорваться в голове мгновенной болью. Губы колдуна скривились в подобии улыбки:
«Проверил? Теперь берегись, твой Ка стал видимым для наших демонов».
Блад перевел дух:
«Дьявольщина какая-то».
Но с тех пор стал гораздо серьезнее относится к маленькому индейцу. Он испытывал профессиональное любопытство и позволил Пако натаскать в каморку на «Арабелле» разнообразные местные растения, из которых тот готовил снадобья, применяемые индейцами. Снадобья оказались весьма действенными, но мало кто из бесстрашных пиратов отважился прибегать к нем. Некоторые втихомолку скрещивали пальцы от сглаза, едва завидев невысокую плотную фигуру колдуна.
В другой раз, вспомнив истории про северных индейцев, Блад спросил:
«Я слышал, на севере живут другие народы, немного похожие на вас. Когда они попадают в плен, в ответ на пытки врагов они улыбаются, и считается делом чести не выдать своих страданий. Ваши воины могут так же?»
«Могут, только это нельзя делать часто или долго. На войне или перед лицом врагов».
«Почему?»
«Тело, — индеец похлопал себя по животу, — не делается крепче. Можно отогнать боль, но потом она вернется. И выпьет твою жизнь».
«И ты знаешь, как отогнать боль?»
Индеец молча кивнул, явно не желая продолжать разговор.
«Послушай, — сказал Блад, — у меня много врагов».
Он напустил на себя мрачный вид, и продолжил, надеясь, что нашел вескую для Пако причину:
«Если меня возьмут в плен, я хочу показать им пример достойной смерти».
Тот покосился на него:
«Ты стар, наши юноши начинают постигать это умение, как только войдут в возраст воинов».
Блад усмехнулся:
«Я быстро учусь».
«Хорошо, — ответил индеец. — Ты был добр к Пако, последнему из своего народа. Пако не знает, как делают другие, но в его народе было два пути. Один простой: надо увидеть боль и убрать ее из своего тела. Подходит для малой боли. Другой сложный и опасный: твоему Ка надо позволить выйти, но держать его все время рядом, иначе Ка превратится в Айа. На втором пути тебе будет все равно, что с тобой делают. Беда только в том, что потом Ка некуда возвращаться. Попробую научить тебя хотя бы первому пути».
Блад отчасти для развлечения приступил к занятиям с колдуном, но постепенно втянулся всерьез. Тот учил его сосредотачиваться, глядя на воду или огонь, и очищать разум от суетных мыслей; особое внимание уделялось правильному дыханию. Постепенно задания усложнялись, и колдун довольно хмыкал, следя за успехами Блада.
— В городе знают, что ты угрожал мне. Думаешь, что мои люди не отыщут тебя?
— Да кто сказал, что я собираюсь здесь задерживаться? Не грози мне, капитан!
— По-твоему, они ограничатся в своих поисках только Тортугой? Да и сдается мне, ты и сам не уверен в честности... заказчика. При других обстоятельствах я бы заключил с тобой пари. Ставлю на то, что он тебя обманет. Зачем такой риск? Я не понимаю, с чего ты так взъярился на меня? Будь ты чуть умнее, не остался бы ни с чем после Маракайбо. Сейчас ты можешь отомстить мне и по-другому, например, я отдам двойную твою долю. Сколько тебе предложили за мою голову?
Блад говорил спокойно и уверено, даже насмешливо, но особой уверенности не чувствовал. Несмотря на свои колебания, Каузак продолжал кидать на него злобные взгляды, и нельзя было понять что происходит у него в голове. О том же, кто заказчик, думать не хотелось вовсе: что дон Мигель, что полковник Бишоп стоили друг друга. Пожалуй, он предпочел бы испанца, если тут уместно говорить о выборе. В обоих случаях его ждет смерть, но испанец просто вздернет его на нок-рее, а полковник... О, зная его изуверские наклонности, подогретые давней ненавистью... Питер почувствовал, что холодный пот выступил у него на лбу, когда представил, что может сделать с ним Бишоп.
Конечно, его люди отомстят, но ему-то будет все равно. Сюда они точно не доберутся вовремя. Отчаяние все сильнее охватывало Блада, но он продолжал бороться.
— Ну так что, Каузак? Двойная доля и слава о том, что ты смог взять выкуп с самого капитана Блада или сомнительная перспектива получения вообще каких-либо денег и вечный страх за свою жизнь?
В глазах Каузака вспыхнула алчность, и Блад готов был торжествовать победу, но в этот миг раздались шаги, и в сарай быстро вошли несколько человек.
— Хороший улов, Каузак – с властными нотками в голосе сказал один из вошедших, высокий светловолосый мужчина с холодными серыми глазами, по-видимому, старший. Затем он повернулся к пленнику: — Капитан Блад, добрый вечер!
Он говорил по-английски, а одежда рыбаков не скрывала военной выправки, и у Питера сжалось сердце. Он не успел!
— Не имею чести быть представленным, — дерзко ответил он.
— Лейтенант флота Его Величества Якова Джеймс Карринг.
— Позвольте мне на согласиться с вами, мистер Карринг. Вряд ли этот вечер можно назвать добрым, — криво усмехнулся Блад.
Карринг с невольным любопытством окинул пирата взглядом: экий франт, встретишь такого на улице, и ни за что не подумаешь, что перед тобой морской разбойник. Вылитый лорд или, скорее, благородный дон, судя по испанскому камзолу. Но надо было спешить, и он, повернувшись к своим людям, скомандовал:
— Доставьте пленного на борт. Мы отплываем немедленно, вот только рассчитаюсь с нашими друзьями.
... Двадцативосьмилетний Джеймс Карринг, три года назад произведенный в лейтенанты лично вице-адмиралом Крофордом за храбрость, проявленную в одной из стычек Ямайской эскадры с французскими каперами, с тех пор был на хорошем счету у вице-адмирала. Поэтому Крофорд и назвал его имя во время секретного совещания со старшими офицерами эскадры, состоявшегося два месяца назад. У вице-адмирала был приказ, исходивший от губернатора Бишопа: тот велел подобрать дельных людей для поимки пирата по имени Питер Блад, при упоминании о котором его превосходительство всегда впадал в состояние крайнего раздражения. Особенно это раздражение усилилось после того, как капитан Блад, по странной прихоти судьбы оказавшийся было офицером флота его величества, вновь вернулся к пиратству.
Карринг не слишком обрадовался, когда ему приказали возглавить операцию по захвату капитана. Он предпочитал сойтись в открытом бою со своим противником, а не наносить удар исподтишка. Но приказы не обсуждают. Ему не довелось увидеть знаменитого пирата: его «Орион» был в то время на патрулировании. Но офицеры эскадры и форта еще долго были под впечатлением от обстоятельств ухода, а точнее — дерзкого побега пиратского корабля из гавани Порт-Ройяла. Надо же, захватить в заложники губернатора и лорда Джулиана Уйэда! Правда, его светлость вернулся почти сразу, от него все и узнали о намерениях Блада распрощаться с королевской службой. А вот губернатора пришлось вылавливать из моря. Поговаривали, что Бишопу пришлось принимать морские ванны уже во второй раз, впервые он оказался в руках Блада еще на Барбадосе. Что касается Карринга, то его больше всего удивило то, что Блад сдержал свое слово, а не расправился с заложником, как следовало бы ожидать от презренного пирата.
Три недели назад эскадра осталась крейсировать в условленном месте, в паре дней пути от Тортуги, а Карринг, постаравшийся успокоить свою совесть мыслями о том, что речь идет о преступнике, пирате — коварном и бесчестном враге, в отношении которого годятся и такие методы, отправился с группой матросов на рыбацкой шхуне в Кайонскую гавань.
Губернатор Ямайки изредка получал сведения о том, что происходило на Тортуге от одного из владельцев бесчисленных кабачков Кайоны. Именно этот человек и указал лейтенанту на недавно вернувшегося на Тортугу Каузака, который подходил в качестве одного из возможных исполнителей.
Та быстрота, с которой Каузак согласился предать своего бывшего соратника и жадный блеск, появившийся в его глазах при виде щедрого задатка, вызвали отвращение у Карринга, и заставили его неугомонную совесть замолкнуть.
«Эти мерзавцы, как пауки в банке, ждут только случая чтобы вцепиться в друг друга», — подумал он.
Оставалось лишь выбрать момент, потому что, к неудовольствию Карринга, Питеру Бладу не сиделось на месте: появлявшись на несколько часов в порту, он даже не сходил с борта своего корабля. Истекало время, в течении которого эскадра Бишопа должна была дожидаться Карринга, и он уже подумывал, что придется вернуться ни с чем, как вдруг Каузак сообщил ему, что Питер Блад отправился в гости к губернатору д'Ожерону, и все можно будет провернуть этим вечером...
В приказе, полученном Каррингом, подчеркивалось, что никто не должен был узнать, кто захватил капитана Блада. Согласившись участвовать в этом, Каузак тем самым подписал себе смертный приговор. Несчастный слабоумный заставил Карринга заколебаться: ему не хотелось лишать того жизни, вряд ли он мог выдать их. Но сообщник Каузака вдруг с рыком пошел на него, подняв над головой остаток кормы старой лодки.
Блад, которого уже вынесли из сарая, услышал два выстрела и понял, что выиграл бы пари, но ничего поделать уже было нельзя. Он увидел недалекие огни порта, корабли на рейде, казалось, что он даже различает свою «Арабеллу»... Мысль о том, что свобода в двух шагах, была настолько мучительна, что он начал биться в своих путах и тут же услышал спокойный голос Карринга:
— Бесполезно, капитан, не трепыхайтесь.
Пленника погрузили в шлюпку и через несколько минут уже поднимали на борт небольшой шхуны с потушенными огнями. Его занесли в довольно сухой трюм, освещнный подвешенным к потолку тусклым фонарем.
В трюм спустился лейтенант Карринг и велел разрезать веревки. Один из матросов поспешил выполнить приказ. Но не успел Блад растереть затекшие руки, как звякнул металл, и на его запястьях сомкнулись оковы.
— Сожалею о доставленных неудобствах, капитан Блад, — иронично заметил Карринг: — но все же это лучше, чем провести много часов связанным.
— Ваше великодушие беспримерно, — в тон ему отозвался Питер,
Тем временем матрос надел на него еще и ножные кандалы, к которым была прикована длинная цепь. Другое ее конец крепился к массивной скобе в переборке. Ключ со скрежетом повернулся в замке кандалов, затем матрос протянул его лейтенанту.
— Однако, какие предосторожности! — хмыкнул Питер.
Карринг нахмурился и, ничего не ответив, положил ключ в карман.
— Мистер Карринг, будете ли вы столь любезны сказать мне, куда вы меня везете?
— Вас ожидает на аудиенцию его превосходительство губернатор Ямайки. Мы встретимся с его эскадрой через сутки.
Лицо лейтенанта было волевым и открытым, и Блад внимательно посмотрел ему в глаза.
Карринг холодно произнес:
— Мне известно о ваших дипломатических способностях, капитан Блад. Не пытайтесь использовать их на мне. Вас переиграли, смиритесь. Позже вам принесут еду и воду. Я не желаю вам лишних страданий.
Питер Блад, несмотря на тоску, наполнявшую его сердце, ответил любезной улыбкой:
— Сутки – это довольно долгий срок, многое еще может произойти. К примеру, вас возьмут на абордаж, разразится шторм и отнесет корабль далеко от места встречи или мы все и вовсе пойдем на дно, или, наконец, я размозжу себе голову этими цепями.
Карринг, уже поднимающийся по трапу, оглянулся:
— Вы мне нравитесь, капитан Блад. Не думаю, что вы покончите с собой, вы из тех, кто борется до последнего. Насчет остального – все в руках Божьих, хотя погода стоит отличная, и вряд ли кому-то взбредет в голову атаковать старую рыбацкую шхуну.
И крышка трюма захлопнулась.
Глава 2 - Гостеприимство губернатора Ямайки
Стук захлопнувшейся крышки похоронным звоном отозвался в душе Блада. Не желая смиряться, он осмотрел каждое звено своих цепей, словно надеясь отыскать изъян, затем попробовал раскачать скобу, которой они крепились к переборке. Разумеется, оковы были сработаны на совесть, как и подобает в старой доброй Англии.
Тогда он сел на пол и задумался. Его ум лихорадочно искал способ выбраться из западни, но ничего стоящего в голову не приходило. Разве что какой-нибудь пират будет достаточно безумен, чтобы польститься на жалкую добычу. Оставалось положиться на судьбу, надеясь, что госпожа Удача, столь щедро до сих пор одаривавшая его своими милостями, не отвернулась от него. Блад понимал, что шансы на спасение ничтожны. Впереди ждали муки и смерть, но он не давал взять над собой верх тоске и страху, страху существа из плоти и крови, страстно желающего жить.
Волны равномерно плескали в борт шхуны, фонарь раскачивался им в такт, отбрасывая изломанные тени. Время шло.
Крышка трюма вдруг открылась вновь, и внутрь заглянули два матроса. Один из них спустился вниз, а его товарищ остался стоять на верхней ступеньке трапа, держа Блада на прицеле мушкета. Матрос молча поставил на пол кувшин с водой и тарелку, на которой лежали сухари и несколько ломтей солонины.
После их ухода все стихло, слышался только плеск воды, да потрескивали переборки старого корабля. Блад сидел неподвижно, кажется, начал даже задремывать, и вздрогнул, потому что в его голове прозвучал низкий голос:
«Смерть — это очень важно. Не всегда люди помнят прожитую жизнь воина, но про его достойную смерть рассказывают у ночных костров. И про недостойную тоже».
Он вспомнил о Пако. Низенький индеец, последний из истребленного племени, с непроизносимым именем, в вольном переводе означавшем Разговаривающий-С-Духами, и неведомыми путями сокращенного до «Пако», колдун и сын колдуна. Раб окончательно опустившегося испанского идальго. Пако был спасен Ибервилем со взятого на абордаж «испанца» год назад. Обнаружили индейца благодаря черезмерному любопытству, вернее, — жадности одного из людей Ибервиля: пленник был прикован в самой дальней каморке тонущего корабля и не издавал ни звука.
Пако понимал испанский, но его, в свой черед, понять было не просто даже Бладу, хотя со временем индеец стал говорить лучше и даже выучил несколько английских слов. Блад вспомнил свои беседы с Пако. Первое время странный индеец забавлял его. Узнав, что имеет честь общаться с колдуном да еще и своим коллегой-врачевателем, он начинал поддразнивать Разговаривающего–С–Духами. Как-то он спросил:
«Что же ты не вызвал гром и молнии на голову твоего хозяина?»
«Пако может говорить с Айа-Духами ушедших. Может попросить Ка-Дух, что вышел из тела, но еще не вступил в Верхний мир, вернуться, если очень нужно... Отогнать или приманить зверя. У всего есть Ка, но когда мой прежний хозяин и его воины напали на нашу деревню, Пако решил, что это демоны. У них не было Ка. Позже Пако понял, что ошибается, у большинства белых людей есть Ка. Но он спит..»
«Ты можешь убить человека?»
Индеец недовольно отвернулся и буркнул:
«Пако может попросить Ка уйти. Пако не нравится делать это.»
«А у меня есть Ка?» — усмехнулся Блад.
«Есть».
Тут уж Бладу стало вдвойне любопытно:
«Разбудишь?»
«Зачем тебе?»
«Проверю, настоящий ли ты колдун».
Пако пристально посмотрел на него, и от взгляда непроницаемых черных глаз Бладу стало не по себе. Ему показалось, что чья-то рука слегка сжала его сердце, сильнее, еще сильнее, и он замер, не в силах отвести глаз от лица индейца. Затем рука исчезла, но по телу прокатился огненный ком, чтобы взорваться в голове мгновенной болью. Губы колдуна скривились в подобии улыбки:
«Проверил? Теперь берегись, твой Ка стал видимым для наших демонов».
Блад перевел дух:
«Дьявольщина какая-то».
Но с тех пор стал гораздо серьезнее относится к маленькому индейцу. Он испытывал профессиональное любопытство и позволил Пако натаскать в каморку на «Арабелле» разнообразные местные растения, из которых тот готовил снадобья, применяемые индейцами. Снадобья оказались весьма действенными, но мало кто из бесстрашных пиратов отважился прибегать к нем. Некоторые втихомолку скрещивали пальцы от сглаза, едва завидев невысокую плотную фигуру колдуна.
В другой раз, вспомнив истории про северных индейцев, Блад спросил:
«Я слышал, на севере живут другие народы, немного похожие на вас. Когда они попадают в плен, в ответ на пытки врагов они улыбаются, и считается делом чести не выдать своих страданий. Ваши воины могут так же?»
«Могут, только это нельзя делать часто или долго. На войне или перед лицом врагов».
«Почему?»
«Тело, — индеец похлопал себя по животу, — не делается крепче. Можно отогнать боль, но потом она вернется. И выпьет твою жизнь».
«И ты знаешь, как отогнать боль?»
Индеец молча кивнул, явно не желая продолжать разговор.
«Послушай, — сказал Блад, — у меня много врагов».
Он напустил на себя мрачный вид, и продолжил, надеясь, что нашел вескую для Пако причину:
«Если меня возьмут в плен, я хочу показать им пример достойной смерти».
Тот покосился на него:
«Ты стар, наши юноши начинают постигать это умение, как только войдут в возраст воинов».
Блад усмехнулся:
«Я быстро учусь».
«Хорошо, — ответил индеец. — Ты был добр к Пако, последнему из своего народа. Пако не знает, как делают другие, но в его народе было два пути. Один простой: надо увидеть боль и убрать ее из своего тела. Подходит для малой боли. Другой сложный и опасный: твоему Ка надо позволить выйти, но держать его все время рядом, иначе Ка превратится в Айа. На втором пути тебе будет все равно, что с тобой делают. Беда только в том, что потом Ка некуда возвращаться. Попробую научить тебя хотя бы первому пути».
Блад отчасти для развлечения приступил к занятиям с колдуном, но постепенно втянулся всерьез. Тот учил его сосредотачиваться, глядя на воду или огонь, и очищать разум от суетных мыслей; особое внимание уделялось правильному дыханию. Постепенно задания усложнялись, и колдун довольно хмыкал, следя за успехами Блада.
