Затем мы миновали деревеньку Скилиф, после чего наш экипаж покатил вдоль неспокойного моря, раскинувшегося далеко внизу, под скалами, и даже через поскрипывание колес и топот лошадиных копыт я слышала, как ревели волны, обрушиваясь на серые камни пляжа Эммерам.
Первые несколько лет после своего попадания в этот мир я частенько приходила именно в это место. Спускалась по узкой тропинке к пляжу, после чего садилась на один из валунов, в незапамятные времена выброшенных из моря, и смотрела вдаль.
Ждала – быть может, появится какая-то зацепка, которая поможет мне вернуться домой или же понять, что нужно для это сделать. Потому что здесь меня и нашли – на том самом пляже пять лет назад.
Но море было молчаливо, и зацепка так и не появилась – я до сих пор ни на шаг не приблизилась к разгадке.
Тут Элиша выловила из саквояжа свое вязание, а заодно протянула мне книгу по магии. Знала, чем меня занять. Но мне не хотелось читать – вместо этого я продолжала смотреть в окно, размышляя все о том же.
Думала, где еще искать ответы, если я пересмотрела все книги по магии, которые смогла раздобыть в Торки и окрестностях – признаюсь, этих книг было не слишком-то много, – и задала осторожные вопросы своим наставникам.
Никто и ничего не знал.
Вздохнула. Кроша, до этого свернувшаяся рядом со мной на лавке, незаметно умудрилась пристроить голову мне на колени. Я погладила ее по шипастой спине, затем еще немного посмотрела на море, после чего уставилась в другое окно на обтесанные, уложенные полукругом каменные глыбы, стоявшие по ту сторону дороги.
В моем мире такие назвали бы мегалитами. В этом их считали алтарями давно исчезнувшего народа.
Алгуны заселили этот остров задолго до прихода элирийцев, но их цивилизация пала под ударами магии и закованной в латы кавалерии пришельцев с материка, которых привел за собой Вильгельм-Завоеватель.
В конце концов, пять сотен лет назад алгуны были вытеснены в Лоншир, где все для них и закончилось. Именно здесь погибли последние их защитники, после чего были уничтожены остававшиеся на территории острова города и деревни – словно элирийцы старались вычеркнуть из своей истории сам факт существования этого народа.
От алгунов остались разве что заросшие мхом, огромные, грубо обтесанные камни, на которых едва угадывались причудливые рисунки древней письменности.
Естественно, ее так никто и не удосужился расшифровать.
Правда, подобные мегалиты, по словам моих наставников, встречались исключительно в Лоншире, потому что мы – провинция, и до нас никому нет дела. В остальных частях Элирии они давно уже были стерты с лица земли.
У подножия одного из камней я заметила ярко-желтое пятно – похоже, кто-то из местных принес букетик осенних цветов. В Лоншире почему-то верили в то, что мегалиты обладали целительскими свойствами.
Что же касалось меня, признаюсь, я не знала, что мне об этом думать. Кроме одного: эта земля хранила слишком много тайн.
Тут Элиша, перебиравшая спицами петли, негромко запела. У нее был красивый грудной голос – она частенько радовала нас в «Зеленом Доле», где из развлечений были разве что книги по магии и естествознанию, долгие беседы у камина или же разложенный вечерний пасьянс.
Песню я тоже знала, Элиша меня научила. В ней говорилось о северном ветре, колышущем колосья с трудом отбитого у непогоды урожая, и о несчастной любви простого косаря и девушки из богатой семьи. На это Кроша зевнула, окончательно перебравшись ко мне на колени, а я снова уставилась в окно.
Ехать нам было еще целую вечность.
Неожиданно в темных облаках показалась ярко-голубая прореха. Не прошло и пяти минут, как дождь прекратился, а в небе засверкало осеннее, но все еще теплое солнце. Мы как раз проезжали мимо дома преподобного Паввитса, который в своей церкви в Торки читал такие проповеди, что даже я, дитя другого мира, иногда приезжала его послушать.
Оказалось, преподобный в черной сутане и смешной шапке с загнутыми полями тоже появился на дороге, чтобы меня благословить. Сложил руки в привычном жесте божественного Треугольника, а я помахала ему в ответ.
Затем вновь взглянула на распогодившееся небо, внезапно подумав, что все будет хорошо. Хотя бы потому, что я собиралась приложить к этому максимум усилий.
Каким образом я очутилась в другом мире?
За пять лет в Лоншире я так и не нашла ответа на этот вопрос, и порой мне начинал казаться в этом высший промысел или даже божественное провидение – то самое, о котором любил толковать в своих проповедях преподобный Паввитс.
Потому что до тринадцати лет меня звали Аней Волковой, и я была обычной петербургской школьницей, которую растил отец.
Как мог, так и растил.
Мама умерла, когда мне было пять, а отец не умел сидеть на одном месте, поэтому таскал меня везде за собой. Когда я подросла, мне начало казаться, что таким образом он пытался заглушить боль от разбитого сердца и потерянной любви.
Мы поднимались с ним в горы, ныряли с аквалангами, пытаясь добраться до затонувших кораблей, побывали во множестве экзотических стран. Он научил меня скользить на сноуборде по целине, а потом внезапно увлекся парусным спортом.
Да так серьезно, что вплоть до международных регат.
Меня тоже частенько брал с собой, и я знала как облупленную шестиместную яхту, купленную вскладчину с командой и на деньги спонсоров – папа всегда умел находить нужные связи.
В тот июльский теплый день не было никакой регаты – обычный тренировочный пробег. Мы шли вдоль берега, возвращаясь в Петербург. Знали, что будет ветрено и нас немного покачает, но вместо этого попали в настоящий шторм.
Такой сильный, что даже папа не ожидал.
Уйти от бури на механическом ходу не получилось. Нас болтало так, что оставаться внизу, в каюте, оказалось невыносимо. Паруса давно уже были убраны, и мы лежали на палубе в спасательных жилетах, а отец стоял у руля. Каждая волна побрасывала яхту вверх, а потом, казалось, мы вместе с ней падали с небес на землю.
Ревел ветер, рыдали волны, пока одна из них не накрыла целиком.
Она была такой сильной, что перевернула яхту. Я оказалась в море, барахтающаяся, не понимающая, где небо, а где вода…
Вернее, повсюду была только вода.
Потом я начала тонуть, и на мне почему-то не оказалось спасательного жилета. Вместо этого было длинное платье – оно-то откуда взялось?! – которое тянуло меня ко дну. Но я сопротивлялась изо всех сил. Не понимала, куда мне плыть, давно уже не могла сделать вздоха, а легкие разрывались от нехватки воздуха.
Неожиданно для самой себя я выплыла на поверхность, но перед этим мне показалось, словно чья-то невидимая, но могущественная рука вытолкнула меня наружу.
Море все еще волновалось, но волны больше не накрывали меня с головой. Нашей яхты нигде не было видно, как и остальных членов экипажа. Зато скалистый незнакомый берег оказался поблизости, и я, озираясь и пытаясь выглядеть своих, все же выплыла…
Ступила на камни, затем, обессиленная, упала на четвереньки.
Так и стояла, не понимая, почему на мне длинное серое платье, облепившее ноги, и почему я босиком. Где мои одежда и обувь?!
Сжав зубы, все же поднялась и заметалась вдоль берега, но, к своему отчаянию, так и не увидела ни яхты, ни кого-либо из своих.
А потом набежали люди. Принялись причитать, завернули меня в одеяла и попытались увести с пляжа. Они говорили на чужом для меня языке, но я отвечала им на таком же…
Сказала, что никуда не пойду, пока они не найдут моего отца. Хотя, признаюсь, я понятия не имела, что вообще происходит.
Эти самые люди были одеты в странные одежды, но и мое платье оказалось не менее вычурным. При этом они твердили о моем папе, которому пришла в голову глупая мысль отправиться в море на лодке в непогоду и взять с собой единственную дочь.
Только они почему-то называли его лордом Ратфортом, а меня Агатой.
Агатой Ратфорт.
Но мне было все равно – пусть зовут как хотят, лишь бы продолжали поиски и спасли нашу команду. Тоже пыталась помочь, но на пляже появился пожилой человек с усталыми глазами и небольшим саквояжем в руках. Заявил, что он местный маг, а заодно и лекарь и мне непременно нужно успокоиться.
Успокоил – заглянул мне в глаза, и я почему-то принялась засыпать на том самом берегу. Но перед этим услышала, что у бедной юной леди Ратфорт истерика и сильнейшее потрясение, поэтому она немного заговаривается.
Проснулась я через сутки в чужой кровати уже в «Зеленом Долу». Долго лежала, уставившись в выбеленный потолок незнакомой мне комнаты, размышляя о том, что со мной произошло. Пока не поняла, что, кажется, по воле судьбы я очутилась в чужом мире.
Именно тогда я решила больше не заговариваться.
Раз уж все почему-то считали меня другим человеком, то мне стоит им побыть до выяснения всех обстоятельств. Пока не найдут папу и ту самую Агату Ратфорт
Затем, отыскав в себе силы встать, добралась до небольшого трюмо, уставившись в зеркало, которое добавило мне размышлений.
Да, внешне я походила на себя прежнюю, но с правой руки куда-то пропал длинный белесый шрам – не повезло повстретиться с муреной в Красном Море. Лицо мое осунулось и похудело, рот явно стал больше, чем был прежде, скулы выделялись сильнее, а глаза изменили цвет с серого на синий.
Но в то же время это была я, Аня Волкова, хотя все в один голос признавали во мне юную леди Агату Ратфорт, очень скоро ставшую единственной наследницей «Зеленого Дола», обширных земельных владений в Лоншире и двух старых шахт.
Но я продолжала терпеливо ждать, когда все наконец-таки прояснится. Старательно играла чужую роль, в которую вжилась так быстро, словно родилась и выросла в этом доме и в этом самом месте. Верила в то, что однажды появятся мой отец и настоящая Агата Ратфорт.
Но их так и не нашли, поэтому через три месяца лорд Леонарт Ратфорт был официально признал умершим, а я вступила в права наследства. Понятия не имела, что со всем этим делать, но у Ратфортов оказались не только родня в Торки, городке по соседству, но и хорошие друзья, проживавшие в коттеджах неподалеку от «Зеленого Дола».
Сперва они немного мне помогали, а потом я научилась справляться со всем сама.
Нашла в погребе лабораторию лорда Ратфорта, а в ней яйцо с Крошей, обзаведясь верной телохранительницей, после чего незаметно для себя сжилась с мыслью, что назад мне уже не вернуться.
Наконец, полюбила Лоншир и его обитателей всем сердцем.
Занималась своими землями и имением, боролась с неурожаями и страшным их спутником голодом, лечила болезни, потому что у Агаты Ратфорт оказался сильный магический дар, который я старательно развивала.
К тому же у нее были те самые родственники – не только с маминой стороны, не дававшие мне вешать нос, – но еще и из высшего общества Элирии. Родня отца Агаты, которая ничего не хотела о ней слышать.
Жили они в столице и приходились ей… то есть уже мне – дядей Катбертом, тетей Доротеей и двумя кузинами Эммой и Дженни.
Их имена я узнала из писем, которые нашла в документах Леонарта Ратфорта. Мне было стыдно читать чужую корреспонденцию, но я все-таки это сделала. Решила, что нужно быть в курсе семейных дел.
Оказалось, последнее письмо из столицы датировалось тринадцатью годами ранее. Столичные Ратфорты скупо поздравляли отца с рождением дочери Агаты и сожалели о смерти его жены, которая так и не оправилась от родов.
В конце шла приписка, что он может и не надеяться на возвращение в Энден и семью. Женившись на простолюдинке из Лоншира, Леонарт Ратфорт был не только лишен наследства, но и утратил уважение высшего общества.
В письме ясно давали понять, что в Эндене его не ждали. Но, насколько мне было известно, назад Леонарт Ратфорт не рвался.
Вот и я не рвалась – забыла о своих столичных родственниках на целых пять лет.
Но пришлось вспомнить, когда мой поверенный вернулся из столицы со «сказочным» – в буквальном смысле этого слова – предложением Воллесов и письмом от дяди Катберта, извещавшего – подозреваю, под собственный зубовой скрежет, – что он готов принять дорогую племянницу и вывести ее в свет вместе с дочерями.
- И что же подвигло лорда Ратфорта на столь милосердное решение после долгих лет молчания? – помню, поинтересовалась я у мистера Андерсона. – Он благополучно не вспоминал обо мне все эти годы. Даже известие о гибели моего отца не вызвало у него интереса.
Потому что я отправляла письмо в столицу, решив, что они должны знать.
- Нисколько не сомневаюсь в том, что Банк Воллесов освежил Катберту Ратфорту память, – усмехнулся поверенный. – Видите ли, мисс Агата, ваш дядя тоже кредитуется в их банке, и я слышал, что сумма его займа очень велика. Поговаривают, он никогда не славился аккуратностью в платежах. Подозреваю, ему намекнули, что стоит принять свою племянницу и помочь отыскать ей мужа, а они закроют глаза на несвоевременные выплаты по закладным.
Кивнула – вполне логично!
К тому же, пусть я еще не дала свой ответ, получалось, Воллесы уже все решили не только за меня, но и за дядю.
И у меня не оставалось иного выхода, как только принять их предложение.
Ну что же, сказала я себе, ставя подпись на договоре, впереди меня ждут четыре месяца позора… Вернее, Брачного Сезона, в котором я, провинциалка из другого мира, несомненно стану посмешищем для столичной знати, а также мишенью для издевательств дядиной семьи.
Зато у меня появился реальный шанс сохранить наследство Ратфотов, и я решила, что уж как-нибудь переживу!
Столичный особняк Воллесов
Может, Исайя Воллес к шестидесяти с лишним годам и растерял большую часть волос на голове, взамен обзаведшись внушительным животом, одышкой и повышенным давлением, скакавшим, словно безумная жаба.
Но деловая хватка оставалась все той же.
Крепкой, как всегда.
Он не собирался ее терять, как и выпускать из рук то, что унаследовал от отца, после чего старательно преумножал почти всю свою жизнь.
…Воллесы поднялись стремительно. Прадед Исайи служил лакеем у одного из провинциальных лордишек, но сумел скопить денег и дать сыну столичное образование.
Дед Исайи выучился на писаря, после чего два десятилетия проработал в судебной коллегии, обзаведшись нужными связями. Пока однажды не ушел, чтобы открыть собственное дело. Начал с одной-единственной меняльной конторы возле Моста Влюбленных, но уже через десять лет передал сыну сеть ломбардов Воллесов, раскинувшихся по всей Элирии.
Покойный отец Исайи тоже обладал не меньшим деловым чутьем. При нем Воллесы разбогатели до такой степени, что, продав свои ломбарды, стали именоваться банком.
Исайя, довольно рано унаследовавший семейное дело, последние сорок лет неустанно трудился над тем, чтобы его расширить и преумножить. Боги были к нему благосклонны – дела шли в гору, а удачно вложенные деньги приносили Банку Воллесов солидную прибыль.
Именно ее – огромную и процветающую банковскую компанию – Исайя однажды собирался передать своему сыну. Но пока еще не решил, какому именно – либо старшему, безнадежному гуляке и повесе, которого он уже отчаялся наставить на путь истинный, либо младшему, подававшему куда большие надежды.
Правда, у него еще был племянник, ставший ему надежной опорой во всех его начинаниях. Кажется, тот надеялся, что унаследует часть капиталов Воллесов, но у Исайи на него были совсем другие планы.
Первые несколько лет после своего попадания в этот мир я частенько приходила именно в это место. Спускалась по узкой тропинке к пляжу, после чего садилась на один из валунов, в незапамятные времена выброшенных из моря, и смотрела вдаль.
Ждала – быть может, появится какая-то зацепка, которая поможет мне вернуться домой или же понять, что нужно для это сделать. Потому что здесь меня и нашли – на том самом пляже пять лет назад.
Но море было молчаливо, и зацепка так и не появилась – я до сих пор ни на шаг не приблизилась к разгадке.
Тут Элиша выловила из саквояжа свое вязание, а заодно протянула мне книгу по магии. Знала, чем меня занять. Но мне не хотелось читать – вместо этого я продолжала смотреть в окно, размышляя все о том же.
Думала, где еще искать ответы, если я пересмотрела все книги по магии, которые смогла раздобыть в Торки и окрестностях – признаюсь, этих книг было не слишком-то много, – и задала осторожные вопросы своим наставникам.
Никто и ничего не знал.
Вздохнула. Кроша, до этого свернувшаяся рядом со мной на лавке, незаметно умудрилась пристроить голову мне на колени. Я погладила ее по шипастой спине, затем еще немного посмотрела на море, после чего уставилась в другое окно на обтесанные, уложенные полукругом каменные глыбы, стоявшие по ту сторону дороги.
В моем мире такие назвали бы мегалитами. В этом их считали алтарями давно исчезнувшего народа.
Алгуны заселили этот остров задолго до прихода элирийцев, но их цивилизация пала под ударами магии и закованной в латы кавалерии пришельцев с материка, которых привел за собой Вильгельм-Завоеватель.
В конце концов, пять сотен лет назад алгуны были вытеснены в Лоншир, где все для них и закончилось. Именно здесь погибли последние их защитники, после чего были уничтожены остававшиеся на территории острова города и деревни – словно элирийцы старались вычеркнуть из своей истории сам факт существования этого народа.
От алгунов остались разве что заросшие мхом, огромные, грубо обтесанные камни, на которых едва угадывались причудливые рисунки древней письменности.
Естественно, ее так никто и не удосужился расшифровать.
Правда, подобные мегалиты, по словам моих наставников, встречались исключительно в Лоншире, потому что мы – провинция, и до нас никому нет дела. В остальных частях Элирии они давно уже были стерты с лица земли.
У подножия одного из камней я заметила ярко-желтое пятно – похоже, кто-то из местных принес букетик осенних цветов. В Лоншире почему-то верили в то, что мегалиты обладали целительскими свойствами.
Что же касалось меня, признаюсь, я не знала, что мне об этом думать. Кроме одного: эта земля хранила слишком много тайн.
Тут Элиша, перебиравшая спицами петли, негромко запела. У нее был красивый грудной голос – она частенько радовала нас в «Зеленом Доле», где из развлечений были разве что книги по магии и естествознанию, долгие беседы у камина или же разложенный вечерний пасьянс.
Песню я тоже знала, Элиша меня научила. В ней говорилось о северном ветре, колышущем колосья с трудом отбитого у непогоды урожая, и о несчастной любви простого косаря и девушки из богатой семьи. На это Кроша зевнула, окончательно перебравшись ко мне на колени, а я снова уставилась в окно.
Ехать нам было еще целую вечность.
Неожиданно в темных облаках показалась ярко-голубая прореха. Не прошло и пяти минут, как дождь прекратился, а в небе засверкало осеннее, но все еще теплое солнце. Мы как раз проезжали мимо дома преподобного Паввитса, который в своей церкви в Торки читал такие проповеди, что даже я, дитя другого мира, иногда приезжала его послушать.
Оказалось, преподобный в черной сутане и смешной шапке с загнутыми полями тоже появился на дороге, чтобы меня благословить. Сложил руки в привычном жесте божественного Треугольника, а я помахала ему в ответ.
Затем вновь взглянула на распогодившееся небо, внезапно подумав, что все будет хорошо. Хотя бы потому, что я собиралась приложить к этому максимум усилий.
***
Каким образом я очутилась в другом мире?
За пять лет в Лоншире я так и не нашла ответа на этот вопрос, и порой мне начинал казаться в этом высший промысел или даже божественное провидение – то самое, о котором любил толковать в своих проповедях преподобный Паввитс.
Потому что до тринадцати лет меня звали Аней Волковой, и я была обычной петербургской школьницей, которую растил отец.
Как мог, так и растил.
Мама умерла, когда мне было пять, а отец не умел сидеть на одном месте, поэтому таскал меня везде за собой. Когда я подросла, мне начало казаться, что таким образом он пытался заглушить боль от разбитого сердца и потерянной любви.
Мы поднимались с ним в горы, ныряли с аквалангами, пытаясь добраться до затонувших кораблей, побывали во множестве экзотических стран. Он научил меня скользить на сноуборде по целине, а потом внезапно увлекся парусным спортом.
Да так серьезно, что вплоть до международных регат.
Меня тоже частенько брал с собой, и я знала как облупленную шестиместную яхту, купленную вскладчину с командой и на деньги спонсоров – папа всегда умел находить нужные связи.
В тот июльский теплый день не было никакой регаты – обычный тренировочный пробег. Мы шли вдоль берега, возвращаясь в Петербург. Знали, что будет ветрено и нас немного покачает, но вместо этого попали в настоящий шторм.
Такой сильный, что даже папа не ожидал.
Уйти от бури на механическом ходу не получилось. Нас болтало так, что оставаться внизу, в каюте, оказалось невыносимо. Паруса давно уже были убраны, и мы лежали на палубе в спасательных жилетах, а отец стоял у руля. Каждая волна побрасывала яхту вверх, а потом, казалось, мы вместе с ней падали с небес на землю.
Ревел ветер, рыдали волны, пока одна из них не накрыла целиком.
Она была такой сильной, что перевернула яхту. Я оказалась в море, барахтающаяся, не понимающая, где небо, а где вода…
Вернее, повсюду была только вода.
Потом я начала тонуть, и на мне почему-то не оказалось спасательного жилета. Вместо этого было длинное платье – оно-то откуда взялось?! – которое тянуло меня ко дну. Но я сопротивлялась изо всех сил. Не понимала, куда мне плыть, давно уже не могла сделать вздоха, а легкие разрывались от нехватки воздуха.
Неожиданно для самой себя я выплыла на поверхность, но перед этим мне показалось, словно чья-то невидимая, но могущественная рука вытолкнула меня наружу.
Море все еще волновалось, но волны больше не накрывали меня с головой. Нашей яхты нигде не было видно, как и остальных членов экипажа. Зато скалистый незнакомый берег оказался поблизости, и я, озираясь и пытаясь выглядеть своих, все же выплыла…
Ступила на камни, затем, обессиленная, упала на четвереньки.
Так и стояла, не понимая, почему на мне длинное серое платье, облепившее ноги, и почему я босиком. Где мои одежда и обувь?!
Сжав зубы, все же поднялась и заметалась вдоль берега, но, к своему отчаянию, так и не увидела ни яхты, ни кого-либо из своих.
А потом набежали люди. Принялись причитать, завернули меня в одеяла и попытались увести с пляжа. Они говорили на чужом для меня языке, но я отвечала им на таком же…
Сказала, что никуда не пойду, пока они не найдут моего отца. Хотя, признаюсь, я понятия не имела, что вообще происходит.
Эти самые люди были одеты в странные одежды, но и мое платье оказалось не менее вычурным. При этом они твердили о моем папе, которому пришла в голову глупая мысль отправиться в море на лодке в непогоду и взять с собой единственную дочь.
Только они почему-то называли его лордом Ратфортом, а меня Агатой.
Агатой Ратфорт.
Но мне было все равно – пусть зовут как хотят, лишь бы продолжали поиски и спасли нашу команду. Тоже пыталась помочь, но на пляже появился пожилой человек с усталыми глазами и небольшим саквояжем в руках. Заявил, что он местный маг, а заодно и лекарь и мне непременно нужно успокоиться.
Успокоил – заглянул мне в глаза, и я почему-то принялась засыпать на том самом берегу. Но перед этим услышала, что у бедной юной леди Ратфорт истерика и сильнейшее потрясение, поэтому она немного заговаривается.
Проснулась я через сутки в чужой кровати уже в «Зеленом Долу». Долго лежала, уставившись в выбеленный потолок незнакомой мне комнаты, размышляя о том, что со мной произошло. Пока не поняла, что, кажется, по воле судьбы я очутилась в чужом мире.
Именно тогда я решила больше не заговариваться.
Раз уж все почему-то считали меня другим человеком, то мне стоит им побыть до выяснения всех обстоятельств. Пока не найдут папу и ту самую Агату Ратфорт
Затем, отыскав в себе силы встать, добралась до небольшого трюмо, уставившись в зеркало, которое добавило мне размышлений.
Да, внешне я походила на себя прежнюю, но с правой руки куда-то пропал длинный белесый шрам – не повезло повстретиться с муреной в Красном Море. Лицо мое осунулось и похудело, рот явно стал больше, чем был прежде, скулы выделялись сильнее, а глаза изменили цвет с серого на синий.
Но в то же время это была я, Аня Волкова, хотя все в один голос признавали во мне юную леди Агату Ратфорт, очень скоро ставшую единственной наследницей «Зеленого Дола», обширных земельных владений в Лоншире и двух старых шахт.
Но я продолжала терпеливо ждать, когда все наконец-таки прояснится. Старательно играла чужую роль, в которую вжилась так быстро, словно родилась и выросла в этом доме и в этом самом месте. Верила в то, что однажды появятся мой отец и настоящая Агата Ратфорт.
Но их так и не нашли, поэтому через три месяца лорд Леонарт Ратфорт был официально признал умершим, а я вступила в права наследства. Понятия не имела, что со всем этим делать, но у Ратфортов оказались не только родня в Торки, городке по соседству, но и хорошие друзья, проживавшие в коттеджах неподалеку от «Зеленого Дола».
Сперва они немного мне помогали, а потом я научилась справляться со всем сама.
Нашла в погребе лабораторию лорда Ратфорта, а в ней яйцо с Крошей, обзаведясь верной телохранительницей, после чего незаметно для себя сжилась с мыслью, что назад мне уже не вернуться.
Наконец, полюбила Лоншир и его обитателей всем сердцем.
Занималась своими землями и имением, боролась с неурожаями и страшным их спутником голодом, лечила болезни, потому что у Агаты Ратфорт оказался сильный магический дар, который я старательно развивала.
К тому же у нее были те самые родственники – не только с маминой стороны, не дававшие мне вешать нос, – но еще и из высшего общества Элирии. Родня отца Агаты, которая ничего не хотела о ней слышать.
Жили они в столице и приходились ей… то есть уже мне – дядей Катбертом, тетей Доротеей и двумя кузинами Эммой и Дженни.
Их имена я узнала из писем, которые нашла в документах Леонарта Ратфорта. Мне было стыдно читать чужую корреспонденцию, но я все-таки это сделала. Решила, что нужно быть в курсе семейных дел.
Оказалось, последнее письмо из столицы датировалось тринадцатью годами ранее. Столичные Ратфорты скупо поздравляли отца с рождением дочери Агаты и сожалели о смерти его жены, которая так и не оправилась от родов.
В конце шла приписка, что он может и не надеяться на возвращение в Энден и семью. Женившись на простолюдинке из Лоншира, Леонарт Ратфорт был не только лишен наследства, но и утратил уважение высшего общества.
В письме ясно давали понять, что в Эндене его не ждали. Но, насколько мне было известно, назад Леонарт Ратфорт не рвался.
Вот и я не рвалась – забыла о своих столичных родственниках на целых пять лет.
Но пришлось вспомнить, когда мой поверенный вернулся из столицы со «сказочным» – в буквальном смысле этого слова – предложением Воллесов и письмом от дяди Катберта, извещавшего – подозреваю, под собственный зубовой скрежет, – что он готов принять дорогую племянницу и вывести ее в свет вместе с дочерями.
- И что же подвигло лорда Ратфорта на столь милосердное решение после долгих лет молчания? – помню, поинтересовалась я у мистера Андерсона. – Он благополучно не вспоминал обо мне все эти годы. Даже известие о гибели моего отца не вызвало у него интереса.
Потому что я отправляла письмо в столицу, решив, что они должны знать.
- Нисколько не сомневаюсь в том, что Банк Воллесов освежил Катберту Ратфорту память, – усмехнулся поверенный. – Видите ли, мисс Агата, ваш дядя тоже кредитуется в их банке, и я слышал, что сумма его займа очень велика. Поговаривают, он никогда не славился аккуратностью в платежах. Подозреваю, ему намекнули, что стоит принять свою племянницу и помочь отыскать ей мужа, а они закроют глаза на несвоевременные выплаты по закладным.
Кивнула – вполне логично!
К тому же, пусть я еще не дала свой ответ, получалось, Воллесы уже все решили не только за меня, но и за дядю.
И у меня не оставалось иного выхода, как только принять их предложение.
Ну что же, сказала я себе, ставя подпись на договоре, впереди меня ждут четыре месяца позора… Вернее, Брачного Сезона, в котором я, провинциалка из другого мира, несомненно стану посмешищем для столичной знати, а также мишенью для издевательств дядиной семьи.
Зато у меня появился реальный шанс сохранить наследство Ратфотов, и я решила, что уж как-нибудь переживу!
Столичный особняк Воллесов
Может, Исайя Воллес к шестидесяти с лишним годам и растерял большую часть волос на голове, взамен обзаведшись внушительным животом, одышкой и повышенным давлением, скакавшим, словно безумная жаба.
Но деловая хватка оставалась все той же.
Крепкой, как всегда.
Он не собирался ее терять, как и выпускать из рук то, что унаследовал от отца, после чего старательно преумножал почти всю свою жизнь.
…Воллесы поднялись стремительно. Прадед Исайи служил лакеем у одного из провинциальных лордишек, но сумел скопить денег и дать сыну столичное образование.
Дед Исайи выучился на писаря, после чего два десятилетия проработал в судебной коллегии, обзаведшись нужными связями. Пока однажды не ушел, чтобы открыть собственное дело. Начал с одной-единственной меняльной конторы возле Моста Влюбленных, но уже через десять лет передал сыну сеть ломбардов Воллесов, раскинувшихся по всей Элирии.
Покойный отец Исайи тоже обладал не меньшим деловым чутьем. При нем Воллесы разбогатели до такой степени, что, продав свои ломбарды, стали именоваться банком.
Исайя, довольно рано унаследовавший семейное дело, последние сорок лет неустанно трудился над тем, чтобы его расширить и преумножить. Боги были к нему благосклонны – дела шли в гору, а удачно вложенные деньги приносили Банку Воллесов солидную прибыль.
Именно ее – огромную и процветающую банковскую компанию – Исайя однажды собирался передать своему сыну. Но пока еще не решил, какому именно – либо старшему, безнадежному гуляке и повесе, которого он уже отчаялся наставить на путь истинный, либо младшему, подававшему куда большие надежды.
Правда, у него еще был племянник, ставший ему надежной опорой во всех его начинаниях. Кажется, тот надеялся, что унаследует часть капиталов Воллесов, но у Исайи на него были совсем другие планы.
