Глава 1
Порой, желая сохранить любимое на годы, мы убиваем его. Фиалку с тайного свидания засушиваем среди страниц пыльного тома. На первую улыбку малыша смотрим через объектив видеокамеры. Сжигаем холодную мать, чтобы, закрыв глаза, почувствовать на щеке тепло её поцелуя.
Осьминог был роскошен: когда стоит на дне — с человека ростом, присоски в основании рук, словно пиалы. Атласная кожа играет алым и чёрным не хуже плаща Отелло. Гоняя воду, вытянутая голова надувает сердитые щёчки, под ней округляется щель — край мантии. Каждый глаз смотрит в свою сторону, как у хамелеона, и похож на золотистую жемчужину с кулак, которую рассекает горизонтальная полоска-зрачок.
Если крупнейшие в мире океанариумы — Сингапура и Джорджии — устроят аукцион, сражаясь за такого питомца, таблички развернутся по метру, чтобы вместить нули. И дело тут вовсе не в размере экземпляра, а в его мозге.
Посреди аквариума ярилось, закручивая кончики рук, моё личное сокровище.
— Как долго тебя не было! — прощёлкал осьминог, припав к стенке.
Кружочки присосок нарисовали на стекле лилию с восемью лепестками. В её сердцевине скрыт клюв, но не опасный — этот вид не вырабатывает яд.
Лишь бы не заметил, что я собралась делать.
Я откинула лючок на крышке аквариума, сунула левую руку внутрь. Присоски тут же припали к пальцам, легонько целуя, пробуя. На каждой присосочке столько же вкусовых рецепторов, как на кончике языка у человека; получается, у осьминога тысяча шестьсот маленьких любопытных язычков.
В правой руке у меня спрятана пробирка. Пока он отвлёкся, добавила в воду три капли.
— Так хочется есть, — смущённо пожаловался осьминог. — Ты ничего не принесла мне?
— Ещё не поймали, — соврала я.
Присоски щекотали, передавая мою ладонь по цепочке к скрытому под головой клюву. Он прощёлкал:
— Прошу, отпусти, сам половлю. Почему ты заперла меня здесь?
— Пока сиди. — Я нервно улыбнулась, стараясь не вспоминать вчерашний кошмар.
Вспоминать нельзя, ведь собеседник чувствует эмоции по вкусу.
Ладонь затащили к центру «лилии». Кривой клюв, как у попугая, нежно прикусил мой большой палец. Играясь, словно котёнок, осьминог начал спускаться к запястью, легонько сжимая кожу: и приятно, и страшно.
Я влила ещё пару капель.
— Что это?! — Он бросил мою руку, отпрянул.
У дальней стенки аквариума громоздился «замок» — сооружение из камешков, старых башмаков, лейки от душа и конического ведёрка с противопожарного щита. Осьминог просочился в щель между предметами, выставил две руки наружу. Прощёлкал подозрительно:
— Откуда противный сладковатый запах? Внутри нет, наверху — сильный.
— Внешние фильтры забились, — сказала я как можно убедительней.
Пока он поправлял своё строение, проверила, все ли трубы, ведущие в аквариум, заглушены.
И твёрдой рукой смахнула слёзы.
***
За 12 дней до этого
Существо сидело на отвесной скале и притворялось выступом: в точности повторяло её трещинки, пятна лишайника. Рина толкнулась ластами, тихонько подплыла ближе. Плавно, очень плавно занесла сачок.
В последнюю секунду «выступ» прянул влево; на том месте, где он сидел, застыла чёрная клякса. Но нет, не проведёшь! Сачок уже летел навстречу беглецу.
Попался!
Рина сунула пальцы в сетку, схватила мягкий комочек — за голову, обязательно за голову, щупальца он может откинуть — и аккуратно выпростала, стараясь не повредить кожу. Она тонкая, как у человека на внутренней стороне губ, и такая же чувствительная.
Осьминожек, размером с голубя, обхватил руку дайвера, клюв работал изо всех сил. Нет, малыш, тебе не прокусить кевларовый налокотник, сухой гидрокостюм плюс три слоя термобелья. Телескопический глаз смотрел с отчаянием смертника: поймали, вот-вот начнут рвать на куски и лакомиться диетическим мясом.
Серый, в чёрных точках. Октопус вульгарис, осьминог обыкновенный; такого бы красавца да заспиртовать. Но в коллекции уже был экземпляр побольше, а сейчас время лезть в пещеру. Её обнаружили в прошлое погружение, ходы тянулись далеко в глубь горы, сведений же о них не нашлось никаких и нигде.
Таскать за собой садок с добычей не хотелось. Рина разжала пальцы, тряхнула кистью. Осьминожка отлепился и, не веря своему счастью, завис в воде. Через полминуты дал струю из сифона, полетел прочь, словно реактивный самолёт. Он закидывал щупальца к самой голове, толкался ими, чуть ли не пел.
Петь осьминоги не умеют, вообще звуков не издают, но слышат. У них под кожей есть органы, которые воспринимают вибрацию — статоцисты, мешочки, покрытые изнутри чувствительными волосками. И зачем слух, если ты немой?
Хонер, напарник, уже спустился к заветной пещере и тыкал с трагическим видом в наручные часы: план погружения — это святое. Нарушь его, и останешься в Бездне навсегда.
Рина глянула на свои наручные часы-компьютер, царь и бог подводника. Он говорит, когда подниматься и когда стоять. Решает, сколько тебе осталось наслаждаться голубым молчаливым простором вокруг.
Глубина: семьдесят пять метров.
Газовая смесь для дыхания: донный тримикс.
Начало всплытия: через час пятьдесят минут.
Чертовски мало времени! Особенно для обследования незнакомой пещеры. В заливе Аляска вообще плоховато с техническими погружениями, а глубоководный каньон здесь совсем не изучен. Шириной в полмили, длиной до пяти, с двух сторон он перегорожен естественными стенами. Между ними всё густо заросло разлапистой ламинарией.
Кто может водиться тут? Чутьё подсказывало: в ближайший час коллекция беспозвоночных пополнится уникальным экземпляром, а то и несколькими. Что, если Рина откроет новый вид? Назовёт фамилией матери — Донская?
Хватит мечтать!
Догнав Хонера, Рина забила крюк с петлёй у входа в пещеру. Поплыла вглубь, разматывая катушку. Скрученная нейлоновая бечёвка — единственная надежда вернуться из тьмы. Заблудился в пещерах, пропустил время всплытия — считай, мертвец. Здесь уж никто не вытащит в случае чего: штатные спасатели с их устаревшим оборудованием не полезут на такую глубину, да ещё и под камни.
Свет фонаря выхватывал по бокам бугристые стены, сложенные из мощных плит. Верхние наплывали на нижние, получалась многослойная юбка с рядами оборок. Полы устилал осадок, словно снег, по которому никто не ходил годами.
Нет, не годами: веками. Тысячелетиями.
Узкий коридор вывел в зал, его противоположную стену невозможно было рассмотреть. Ну и пещерка!
Рина переключила налобный фонарь на дальний свет и успела заметить, как на полу между гигантских валунов что-то прошмыгнуло. Кто там?
Она выставила раскрытую ладонь, потыкала ею вниз — сигнал Хонеру «погоди, спущусь» — и устремилась к далёкому полу.
Что-то опять мелькнуло, взметая столбы осадка, причём оно не плавало, а перебегало по дну. Краб?
Хонер показал «ок» и отплыл к дальней стене. В голубом ореоле от фонаря, с облаками пузырей над головой, увешанный баллонами, в круглом шлеме — чем не глубинное чудище? Или новогодняя ёлка, если смотреть на блестящие карабины, прицепленные буйки и катушки.
Где же этот краб? Заметив справа очередной столб, Рина толкнулась ластами, черпанула сачком — однако тот оказался пуст. Подняла голову, отыскивая Хонера…
Куда он подевался?!
Только её фонарь резал тьму. Напарник заплыл в боковой коридор? Без «путеводной нити»? Нет, ни в жизнь он так не сделает. Беспечный подводник — мёртвый подводник, а Хонер всё-таки профессионал.
Она жала и жала на кнопку браслета для подачи сигнала, однако ответной вибрации не ощущалось. Почему не реагирует? Без сознания?
Что делать? Тут не крикнешь, не порасспрашиваешь прохожих: «Вы не видели парня в синих ластах?» Возможно, фонарь погас, а запасной не работает. Нельзя метаться, надо плавно двигаться по залу, пока напарник сам не объявится.
Рина поплыла вверх, к входу, откуда тянулась бечева. Казалось, туннель стал yже и бугров по стенам прибавилось. Конечно, на глубине восприятие частенько подводит. Если дышать обычным воздухом, в котором полно азота, можно словить «азоточку» — газовое опьянение. Но сейчас в лёгкие поступает особая смесь на основе гелия, тримикс, и наркоза не должно быть.
Один из бугров сдвинулся? Или опять обман зрения? Рина протянула руку, чтобы пощупать его…
Кругом поднялись чёрные клубы: чернила?! Подалась назад — и тут они! Срочно, срочно выплыть из зоны загрязнения.
Но покинуть её не получалось. Рина гребла изо всех сил, а непроглядная туча не кончалась, она словно заполнила весь зал!
Только не паниковать. Не хватало зацепиться шлангом о стену. Потребление смеси наверняка больше расчётного — вон как сердце колотится. Надо повисеть на месте, пока муть не рассеется.
В бок ощутимо ткнули острым, толкнули ногу. Кто может атаковать здесь? Крупные рыбы не переносят чернил. Уж не Хонер ли нашёлся?
При следующем толчке в плечо Рина схватила нападавшего: нечто длинное, упругое, оканчивается выпуклым ромбом с широкими плавниками. Скат? С чего ему жалить громадину-дайвера?
Сердце прыгало, словно мячик для пинг-понга. Нельзя дышать так часто: если переберёшь тримикса, и судороги схватишь, и замёрзнешь, не говоря уже о том, что смесь закончится быстрее плана. Рина попыталась успокоиться.
Однако тычки продолжались. Кто-то схватил сзади за баллоны и рванул, потом начали дёргать шланги, карабины.
Чёрт, что это?! Одна протечка — и всё, прощай, мама!
Рина замахала руками, отгоняя нападающих, перекувыркнулась. Щёлкнул клапан шлема — выдрали регулятор!
Запасной баллон, почему автоматика не подключает? Его тоже нет?!
Сбоку сильно стукнули по шлему, и Рина потеряла сознание.
Глава 2
Пришла в себя, лёжа на дне. Судя по пустоте за спиной и по бокам, жилет-компенсатор исчез вместе со снаряжением.
Чем она дышит?! А, пони-баллон для аварийного всплытия, он же в кармане на бедре, трубка идёт под тканью.
Плохо. Но могло уже и всё кончиться.
Фонарь на шлеме не работал: разбит, как и камера. Однако сверху шёл слабый свет. Рина сняла лишние грузы с пояса, толкнулась ластами — хоть они на месте! — и поплыла туда.
Вынырнула! Невозможно, откуда здесь воздух?.. Под потолком крохотной пещерки скопилось немного газа. На стенах светились чёрточки с палец — что это?
Компьютер пропал, однако запасной, спрятанный под левой перчаткой, показывал глубину семьдесят девять метров. Рина ощупала шлем: вроде бы цел, клапана все рабочие, протечек нет. Отличная вещь: подвижно крепится к шее, позволяет поворачивать голову, встроена дыхательная маска, есть микрофон рации для связи с кораблём.
Когда отец спросил, что подарить на окончание универа — поездку в Париж или гидрокостюм, Рина выбрала второе, пропуск в Бездну. С тех пор прошло двадцать два года, сменилась куча комплектов, но для погружения в ледяные воды Аляски Рина купила сухой, с подогревом и автоматическим переключением смесей.
Он-то и спасает. Пока.
Компьютер показывал, что на всплытие нужно полтора часа, если делать декомпрессионные остановки. А если без них — кровь закипит, ткани тела вспенятся пористым шоколадом. В пони-баллоне транспортная смесь, нитрокс — азот плюс кислород. Хватит минут на пятнадцать при экономии. Выберись даже на свободную воду — не поднимешься.
Думать, думать. Соображать.
Пещера с комнатушку, совсем не тот зал, где потерялся Хонер. Что за бурление позади, у стены? Рина нырнула, отследила серебристые шарики до дна: спарка двух газовых баллонов. Её вентиль выбило, переливчатый столб из пузырей струился вверх.
Запорошенная илом куча под баллонами шевельнулась: человеческая фигура!
Рина бросилась к Хонеру, перевернула лицом вверх. Глаза закрыты, но дышит — автоматика сработала. Живой!
В его кармане пони-баллон был наполовину пуст, и стрелка манометра неуклонно ползла к нулю. Руки и ноги напарника слегка подёргивались: азотное опьянение, не перенёс перехода на нитрокс. Очень опасное состояние.
Соображать. Думать, думать.
Откуда взяться воздуху в пещере на глубине почти восемьдесят метров? Это может быть только донная смесь из их же баллонов. Там содержание азота меньше — если Хонер подышит ею, опьянение отпустит.
Рина освободила напарника от бесполезных баллонов и грузов, потащила наверх. Выставив по плечи из воды, отстегнула ему шлем с маской. Затем сняла свой и осторожно вдохнула: вроде бы нормально, перед глазами не плывёт.
Голова Хонера бессильно свесилась набок. Пружинки мокрых волос закрыли половину бледного лица, длинный нос заострился. Через пять минут напарник поморщился, чихнул и пробормотал по-французски:
— Мадам, томатный и курицу. И закройте иллюминатор, нереально слепит!
— Очнись, очнись! — трясла его Рина.
Серые глаза разлепились — мутные, сонные. В пещере пахло водорослями, затхлостью. На сколько двоим хватит здесь воздуха? На два часа? На три?
— Я летел над Амстердамом, прикинь? — сообщил Хонер по-английски. Он всегда говорил на старом сленге, от которого Рина долго отучала себя после университета. — Огни, небоскрёбы, все дела. Это мы где?
— На глубине, не поверишь, — съязвила она. — Баллонов нет, у меня и жилет со всеми вещами пропал, и буйки, и рация. Куда ты делся?! Почему на кнопочку сигнального браслета не нажал, чтобы завибрировало?
— Да я реально не успел. — Хонер пожал мускулистыми плечами. — Жижа чёрная кругом, потом вдарило что-то сзади, потом ещё. Сны чёткие, стюардесса наштукатуренная, у неё такие классные эти самые… И обломчик, ты меня трясёшь. Лучше б не будила. Куда плыть — крокодил знает, страхующей команды нет, спасатели не достанут. Мы с тобой конкретно вляпались. Капец. Всё из-за гадского Шулера.
Рина опустила глаза: на самом деле — из-за неё.
Шулер был руководителем департамента исследований общественной организации «Красная панда». Он позвонил в апреле, предлагая ни много ни мало — место научного руководителя экспедиции!
Звучало здорово. На самом деле магнат «Санрайз Петролеум» собирался установить вблизи берегов Аляски очередную нефтяную платформу. Для проекта провели исследование дна и заметили на глубине шестидесяти метров колоссального кальмара, который водится только в Антарктике, а здесь ещё не встречался.
«Красная панда» прицепилась к этому факту на общественных слушаниях и выбила себе контракт на исследования. Нефтяники согласились оплатить экспедицию, лишь бы им не добавляли проблем.
Как обычно, деньги ушли «на нужды организации». Разворовали. Но отчёт об исследованиях надо было представить, и вот Шулер звонит давней знакомой.
Средств он дал в обрез. Зато на балансе «Красной панды» значилась новая прогулочная яхточка. Там разместили оборудование для погружений, одну из кают переделали в лабораторию, и места для пассажиров почти не осталось: Рина — морской биолог, Хонер — гидролог, плюс экипаж. Должны были участвовать ещё два океанолога от Шулера, но заболели в последнюю неделю. В итоге — ни команды поддержки, ни страхующих.
И вот теперь некому нырять, некому искать пропавших дайверов. Не исчезни рация, сообщили бы хоть наверх, что живы…
Хонер бессильно лёг на спину, разглядывая покрытый иглами сталагмитов потолок. Рина решила:
— Бери мой пони-баллон, ищи выход. Приведёшь подмогу.
— Чего это — я? — возмутился гидролог. От гелия в воздухе голос его звучал высоко, как у Микки Мауса.
Впрочем, она пищала так же.
— Ты меньше весишь, меньше нужно смеси.