Зарубину очень хотелось разубедить Татьяну Федоровну в том, что она теперь ему не интересна как женщина. Ему очень хотелось успокоить её, потому что, возможно, по его вине она лишилась одной груди на почве расстройства из-за потери денег. Примерно, через месяц наступил тот день, когда он ночью решился вступить с женой в связь. Она поняла его позыв и расположилась на нём сверху. Зарубин опять почему-то закрыл глаза в тёмной комнате и на ощупь осторожно под ночной рубашкой жены накрыл ладонью единственную её грудь. Сергей Николаевич нежно ласкал сосок на груди жены и боялся хоть чуточку сместить руку в сторону отсутствующей груди. Эта первая связь супругов после страшной операции закончилась успешно для них, и они оба почувствовала это. От этого благополучного соития они оба испытали невероятное счастье - жена потому, что её полноценная жизнь продолжается, а муж оттого, что смог убедить жену в этом. В эту ночь они после получения удовольствия обнялись, всплакнули от охватившей их радости и счастливые заснули...
Татьяна Федоровна продолжала руководить строительной компанией, которая в сезон давала ей заработок от одного до двух миллионов рублей. Позже Татьяна Федоровна прежнюю квартиру отдала дочери и в течение пяти лет построила свой кирпичный загородный двухэтажный коттедж с бассейном, где Зарубин бесплатно, а точнее, за кусок хлеба и жилье проработал десять лет. Ежедневная уборка снега зимой, стрижка и полив газона летом каждую неделю, полив огорода и плодовых деревьев, а также все мужские работы, что требовал большой загородный дом, - все покорно делалось Сергеем Николаевичем. Но Зарубин видел, что жизнь с Татьяной Федоровной не только не приближала его к заветной цели - к покупке квартиры дочерям, но его даже боялись временно прописать в загородном доме, и ему подолгу приходилось жить без регистрации по месту проживания. Много раз Зарубин хотел было уйти от Татьяны Федоровны и уходил раза три в сердцах, но она всегда догоняла его на автомобиле и слёзно уговаривала вернуться, и он возвращался, но из-за того, что виноват перед ней. После таких ссор с побегами из деревни его временно регистрировали в коттедже и даже иногда постоянно, но ненадолго. Татьяна Федоровна не была твёрдо уверена в Зарубине, в его намерении до конца жизни остаться с ней при любых обстоятельствах, поэтому не решалась регистрировать его в своём доме постоянно, чтобы потом опять не ходить по судам, для выписки его из своего жилья, в случае развода. Зарубин понимал, что оставить Татьяну Федоровну одну в огромном доме в деревне, значит, подтолкнуть её к невыгодной продаже дома. Однако жалость к Татьяне Федоровне ничего Зарубину не давала. Его лишили возможности зарабатывать деньги на бирже, и он настоял, чтобы Татьяна Федоровна всё-таки выставила коттедж на продажу, ибо он когда-нибудь все равно сбежит из деревни.
В конце концов покупатель на загородный дом Татьяны Федоровны нашёлся, но дом был продан не за двадцать миллионов рублей, что первоначально надеялась получить Татьяна Федоровна, а только за тринадцать. Раздав накопившиеся долги за время строительства дома, у Татьяны Федоровны осталось десять миллионов рублей. К тому времени она сама уже втянулась в спекуляции на бирже, как наркоман привыкает к потреблению морфия.
Вместо того, чтобы купить квартиру, Татьяна Федоровна, как когда-то Зарубин в своей первой семье, арендовала квартиру для них, пока на нефтяных фьючерсах не спустила все десять миллионов рублей вырученных от продажи загородного коттеджа. Когда Зарубин об этом узнал, то его охватила паника. Несомненно, Татьяна Федоровна будет до последнего дня считать его виновным в потере на бирже больших денег, так как он показал, а значит, привил Татьяне Федоровне «заразу» биржевой игры, хотя Татьяна Федоровна из-за своей жадности, что свойственно почти всем новичкам, тайком от всех открывала огромные позиции и поэтому быстро потеряла все деньги. Плохое финансовое положение Татьяны Федоровны усугубляло ещё и то, что она больше не занималась строительными работами и давно закрыла свою фирму. После всего того, что случилось с деньгами Татьяны Федоровны, она ещё терпела Зарубина у себя дома и не выгоняла его на улицу. Зарубин не одну ночь думал о том, почему господь наказал эту несчастную женщину потерей такой большой суммы денег? Ладно он, человек грешный, потому что оставил первую семью без квартиры и трусливо сбежал, но за что пострадала Татьяна Федоровна, которая приняла его? Почему он приносит людям, с которыми он сталкивается в жизни, одни несчастья? Все эти вопросы вновь заставили Зарубина вспомнить о самоубийстве и о том, что в России среди мужчин самое большое количество самоубийств в мире.
Сергей Николаевич встал и пошёл к шифоньеру в своей комнате, где хотел взять маток шпагата, чтобы смастерить петлю. Отыскав шпагат и отрезав несколько кусков, у Зарубина получилась толстая верёвка, из которой он сделал удавку. Возвращаясь с петлёй на лоджию, Зарубин не хотел вешаться именно сейчас, а только хотел попробовать, как будет удавка держаться на никелированном крюке. Надев на шею петлю, Зарубин привязал длинный конец к крючку и для пробы встал на четвереньки, чтобы испытать удавку на прочность. Зарубин медленно сгибал руки в локтях, осторожно затягивая петлю на шее и когда почувствовал, что удавка уже туго затянулась вокруг горла, и врезалась в кожу, - остановился. Отжавшись на руках от пола и ослабив петлю на шее, Зарубин вдруг глянул в чистые окна лоджии. Яркое солнце, появившееся внезапно в разрыве сплошных серых туч на небе, ослепило его. Невольно Зарубин подумал, что это, возможно, какой-то знак для него...
Сергей Николаевич встал на ноги и отвязал верёвку от никелированного блестевшего на солнце крюка, затем медленно через затылок снял с шеи петлю, и опять уселся на маленький табурет на лоджии. Зарубин мысленно говорил себе, что он боится смерти и поэтому во всем готов видеть знак сохранить свою бесполезную жизнь. Весь день Сергей Николаевич пролежал в своей комнате на тахте, стараясь смотреть неотрывно в белый потолок. Вечером в новостях из кухонного телевизора Зарубин услышал, что в правительстве разрабатывается закон, который будет запрещать судебным приставам взыскивать долги с пенсий по старости, если размер пенсии должника меньше прожиточного минимума.
На следующий день Зарубин решил ехать в пенсионный фонд, чтобы подать заявление о получении пенсии не в Сбербанке, который может по требованию судебных приставов наложить арест на его пенсионную карту МИР, а на почте, что позволит, как наивно предположил Сергей Николаевич, сохранить пенсию в неприкосновенности. Сегодня Зарубина тревожили только практические дела и подробности этих дел, словно не было вчерашнего дня, когда он примерял удавку на шее, чтобы безболезненно распрощаться с неудавшейся и утомившей его жизнью. Самоубийство сегодня Зарубина не интересовало, раз он получил вчера, как он предположил, сигнал свыше продолжать жить. Когда будет принят закон о запрете взысканий с пенсий должников, о котором он услышал по телевизору в новостях, никто не знал, а кредиторы могут до этого времени обратиться в суд, и его положение станет сложным. Разумно рассуждая, Зарубин надеялся, что микрофинансовые организации не станут с ним связываться и требовать через суд взыскать долг в принудительном порядке. По всем займам он вернул те деньги, что занимал, и только проценты оказались ещё не полностью погашены. Суммы не очень большие, но может так случиться, что кто-то из кредиторов проявит принципиальность и станет бороться за договорные проценты. К тому же последних кредиторов может удержать от исков то, что в кредитной истории Зарубина указан долг в семьсот тысяч рублей по кредитам банкам, которые он взял одиннадцать лет назад и не вернул. Разумный кредитор безусловно поймёт, что с этого парня вряд ли получится что-либо взыскать, если он никому ни копейки не заплатил из давних долгов. Стоит ли платить судам госпошлину за рассмотрение иска сейчас, если решение суда вряд ли исполнится, а в лучшем случае будет поставлено только в очередь на взыскание. Для микрофинансовых организаций понятно, что долги с Сергея Николаевича можно получить только через коллекторов, а привлекать дорогих криминальных коллекторов на выбивание маленьких долгов рискованно и не имело экономического смысла. Однако Зарубин знал жизнь и понимал, что многое в ней совершается вопреки разуму и логики, поэтому решил подстраховаться и переоформить получение пенсии из Сбербанка на почтовое отделение рядом с домом. «Ещё вчера я думал о самоубийстве, а сегодня хочу спасти копеечную пенсию всевозможными ухищрениями... Я позёр и никогда не решусь на самоубийство... Я вчера чувствовал удовлетворение в душе, что оправдал знаком свыше продолжение своей уже явно никчёмной жизни...» - подумал с горечью Зарубин.
Одеваясь в своей комнате, Сергей Николаевич стоял перед открытым шкафом с одеждой и думал, что несмотря на декабрь, температура за окном держалась уже два дня на нуле, и чтобы не вспотеть при ходьбе нужно под тёплую куртку с капюшоном надеть только майку с коротким рукавом. Натянув чёрную футболку на тело и заправив её под ремень на джинсах, Зарубин вспомнил, что важно не забыть паспорт и пенсионное удостоверение. Открыв выдвижной ящик в тумбочке письменного стола, на котором в его комнате стоял компьютер, Зарубин взял портмоне с пенсионным удостоверением и отдельно лежащий в глубине шкафчика паспорт. Вытаскивая паспорт, Зарубин случайно вытянул и небольшую коробочку. Это оказались золотые запонки с золотой заколкой для галстука, что подарила ему когда-то первая жена на день рождения. Зарубин несколько раз надевал эти запонки и заколку, но уже лет пять не пользовался подарком первой жены. До Нового года оставалось десять дней и Зарубин невольно подумал, что нужно купить хоть какие-то подарки второй супруге и падчерице, на что денег не было, а сдача в ломбард этих золотых безделушек позволила бы ему купить шампанское и продукты для Новогоднего стола. Положив коробочку с золотыми аксессуарами в глубокий боковой карман куртки, а документы и портмоне во внутренний карман, - Зарубин посмотрелся в зеркало. Справа от зеркала на полочке стояла икона Спасителя с завораживающими и проникновенными глазами. Про себя Зарубин по привычке попросил Иисуса, чтобы он берёг его дочерей и первую жену, а спустя мгновение попросил Иисуса беречь и Татьяну Федоровну с падчерицей. Эти просьбы к Иисусу Сергей Николаевич всегда мысленно произносил, когда его взгляд случайно попадал на икону. Зарубина не переставали волновать глаза Спасителя на иконе Татьяны Федоровны, которую она когда-то купила по его совету в Санкт - Петербурге в Казанском соборе, куда они раз в год осенью приезжали регулярно. Спаситель своим припухшим ликом на иконах Андрея Рублева не очень сильно проникал в сердце Зарубина, а вот глаза Иисуса на современной иконе Татьяны Федоровны, при долгом взгляде на них, трогали Зарубина до глубины души и даже бывало до слез. Он не мог объяснить такую особенную свою чувственность. Сергея Николаевича поражало свойство ясных глаз всегда молодого Иисуса проникать в его душу. Когда Зарубин просил у Спасителя для своих женщин, с которыми жил когда-то и с которыми живёт сейчас, то почему-то несомненно верил, что его просьбы будут услышаны. Именно после такого общения со Спасителем Зарубину всегда становилось спокойнее и легче на душе...
До пенсионного фонда Зарубин не поехал на трамвае, экономя тридцать рублей, а дошёл пешком, наслаждаясь редкой тёплой погодой декабря. В пенсионном фонде он написал заявление о доставке пенсии на дом, так как почтовое отделение около его дома не имело право получать и выдавать пенсионные деньги. Такие права имело почтовое отделение, которое находилось на значительном расстояние от его дома. Сергея Николаевича подмывало спросить у служащей пенсионного фонда о защищенности его пенсии от судебных приставов, но он постеснялся, так как лицо девушки за стеклом показалось ему красивым. Сделав главное намеченное дело на сегодняшний день, Зарубин направился в ломбард.
Спускаясь в полуподвальное помещение ломбарда, Сергей Николаевич загляделся на акварели, что были развешаны на стенах вдоль всей лестницы, которая вела в главное помещение ломбарда. Эти картины, видимо, все продавались ломбардом, но качество пейзажей местных художников напоминало Зарубину состязание пьяных маляров. Открыв тугую дверь внутрь торгового зала, Зарубин услышал перезвон невидимых колокольчиков. Зал хорошо освещался. У входа на стуле сидел весь седой пожилой охранник в чёрной форме со множеством нашивок, который без интереса недолго посмотрел на Зарубина и вновь опустил взгляд на свои руки, что сцепленные переплетёнными пальцами лежали на его выпирающем животе. В зале, кроме охранника, находилось шесть человек - три посетителя и три работника ломбарда за прилавками. Прилавки представляли из себя застеклённые витрины, а под стёклами этих витрин лежало множество ювелирных украшений, монет, медалей. Все это богатство оказалось аккуратно разложено на красных обтянутых бархатом подушечках. Множество серебряной посуды с ценниками располагалось на полках в стене за спинами продавцов. В зале стояли длинные вешалки, на которых висели слегка поношенные шубы, кожаные куртки и всякая прочая одежда. На стенах всюду висели картины написанные маслом, иконы старые от времени с нечёткими ликами святых и всевозможные графические рисунки на дереве. Зарубин подошёл к концу очереди. Впереди всех стояла сутулая бабушка, которая держала в руках пакет с торчащей из него шубой, а за бабушкой стоял щуплый старичок, за старичком стояла пожилая женщина, которая прищуриваясь пыталась что-то разглядеть в своём кошельке. Зарубин встал за последней женщиной.
- Я хотела бы продать шубу, - сказала чуть дрожащим голосом первая в очереди старушка оценщице ломбарда и суетно начала вынимать шубу из большого грязноватого пакета. Оценщица вышла из-за прилавка в зал и, глянув на заношенную фиолетовую шубу, что была пошита, видимо, ещё в Советском Союзе, громко сказала:
- Мы больше шубы не принимаем! Посмотрите, у нас уже нет места на вешалках, чтобы продавать их! - и приёмщица указала рукой на заполненные вешалки в зале. Возможно, приёмщица бы и приняла на продажу шубу, но вид этой шубы был удручающим. На лице старушки отразилась растерянность, и хозяйка шубы вдруг плаксиво произнесла:
- Милая, возьми, пожалуйста... Я много не попрошу... Мне бы хоть рублей двести получить...
- Что я с ней буду делать?! - громко возразила приёмщица вещей и, возвращаясь за прилавок, тихо добавила: - Носят сюда всякий хлам, а потом попробуй продай его... Только место занимают своим старьём.
Старушка отошла со своей непринятой шубой в сторонку и, повернувшись спиной к людям в очереди, начала трогать шубу в пакете, чтобы или глубже вдавить её в пакет, или, наоборот, вытащить и продемонстрировать всем, что шуба у неё ещё вполне хорошая. Поняв бессмысленность своего прихода в ломбард, старушка присела от отчаяния на диванчик в центре зала опять спиной к людям в очереди и, быстро взяв в рот один из двух концов платка на голове, что был завязан на подбородке, тихо заплакала.
Татьяна Федоровна продолжала руководить строительной компанией, которая в сезон давала ей заработок от одного до двух миллионов рублей. Позже Татьяна Федоровна прежнюю квартиру отдала дочери и в течение пяти лет построила свой кирпичный загородный двухэтажный коттедж с бассейном, где Зарубин бесплатно, а точнее, за кусок хлеба и жилье проработал десять лет. Ежедневная уборка снега зимой, стрижка и полив газона летом каждую неделю, полив огорода и плодовых деревьев, а также все мужские работы, что требовал большой загородный дом, - все покорно делалось Сергеем Николаевичем. Но Зарубин видел, что жизнь с Татьяной Федоровной не только не приближала его к заветной цели - к покупке квартиры дочерям, но его даже боялись временно прописать в загородном доме, и ему подолгу приходилось жить без регистрации по месту проживания. Много раз Зарубин хотел было уйти от Татьяны Федоровны и уходил раза три в сердцах, но она всегда догоняла его на автомобиле и слёзно уговаривала вернуться, и он возвращался, но из-за того, что виноват перед ней. После таких ссор с побегами из деревни его временно регистрировали в коттедже и даже иногда постоянно, но ненадолго. Татьяна Федоровна не была твёрдо уверена в Зарубине, в его намерении до конца жизни остаться с ней при любых обстоятельствах, поэтому не решалась регистрировать его в своём доме постоянно, чтобы потом опять не ходить по судам, для выписки его из своего жилья, в случае развода. Зарубин понимал, что оставить Татьяну Федоровну одну в огромном доме в деревне, значит, подтолкнуть её к невыгодной продаже дома. Однако жалость к Татьяне Федоровне ничего Зарубину не давала. Его лишили возможности зарабатывать деньги на бирже, и он настоял, чтобы Татьяна Федоровна всё-таки выставила коттедж на продажу, ибо он когда-нибудь все равно сбежит из деревни.
В конце концов покупатель на загородный дом Татьяны Федоровны нашёлся, но дом был продан не за двадцать миллионов рублей, что первоначально надеялась получить Татьяна Федоровна, а только за тринадцать. Раздав накопившиеся долги за время строительства дома, у Татьяны Федоровны осталось десять миллионов рублей. К тому времени она сама уже втянулась в спекуляции на бирже, как наркоман привыкает к потреблению морфия.
Вместо того, чтобы купить квартиру, Татьяна Федоровна, как когда-то Зарубин в своей первой семье, арендовала квартиру для них, пока на нефтяных фьючерсах не спустила все десять миллионов рублей вырученных от продажи загородного коттеджа. Когда Зарубин об этом узнал, то его охватила паника. Несомненно, Татьяна Федоровна будет до последнего дня считать его виновным в потере на бирже больших денег, так как он показал, а значит, привил Татьяне Федоровне «заразу» биржевой игры, хотя Татьяна Федоровна из-за своей жадности, что свойственно почти всем новичкам, тайком от всех открывала огромные позиции и поэтому быстро потеряла все деньги. Плохое финансовое положение Татьяны Федоровны усугубляло ещё и то, что она больше не занималась строительными работами и давно закрыла свою фирму. После всего того, что случилось с деньгами Татьяны Федоровны, она ещё терпела Зарубина у себя дома и не выгоняла его на улицу. Зарубин не одну ночь думал о том, почему господь наказал эту несчастную женщину потерей такой большой суммы денег? Ладно он, человек грешный, потому что оставил первую семью без квартиры и трусливо сбежал, но за что пострадала Татьяна Федоровна, которая приняла его? Почему он приносит людям, с которыми он сталкивается в жизни, одни несчастья? Все эти вопросы вновь заставили Зарубина вспомнить о самоубийстве и о том, что в России среди мужчин самое большое количество самоубийств в мире.
Сергей Николаевич встал и пошёл к шифоньеру в своей комнате, где хотел взять маток шпагата, чтобы смастерить петлю. Отыскав шпагат и отрезав несколько кусков, у Зарубина получилась толстая верёвка, из которой он сделал удавку. Возвращаясь с петлёй на лоджию, Зарубин не хотел вешаться именно сейчас, а только хотел попробовать, как будет удавка держаться на никелированном крюке. Надев на шею петлю, Зарубин привязал длинный конец к крючку и для пробы встал на четвереньки, чтобы испытать удавку на прочность. Зарубин медленно сгибал руки в локтях, осторожно затягивая петлю на шее и когда почувствовал, что удавка уже туго затянулась вокруг горла, и врезалась в кожу, - остановился. Отжавшись на руках от пола и ослабив петлю на шее, Зарубин вдруг глянул в чистые окна лоджии. Яркое солнце, появившееся внезапно в разрыве сплошных серых туч на небе, ослепило его. Невольно Зарубин подумал, что это, возможно, какой-то знак для него...
Сергей Николаевич встал на ноги и отвязал верёвку от никелированного блестевшего на солнце крюка, затем медленно через затылок снял с шеи петлю, и опять уселся на маленький табурет на лоджии. Зарубин мысленно говорил себе, что он боится смерти и поэтому во всем готов видеть знак сохранить свою бесполезную жизнь. Весь день Сергей Николаевич пролежал в своей комнате на тахте, стараясь смотреть неотрывно в белый потолок. Вечером в новостях из кухонного телевизора Зарубин услышал, что в правительстве разрабатывается закон, который будет запрещать судебным приставам взыскивать долги с пенсий по старости, если размер пенсии должника меньше прожиточного минимума.
Глава 2
На следующий день Зарубин решил ехать в пенсионный фонд, чтобы подать заявление о получении пенсии не в Сбербанке, который может по требованию судебных приставов наложить арест на его пенсионную карту МИР, а на почте, что позволит, как наивно предположил Сергей Николаевич, сохранить пенсию в неприкосновенности. Сегодня Зарубина тревожили только практические дела и подробности этих дел, словно не было вчерашнего дня, когда он примерял удавку на шее, чтобы безболезненно распрощаться с неудавшейся и утомившей его жизнью. Самоубийство сегодня Зарубина не интересовало, раз он получил вчера, как он предположил, сигнал свыше продолжать жить. Когда будет принят закон о запрете взысканий с пенсий должников, о котором он услышал по телевизору в новостях, никто не знал, а кредиторы могут до этого времени обратиться в суд, и его положение станет сложным. Разумно рассуждая, Зарубин надеялся, что микрофинансовые организации не станут с ним связываться и требовать через суд взыскать долг в принудительном порядке. По всем займам он вернул те деньги, что занимал, и только проценты оказались ещё не полностью погашены. Суммы не очень большие, но может так случиться, что кто-то из кредиторов проявит принципиальность и станет бороться за договорные проценты. К тому же последних кредиторов может удержать от исков то, что в кредитной истории Зарубина указан долг в семьсот тысяч рублей по кредитам банкам, которые он взял одиннадцать лет назад и не вернул. Разумный кредитор безусловно поймёт, что с этого парня вряд ли получится что-либо взыскать, если он никому ни копейки не заплатил из давних долгов. Стоит ли платить судам госпошлину за рассмотрение иска сейчас, если решение суда вряд ли исполнится, а в лучшем случае будет поставлено только в очередь на взыскание. Для микрофинансовых организаций понятно, что долги с Сергея Николаевича можно получить только через коллекторов, а привлекать дорогих криминальных коллекторов на выбивание маленьких долгов рискованно и не имело экономического смысла. Однако Зарубин знал жизнь и понимал, что многое в ней совершается вопреки разуму и логики, поэтому решил подстраховаться и переоформить получение пенсии из Сбербанка на почтовое отделение рядом с домом. «Ещё вчера я думал о самоубийстве, а сегодня хочу спасти копеечную пенсию всевозможными ухищрениями... Я позёр и никогда не решусь на самоубийство... Я вчера чувствовал удовлетворение в душе, что оправдал знаком свыше продолжение своей уже явно никчёмной жизни...» - подумал с горечью Зарубин.
Одеваясь в своей комнате, Сергей Николаевич стоял перед открытым шкафом с одеждой и думал, что несмотря на декабрь, температура за окном держалась уже два дня на нуле, и чтобы не вспотеть при ходьбе нужно под тёплую куртку с капюшоном надеть только майку с коротким рукавом. Натянув чёрную футболку на тело и заправив её под ремень на джинсах, Зарубин вспомнил, что важно не забыть паспорт и пенсионное удостоверение. Открыв выдвижной ящик в тумбочке письменного стола, на котором в его комнате стоял компьютер, Зарубин взял портмоне с пенсионным удостоверением и отдельно лежащий в глубине шкафчика паспорт. Вытаскивая паспорт, Зарубин случайно вытянул и небольшую коробочку. Это оказались золотые запонки с золотой заколкой для галстука, что подарила ему когда-то первая жена на день рождения. Зарубин несколько раз надевал эти запонки и заколку, но уже лет пять не пользовался подарком первой жены. До Нового года оставалось десять дней и Зарубин невольно подумал, что нужно купить хоть какие-то подарки второй супруге и падчерице, на что денег не было, а сдача в ломбард этих золотых безделушек позволила бы ему купить шампанское и продукты для Новогоднего стола. Положив коробочку с золотыми аксессуарами в глубокий боковой карман куртки, а документы и портмоне во внутренний карман, - Зарубин посмотрелся в зеркало. Справа от зеркала на полочке стояла икона Спасителя с завораживающими и проникновенными глазами. Про себя Зарубин по привычке попросил Иисуса, чтобы он берёг его дочерей и первую жену, а спустя мгновение попросил Иисуса беречь и Татьяну Федоровну с падчерицей. Эти просьбы к Иисусу Сергей Николаевич всегда мысленно произносил, когда его взгляд случайно попадал на икону. Зарубина не переставали волновать глаза Спасителя на иконе Татьяны Федоровны, которую она когда-то купила по его совету в Санкт - Петербурге в Казанском соборе, куда они раз в год осенью приезжали регулярно. Спаситель своим припухшим ликом на иконах Андрея Рублева не очень сильно проникал в сердце Зарубина, а вот глаза Иисуса на современной иконе Татьяны Федоровны, при долгом взгляде на них, трогали Зарубина до глубины души и даже бывало до слез. Он не мог объяснить такую особенную свою чувственность. Сергея Николаевича поражало свойство ясных глаз всегда молодого Иисуса проникать в его душу. Когда Зарубин просил у Спасителя для своих женщин, с которыми жил когда-то и с которыми живёт сейчас, то почему-то несомненно верил, что его просьбы будут услышаны. Именно после такого общения со Спасителем Зарубину всегда становилось спокойнее и легче на душе...
До пенсионного фонда Зарубин не поехал на трамвае, экономя тридцать рублей, а дошёл пешком, наслаждаясь редкой тёплой погодой декабря. В пенсионном фонде он написал заявление о доставке пенсии на дом, так как почтовое отделение около его дома не имело право получать и выдавать пенсионные деньги. Такие права имело почтовое отделение, которое находилось на значительном расстояние от его дома. Сергея Николаевича подмывало спросить у служащей пенсионного фонда о защищенности его пенсии от судебных приставов, но он постеснялся, так как лицо девушки за стеклом показалось ему красивым. Сделав главное намеченное дело на сегодняшний день, Зарубин направился в ломбард.
Спускаясь в полуподвальное помещение ломбарда, Сергей Николаевич загляделся на акварели, что были развешаны на стенах вдоль всей лестницы, которая вела в главное помещение ломбарда. Эти картины, видимо, все продавались ломбардом, но качество пейзажей местных художников напоминало Зарубину состязание пьяных маляров. Открыв тугую дверь внутрь торгового зала, Зарубин услышал перезвон невидимых колокольчиков. Зал хорошо освещался. У входа на стуле сидел весь седой пожилой охранник в чёрной форме со множеством нашивок, который без интереса недолго посмотрел на Зарубина и вновь опустил взгляд на свои руки, что сцепленные переплетёнными пальцами лежали на его выпирающем животе. В зале, кроме охранника, находилось шесть человек - три посетителя и три работника ломбарда за прилавками. Прилавки представляли из себя застеклённые витрины, а под стёклами этих витрин лежало множество ювелирных украшений, монет, медалей. Все это богатство оказалось аккуратно разложено на красных обтянутых бархатом подушечках. Множество серебряной посуды с ценниками располагалось на полках в стене за спинами продавцов. В зале стояли длинные вешалки, на которых висели слегка поношенные шубы, кожаные куртки и всякая прочая одежда. На стенах всюду висели картины написанные маслом, иконы старые от времени с нечёткими ликами святых и всевозможные графические рисунки на дереве. Зарубин подошёл к концу очереди. Впереди всех стояла сутулая бабушка, которая держала в руках пакет с торчащей из него шубой, а за бабушкой стоял щуплый старичок, за старичком стояла пожилая женщина, которая прищуриваясь пыталась что-то разглядеть в своём кошельке. Зарубин встал за последней женщиной.
- Я хотела бы продать шубу, - сказала чуть дрожащим голосом первая в очереди старушка оценщице ломбарда и суетно начала вынимать шубу из большого грязноватого пакета. Оценщица вышла из-за прилавка в зал и, глянув на заношенную фиолетовую шубу, что была пошита, видимо, ещё в Советском Союзе, громко сказала:
- Мы больше шубы не принимаем! Посмотрите, у нас уже нет места на вешалках, чтобы продавать их! - и приёмщица указала рукой на заполненные вешалки в зале. Возможно, приёмщица бы и приняла на продажу шубу, но вид этой шубы был удручающим. На лице старушки отразилась растерянность, и хозяйка шубы вдруг плаксиво произнесла:
- Милая, возьми, пожалуйста... Я много не попрошу... Мне бы хоть рублей двести получить...
- Что я с ней буду делать?! - громко возразила приёмщица вещей и, возвращаясь за прилавок, тихо добавила: - Носят сюда всякий хлам, а потом попробуй продай его... Только место занимают своим старьём.
Старушка отошла со своей непринятой шубой в сторонку и, повернувшись спиной к людям в очереди, начала трогать шубу в пакете, чтобы или глубже вдавить её в пакет, или, наоборот, вытащить и продемонстрировать всем, что шуба у неё ещё вполне хорошая. Поняв бессмысленность своего прихода в ломбард, старушка присела от отчаяния на диванчик в центре зала опять спиной к людям в очереди и, быстро взяв в рот один из двух концов платка на голове, что был завязан на подбородке, тихо заплакала.
