Вскоре девушки осознали, что смеяться больше не стоило, ибо это могло показаться незнакомому парню чрезмерной игривостью. Попутчик мог, не дай бог, принять их по возрасту за детей, а не за зрелых девушек, какими они хотели казаться. Стыд всегда имеет любовную основу, сродни стремлению обладать большими деньгами или властью. Хорошее настроение, веселье и смех всегда присутствуют там, где мужчины и женщины хотят понравиться друг другу. Филипп осмотрел попутчиц внимательно. Они были одеты в светлые платья без рукавов. Загорелые длинные ноги девушек в сандалиях на плоской подошве контрастировали с белизной их коротких платьев и не давали возможности оторвать от подруг глаз. Филипп, как опытный охотник на молодых женщин, легко справился с собой и начал смотреть то на фонарь на потолке, то на пульт управления с кнопками. Девицы тоже тайком взглянули на попутчика и стали говорить между собой на «вдруг» возникшую постороннюю тему, показывая таким образом, что они забыли о случайном попутчике. Девушки заговорили громко, и это, наоборот, говорило о том, что им не удаётся избавиться от ощущения присутствия с ними привлекательного парня. От подруг не ускользнуло, что Филипп был одет в белую хлопковую рубашку с короткими рукавами, заправленную в джинсы с бежевым ремнём, а на босые ноги у него были надеты под цвет ремня мягкие дырчатые туфли. Несмотря на то, что рукава рубашки Филиппа заканчивались чуть выше локтя, они умышленно были подогнуты ещё один раз, приоткрывая заметно увеличенные от тренировок мышцы на руках. Две расстёгнутые верхние пуговицы на рубашке и оголённые руки Домникова показывали, что он тоже успел перед началом лета приобрести первый загар. По тому, как Филипп был одет и во что, угадывалась стильность в его манере одеваться и носить одежду, которая зачастую даётся человеку с рождения, как цвет глаз или чувство вкуса. Многих женщин восхищает в мужчинах высокий рост, отсутствие живота и лёгкий загар, но утонченность и стильность придают подобным кавалерам особую притягательность. Таким партнёрам по любви дамы доверяют безоговорочно и подсознательно наперёд готовы терпеть обманы и измены от них, и ничто не может поколебать женщин при выборе поклонника, если среди многих достойных есть хотя бы один похожий на подобного.
Лифт начал опускаться, и Домников подумал, что подруги, видимо, живут с ним на одном этаже, но вчера при заселении в отель он их не видел. Соседки не встретились ему и в ресторане на ужине. «Может быть, девчонки едят где-то в другом месте?..» — предположил Филипп и невольно определил, что девушка, стоящая дальше от него, ему внешне нравится больше, хотя обе очевидные ровесницы казались очень юными и привлекательными. Филиппа гипнотизировали девицы с выраженной «гитарностью» фигуры, и эта «гитарность» присутствовала у той, которую он мысленно выделил. Другая девушка имела, напротив, плечистую и мальчишескую фигуру, но Домников не являлся почитателем такого типа женщин. Филипп начал обдумывать, как бы случайно вечером опять встретить подруг и пригласить поужинать сначала обеих, благо, что они будут ему уже знакомы по лифту, а потом продолжить общение с более желанной юной красавицей. Филипп обоснованно полагал, что для многих женщин очень важно второе свидание. Второе свидание даёт им приличное разрешение на большую смелость. Домников знал из своего опыта, что первая встреча ничего не обещает в его охоте, но во время второй — его дела продвигались значительно и часто заканчивались неминуемо той самой близостью, о которой прежде всего думают и думают круглосуточно молодые мужчины. Домников давно отметил, что если он не ставил перед собой цели как можно скорее овладеть женщиной, а согласен был отложить это на неопределённое время, то партнёрша раньше ожидания вела себя доступнее — и наоборот.
Имея жену и двух дочерей дошкольного возраста с разницей в рождении чуть больше года, Домников давно преступил черту первой неверности, и теперь совесть меньше его беспокоила, чем тогда, когда он это совершил впервые. Филипп боялся продолжительных связей с новыми женщинами, потому что расставание происходило тяжелее и непременно со слезами, но неминуемо. Домников не мог оставить жену с двумя маленькими дочерьми ради кого-либо. Филипп знал по своему горькому и безрадостному детскому опыту, когда его родители разошлись, и у отца появилась новая женщина, а у матери - новый мужчина. Чувство сиротливости при живых родителях часто заставляло его плакать беззвучно по ночам в кровати у бабушки дома, глядя в стену. Филипп хорошо запомнил те времена и то, как метался между отцом и матерью. Каждый из родителей искренне и бесхитростно соблазнял его навсегда остаться жить именно у себя, но когда о нем ненадолго забывали, то Филипп видел радость общения родителей со своими новыми партнёрами, и мальчику становилось понятно, что он сравнимой радости ни отцу, ни матери уже не приносит. Филипп начал ходить в третий класс школы и по месяцу жил то у отца, то у матери, но никак не мог привыкнуть к новой жене папы и к новому мужу мамы. Домников не мог себя вести легко и просто, как в дошкольном детстве, когда отец и мать жили вместе, и виноваты в этом, считал Филипп, чужие люди, поэтому не мог принять ни мачеху, ни отчима. Новые супруги его родителей не могли искусно скрывать того, что Филипп для них чужой и нежеланный свидетель в жизни. В конце концов, Филипп окончательно переехал к любимой бабушке по матери и прожил у неё до женитьбы.
Будучи уже семейным человеком, Домников знал, что его женщины, с которыми он встречался, очень тяжело переживали, когда он расставался с ними из-за лучшей любовницы. Странно, но любовницы часто первое время не ревновали Филиппа к законной жене, но другой соперницы не терпели. Из-за повышенной чувствительности Домников не мог переносить женских слез. Первой любовнице, с которой Филипп сошёлся на работе, он по наивности и неопытности искренне пообещал, что оставит жену, и переберётся жить к ней, потому что был убеждён, что жить с нелюбимым человеком намного грешнее, чем супружеские измены. Однажды Филипп пришёл вечером домой с твёрдым намерением собрать личные вещи и уйти. В ответственный момент с болью в сердце Домников посмотрел на беззаботно играющих дочерей и не решился объявить жене о желании оставить семью. Жена в это время была поглощена больше домашними заботами, чем своей внешностью. Только мысль о том, что какой-то чужой мужчина придёт на его место, стала ему нестерпима до слез. Как когда-то он сам, дочери будут чувствовать себя сиротами, и Филипп ясно представил несчастные, потерянные лица дочерей, и скованное их поведение при вынужденном общении с чужим человеком. Это являлось основной причиной, почему Домников не смог уйти. Филипп со стыдом вспомнил, что когда женился, то дал себе зарок: ни при каких обстоятельствах не уходить от своих детей до их совершеннолетия, памятуя о собственных переживаниях при разводе родителей.
С тех пор Филипп взял за правило никого не мучить и надолго не затягивать с кем-либо отношения, раз уж он не в состоянии был обходиться без новой женщины вовсе. Сейчас в другом городе Домникову хотелось интрижки, потому что она гарантированно не могла продлиться дольше двух дней, и это радовало. В лифте в компании двух девушек Филипп продолжал обдумывать ходы своей очередной охоты на полюбившуюся ему одну из попутчиц.
Немного проехав вниз, лифт неожиданно замер, и в кабине погас свет. Наступила темнота, которая немедленно приходит после отключения яркого освещения. Домников крепко зажмурился до появления цветных кругов, затем быстро открыл глаза, но темнота по-прежнему казалась беспросветной. Спустя минуту глаза начали привыкать, и постепенно исчезло ослепляющее яркое пятно от погасшего плафона на потолке. Стало еле видно маленькую щель между дверями, через которую едва пробивался дневной свет из больших окон лифтовых площадок. Остановка произошла между этажами, так как полоска света в центре имела значительный разрыв, а значит, выбраться наружу представлялось не очень простым делом.
— Приехали! — сказал Филипп и машинально попытался просунуть пальцы между дверными створками, но они не поддавались, и только немного увеличилась узкая полоска света, более отчётливо освещая девушек на противоположной стороне кабины лифта. Филипп не очень опасался опоздать на встречу, поэтому смирился с безысходностью и стал спокойно дожидаться, когда включат электричество. Домников решил безропотно ждать того момента, когда лифт сможет продолжить движение вниз, уверенно полагая в первую минуту, что отключение продлится не очень долго. Филипп чувствовал себя неловко. Чем дольше все молчали в темноте, тем более гнетущим казалось это молчание, а о чём говорить с незнакомыми девочками в такой ситуации, — Домников не находил. Он убрал пальцы из проёма дверей, и опять вернулась прежняя темнота. Притихшие подруги зашевелились и послышался шёпот:
— Танечка, сейчас дадут свет. Подожди чуточку, — Филипп подумал, что попутчицам, возможно, не понравилась усилившаяся темнота, и он опять попробовал просунуть насколько возможно пальцы между дверей. Благодаря незначительному люфту между створками, снова образовалась чуть большая полоска света. Филипп смог с трудом разглядеть, что ту девушку, которую он отметил как предпочтительную для знакомства, обнимала за шею её подруга и успокаивала, а та, прижав ладони к глазам, тихо плакала. Филиппу показалось странным, что девушка расстроилась из-за остановившегося лифта. Домников не видел ничего опасного во временной остановке. Вдруг плачущая девушка вырвалась из объятий подруги и бросилась на Филиппа. Прежде чем услышать её панический крик, Домников почувствовал, что девчонка быстро просунула руки ему под мышки и прижалась к нему всем телом. Испуганная девушка рыдала и кричала ему в грудь, но это, казалось, слышала вся гостиница:
— Сделайте что-нибудь! Скорее! Я прошу вас! Мне страшно! — Её громкие грудные рыдания обескуражили Филиппа. Внезапно он ощутил резкую боль оттого, что ногти девушки впились ему в спину. Филипп предположил, что его тонкая рубашка прорезана, и он начал явно ощущать кровяную мокроту под лопатками. С трудом сдерживая боль, Филипп крепко обнял испуганную попутчицу, и это чуточку утихомирило её, а боль в спине от впившихся ногтей несколько уменьшилась. Как только Филипп ослаблял свои объятия, Татьяна опять до нестерпимости сильно впивалась в его тело.
— Тихо-тихо… — сказал Домников ей успокаивающим шёпотом в ухо и легонько похлопал по спине. Несчастная буквально вросла в Домникова. Стыд оттого, что он не сможет выдержать глубоких царапин от ногтей девушки, заставил его, стиснув зубы, с трудом сдержаться, хотя в первое мгновение Филипп чуть не закричал от пронизывающей боли. Какой бы сильной не оказалась боль, мысленно Филипп решил, что без малейшего звука вытерпит все, что ему придётся сейчас испытать от плачущей девочки. Более спокойная подруга рыдающей девушки, тоже напуганная, беспомощно стояла позади плачущей Тани и в растерянности утешала её, поглаживая ту по плечу. Только теперь до Филиппа дошло, что Татьяна, возможно, больна. Какая-то фобия присутствовала у девушки. Спустя мгновение Таня опять начала плакать, её тело сотрясала дрожь. Филипп вновь почувствовал знакомую боль от её не ко времени ухоженных и длинных ногтей. Теперь пораненная спина стала более отзывчива на бессознательные истязания, но Домников терпел. Здоровая девушка, опасаясь остаться одной в темноте, тоже прижалась к Филиппу с Татьяной, и Филипп был вынужден одной рукой обхватить и другую девушку. В таком положении Домникова осенила догадка, что возможно, где-то на этажах есть люди, ожидающие лифт. Филипп попытался чуть придвинуться с девушками к проёму дверей, но ничего не получилось — он не мог оторвать ноги от пола. Прильнувшая к нему девушка, а он из-за боли в спине не обратил сразу на это внимание, стояла на его туфлях, и пальцы его ног начали понемногу ощущать неприятную сдавленность. Домников громко крикнул:
— Эй! Есть кто-нибудь там?! — Внизу слышался едва различимый разговор жильцов или работников гостиницы, но никто не ответил. — Люди! — опять крикнул Филипп ещё громче. — Здесь человеку плохо! Сходите кто-нибудь вниз к администратору и скажите, что здесь в застрявшем лифте человеку плохо! — Из-за длины фразы Филипп предположил, что разобрать и услышать могли только первое слово — «Люди!». Между тем, его крик помог ему перенести боль в спине и неприятную тесноту придавленных пальцев на ногах, подобно тому, как вырвавшиеся проклятия помогают сильно споткнувшемуся человеку заглушить боль ушибленного места. Вдруг откуда-то рядом в ответ женский голос негромко и спокойно произнёс:
— Уже ушли. Потерпите. — По всей видимости, это была этажная уборщица. Она сказала три слова с такой интонацией, словно обращалась к шалившим детям, которые дурачатся и раздражают её беспричинно громким шумом. Филиппу захотелось грубо выругаться, чтобы уборщица реально представила серьёзность положения, но он сдержался, опасаясь напугать девушек. Немногочисленные жильцы наполовину пустого отеля, поняв, что лифты не работают, стали ходить по лестничным маршам, чтобы не терять времени. Филипп предположил, что все исчезли, и их никто больше не услышит. Мысленно он молил бога, чтобы флегматичная работница, проходившая мимо и знавшая о них, тоже напомнила администратору, что в застрявшем лифте кому-то плохо. В его объятиях плакали уже обе девочки. Домников стоял и не знал, как подруг утешить или убедить, что помощь скоро придёт. Все его увещевания не оказывали никакого действия — девушки плакали, не переставая. Ещё некоторое время назад подружки смеялись беззаботно, а он строил планы о том, как бы заполучить эту плачущую особу в свои объятия. Теперь это случилось. Филипп чувствовал сплошное и плотное от коленей до груди прикосновение всего её вздрагивающего от рыданий тела и на удивление не терял мужского желания к несчастной. Филипп умышленно начал думать о безобразных, уродливых и беззубых старухах, чтобы его желание к молодой плачущей девушке вдруг случайно не проявилось. Сейчас преобладали жалость и сострадание к испуганной девице, но интерес не пропадал, несмотря на то, что с детства Филипп не мог переносить чье-то страдание.
Обнимая двух рыдающих подруг, Домников невольно припомнил свою плачущую покойную бабушку. В дошкольном возрасте однажды с соседом Сережей они пришли к тому в огород, где стали срывать с грядки ещё неспелые, колючие, но пахучие первые огурцы. Сережа был на год моложе, и ему всегда хотелось дружить с Филиппом. Соседский мальчик использовал любой повод, чтобы Филипп обратил на него внимание. Вот и тогда он позвал Филиппа в свой огород попробовать их огурцов, рискуя быть побитым дома. Как назло их поход не остался незамеченным. Из дома выбежал отец Сережи с багровым лицом, сердито и громко крича на них. Отец Сережи увидел в окно, которое выходило в огород, что ребята подошли к огуречным грядкам. Филиппу тогда показалось, что отец друга был пьян. Перепугавшись от страха дети с запозданием присели под огромные огуречные листья за высокой навозной грядкой.
Лифт начал опускаться, и Домников подумал, что подруги, видимо, живут с ним на одном этаже, но вчера при заселении в отель он их не видел. Соседки не встретились ему и в ресторане на ужине. «Может быть, девчонки едят где-то в другом месте?..» — предположил Филипп и невольно определил, что девушка, стоящая дальше от него, ему внешне нравится больше, хотя обе очевидные ровесницы казались очень юными и привлекательными. Филиппа гипнотизировали девицы с выраженной «гитарностью» фигуры, и эта «гитарность» присутствовала у той, которую он мысленно выделил. Другая девушка имела, напротив, плечистую и мальчишескую фигуру, но Домников не являлся почитателем такого типа женщин. Филипп начал обдумывать, как бы случайно вечером опять встретить подруг и пригласить поужинать сначала обеих, благо, что они будут ему уже знакомы по лифту, а потом продолжить общение с более желанной юной красавицей. Филипп обоснованно полагал, что для многих женщин очень важно второе свидание. Второе свидание даёт им приличное разрешение на большую смелость. Домников знал из своего опыта, что первая встреча ничего не обещает в его охоте, но во время второй — его дела продвигались значительно и часто заканчивались неминуемо той самой близостью, о которой прежде всего думают и думают круглосуточно молодые мужчины. Домников давно отметил, что если он не ставил перед собой цели как можно скорее овладеть женщиной, а согласен был отложить это на неопределённое время, то партнёрша раньше ожидания вела себя доступнее — и наоборот.
Имея жену и двух дочерей дошкольного возраста с разницей в рождении чуть больше года, Домников давно преступил черту первой неверности, и теперь совесть меньше его беспокоила, чем тогда, когда он это совершил впервые. Филипп боялся продолжительных связей с новыми женщинами, потому что расставание происходило тяжелее и непременно со слезами, но неминуемо. Домников не мог оставить жену с двумя маленькими дочерьми ради кого-либо. Филипп знал по своему горькому и безрадостному детскому опыту, когда его родители разошлись, и у отца появилась новая женщина, а у матери - новый мужчина. Чувство сиротливости при живых родителях часто заставляло его плакать беззвучно по ночам в кровати у бабушки дома, глядя в стену. Филипп хорошо запомнил те времена и то, как метался между отцом и матерью. Каждый из родителей искренне и бесхитростно соблазнял его навсегда остаться жить именно у себя, но когда о нем ненадолго забывали, то Филипп видел радость общения родителей со своими новыми партнёрами, и мальчику становилось понятно, что он сравнимой радости ни отцу, ни матери уже не приносит. Филипп начал ходить в третий класс школы и по месяцу жил то у отца, то у матери, но никак не мог привыкнуть к новой жене папы и к новому мужу мамы. Домников не мог себя вести легко и просто, как в дошкольном детстве, когда отец и мать жили вместе, и виноваты в этом, считал Филипп, чужие люди, поэтому не мог принять ни мачеху, ни отчима. Новые супруги его родителей не могли искусно скрывать того, что Филипп для них чужой и нежеланный свидетель в жизни. В конце концов, Филипп окончательно переехал к любимой бабушке по матери и прожил у неё до женитьбы.
Будучи уже семейным человеком, Домников знал, что его женщины, с которыми он встречался, очень тяжело переживали, когда он расставался с ними из-за лучшей любовницы. Странно, но любовницы часто первое время не ревновали Филиппа к законной жене, но другой соперницы не терпели. Из-за повышенной чувствительности Домников не мог переносить женских слез. Первой любовнице, с которой Филипп сошёлся на работе, он по наивности и неопытности искренне пообещал, что оставит жену, и переберётся жить к ней, потому что был убеждён, что жить с нелюбимым человеком намного грешнее, чем супружеские измены. Однажды Филипп пришёл вечером домой с твёрдым намерением собрать личные вещи и уйти. В ответственный момент с болью в сердце Домников посмотрел на беззаботно играющих дочерей и не решился объявить жене о желании оставить семью. Жена в это время была поглощена больше домашними заботами, чем своей внешностью. Только мысль о том, что какой-то чужой мужчина придёт на его место, стала ему нестерпима до слез. Как когда-то он сам, дочери будут чувствовать себя сиротами, и Филипп ясно представил несчастные, потерянные лица дочерей, и скованное их поведение при вынужденном общении с чужим человеком. Это являлось основной причиной, почему Домников не смог уйти. Филипп со стыдом вспомнил, что когда женился, то дал себе зарок: ни при каких обстоятельствах не уходить от своих детей до их совершеннолетия, памятуя о собственных переживаниях при разводе родителей.
С тех пор Филипп взял за правило никого не мучить и надолго не затягивать с кем-либо отношения, раз уж он не в состоянии был обходиться без новой женщины вовсе. Сейчас в другом городе Домникову хотелось интрижки, потому что она гарантированно не могла продлиться дольше двух дней, и это радовало. В лифте в компании двух девушек Филипп продолжал обдумывать ходы своей очередной охоты на полюбившуюся ему одну из попутчиц.
ГЛАВА 3
Немного проехав вниз, лифт неожиданно замер, и в кабине погас свет. Наступила темнота, которая немедленно приходит после отключения яркого освещения. Домников крепко зажмурился до появления цветных кругов, затем быстро открыл глаза, но темнота по-прежнему казалась беспросветной. Спустя минуту глаза начали привыкать, и постепенно исчезло ослепляющее яркое пятно от погасшего плафона на потолке. Стало еле видно маленькую щель между дверями, через которую едва пробивался дневной свет из больших окон лифтовых площадок. Остановка произошла между этажами, так как полоска света в центре имела значительный разрыв, а значит, выбраться наружу представлялось не очень простым делом.
— Приехали! — сказал Филипп и машинально попытался просунуть пальцы между дверными створками, но они не поддавались, и только немного увеличилась узкая полоска света, более отчётливо освещая девушек на противоположной стороне кабины лифта. Филипп не очень опасался опоздать на встречу, поэтому смирился с безысходностью и стал спокойно дожидаться, когда включат электричество. Домников решил безропотно ждать того момента, когда лифт сможет продолжить движение вниз, уверенно полагая в первую минуту, что отключение продлится не очень долго. Филипп чувствовал себя неловко. Чем дольше все молчали в темноте, тем более гнетущим казалось это молчание, а о чём говорить с незнакомыми девочками в такой ситуации, — Домников не находил. Он убрал пальцы из проёма дверей, и опять вернулась прежняя темнота. Притихшие подруги зашевелились и послышался шёпот:
— Танечка, сейчас дадут свет. Подожди чуточку, — Филипп подумал, что попутчицам, возможно, не понравилась усилившаяся темнота, и он опять попробовал просунуть насколько возможно пальцы между дверей. Благодаря незначительному люфту между створками, снова образовалась чуть большая полоска света. Филипп смог с трудом разглядеть, что ту девушку, которую он отметил как предпочтительную для знакомства, обнимала за шею её подруга и успокаивала, а та, прижав ладони к глазам, тихо плакала. Филиппу показалось странным, что девушка расстроилась из-за остановившегося лифта. Домников не видел ничего опасного во временной остановке. Вдруг плачущая девушка вырвалась из объятий подруги и бросилась на Филиппа. Прежде чем услышать её панический крик, Домников почувствовал, что девчонка быстро просунула руки ему под мышки и прижалась к нему всем телом. Испуганная девушка рыдала и кричала ему в грудь, но это, казалось, слышала вся гостиница:
— Сделайте что-нибудь! Скорее! Я прошу вас! Мне страшно! — Её громкие грудные рыдания обескуражили Филиппа. Внезапно он ощутил резкую боль оттого, что ногти девушки впились ему в спину. Филипп предположил, что его тонкая рубашка прорезана, и он начал явно ощущать кровяную мокроту под лопатками. С трудом сдерживая боль, Филипп крепко обнял испуганную попутчицу, и это чуточку утихомирило её, а боль в спине от впившихся ногтей несколько уменьшилась. Как только Филипп ослаблял свои объятия, Татьяна опять до нестерпимости сильно впивалась в его тело.
— Тихо-тихо… — сказал Домников ей успокаивающим шёпотом в ухо и легонько похлопал по спине. Несчастная буквально вросла в Домникова. Стыд оттого, что он не сможет выдержать глубоких царапин от ногтей девушки, заставил его, стиснув зубы, с трудом сдержаться, хотя в первое мгновение Филипп чуть не закричал от пронизывающей боли. Какой бы сильной не оказалась боль, мысленно Филипп решил, что без малейшего звука вытерпит все, что ему придётся сейчас испытать от плачущей девочки. Более спокойная подруга рыдающей девушки, тоже напуганная, беспомощно стояла позади плачущей Тани и в растерянности утешала её, поглаживая ту по плечу. Только теперь до Филиппа дошло, что Татьяна, возможно, больна. Какая-то фобия присутствовала у девушки. Спустя мгновение Таня опять начала плакать, её тело сотрясала дрожь. Филипп вновь почувствовал знакомую боль от её не ко времени ухоженных и длинных ногтей. Теперь пораненная спина стала более отзывчива на бессознательные истязания, но Домников терпел. Здоровая девушка, опасаясь остаться одной в темноте, тоже прижалась к Филиппу с Татьяной, и Филипп был вынужден одной рукой обхватить и другую девушку. В таком положении Домникова осенила догадка, что возможно, где-то на этажах есть люди, ожидающие лифт. Филипп попытался чуть придвинуться с девушками к проёму дверей, но ничего не получилось — он не мог оторвать ноги от пола. Прильнувшая к нему девушка, а он из-за боли в спине не обратил сразу на это внимание, стояла на его туфлях, и пальцы его ног начали понемногу ощущать неприятную сдавленность. Домников громко крикнул:
— Эй! Есть кто-нибудь там?! — Внизу слышался едва различимый разговор жильцов или работников гостиницы, но никто не ответил. — Люди! — опять крикнул Филипп ещё громче. — Здесь человеку плохо! Сходите кто-нибудь вниз к администратору и скажите, что здесь в застрявшем лифте человеку плохо! — Из-за длины фразы Филипп предположил, что разобрать и услышать могли только первое слово — «Люди!». Между тем, его крик помог ему перенести боль в спине и неприятную тесноту придавленных пальцев на ногах, подобно тому, как вырвавшиеся проклятия помогают сильно споткнувшемуся человеку заглушить боль ушибленного места. Вдруг откуда-то рядом в ответ женский голос негромко и спокойно произнёс:
— Уже ушли. Потерпите. — По всей видимости, это была этажная уборщица. Она сказала три слова с такой интонацией, словно обращалась к шалившим детям, которые дурачатся и раздражают её беспричинно громким шумом. Филиппу захотелось грубо выругаться, чтобы уборщица реально представила серьёзность положения, но он сдержался, опасаясь напугать девушек. Немногочисленные жильцы наполовину пустого отеля, поняв, что лифты не работают, стали ходить по лестничным маршам, чтобы не терять времени. Филипп предположил, что все исчезли, и их никто больше не услышит. Мысленно он молил бога, чтобы флегматичная работница, проходившая мимо и знавшая о них, тоже напомнила администратору, что в застрявшем лифте кому-то плохо. В его объятиях плакали уже обе девочки. Домников стоял и не знал, как подруг утешить или убедить, что помощь скоро придёт. Все его увещевания не оказывали никакого действия — девушки плакали, не переставая. Ещё некоторое время назад подружки смеялись беззаботно, а он строил планы о том, как бы заполучить эту плачущую особу в свои объятия. Теперь это случилось. Филипп чувствовал сплошное и плотное от коленей до груди прикосновение всего её вздрагивающего от рыданий тела и на удивление не терял мужского желания к несчастной. Филипп умышленно начал думать о безобразных, уродливых и беззубых старухах, чтобы его желание к молодой плачущей девушке вдруг случайно не проявилось. Сейчас преобладали жалость и сострадание к испуганной девице, но интерес не пропадал, несмотря на то, что с детства Филипп не мог переносить чье-то страдание.
Обнимая двух рыдающих подруг, Домников невольно припомнил свою плачущую покойную бабушку. В дошкольном возрасте однажды с соседом Сережей они пришли к тому в огород, где стали срывать с грядки ещё неспелые, колючие, но пахучие первые огурцы. Сережа был на год моложе, и ему всегда хотелось дружить с Филиппом. Соседский мальчик использовал любой повод, чтобы Филипп обратил на него внимание. Вот и тогда он позвал Филиппа в свой огород попробовать их огурцов, рискуя быть побитым дома. Как назло их поход не остался незамеченным. Из дома выбежал отец Сережи с багровым лицом, сердито и громко крича на них. Отец Сережи увидел в окно, которое выходило в огород, что ребята подошли к огуречным грядкам. Филиппу тогда показалось, что отец друга был пьян. Перепугавшись от страха дети с запозданием присели под огромные огуречные листья за высокой навозной грядкой.
