ПРОЛОГ. ПЛАТО
Угрюмо-красное солнце лениво уходило за горизонт. Дул легкий, едва ощутимый ветер, неся с востока вечерние свежесть и прохладу на замену уходящему дню. На плато Падурона смеркалось, и солнечный диск старался опускаться не спеша: он продолжал освещать раскинувшееся перед ним зрелище. На плато смеркалось, и свежесть, приносимая ветром, тут же растворялась в гамме смрадных запахов пота, крови и металла. На плато смеркалось, и люди на нем убивали друг друга.
Яростные крики сменялись стонами отчаяния, предвосхищавшими неминуемое наступление безразличной смерти: она собирала хороший урожай. Кто-то принял свою судьбу стоически и бился с холодным расчетом забрать с собой как можно больше человеческих жизней; самые благородные с честью и надменным достоинством смотрели в глаза врагу, стараясь нанести роковой удар; трусов было мало, и они быстро устранялись и с одной, и с другой стороны - здесь сошлись опытные воины, повидавшие многое, в том числе и предательство с вероломством. Тем не менее подавляющая масса сражающихся представляла собой обезумевших от пыла битвы разъяренных бойцов, которые кружились вокруг друг друга в жестоком танце смерти, и лишь едва заметные под слоем крови, грязи и пыли знаки различия, будь то цветовая раскраска или экипировка, позволяли не убивать всех подряд, и своих, и чужих, а давали хоть какой-то ориентир на следующую цель.
Десятки элитных воинов Кастадии в легкой пластинчатой броне, с треугольными дубовыми щитами, на которых был изображен потускневший медно-коричневый алет, размахивали мечами, глефами и молотами, стараясь отбиться от подавляющих их численностью вражеских бойцов. Кастадийцы были превосходными воинами: они умели держать строй и за счет стальной дисциплины и грамотного построения на первых этапах сражения смогли оказать упорное сопротивление и унести с собой немало вражеских жизней. Тем не менее сотня находчивых солдат дома Ремори постепенно начинала отодвигать противника все ближе и ближе к высокому краю плато, где битва приобрела свою финальную форму хаотичной бойни.
Реморийские солдаты были уверены в своей победе: у них было численное и тактическое преимущество; многочисленные мечи, булавы и секиры железной хваткой все сильнее и сильнее сжимали кастадийцев, окружали, вынуждали тех сражаться отчаяннее и неистовее; приобретенная в изнурительных походах выносливость помогала выжидающе биться с расчетом на то, что скоро у врага закончатся силы. На серо-голубых, уже изрядно потрепанных битвой латных доспехах реморийцев был изображен проницательный корсак, который словно предвкушал окончание сражения, чтобы вдоволь насладиться добычей. Наступало время заканчивать.
Кассий Продий резким рывком вытащил окровавленный кинжал из глазницы бедолаги-реморийца, чье тело тут же обмякло и повалилось на несколько трупов, уже сформировавших небольшую кучку - таких здесь было несколько десятков. Не успел капитан кастадийского отряда хоть немного перевести дух, как к нему с нескольких сторон уже приближались новые противники. Один из них был высоким двухметровым амбалом, размахивающим булавой так, что даже сражающиеся рядом с ним серые воины невольно сторонились: мало кому хотелось за одно неловкое движение тут же испустить дух. Второй противник среднего роста, чуть сгорбившись, с мечом и круглым, деревянным щитом, воровато обходил Кассия за спину, рассчитывая нанести роковой удар.
С бешеным ревом амбал кинулся на Кассия, двумя руками занося над ним свое грозное оружие с несколькими шипами на конце. Заняв оборонительную стойку и чуть пригнувшись, Кассий, держащий в одной руке короткий, окрашенный кровью кинжал, в другой – свой меч, с каменной выдержкой ждал точного момента, когда булава окажется на уровне его головы, чтобы тут же броситься в сторону и предоставить шанс мощному удару сокрушить щит нападающего сзади реморийца.
Сгорбившийся солдат упал на землю со сдавленным криком: ему раздробило руку, держащую щит, который раскололся на обломки. От болевого шока воин дома Ремори не успел отойти – быстрым ударом Кассий вонзил кинжал ему в горло, так и оставив там рукоять, залитую кровью. Спустя доли секунды он уже стоял в боевой стойке перед амбалом, успевшим снова поднять булаву для следующего замаха.
Разъяренный не столько смертью боевого товарища, сколько своим промахом, двухметровый воин неожиданно как для себя, так и для Кассия, после нескольких широких взмахов выпустил булаву из рук, дав ей стремительно пронестись вперед, и если бы не случайно оказавшийся на пути ее пролета кастадиец, плечо которого чуть подкорректировало траекторию полета, и не начинающая терять свою резкость реакция Кассия, то этот марш-бросок можно было считать успешным, и капитан лежал бы сейчас с размозженным черепом посреди поля битвы.
Едва увернувшись от шипов булавы, пролетевшей в дюйме от лица, Кассий ринулся вперед на амбала; он увидел уязвимые, не защищенные броней ноги врага и прямым мечом наотмашь рубанул по ближайшей берцовой кости. Громила тут же подкосился от боли. Его бешеные глаза блуждали в поисках цели, а изо рта брызнула багровая слюна. Смачно ударив своим высоким сапогом по месту сруба, Кассий услышал характерный хруст и рев громилы, после, не колеблясь ни секунды, он двумя руками со всей силой махнул своим клинком, и уже успокоившаяся голова реморийца со все еще открытым ртом полетела с легким свистом на охладевшую наступающими сумерками траву.
Распрямившись и вытерев кровь с лица загрубевшей ладонью, Кассий напряженно огляделся, чтобы оценить обстановку. Ситуация становилась катастрофической: вокруг велась ожесточенная бойня; от кастадийцев оставалось в живых человек двенадцать-пятнадцать; лучшие бойцы уже лежали безмолвными телами на холодной земле; из груди командующего Леонида торчали несколько копий, а все его лицо было обезображено ножевыми полосами – он настолько рьяно бился, что реморийцы, обезумив от ярости, набросились на него одного целой толпой. Бездыханное тело командующего, еще недавно живущее в свирепом боевом движении, сейчас прикрывало собой небольшой черный куб – цель их уже провалившейся миссии.
«Чертов трус и предатель Аверий, – мучительные мысли жгучим гневом проносились в голове у Кассия, – повел нас на это проклятое плато. Он мне с самого начала казался подозрительным. Жаль, Леонид дал слабину и доверился ему провести нас через эти проклятые чужие земли. Здесь мы и встретим свой бесславный конец».
«Конец, – искра тоскливой горечи пронеслась вспышкой перед глазами Кассия, и в груди болезненно забилось, как в лихорадке, его сильное сердце. – Неужели меня ждет такой исход? После всего...»
Вопли и стоны ближайших умирающих бойцов резко стихли, словно битва отодвинулась за несколько миль от плато. Взгляд Кассия затуманился: огромный валун усталости и отчаяния накатился на него и прижал всем своим весом.
«Я должен биться до конца... – устало забормотал Кассий. – Я доблестный воин Кастадии и один стою сотни этих трусов. Но почему мне так хочется сдаться и закрыть глаза? Неужели я так слаб? Неужели я опять подвел своих товарищей? Неужели никто не узнает про эту битву?»
Боясь закрыть глаза, Кассий начал лихорадочно озираться и напрягать свой взор: он не хотел быть убитым, оставаясь слабым, беззащитным и уязвимым посреди поля битвы.
Солдаты дома Ремори предпринимали решающий натиск: они отбросили в сторону всю ту предусмотрительность, которой придерживались в начале засады, и теперь просто давили, как могли, своей численностью, окружая оставшихся кастадийцев, яростно налетая на них, все сдавливая и сдавливая к краю плато. Вот, товарища Руфуса сзади пронзили острым клинком, и он, сплевывая кровь, в последний момент накинулся на бедного, еще молодого реморийского юнца без брони, разрубив тому грудь надвое. Боевому брату Кастусу, с которым Кассий еще вчера делился черствым хлебом, раздробили голову булавами сразу с нескольких сторон - он не успел полностью проплыть все Великое море и изучить его, хотя так мечтал об этом. Рычащий бородатый Максий с ревом размозжил молотом грудь солдату, затем тараном опрокинул заходящего сбоку врага, придавив тому плечо тяжелой рукояткой, а когда ему сзади подсекли ноги и стали заносить боевое копье, целясь в спину, свирепый воин Кастадии добрался под конец и до третьего реморийца, задушив его грубыми, разодранными в кровь руками.
Старый добрый друг Аппиус на расстоянии пяти шагов ожесточенно сражался с группой врагов, обнажив свою острую глефу. Плюясь и пинаясь, он как можно дольше оттягивал свою неизбежную кончину.
«Что я делаю?! Почему я стою здесь, недвижимый как истукан?! – гневные мысли прогнали прочь всю ту усталость, накопившуюся во время битвы. – Мои товарищи умирают, сражаются до последнего вздоха, за свою миссию, за честь Кастадии. Так и я умру вместе с ними, забрав с собой в землю как можно больше этих ублюдков!»
Искры безумия и отваги зажглись в глазах Кассия. Зажглись у человека, готового к последней битве. Зажглись у воина, принявшего свою судьбу.
Кассий бросился на помощь едва живому Аппиусу, разрубив надвое вставшего на пути нерадивого реморийца, однако его друг, увидевший приближение товарища, прокричал:
- Нет! Куб!
Резко сделав оборот, Кассий увидел, как несколько реморийцев бросили сражаться и окружать оставшихся кастадийцев, чтобы направиться к бездыханному телу Леонида за своим трофеем.
- Шакалье! – прорычал Кассий и метнулся в их сторону.
Обезумевший и окрыленный яростью, Кассий за доли секунды разобрался со стервятниками: это были уже не такие сильные бойцы, с которыми он сражался в начале засады. За всем этим кастадийский капитан так и не заметил, что Аппиуса разрубил широкий тяжелый двуручный меч, и его друг больше никогда не скажет ни одного слова.
Весь потрепанный, без щита и кинжала, но со стальным коротким мечом, с запачканными в грязной крови руками, с затуманенными от неистовства взором и разъяренной гримасой Кассий хрипел и ждал следующих воинов. Очередная партия солдат, готовящаяся навалиться гурьбой на кастадийца, внезапно отступила, с опаской и почитанием оглянувшись назад. Там, стряхнув чьи-то конечности с лезвия клеймора на траву, тут же окрасив ее в красный цвет, подходил неспешно по-настоящему достойный противник.
Высокий и статный, он своим суровым, проницательным взглядом давал понять находящимся рядом солдатам, что Кассий – только его соперник, только его добыча, только его развлечение. На лице реморийца был шрам в виде пореза, проходящего от нижней части левой щеки до широкого лба через переносицу, слегка задевая правый глаз. Холодные карие глаза буднично оценивали состояние Кассия: взгляд небрежно скользил с ног кастадийца, поднимаясь до его короткого меча и заканчивая на лице, замутненный взор которого отвечал всем своим презрением.
Воин Ремори, судя по всему, был командующем какого-то отряда высокого ранга: на его переливчатой сине-голубой броне золотой корсак торжественно держал в своей лапе кинжал; блестящий металлический шлем украшал небольшой острый, конусный конец, расписанный маленькими драгоценными камнями. В бурых кожаных ножнах с неизвестными письменами за поясом покоился меч, но сам командующий Ремори держал в руке внушительного вида клеймор, лезвие которого все еще блистало в последних лучах заходящего солнца.
- Наконец-то достойный противник, – усмехнулся Кассий, сплюнувший соленую кровь на землю. Холодные губы реморийца чуть сдвинулись в едва заметной улыбке, не обещавшей ничего хорошего.
Свободная рука Кассия, не сжимающая клинок, вдруг задрожала: сильный, до судороги неприятный ветер пронесся через его истертые сражением пальцы. Кастадиец посмотрел вдаль, через каскады врагов и горы тел: его слезящиеся от грязи и горечи серо-голубые глаза увидели закат солнца - самый лучший закат в жизни, когда небесное светило своим теплым, успокаивающим, но непременно увядающем светом говорит о том, что пришла пора уходить.
Несколько стрепетов, звучно свистящих крыльями, отправлялись на вечерний отдых. Их щебет было необычно слышать в окутавшей плато тишине: казалось, все вокруг замерли, чтобы успокоиться звуками уходящей в сон природы и дождаться завершения бойни.
«Завершения?» – Кассий только сейчас понял, что необычная тишина вокруг него говорила только об одном: все его товарищи мертвы, и он остался единственным живым кастадийцем.
- Ублюдки...
Тем не менее, уставшие, раненые и сваливающиеся на землю реморийцы не спешили делить добычу, осматривать тела и праздновать победу – все ждали последний поединок.
Реморийский лидер легким движением руки скинул со спины свой щит ближайшему солдату, затем, воткнув клеймор в землю, снял раскрашенный шлем, высвободив из-под него длинные светлые волосы, и аккуратно положил его на тело Леонида.
- К тебе мы еще вернемся, – усмехнулся он трупу, затем, обернувшись к Кассию, без каких-либо усилий, легким, непринужденным движением поднял свой меч. На поясе, в ножнах все так же беспечно покоился еще один клинок.
- Я Дегал, из семьи Бертаров. Ваше время прошло. Здесь я закончу твою жизнь, – произнес хлестко ремориец, разминая плечи и шею.
Он не спеша подошел к Кассию, остановившись на расстоянии нескольких шагов, с характерным звуком сжимая и разжимая рукоять своего меча. Кассий правой рукой несколько раз махнул своим оружием, проверяя хватку, затем сжал и разжал левый кулак, чтобы понять, насколько тот готов к тяжелой работе. Уши слегка гудели от застывшего и болезненного напряжения; ноги в сапогах уже начинали наливаться тяжестью от усталости, однако все еще были способны к резким, стремительным движениям; к зрению снова вернулись четкость и резкость, чему Кассий в данный момент был рад – он очень ценил свое умение находить различные варианты в разнообразных стычках.
- Последнее слово, – медленно, словно чеканя каждый слог, сказал торжественно Дегал.
Ремориец жаждал сражения и развлечения – кастадиец хотел закончить со всем этим и умереть достойно.
Кассий потянулся, разогнал всю накопившуюся внутри желчь, горечь и презрение и с характерным звуком плюнул так, что сгусток слюны попал аккурат на шикарные блестящие сапоги Дегала. Затем он посмотрел прямо в глаза своему врагу - посмотрел вызывающе и бесстрашно.
В небе раздался жалобный визг, и небольшая серая птица упала на землю замертво между двумя противниками. Это был стрепет. Началась битва.
Дегал с молниеносной скоростью понесся на Кассия, сделав резкий, но не широкий взмах клеймором. Кастадиец увернулся, ответив колким выпадом в сторону шеи реморийца, однако не рассчитал длины меча, и в ответ получил удар металлическим кулаком по ребрам. Отлетев на несколько метров, Кассий не успел принять и переварить жгучую тупую боль, так как на него уже обрушивался следующий удар клеймора – на этот раз более решительный. За доли секунды Кассий заприметил покоившийся в руках рядом лежавшего трупа круглый реморийский щит, и, схватив его левой рукой, попытался парировать пикирующий удар сверху. Щит раскололся на две части, однако клеймор слегка застрял в древесных волокнах посередине, и Кассий, тут же вскочив и выдвинувшись вперед, нанес колющий удар.
- Кхрк... – прохрипел от боли Дегал: небольшая струйка крови потекла из-под его доспеха в районе правого плеча.
