Глава 1
Блики солнца обжигающими искрами били в глаза, отражаясь от рябящей поверхности реки, точно повторяющей изгибы бегущей сверху неё тропинки. По другую сторону то, что осталось от подъездной аллеи, сторожили густо разросшиеся высокие папоротники с острыми, как лезвие, раскидистыми листьями. Тропинка каким-то чудом продолжала держаться посреди этой части леса, когда-то бывшего замковым парком. Ещё недавно, будучи ребёнком, Вильма свободно прогуливалась между здешними деревьями, любуясь на остатки скульптурных ансамблей, а теперь лишь зная, что статуи там есть, можно было отыскать давно заброшенные фигуры с отвалившимися носами, отломившимися руками, сколотыми копьями и лирами.
Невидящими глазами оторванные мраморные головы глядели с земли в лазурь недосягаемых небес, чья синева лишь подчёркивалась белоснежной кипенью редких кудрявых облачков. День обещал быть ясным и погожим. Возможно, даже слишком – Вильма не любила зной.
Кобылка неторопливо брела вперёд, норовя то и дело остановиться, чтобы потянуться мягкими губами к хрустким молодым древесным побегам, и тогда всаднице приходилось трогать поводья, чтобы напомнить своевольнице о том, кто здесь хозяин. Налетающий порывами ветерок игриво трепал бело-серебристые девичьи локоны; скользил шкодливыми пальчиками по её пышным юбкам; дерзко расчёсывал гриву кобыле, а потом нырял, прячась в кустарники, оставляя их волноваться, словно раздосадованных кумушек.
Когда тропинка, вильнув, круто забрала в сторону, оставляя высокую стену деревьев позади, открылся потрясающе красивый вид на белый замок, возвышающийся с пригорка. Он выглядел так, будто был не построен, а нарисован кистью художника. Розовые кусты буйно разрослись вокруг, создавая впечатление, что его подножие окутано огненно-алым облаком или багровыми языками пламени.
Вильма знала, что при приближении иллюзия рассеется и останется удручающая реальность. Сказка и мечта, как всё прекрасное при соприкосновении с обыденностью, развеется, подобно туману под резкими порывами ветра и останется реальность: с обратной стороны, стоит войти на территорию замка, будут руины, закопченные от беспощадного пламени, уничтожившего когда-то Замок Роз. Пожар был такой разрушительной силы, что байками и преданиями о нём до сих по пугают непослушных ребятишек, а слава об этом месте держит людей на расстоянии лучше любых оград и охранников. Среди местных руины пользуются дурной славой. Говорят, эти земли прокляты.
Вильму никогда не пугали страшные сказки – напротив, с детских лет то, что пугало других, казалось её полной очарования тайной. А тайны требуют разгадки. А ещё, места с дурной славой имеют обыкновения отпугивать простосердечных обывателей обеспечивая уютное уединение. Хотя в полночь, при свете луны, она бы сунуться сюда не решилась. Серебряная лунная пыльца с сочетание с рождёнными царицей ночи тенями отпугивают даже любопытные умы, наделённые, как правило, богатым воображением, а то, что способно предположить последнее бывает куда страшнее ужасов реальных.
По мере приближения к замку тропинка становилась всё уже, а переплетающие между собой одичавшие кусты роз превратились почти в непроходимое препятствие.
Вильма, спешившись и привязав свою верную белогривую подружку к одному из гибких кустов ив, служивших при необходимости отличной коновязью, дальше двинулась пешком. Ей представлялось, что она отважный паладин и идёт на помощь, или она – первопроходец, открывающий новые земли. Крючковидные, острые шипы, усеявшие стебли цветов, норовили вонзиться то в руки, то в пышную юбку и оставалось только с осторожностью увёртываться от их злобной хватки.
Когда Вильма услышала нежные и высокие звуки музыки, в первый момент она даже замерла, решив, что у неё начался бред. Потом сердце оледенил страх. Подумалось, что явился призрак Печального Лорда, который, по легенде, и владел Замком Роз. Молва приписывала ему виртуозное владение игрой на арфе, которой он и пленил сердце прекрасной принцессы, до такой степени полюбившей своего возлюбленного, что она сбежала прямо из-под венца с королём, которого для неё избрал другой король – её отец. Влюблённый нашли приют в этом прелестнейшем из мест Рении, среди белого мрамора и белых роз и обрели истинное счастье в объятиях друг друга. Но счастье их было недолгим, потому что королевские стражники настигли влюблённых и сожгли вместе со всем двором: слугами, животными, придворными. Все они нашли здесь свой конец. А надгробием их стали зелёные травы, алые розы да высокие буки, вязы, дубы, клёны и берёзы.
Любовь – счастье –смерть… грустно и сладко думать об этом. Может быть люди потому и помнят любовь, подобной этой, что она взлетает к самой высокой точке и… обрывается? Останься живы Прекрасный Лорд и Прелестная Принцесса, кто знает, как сложилась бы их судьба? Но жуткий конец увековечил их в веках.
Пролетевший порыв ветра остудил кожу, раздул юбку и поднял за спиной волосы Вильмы. «Если бы ты могла выбирать, умереть красиво и остаться легендой или прожить, как все, может быть, так и не узнав, что такое настоящая любовь – что выбрала бы ты?», – всплыл в голове вопрос.
Вильма, тряхнув головой, решительно продолжила путь, расталкивая, порой разрывая перед собой препятствие из тонких лоз с острыми шипами. Она знала, что ещё чуть-чуть, и дальше идти станет намного легче.
А ещё она знала, что нет – не готова. Не готова она страдать и красиво умирать ради любви. Ей хотелось красиво и долго жить, быть счастливой и любимой. А сказки… ну, на то они и сказки. Как белые замки издалека – лучше не приближаться. Ну их совсем!
Тут Вильма поймала себя на мысли, что музыка не стихает, напротив, теперь доносится гораздо явственнее. Мелодия слышится отчётливо и ясно. Она остановилась, пытаясь понять, что это может быть?
Призрак?.. Кто ещё может забрести в эти малознакомые, дикие места, о которых инородцы не знают, а местные изо всех сил стараются держаться подальше?
Могут ли призраки являться при свете дня? В легендах всегда говорилось о лунных лучах, грозах, полуночи?.. Если там, впереди, призрак, то Чары Сокрытия вряд ли на него подействуют – призраки видят не глазами. Хотя, кто и когда на самом деле видел призраков, чтобы судить? Но если там человек, то стать невидимкой самое верное решение. Так безопаснее.
Безопасней и разумней всего было бы тихонько повернуть назад и, вернувшись к своей, не самой резвой в отцовской конюшне, но одной из самых послушных лошадок, умчаться отсюда прочь, восвояси, теряясь в облаках поднятой на дороге пыли. Но данный вариант не просто не был принят к сведению – он даже не возник в белокурой головке юной прелестницы, нацеленной на поиски приключений.
Наспех и кое-как прикрывшись Чарами Невидимости, Вильма крадучись двинулась вперёд, ведомая звуками музыки, высокой, нежной и пронзительно-грустной.
Каждый звук, подобно хрустальной капле, падал на сердце и брал за живое – за душу.
В краю луны цветут сады
Прекрасно-алых роз.
Их строен стан, их нежен вид
И трогает до слёз
Воспоминаньем о любви
Сгоревшей, как закат.
Нам горизонта не достичь
И кто в том виноват?
Прекрасный Лорд отважен был
Храбр, ловок и силён.
Но королевской воли злой
Не смог перечить он.
Крепка броня, стрела звенит
На тетиве дрожа.
Сильна любовь, но не сильнее
Острого ножа.
Отец вернул беглянку дочь
И в цепи заковал.
А через год уже другой
Уста ей целовал.
А что осталось от души
Прекрасной Девы той?
Кто знает? Слезы лишь вода!
Вода течёт рекой…
В краю луны цветут сады
Прекрасно-алых роз…
Вильма осторожно пробравшись к обломкам в полуразрушенной стене крепости, заглянула внутрь, туда, где молодой человек сидел на останках лестницы, окружённый рассыпавшимися, подёрнутыми мхом, камнями, и играл на арфе, меланхолично перебирал струны длинными, красивыми пальцами.
Он явно был благородного происхождения – у крестьянина или даже рыцаря не могло быть таких бледных, узких и нежных, как у женщины, пальцев с прозрачными, как бледное стекло, изящно опиленными ногтями. Его руки были такими красивыми и чуткими, что становилось понятным чувственное томление струн и их дрожание, стоило красавцу задеть их и они пели так нежно и грустно, что слёзы наворачивались на глаза.
Рубашка с длинными рукавами, стянутых у узких запястий, была из алого шёлка, с богатой вышивкой у ворота и на обшлагах рукавов. Блио тоже было шёлковым, но из чёрной ткани, застёгнутое на боку пряжкой с драгоценными камнями.
Незнакомец был молод, не старше двадцати лет, широкоплеч, узкобёдр и высок ростом. Чёрные волосы были длинными, спадали почти до пояса и перевиты каким-то странным, замысловатым образом чёрной лентой – Вильма никогда прежде не видела, чтобы мужчины так заплетали волосы. Она мужчин с длинными волосами вообще никогда не видела. В их краю мужчины носили короткие стрижки, в крайнем случае позволяя волосам небрежно ниспадать до плеч. За подобную причёску могли бы поднять на смех, она казалась женственной. Но молодой человек выглядел не женственным…Вильма не сразу подобрала нужное слово под описание. Утончённым. Вот так правильнее, пожалуй – он выглядел утончённо-аристократически. О его острые скулы можно было порезаться, а щёки под ними казались запавшими. Длинные ресницы не могли пригасить яркую синеву взгляда. Бледная фарфоровая кожа неестественно контрастировала с чёрными прямыми волосами.
Арфа, издав нежное, протестующее треньканье, застонав на прощание, стихла.
До Вильмы вдруг дошло, что пробирающие до дрожи синие глаза смотрят прямо на неё, распахнувшись от удивления.
Кажется, слишком увлёкшись песней и внешностью прекрасного певца она не удержала «скрывающие» чары?
– Кто ты? – неожиданно низким голосом (во время пения он звучал сладким тенором) спросил незнакомец.
Глава 2
Голос звучал вполне реально и, несмотря на сказочно-красивую внешность выходило, что и незнакомец тоже… вполне реальный? Не видение, не приведение – во плоти, хотя и весьма-весьма привлекательной. А красивый мужчина – это всё равно мужчина, то есть то, с чем общаться не так уж страшно, чтобы там не утверждали её няньки и боязливые тётушки.
Вильма знала, что красива. Её платиново-белые, будто сотканные из лунного серебра, волосы напоминали о ночных духах, тех, что, по преданиям, являются к мужчинам во снах и лишают их разума и силы. В любой толпе, благодаря этим необычным волосам, девушку легко было найти, выхватив взглядом, если только она не скрывалась специально под Чарами Невидимки.
И необычный цвет волос, и свой магический дар Вильма унаследовала от отца, представителя почти уничтоженной людьми расы хайримов, заклинателей стихий и духов, провидцев и чародеев. А вот необычные, фиалковые глаза достались ей в наследство от матери. Вместе же её бледные волосы, напоминающие о белых снегах, искрящихся в лучах луны, в сочетании с яркими фиалковыми глазами, без промаха попадали в любую цель, производя неизгладимое впечатление на собеседника, если и не очаровывая, то уж точно запоминаясь.
Незнакомец, судя по выражению лица и взгляду, тоже успел отдать дань необычной внешности девушки, взирая на неё с немым изумлением. Невольно начинаешь недоумевать, когда там, где минуту назад ничего не было, кроме камней, мхов и время от времени вспархивающих птичек-невеличек, вдруг, словно из воздуха, материализуются прекрасная девушка.
Вильма не смогла подавить смешок:
– Я прекрасный призрак не менее Прекрасной Девы. Ваши песнопения потревожили мой покой, о, дивный трубадур. Вот, пришла взглянуть, кто орошает заброшенные руины чудесными звуками… это ваша арфа?
– Странный вопрос.
– Как и всё вокруг. Рискну заметить, что по-настоящему странен тот, кто решил уединиться в проклятых развалинах. И это бы ещё ничего… но вот фантазия тащить через все овраги и буераки с собой арфу?.. Даже дикие розы не стали для вас препятствием. После такого явлением призраков вряд ли кого-то удивишь!
Молодой человек улыбнулся.
Улыбка у него была красивая, но отчего-то казалась меланхоличной. А ещё невольно наводила о взрослой снисходительности по отношению к расшалившимся детям.
– Наверное, мне следует извиниться за то, что нарушил ваш покой, Прекрасная Дама? – мягко проговорил он. – Надеюсь, песня пришлась вам к душе?
– Ну, не знаю… откровенно говоря, мне всегда казалось, что я погибла вместе с Отважным Лордом? Но это уже скучные нюансы, а в целом песня очень… мелодичная, поэтичная.
– Польщён. Благодарю.
– Не стоит благодарности.
– Позволю себе с вами не согласиться, – прищурился незнакомец. – Бродячие трубадуры зарабатывают песнями и им требуется награда.
Вильма захлопала длинными ресницами:
– Даже не знаю, как вам помягче сказать, но место для заработка вы выбрали не самое удачное. В этих местах вас разве вороны чем одарят, да только боюсь, что дары их вам не слишком понравятся.
– Вы не похожи на ворону, – подтрунивающим тоном проговорил незнакомец, скрещивая руки на груди и прислоняясь плечом к стене.
Словно ненароком он перекрыл Вильме путь к отступлению, закрывая собой проход, что не укрылось от её внимания и заставило немного насторожиться.
– А на кого я похожа?
– На белого кречета.
Вильма презрительно фыркнула. Она считала себя нежной, а кречет? Как бы не слишком милая птица.
– А летаешь ты быстро? – вдруг сменил тон он.
– Смотря от кого и к чему.
– Если я тебя поймаю, красавица, то возьму плату за свою песню.
– Как?
– Поцелуями.
– Ух, ты, какой резвый! Речь уже даже не об одном о поцелуе, а о поцелуях? Не много ли ты хочешь, певец?
– Если уж хотеть, так чего-то большого. Если брать – так много. Иначе какой смысл?..
Во время их короткого диалога он медленно наступал, она – пятилась.
– Даже не знаю, в самом ли деле мне понравилось твоё пение?.. Мои поцелуи стоят большего.
– Не обесценивай то единственное, что есть у несчастного трубадура.
Незнакомец казался каким угодно, но не несчастным. Ему явно нравилась эта игра в охотника и добычу.
Впрочем, Вильма тоже была не против немного поиграть.
Ей уже приходилось целоваться с парнями раньше. Иногда это было слюняво и противно, иногда – смешно и нелепо, пару раз совершенно неприятно. Но случалось, что поцелуи дарили щемящее, ни с чем не похожее чувство неги, были нежны, как скользящий по коже шёлк. Самое странное, что по внешности мужчины никогда не угадаешь, как он на самом деле целуется. Самый нежный поцелуй на памяти Вильмы ей подарил молодой рыцарь, немногим старше её самой, один из первых задир в замке и в драке совершенно бешенный. А самым грубым оказался один из отцовских пажей-чашников, с виду похожий на переодетую девицу. Так что то, что трубадур с виду такой красавчик совсем не означает, что целоваться с ним ей понравится.
– Что именно? – вопросительно приподняла она бровь.
– Мой голос. Мою музыку. Мои песни.
– А ещё – серебряная арфа, шёлковые одежды и драгоценные перстни на пальцах. Неплохо нынче платят трубадурам!
– Да. Не со всех я беру поцелуями.
– Может, арфа – это хобби? И на самом деле ты обворовываешь несчастных путников, промышляя грабежом?
– Ты меня раскусила!
Он попытался её обнять, но Вильма ловко уклонилась от его объятий, змеёй выскользнув у него из рук и весело засмеялась оттого, что юноша выглядел искренне раздосадованным.
