Это, должно быть, шутка. Новый симптом – зрительная галлюцинация. Ничем иным невозможно объяснить нахождение биста в моем сарае.
Осень в этом году выдалась ранняя и злая. К середине октября деревья скинули листву и теперь жалобно качали голыми ветвями под порывами шквалистого ветра. В низинах и прогалинах не спешил таять первый снег, температура днем не превышала пары градусов, а ночью опускалась ниже нуля, покрывая воду тонкой пленкой льда. Уже на подъезде к старому отцовскому дому в богом забытой глуши я пожалела о своем решении покинуть цивилизацию и поразмыслить о неизбежном грядущем. Мне казалось, в окружении леса, тишины и звездного неба я смогу если не принять, то хотя бы смириться… но стылый воздух и гнетущая атмосфера брошенного жилья вернули к более приземленным планам. Запоздало я подумала, что следовало заранее отправить сюда людей для подготовки дома к заселению.
Генератор запустился с большой неохотой. Дом отапливался электричеством, но никто не следил за состоянием ТЭНов – да и всей системы в целом, – так что на быстрый нагрев я не рассчитывала и воспользовалась запасным вариантом: отправилась топить печь. Последний раз мне приходилось делать это в далеком детстве, но, на удивление, получилось с первого раза. Подержав озябшие пальцы у открытого огня, я переобулась в найденные в шкафу валенки, накинула капюшон поверх шапки и отправилась за дровами: в поленнице у печки закончились.
Сорванный замок валялся на земле. Я постояла у двери, гадая, кому в этом захолустье могло понадобиться залезть в сарай. Внутри, на первый взгляд, всё было на местах. Разве что у дальней стены валялся старый безразмерный тулуп деда. Я подошла ближе…
Рука, выпроставшаяся навстречу, не была человеческой. Пальцы зафиксировали мою лодыжку в жестком захвате, когти легко разрезали войлок. Тулуп поднялся горбом, обнажая жуткое, покрытое сочащимися ранами, чешуей и ожогами создание.
Бист. Здесь, за тысячу километров от ближайшего исследовательского центра. Полумертвый, упрямо цепляющийся за жизнь и изучающий меня больными воспаленными глазами без намека на зрачок.
Я схватила ближайшее полено, огрела его по спине – он содрогнулся всем телом, зашипел, – и снова, задела, наверное, рану, потому что он отпустил меня, сворачиваясь клубком. Я сделала пару шагов назад.
Бисты в буквальном смысле упали с небес: рабочая гипотеза состояла в том, что их корабль не справился с земным притяжением. Инопланетный объект и найденные на обломках живые организмы наделали много шума. Правительство быстро распределило пришельцев по лабораториям, официально опровергнув состоявшийся контакт. Но для меня, спасибо фамилии и деньгам, не составило труда выяснить правду. А после договориться с нужными людьми о финансировании исследований в обмен на информацию и предоставление чужеродного генома для личных целей.
Несколько месяцев упорного труда и огромных вложений не окупились. Моя болезнь прогрессировала, а в клетках одновременно похожих и непохожих на нас существах не был обнаружен секрет возможного исцеления. И я уехала. Прочь от иссушающей надежды.
Чтобы найти биста у себя в шкафу.
В задумчивости я набрала дров и вернулась в дом. Электрика потихоньку оживала, батареи потеплели. В комнате с печкой даже воздух прогрелся. Я прилегла на диван, пережидая головокружение.
Некоторые защитные механизмы бистов роднили их с пресмыкающимися. Он явно не первый день спасается от голода и холода в том сарае. Но, судя по воспалившимся ранам, зиму ему не пережить. Было бы преступлением с моей стороны проигнорировать его существование и позволить этому проявлению инопланетной жизни бесцельно сдохнуть. Нет. Мои ресурсы вполне позволят переместить его в частную лабораторию. Ученые миндальничали, боясь загубить любого из столь малочисленных испытуемых, и потому могли что-то упустить. Но мне плевать на развитие науки в целом, меня интересует только собственная жизнь. И если для ее спасения понадобится вскрыть биста, едва ли его смерть приведет к моим кошмарам.
Приняв решение, я потянулась за смартфоном.
– Надеюсь, вы понимаете, от чего отказываетесь.
Лед в моем голосе должен был заставить собеседника одуматься, но профессор только поморщился.
– Поймите меня, Алина Игоревна, при всем моем желании – не могу. Никак. Вы же знаете, что сейчас творится в стране! Каждый человек на вес золота. Дайте мне неделю – всего неделю, – и я весь в вашем распоряжении.
Я молчала.
Он потер висок.
– Без ножа меня режете, – вздохнул. – Хорошо. Могу пока отправить к вам своего ученика.
– Нет, – резко возразила я, ожидая совсем не этого предложения. – Чем меньше людей в курсе, тем лучше.
– Ваша правда, – снова тяжело вздохнул Вороненков. Заговорил проникновенно: – Алина. Мы с вами не первый год знакомы. Разве я когда-либо вас подводил?
Какое тактичное напоминание о том, что я жива исключительно благодаря его вмешательству и экспериментальной методике лечения. По этой причине я обратилась к нему: человеку скандальной среди признанных ученых репутации, автору множества сомнительных и опровергнутых гипотез, человеку, которого не единожды пытались лишить докторской степени и звания профессора, чей здравый ум любили подвергать сомнению даже авторитетные издания. Его проекты финансировали от отчаяния или из любопытства, но едва ли по соображениям логики.
Я выдержала паузу, хотя понимала, что соглашусь на его условия. Скорее всего, понимал это и он.
– Что ж. Мне в любом случае понадобится консультация.
– Конечно-конечно, – с готовностью согласился Вороненков. – Я бы предпочел фото, но, полагаю, это исключено?
– Верно.
– Тогда слушаю вас, Алина Игоревна, крайне внимательно.
Бист лежал ничком на том же месте. Он никак не отреагировал ни на мое появление, ни на тычки куда придется черенком лопаты. Либо усыплял бдительность, либо действительно отключился. Бдительно отслеживая положение его конечностей, я присела рядом, держа наготове пистолет – жизнь была мне дороже гипотетической пользы от исследования. Существо не шевельнулось, когда я надела на него наручники, сохранило неподвижность, когда потрясла за плечо, и соизволило очухаться только от вылитой на голову воды.
– Я собираюсь тебе помочь, – сказала четко. – Это – кислородная маска. В твоем случае в баллоне углекислый газ. Я рассчитываю, что ты дойдешь до дома своими ногами. Это ясно?
Ни единого жеста или слова не последовало. Я не знала, откуда он – сбежал из другой лаборатории или чудом не попался людям после падения – и понимал ли мою речь. В любом случае, он покорно позволил надеть на себя маску и лишь прикрыл глаза, вдыхая полной грудью. Оставалось порадоваться собственной предусмотрительности: во все принадлежащие мне дома были завезены медикаменты и оборудования на случай непредвиденного ухудшения моего состояния.
Не думала, правда, что пациентом станет бист.
Даже наполовину уменьшенная концентрация кислорода оказала на него благотворное влияние. Тело неравномерно покрылось защитной броней, конвульсивно дернулись и уже осознанно сжались в кулак пальцы. Контрастно общему по-прежнему жалкому виду обращенный ко мне взгляд был куда более осознанным и почти изучающим.
– Вот и славно, – бросила я, поднимаясь и кривясь от болезненного прострела. – Бери баллон и вперед. Здесь недалеко.
Ни разу на пути из сарая в дом я не оглянулась. И внутри запретила себе подходить к окнам. Но спустя долгие, долгие полчаса от входной двери донеслись шорохи и звуки.
Он подчинился.
– Перекись водорода, – указала на ряд пузырьков. – Универсальный антисептик. Прольешь раны. Левосин – для перевязок. Вытянет лишний гной. С остальным твой организм должен справиться сам.
Бист наблюдал за мной из-под опущенных век. До дома он дополз на чистом упрямстве и отключился сразу за порогом. Перемещать его я не собиралась и равнодушно перешагнула. Опустевший баллон из-под газа нашла в сарае: растягивал ли он удовольствие, смакуя эти пять литров с примесью воздуха, или предпочел пару минут чистого кайфа, я не знала, но прогресс был очевиден.
Вновь завозился он уже к вечеру. Повинуясь моим указаниям, мучительно медленно добрался до комнаты, где и рухнул на диван. Равнодушно пережил пристегивание руки к мебельной ножке (я подозревала, эта деревяшка не удержит его при твердом намерении освободиться, но для морального спокойствия приняла меры), жадно следил за перетаскиванием баллона и теперь внимал моим объяснениям.
– Газ, – констатировала. – Запас у меня небольшой, еще парочка, может, найдется, но не больше. Дозируй, как считаешь нужным.
Его рука дернулась к маске. Усилием воли он расслабил кисть.
– Еда.
С ней пришлось повозиться. Никакой твердой пищи, максимально обезжиренное питание из бульона и протертых в кашицу продуктов. Была бы у меня непроливайка, использовала бы ее (к способности биста удержать посуду я отнеслась скептически), а так перелила в термокружку.
– Телевизор, – прокомментировала включение. – Поставлю тебе Discovery. Наслаждайся.
Моя задача состояла в том, чтобы не сдать ему сдохнуть в ближайшие пару дней, пока помощница ищет лабораторию для Вороненкова и закупает необходимое. Можно было уже сейчас переместить его под чей-нибудь присмотр, но я решила, что чем меньше круг вовлеченных людей, тем лучше. Слухи обладали неприятным свойством просачиваться сквозь стены, а я не могла позволить правительственным структурам забрать у меня биста слишком скоро. Нет. Непростительно упускать подобный шанс.
И я впряглась в соседство с инопланетянином.
Жильцом он оказался тихим. Съедал предложенное, пытался лечиться по названной схеме, большую часть суток спал. Во сне его лицо искажалось от боли, дыхание становилось тяжелым, прерывистым. Он экономил последний баллон, позволяя себе не больше пары вдохов за час, но даже так скромный запас быстро подошел к концу. Взрослый человек в среднем прогоняет через легкие семь литров воздуха за минуту – удивительно, как он продержался больше суток на двадцати литрах газа.
Раны гноились страшно. Мне казалось, бинтов в доме хватит на три поколения вперед, но он изводил марлю килограммами. К вонючей заскорузлой ткани противно было прикасаться, так что я надевала перчатки и задерживала дыхание. Несколько раз, наклоняясь, я была вынуждена ухватиться за ближайшую поверхность и запрокинуть голову: в глазах темнело, как бывает перед обмороком. Однажды, выпрямляясь после приступа, я перехватила внимательный взгляд биста. Он всё еще был слишком слаб для нападения, но не намеревался долго пребывать в беспомощном состоянии.
На третье утро, заслушав отчет помощницы о проделанной работе, я взялась подогреть себе блинчики с творогом – плохая, плохая девчонка, что бы сказал мой диетолог, – а обернувшись, увидела биста на пороге. Он едва стоял на ногах, цепляясь за стену и откос, и слегка покачивался, но сомнений в его выздоровлении не осталось.
Время моего над ним контроля утекало сквозь пальцы.
¬– Садись, – бросила я нарочито равнодушно. – У меня сегодня блины. Можешь присоединиться.
Сдохнем на пару, – подумалось с цинизмом.
На его запястье болтался браслет наручника. Что ж, я ошиблась, предполагая, что он вырвет ножку: жертвой стала цепь.
Обещание свое я исполнила и поставила перед ним тарелку с самую малость румяным блинчиком, а над своим склонилась, с облегчением устроившись в кресле, и вдохнула, смакуя, аромат. Он мало походил на тот, что в далеком-далеком детстве плыл по дому каждую субботу, но даже так вызывал неясное чувство тепла и уюта.
Открывая глаза, ощутила влагу на ресницах и досадливо скривилась. До чего я докатилась – ностальгировать по былому. Пустая трата времени и душевных сил. А со слезами – еще и физических, что уж точно непозволительно.
– Ешь, – сказала бисту, который вздумал также подозрительно обнюхивать еду. – Тебя вряд ли кормили в детстве блинами. Хотя откуда мне знать, как там у вас всё устроено.
Я решительно сделала первый укус и с облегчением признала, что получилось вполне неплохо. Было бы, право, обидно нарушить диету ради не стоящего такой жертвы продукта.
К травяным сборам в последние годы я тоже привыкла и находила некоторую прелесть в оттенках вкуса, которые научилась распознавать. Сегодняшний состав призван был улучшить сон и нормализовать работу нервной системы. Довольно актуально в моих-то реалиях.
Бист еще долго сидел на кухне. Блинчик прижился в его организме, насколько я могла судить, без особых сложностей, и обед он также разделил со мной. Неудивительно, что мое максимально диетическое питание подошло ему, но этот стремительный переход от состояния полутрупа к стремительно выздоравливающему хищнику не могло не тревожить. Если у меня и оставались какие-то сомнения, демонстрация скорости его адаптации их устранила: лаборатория и перевозка требовались срочно. Очень срочно.
Когда вечером я зашла к нему за бинтами, вместо познавательных фильмов о географии Земли на экране телевизора резвились обнаженные фигуры, издавая пошло-вульгарные звуки. Несколько секунд я бездействовала, зависнув в попытках понять, откуда в принципе вылезла эта порнуха. А бист казался странно увлеченным: внимательно наблюдал за действиями парочки, даже подался вперед. Наверное, я издала какой-то звук, потому что он резко повернул голову и так же пристально осмотрел меня. Всю меня, от остриженных волос к едва заметной под просторной рубашкой груди и ниже, задержавшись в районе паха.
Сказать, что меня пробрала дрожь, значит не сказать ничего. Я велела себе не глупить и не искать подводных камней там, где их не могло быть, – не в его состоянии, не с его происхождением, – но самовнушение работало слабо. В глазах биста не было похотливого интереса, но я бы не стала полагаться на отсутствие внешних признаков: он в принципе мало выражал эмоции привычным людям способом.
Я долго не могла уснуть и ворочалась с боку на бок. В какой-то момент усталость взяла верх, я отключилась, а проснулась с колотящимся сердцем и пугающим чувством нависшей угрозы. Во рту пересохло, я с трудом сглотнула и нехотя спустила ноги на пол, чтобы дотянуться до стакана воды на столе. Холод обжег ступы, зато отогнал навеянную сном жуть. Руки тряслись, пришлось держать стакан обеими, но даже так зубы клацнули о стекло. Смочив горло, я шумно поставила стакан на место и потерла лицо.
А когда опустила руки, бист стоял почти напротив.
Я дернулась от неожиданности и испуга. Секундное промедление, и я рывком потянулась под вторую подушку, где хранила пистолет.
Но не успела.
Я едва коснулась металла, когда бист перехватил мои руки и потянул на себя. Он оседлал меня, зафиксировав мои бедра, легко перевернул меня с живота на спину, невзирая на сопротивление, и завел руки над головой. Я брыкалась и извивалась, пока не ощутила накатившую дурноту и не замерла, судорожно хватая воздух. Бист бездействовал. Удерживал мои руки и смотрел. Когда я затихла, положил руку на мою грудь. Помедлив, сжал. Сжал сильно, а у меня на фоне развития болезни многие места на теле стали болезненно чувствительными, так что я сжала зубы, но короткий стон удержать не смогла. Он тут же убрал руку.
– Отпусти, – процедила я, тщетно пытаясь заметить на безразличном лице тень эмоции. – Я тебе жизнь спасла. Пусти!
Осень в этом году выдалась ранняя и злая. К середине октября деревья скинули листву и теперь жалобно качали голыми ветвями под порывами шквалистого ветра. В низинах и прогалинах не спешил таять первый снег, температура днем не превышала пары градусов, а ночью опускалась ниже нуля, покрывая воду тонкой пленкой льда. Уже на подъезде к старому отцовскому дому в богом забытой глуши я пожалела о своем решении покинуть цивилизацию и поразмыслить о неизбежном грядущем. Мне казалось, в окружении леса, тишины и звездного неба я смогу если не принять, то хотя бы смириться… но стылый воздух и гнетущая атмосфера брошенного жилья вернули к более приземленным планам. Запоздало я подумала, что следовало заранее отправить сюда людей для подготовки дома к заселению.
Генератор запустился с большой неохотой. Дом отапливался электричеством, но никто не следил за состоянием ТЭНов – да и всей системы в целом, – так что на быстрый нагрев я не рассчитывала и воспользовалась запасным вариантом: отправилась топить печь. Последний раз мне приходилось делать это в далеком детстве, но, на удивление, получилось с первого раза. Подержав озябшие пальцы у открытого огня, я переобулась в найденные в шкафу валенки, накинула капюшон поверх шапки и отправилась за дровами: в поленнице у печки закончились.
Сорванный замок валялся на земле. Я постояла у двери, гадая, кому в этом захолустье могло понадобиться залезть в сарай. Внутри, на первый взгляд, всё было на местах. Разве что у дальней стены валялся старый безразмерный тулуп деда. Я подошла ближе…
Рука, выпроставшаяся навстречу, не была человеческой. Пальцы зафиксировали мою лодыжку в жестком захвате, когти легко разрезали войлок. Тулуп поднялся горбом, обнажая жуткое, покрытое сочащимися ранами, чешуей и ожогами создание.
Бист. Здесь, за тысячу километров от ближайшего исследовательского центра. Полумертвый, упрямо цепляющийся за жизнь и изучающий меня больными воспаленными глазами без намека на зрачок.
Я схватила ближайшее полено, огрела его по спине – он содрогнулся всем телом, зашипел, – и снова, задела, наверное, рану, потому что он отпустил меня, сворачиваясь клубком. Я сделала пару шагов назад.
Бисты в буквальном смысле упали с небес: рабочая гипотеза состояла в том, что их корабль не справился с земным притяжением. Инопланетный объект и найденные на обломках живые организмы наделали много шума. Правительство быстро распределило пришельцев по лабораториям, официально опровергнув состоявшийся контакт. Но для меня, спасибо фамилии и деньгам, не составило труда выяснить правду. А после договориться с нужными людьми о финансировании исследований в обмен на информацию и предоставление чужеродного генома для личных целей.
Несколько месяцев упорного труда и огромных вложений не окупились. Моя болезнь прогрессировала, а в клетках одновременно похожих и непохожих на нас существах не был обнаружен секрет возможного исцеления. И я уехала. Прочь от иссушающей надежды.
Чтобы найти биста у себя в шкафу.
В задумчивости я набрала дров и вернулась в дом. Электрика потихоньку оживала, батареи потеплели. В комнате с печкой даже воздух прогрелся. Я прилегла на диван, пережидая головокружение.
Некоторые защитные механизмы бистов роднили их с пресмыкающимися. Он явно не первый день спасается от голода и холода в том сарае. Но, судя по воспалившимся ранам, зиму ему не пережить. Было бы преступлением с моей стороны проигнорировать его существование и позволить этому проявлению инопланетной жизни бесцельно сдохнуть. Нет. Мои ресурсы вполне позволят переместить его в частную лабораторию. Ученые миндальничали, боясь загубить любого из столь малочисленных испытуемых, и потому могли что-то упустить. Но мне плевать на развитие науки в целом, меня интересует только собственная жизнь. И если для ее спасения понадобится вскрыть биста, едва ли его смерть приведет к моим кошмарам.
Приняв решение, я потянулась за смартфоном.
***
– Надеюсь, вы понимаете, от чего отказываетесь.
Лед в моем голосе должен был заставить собеседника одуматься, но профессор только поморщился.
– Поймите меня, Алина Игоревна, при всем моем желании – не могу. Никак. Вы же знаете, что сейчас творится в стране! Каждый человек на вес золота. Дайте мне неделю – всего неделю, – и я весь в вашем распоряжении.
Я молчала.
Он потер висок.
– Без ножа меня режете, – вздохнул. – Хорошо. Могу пока отправить к вам своего ученика.
– Нет, – резко возразила я, ожидая совсем не этого предложения. – Чем меньше людей в курсе, тем лучше.
– Ваша правда, – снова тяжело вздохнул Вороненков. Заговорил проникновенно: – Алина. Мы с вами не первый год знакомы. Разве я когда-либо вас подводил?
Какое тактичное напоминание о том, что я жива исключительно благодаря его вмешательству и экспериментальной методике лечения. По этой причине я обратилась к нему: человеку скандальной среди признанных ученых репутации, автору множества сомнительных и опровергнутых гипотез, человеку, которого не единожды пытались лишить докторской степени и звания профессора, чей здравый ум любили подвергать сомнению даже авторитетные издания. Его проекты финансировали от отчаяния или из любопытства, но едва ли по соображениям логики.
Я выдержала паузу, хотя понимала, что соглашусь на его условия. Скорее всего, понимал это и он.
– Что ж. Мне в любом случае понадобится консультация.
– Конечно-конечно, – с готовностью согласился Вороненков. – Я бы предпочел фото, но, полагаю, это исключено?
– Верно.
– Тогда слушаю вас, Алина Игоревна, крайне внимательно.
***
Бист лежал ничком на том же месте. Он никак не отреагировал ни на мое появление, ни на тычки куда придется черенком лопаты. Либо усыплял бдительность, либо действительно отключился. Бдительно отслеживая положение его конечностей, я присела рядом, держа наготове пистолет – жизнь была мне дороже гипотетической пользы от исследования. Существо не шевельнулось, когда я надела на него наручники, сохранило неподвижность, когда потрясла за плечо, и соизволило очухаться только от вылитой на голову воды.
– Я собираюсь тебе помочь, – сказала четко. – Это – кислородная маска. В твоем случае в баллоне углекислый газ. Я рассчитываю, что ты дойдешь до дома своими ногами. Это ясно?
Ни единого жеста или слова не последовало. Я не знала, откуда он – сбежал из другой лаборатории или чудом не попался людям после падения – и понимал ли мою речь. В любом случае, он покорно позволил надеть на себя маску и лишь прикрыл глаза, вдыхая полной грудью. Оставалось порадоваться собственной предусмотрительности: во все принадлежащие мне дома были завезены медикаменты и оборудования на случай непредвиденного ухудшения моего состояния.
Не думала, правда, что пациентом станет бист.
Даже наполовину уменьшенная концентрация кислорода оказала на него благотворное влияние. Тело неравномерно покрылось защитной броней, конвульсивно дернулись и уже осознанно сжались в кулак пальцы. Контрастно общему по-прежнему жалкому виду обращенный ко мне взгляд был куда более осознанным и почти изучающим.
– Вот и славно, – бросила я, поднимаясь и кривясь от болезненного прострела. – Бери баллон и вперед. Здесь недалеко.
Ни разу на пути из сарая в дом я не оглянулась. И внутри запретила себе подходить к окнам. Но спустя долгие, долгие полчаса от входной двери донеслись шорохи и звуки.
Он подчинился.
***
– Перекись водорода, – указала на ряд пузырьков. – Универсальный антисептик. Прольешь раны. Левосин – для перевязок. Вытянет лишний гной. С остальным твой организм должен справиться сам.
Бист наблюдал за мной из-под опущенных век. До дома он дополз на чистом упрямстве и отключился сразу за порогом. Перемещать его я не собиралась и равнодушно перешагнула. Опустевший баллон из-под газа нашла в сарае: растягивал ли он удовольствие, смакуя эти пять литров с примесью воздуха, или предпочел пару минут чистого кайфа, я не знала, но прогресс был очевиден.
Вновь завозился он уже к вечеру. Повинуясь моим указаниям, мучительно медленно добрался до комнаты, где и рухнул на диван. Равнодушно пережил пристегивание руки к мебельной ножке (я подозревала, эта деревяшка не удержит его при твердом намерении освободиться, но для морального спокойствия приняла меры), жадно следил за перетаскиванием баллона и теперь внимал моим объяснениям.
– Газ, – констатировала. – Запас у меня небольшой, еще парочка, может, найдется, но не больше. Дозируй, как считаешь нужным.
Его рука дернулась к маске. Усилием воли он расслабил кисть.
– Еда.
С ней пришлось повозиться. Никакой твердой пищи, максимально обезжиренное питание из бульона и протертых в кашицу продуктов. Была бы у меня непроливайка, использовала бы ее (к способности биста удержать посуду я отнеслась скептически), а так перелила в термокружку.
– Телевизор, – прокомментировала включение. – Поставлю тебе Discovery. Наслаждайся.
Моя задача состояла в том, чтобы не сдать ему сдохнуть в ближайшие пару дней, пока помощница ищет лабораторию для Вороненкова и закупает необходимое. Можно было уже сейчас переместить его под чей-нибудь присмотр, но я решила, что чем меньше круг вовлеченных людей, тем лучше. Слухи обладали неприятным свойством просачиваться сквозь стены, а я не могла позволить правительственным структурам забрать у меня биста слишком скоро. Нет. Непростительно упускать подобный шанс.
И я впряглась в соседство с инопланетянином.
Жильцом он оказался тихим. Съедал предложенное, пытался лечиться по названной схеме, большую часть суток спал. Во сне его лицо искажалось от боли, дыхание становилось тяжелым, прерывистым. Он экономил последний баллон, позволяя себе не больше пары вдохов за час, но даже так скромный запас быстро подошел к концу. Взрослый человек в среднем прогоняет через легкие семь литров воздуха за минуту – удивительно, как он продержался больше суток на двадцати литрах газа.
Раны гноились страшно. Мне казалось, бинтов в доме хватит на три поколения вперед, но он изводил марлю килограммами. К вонючей заскорузлой ткани противно было прикасаться, так что я надевала перчатки и задерживала дыхание. Несколько раз, наклоняясь, я была вынуждена ухватиться за ближайшую поверхность и запрокинуть голову: в глазах темнело, как бывает перед обмороком. Однажды, выпрямляясь после приступа, я перехватила внимательный взгляд биста. Он всё еще был слишком слаб для нападения, но не намеревался долго пребывать в беспомощном состоянии.
На третье утро, заслушав отчет помощницы о проделанной работе, я взялась подогреть себе блинчики с творогом – плохая, плохая девчонка, что бы сказал мой диетолог, – а обернувшись, увидела биста на пороге. Он едва стоял на ногах, цепляясь за стену и откос, и слегка покачивался, но сомнений в его выздоровлении не осталось.
Время моего над ним контроля утекало сквозь пальцы.
¬– Садись, – бросила я нарочито равнодушно. – У меня сегодня блины. Можешь присоединиться.
Сдохнем на пару, – подумалось с цинизмом.
На его запястье болтался браслет наручника. Что ж, я ошиблась, предполагая, что он вырвет ножку: жертвой стала цепь.
Обещание свое я исполнила и поставила перед ним тарелку с самую малость румяным блинчиком, а над своим склонилась, с облегчением устроившись в кресле, и вдохнула, смакуя, аромат. Он мало походил на тот, что в далеком-далеком детстве плыл по дому каждую субботу, но даже так вызывал неясное чувство тепла и уюта.
Открывая глаза, ощутила влагу на ресницах и досадливо скривилась. До чего я докатилась – ностальгировать по былому. Пустая трата времени и душевных сил. А со слезами – еще и физических, что уж точно непозволительно.
– Ешь, – сказала бисту, который вздумал также подозрительно обнюхивать еду. – Тебя вряд ли кормили в детстве блинами. Хотя откуда мне знать, как там у вас всё устроено.
Я решительно сделала первый укус и с облегчением признала, что получилось вполне неплохо. Было бы, право, обидно нарушить диету ради не стоящего такой жертвы продукта.
К травяным сборам в последние годы я тоже привыкла и находила некоторую прелесть в оттенках вкуса, которые научилась распознавать. Сегодняшний состав призван был улучшить сон и нормализовать работу нервной системы. Довольно актуально в моих-то реалиях.
Бист еще долго сидел на кухне. Блинчик прижился в его организме, насколько я могла судить, без особых сложностей, и обед он также разделил со мной. Неудивительно, что мое максимально диетическое питание подошло ему, но этот стремительный переход от состояния полутрупа к стремительно выздоравливающему хищнику не могло не тревожить. Если у меня и оставались какие-то сомнения, демонстрация скорости его адаптации их устранила: лаборатория и перевозка требовались срочно. Очень срочно.
***
Когда вечером я зашла к нему за бинтами, вместо познавательных фильмов о географии Земли на экране телевизора резвились обнаженные фигуры, издавая пошло-вульгарные звуки. Несколько секунд я бездействовала, зависнув в попытках понять, откуда в принципе вылезла эта порнуха. А бист казался странно увлеченным: внимательно наблюдал за действиями парочки, даже подался вперед. Наверное, я издала какой-то звук, потому что он резко повернул голову и так же пристально осмотрел меня. Всю меня, от остриженных волос к едва заметной под просторной рубашкой груди и ниже, задержавшись в районе паха.
Сказать, что меня пробрала дрожь, значит не сказать ничего. Я велела себе не глупить и не искать подводных камней там, где их не могло быть, – не в его состоянии, не с его происхождением, – но самовнушение работало слабо. В глазах биста не было похотливого интереса, но я бы не стала полагаться на отсутствие внешних признаков: он в принципе мало выражал эмоции привычным людям способом.
Я долго не могла уснуть и ворочалась с боку на бок. В какой-то момент усталость взяла верх, я отключилась, а проснулась с колотящимся сердцем и пугающим чувством нависшей угрозы. Во рту пересохло, я с трудом сглотнула и нехотя спустила ноги на пол, чтобы дотянуться до стакана воды на столе. Холод обжег ступы, зато отогнал навеянную сном жуть. Руки тряслись, пришлось держать стакан обеими, но даже так зубы клацнули о стекло. Смочив горло, я шумно поставила стакан на место и потерла лицо.
А когда опустила руки, бист стоял почти напротив.
Я дернулась от неожиданности и испуга. Секундное промедление, и я рывком потянулась под вторую подушку, где хранила пистолет.
Но не успела.
Я едва коснулась металла, когда бист перехватил мои руки и потянул на себя. Он оседлал меня, зафиксировав мои бедра, легко перевернул меня с живота на спину, невзирая на сопротивление, и завел руки над головой. Я брыкалась и извивалась, пока не ощутила накатившую дурноту и не замерла, судорожно хватая воздух. Бист бездействовал. Удерживал мои руки и смотрел. Когда я затихла, положил руку на мою грудь. Помедлив, сжал. Сжал сильно, а у меня на фоне развития болезни многие места на теле стали болезненно чувствительными, так что я сжала зубы, но короткий стон удержать не смогла. Он тут же убрал руку.
– Отпусти, – процедила я, тщетно пытаясь заметить на безразличном лице тень эмоции. – Я тебе жизнь спасла. Пусти!
