Включаю свет. Нахожу пижаму. Натягиваю. Выхожу в коридор. Дверь закрыта. Тихо. Привстаю зачем-то на цыпочки, будто так петли точно не скрипнут. Ночник тихо дрожит в стене. Спят. Оба. Один на подушке. Другой у кроватки на огромном льве, вытянув ноги по полу, перегородив ими всю комнату.
Коврик жесткий, для игры с машинками, а папа в одних трусах. Счастье, что хоть в них. Стягиваю со стула аккуратно сложенное покрывало с тракторами и кидаю на Лешкины ноги. Не пошевелился. Пусть спит. Скоро вставать.
Возвращаюсь к нам и проверяю на телефоне время. Без четверти пять. И сообщение: “Письмо Деду Морозу написала?” Олька не в сети. Можно проигнорировать.
Глава 3 "Утром"
Открываю глаза за минуту до будильника и утыкаюсь взглядом и носом в пушистые волосы — маленький монстр раскинулся на папкином месте и в ус, который пока не успел отрастить, не дует. Пришел. Все равно. Как всегда. А где папка?
Впрочем, сейчас важнее телефон. Отодвигаюсь к краю. Осторожно, точно сапер на минном поле. Тяжелый вздох. Выкинул ручки. Нащупал пустую подушку. Открыл глаза.
— Спи!
Я зыркнула на него взглядом гипнотизерши, и белобрысый захватчик родительской кровати закрыл глаза и спит.
Успеваю схватить телефон в последнюю секунду. Фу... Не сработало… взрывное устройство утренней тишины. Нахожу в полутьме тапочки. Шлепаю в коридор. В квартире тишина. В комнате сына пустота. Только скомканное покрывало с тракторами валяется на полу.
Уже не на цыпочках. Уже бодро, даже немного шаркая, иду на кухню. На диванчике у окна сидит Лешка. В трусах. И при моем появлении начинает громко мешать в чашке давно размешанный растворимый кофе. Взгляд Отелло. Сейчас прирежет. Или Филина. Сейчас заснет. И “доброе утро” само собой застревает в горле.
— Когда встал? — спрашиваю осторожно, боюсь перерезать не тот проводок.
Взрыва не последовало. Молчит.
— Почему не вернулся?
Отвечает:
— У тебя там молодой и красивый. И, главное, бритый. На кой я тебе там сдался!
На такое отвечать не приходится. Пытаюсь добраться до чайника — состояние у меня не такое убитое, как у моего благоверного, но тоже не из бодрых. Однако оказываюсь у Лешки на коленях. Никаких страстных объятий. Он просто утыкается мне в грудь, точно в подушку, и выдыхает:
— Как же спать хочется…
Повторяю вопрос: почему не пришел спать? Молча поднимает на меня глаза — уже не как у филина, но все еще не такие, какие должны быть у нормального человека. Впрочем, папа — это ведь диагноз, и психический тоже.
— Давай я тебе хоть омлет сделаю?
Предлагаю то, что он ест в любом состоянии, но Лешка мотает головой и сверлит макушкой дырку между моими грудями.
— Просто посиди со мной. Вот так. В тишине. Точно мы снова одни…
Я знаю, что такое у него “просто посиди” и готовлюсь к поцелую. Скорее физически, чем морально — устраиваюсь на его коленях поудобней, закидывая обе ноги на диванчик и отодвигаю с края стола полупустую чашку с дурманящим сейчас, как и Лешкина близость, запахом кофе. Лешка пытается добраться до моей груди, сохранив на пижаме пуговицы, но сразу бросает провальную попытку и хватает мои щеки… Я тянусь к его губами — пусть сваливает потом все на меня: типа, сама начала...
— Че тебе надо?
От неожиданности вопроса откидываюсь назад, больно ударяюсь о деревянную столешницу и слышу, как дрожит в чашке напуганная злым голосом ложка. И вдруг:
— Пить хочу…
Один спать, другой пить… И оба ничего сделать без мамы не могут!
Перекидываю через сжавшего губы Лешку ногу и снимаю с крючка чашку. Кирюша, такой же насупившийся, что и папа, обхватывает ее ручонками, пьет, отдает мне и продолжает перебирать босыми ногами по холодной плитке. Забыла включить подогрев!
— Иди еще полчаса поспи, пока я завтрак готовлю, — пытаюсь я улыбнуться сыну, чувствуя между лопатками сверлящий взгляд его папочки.
— С тобой, — бубнит Кирюшка в ответ, дырявя меня отцовским взглядом исподлобья.
— Сам! У себя в комнате! — кричит Лешка, будто разговаривает через стенку с соседями, а потом чуть тише: — Это моя жена, слышишь? Будет у тебя своя жена, будешь с ней спать. Ясно?
Хорошо, что соседи не слышат! Это как Лешка сейчас такой за руль сядет? У него чего-то там поехало. Похоже, сперма в мозг ударила!
Присаживаюсь подле сына, беру за плечи.
— Ну чего ты пришел опять? Тебе страшно? Папа же с тобой сидел…
Кирюшка насупился еще сильнее. Заранее знаю, что сейчас выдаст:
— Я хочу спать с тобой.
— Посмотри, какой папа большой. Мы не помещаемся втроем на кровати.
Не помещается мама — у этих-то по подушке, а вот я где-то там, между их руками, плечами, головами и что у них там еще имеется из того, что толкается, колется, бьется… Другими словами — мешает маме спать.
— Пусть папа уходит, — бубнит Кирюшка.
И я поворачиваюсь к окну с таким взглядом, что только слепой не поймет: “Только скажи сейчас хоть слово!” И Лешка молчит, и я пытаюсь спровадить сына в комнату. Получается. Возвращаюсь к плите. Омлет сегодня будут есть все.
— Я больше не могу.
Лешка так скрипит зубами, будто на них сахар. Оборачиваюсь и выхватываю кофе:
— Не пей! Я тебе нормальный заварю!
— Ты знаешь, о чем я! Он должен спать у себя…
Перебиваю его вместе с разбиванием яиц в миску. Пока еще не Лешкиных, но я близка к озверению.
— Не сейчас! — говорю сквозь зубы и вкладываю всю злость в работу венчиком. — Не делай проблему из ничего… Он еще маленький…
— А я большой!
Оборачиваюсь, пытаясь по лицу понять, здесь вопрос или утверждение.
— Мне женщина нужна, понимаешь?
— Не делай проблему из одного раза, — раздражение во мне шипело, как масло на сковороде.
— Одного раза? Он каждую ночь приходит! Ладно, когда ты его кормила… Но ему пять скоро! Пять лет я боюсь повернуться, боюсь вздохнуть…
Он еще чего-то там боялся, но мне надоело слушать:
— Он спит с моей стороны.
Лешка отвернулся. Он умеет вовремя замолчать. Потому он очень ценный мужской экземпляр. Ну, не считая того, что я его люблю просто так, не пытаясь понять за что.
— Иди оденься! И ребенка приведи.
Но материнское сердце подсказывает, что вторую просьбу я добавила зря. Наполнив тарелки омлетом, бегу следом. Один сидит на кровати надувшись. Второй у кровати тоже не с лучшим выражением лица.
— Зачем ты сегодня пришел?
— Потому что я люблю маму.
— Я тоже люблю маму.
— Я больше.
— С чего ты взял, что больше? Тебе сколько лет?
— Четыре.
— А мне тридцать. Я встретил твою маму десять лет назад. Так на сколько больше я люблю твою маму?
Приваливаюсь к дверному косяку, не понимая смеяться или плакать на этом незапланированном уроке математики.
— Дольше, — исправляю я, проглатывая вздох.
— Не лезь в мужские разговоры, женщина! — произносит Лешка голосом шейха. — Иди на кухню!
Махнула на них рукой. Ушла. Теперь пусть так же рьяно и с омлетом управляются. Сами!
Возвращаются вдвоем, кажется, друзьями. Кирюшка, глядя на папу, начинает пытаться орудовать ножом. Вдвоем они кое-как справляются. Я не лезу… У меня пять минут на кофе, крекер и козий сыр. И их у меня никто не отнимет. Это утренняя мамина сказка.
Глава 4 "Он не придет"
Кормушка для птичек сработала — Кирюша одевался без скандала, шел бодро и на лестнице в садике не канючил. Птички сыты, и мамины нервы целы. Папины оставим пока в стороне.
Обнимая на прощание, Кирюша шепнул мне на ухо:
— А я все равно ночью к тебе приду.
То ли решил напугать меня, то ли просто ставил перед фактом ночного нашествия.
Может, не в птичках дело? Может, мужской боевой дух не позволяет нынче плакать? Однако это сути дела не меняет. Слез нет. Война объявлена, и я не знаю, к какому лагерю примкнуть. Принять нейтралитет у меня не получится. И не только потому, что на дворе тридцать первое декабря, а потому что альтернатива — сон на диване. Один раз это сработало — Кирюша спутал маму с папой и проспал с ним в обнимку. На вторую ночь это не прокатило — все утро ребенок проходил обиженным, а потом, по сыскному нюху, в полной темноте пришел прямиком ко мне на диван.
Исход дела папу не устроил: спать без ребенка в теории хорошо, но на практике без жены еще хуже, чем втроем. Сейчас Лешка воюет не за кровать, а за меня. Приятно, конечно, но свечи жалко… и в положительный результат не верится даже под Новый год.
Бодро шагаю к автобусной остановке. Телефончик грозно пикает. Стаскиваю зубами перчатку и читаю с экрана: “Либо он, либо я” без какого-либо знака препинания и смайлика. Странно, спал Лешка, кажется, на полу, но явно откуда-то свалился. Два викинга в одной квартире даже без боевых топоров — это страшно. Тут и Щелкунчик не спасет. Впрочем, если Кирюшку я не выбирала, то подарочек в виде его папочки — мой личный выбор. Конечно, во время совместного пути за десять лет собака могла подрасти…
Стягиваю вторую перчатку и строчу ответку: “Я тебя выбираю. Я тебя десять лет знаю, а его всего пять и то без году…” Вернее было б сказать, четыре с копейками — пятилетним сын становился у нас только во время ночных разборок. С копейками он, а мы — с пятаками вместо глаз после совместных ночей с попытками возвращения захваченной территории и выдворения захватчика из родительской спальни. Поднимаю глаза и вижу закрывающиеся двери нужной мне маршрутки. Здравствуй… Новый год…
Пока жду следующую, проверяю ВК и, наткнувшись на Олькин вопрос про письмо Деду Морозу, снова игнорирую. Она после гор и мороза спит, а мне бы проснуться, улыбнуться начальнице и свалить домой как можно раньше. Для оливье все сварено, но не нарезано. А в гости мы приглашены к семи — потому что с детьми и потому что с маленькими. Куранты будем слушаем уже дома.
Старая грымза обещала отпустить всех после обеда, а могла бы вообще не гнать людей через полгорода, чтобы вместе попить чайку со сливочным поленом. Да, откапывает же наша Боссовна его где-то к каждому празднику. Засахаримся скоро. Лучше б уж, по советской памяти, купила торт “Прагу”, если до сих пор не распробовала наши днюховские тирамису и чизкейк!
Но это будни, а праздник уже кусает за нос и наступает на пятки. Декабрь недаром злится… Осталось ему недолго, и мне тоже, чтобы не замерзнуть. Была б зима нормальная, так при минус трех ничего бы у меня не отваливалось, а тут то дождь, то снег — организм и привык к межсезонью. А ведь еще недавно в капроне всю зиму бегала…
Получаю новую эсэмэску от того, кто еще помнит меня в колготках в сеточку: “Я тебя только пять лет знаю. На другие пять он тебя у меня украл” и присылает клипарт с ковбойским Wanted. Да, неуловимый наш Кирюша… У шерифа Леши подгорело… Ему нынче даже купание в сугробе не поможет. Да и сугробов нет, чистых…
На работе Лешка не достает меня ни звонками, ни эсэмэсками. Впрочем, в будни он обычно и не воюет с ребенком, а тут решил успеть вскочить на коня в уходящем году. Проверяю телефон, как влюбленная дурочка — но в канун праздника можно: типа, открытки посылаю, лайки ставлю и вообще пора бы и совесть знать сидеть в офисе, домой пора… А кому-то как савраске по магазинам. К счастью, не мне…
Снова натыкаюсь взглядом на Олькин вопрос. Нахожу в кармане скомканный вчерашний чек, расправляю на столе, как при нервах золотинку фантика, и неразборчиво из-за то и дело пропадающих чернил, вывожу простое “Хочу в сказку”... Теперь можно с чистой совестью ответить: письмо Деду Морозу написала. Про “отправила/не отправила письмо” в Олькином сообщении ничего не было!
Мне главное сейчас своего снеговика забрать из садика в шапке, с шарфом и при варежках в двух экземплярах. Градус снизился — и в воздухе, и в эсэмэсках: о войне Лешка больше не говорит, но имени сына не пишет — только “он”, “он”, “он”...
А этот “он” вышагивает рядом и забыть забыл, что там ночью и утром было. И почти у самого дома плюхается в сугроб с заявлением, что нам срочно нужно в старом году слепить снеговика. Снег мокрый, лепится хорошо, но по варежкам будет плакать батарея. Пытаюсь сослаться на отсутствие морковки для носа. Кирюша готов заменить ее палочкой. Карта бита — леплю, а потом…
Мамам дурить под Новый год никто не запрещал… Особенно тем, у кого дети еще не переросли сказки Сутеева… Вытаскиваю из кармана чек. Конечно, забыла написать “Милый Дедушка Мороз!”, и все равно Снеговик, Снеговик, будешь мамкин почтовик… Незаметно от сына вворачиваю в снежный бок скрученный трубочкой чек с моим посланием, хватаю Кирюшку за мокрые ручки и на всех парах несусь домой. Моя сказка еще не началась: меня ждет нетерпеливый салат оливье.
К возвращению Лешки все готово. Шериф с каменным лицом проходит в ванную, но в дверях, когда все одеты и почти спарились, вдруг притягивает меня для поцелуя. Короткого. Несмелого. Будто в первый раз.
Кирюша, смело работая локтями, вклинивается между нами и тянет ручонки у моей талии.
— Это моя мама.
— Это моя жена, — рычит Лешка сверху.
Покой в Новый год мне только снится.
Дети вели себя на редкость хорошо, просто сказочно — без помощи Деда Мороза, правда, не обошлось, но он отработал свой час и заслужил не только чаевые, но и поцелуи от мам. Папы и так не заметили разницы с другими праздниками, половину стола они так или иначе смели, а вот мамы оказались свободны на час, целый час!
В час ожидания прихода Дедушки Мороза дети тоже не особо шалили, а потом целый час, проведенный за открыванием подарков, просто визжали без участия взрослых… А ровно в десять сказка закончилась — никакой дневной сон спасти от вечерней усталости ребятню не мог.
Все засуетились, и мы среди прочих, но подсуетиться пришлось больше других, когда в нарядной толпе маленьких монстров не обнаружили своего — он спал за диваном, свернувшись калачиком на собачьей подстилке, а бедная псина охраняла входную дверь лежа на колючем коврике и даже ни разу возмущенно не тявкнула. Да, в отвоевывании чужих кроватей наш Кирюшка спец.
— А оставляйте его у нас. Утром заберете. Вы ж на машине, — прилетело к нам сказочное предложение от хозяйки.
И дернуло же меня перевести взгляд со спящего сына на его отца. Слова отказа застряли в горле, и не потому, что с ушей Лешки свисало подцепленное в коридоре конфетти, а потому что в его глазах, как утром на экране моего телефона, светился понятный только мне вопрос: он или я?
Только сейчас я не могла дать однозначного и равнозначного ответа. Я передавала ему право решать за нас двоих, понимая, что в любом случае ни одно из решений не будет верным. Сердце перестало биться из-за страха разочароваться в Лешке как в отце, тогда как живот скрутило от потери сказочной возможности не оборачиваться на дверь, прижимая к себе его горячее тело. Так кто же победит — герой-любовник или отец-героин?
Для меня прошла вечность, а в реальности секундная стрелка не обежала, небось, и четверти круга.
— Он у нас в машине не просыпается, — выдает Лешка, не глядя на хозяйку, сделавшую, как она, должно быть, думала, предложение, от которого молодые родители в здравом уме не отказываются.
Во мне плескался один бокал шампанского, Лешка был за рулем. Однако на мой взгляд его глаза сейчас стеклянн ые, словно их заморозила Снежная королева. Что он так на меня смотрит — ищет поддержку своему решению или хочет, чтобы я его похвалила? Что ему от меня надо?!
