Мое тело не постарело, а помудрело. В отношениях важен не секс, а радость от самого факта того, что ночью тебе есть к кому прижаться спиной. Мне действительно ничего больше не надо.
— И вчера устала, и позавчера устала, — Слава встал с кровати и вышел из спальни.
Он не курил, а то ушел бы на балкон с сигаретой, и я подскочила следом, понимая, что остается только бар, а завтра ему за руль.
— Слава, не смей пить! Это не повод!
— А что, по-твоему, повод?
Мы стояли друг перед другом такие домашние. Я в ночнушке на голое тело. Он в мягкий штанах для сна, над резинкой которых топорщилась лишь одна тонкая складка. В сорок она была куда больше, а сейчас он даст фору по холености тела многим тридцатилетним.
Я подошла, обвила руками его торс и прижалась ухом к груди, в которой глухо ухало кровоточащее зря сердце.
— Повод — это то что в постели твоего сына дрянь, которой нужны только наши деньги. Вот это повод!
Когда Алла к двадцати пяти так и не вышла замуж, она тоже шутила: «Знаешь, почему? А потому что нас с сестрой папа учил, что в муже главное, чтобы хер стоял и деньги были. А у мужиков сейчас либо одно, либо другое. Машка всегда не слушалась родителей, а я вот послушная…» И еще добавляла: «Твой муж, Янка, — исключение, подтверждающее правило!» Вот пусть и остается таким исключением. Еще на долгие годы. Должны же производители сексуальных игрушек на ком-то зарабатывать! Пусть зарабатывают на мне. У нас почти серебряная свадьба. Нам ли быть в печали… из-за какого-то секса! Все печали мы оставили в прошлом.
— Яна, ты сама меня заводишь про Мишку, а потом цыкаешь: молчи!
— Потому что родители слишком часто ошибаются в детях! А то ты не знаешь!
Я прижалась к нему еще сильнее и начала вместе с ним отступать в сторону спальни, подальше от бара, которым в основном пользовалась я. И Алла, когда, поскандалив с ее идиотом-мужем, я умудрялась вытянуть подружку к себе с ночевкой. Слава не был нам помехой. Уходил спать раньше, оставляя нас на кухне вдвоем, как он говорил, «поплакать».
— Какой у тебя все-таки классный муж! — вздыхала Алла. — А в нашем поколении одни уроды какие-то…
Да, она что-то завелась в тот раз с первой же рюмки.
— Ты на наш класс посмотри. Треть девок замужем так и не были, треть развелись, а оставшиеся просто не могут на это решиться…
Себя она причисляла к последним. А я, как всегда, исключение.
— Янка, вот в чем твой секрет?
Я улыбнулась, крутя в руке нетронутый стакан с виски. У Аллы был коньяк.
— Вечер утра мудренее и пусть никто не уснет обиженным.
— Значит, как всегда, в сексе дело?
— Нет, — я смотрела в ее несчастные, а сейчас малость даже злые глаза. — В том, что мы обиды не копим…
— Да тебе обижаться не на что! Тебе повезло. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло… Тебе всегда везло…
Мать никогда не понимала, почему я продолжаю дружить с Аллой. Будто не видела, что у меня просто больше никого нет. Я собственноручно закрыла себя с мужем в вакуум. Два университетских года бежала домой — какие там тусовки, вы шутите? У меня муж, у меня пузо, у меня младенец, у меня занятия с шилопопом, у меня первый раз в первый класс… Теперь у меня — только подчиненные или партнерши по бизнесу, но никак не подруги. Зачем они мне?
С Аллой мы тоже разбежались. В первый послешкольный год я еще довольно часто вытаскивала ее посидеть в кафе или в театр, куда не шел мой муж. Она даже шутила: ну и зачем мне молодой человек, когда ты меня везде водишь… Она, наверное, хотела сказать — за меня платишь, но смутилась. Да, деньги и дети стали причиной разлада. Нет, мы не поругались, мы просто стали редко видеться, а потом только созванивались и в итоге пропали из жизни друг друга окончательно. До первой и единственной встречи одноклассников, где каждый выпендривался, как мог. Только мы с ней сидели тихо. Мне не хотелось ничего говорить, а ей сказать было нечего. Двое маленьких детей, круглосуточная работа за копейки, муж, который, кажется, так и не понял, что его свободная жизнь закончилась и появилась ответственность. Может, он ей и не изменял, но с друзьями проводил времени куда больше, чем на работе и с собственными детьми. Но она держалась за брак обеими руками. За подобие брака. Я предлагала помочь хотя бы с работой, но она говорила, что со всем справится сама.
Алла была гордой — но только, кажется, со мной. Наверное, жалость не самое лучшее подспорье в дружбе, и я перестала ее жалеть. Алла — моя подруга, единственная. Мне за нее обидно, но ее жизнь — ее выбор. А моя — выбор мой, и мне с ним жить. Надеюсь, еще довольно долго. Я выходила замуж не под дулом пистолета.
— Яна, я хочу серьезно с тобой поговорить, — напугал меня отец восемнадцатого января, вернувшись с работы раньше обычного.
У меня похолодело в груди. Березов разболтал ему про наше свидание? Оказалось нет — всего-навсего попросил его разрешить давать мне уроки вождения.
— Яна, ты же понимаешь, что это противозаконно?
Я кивнула:
— Нас один раз зажопили.
— Вот видишь, — Мы сидели с отцом на кухне, и он крутил в руке чайную ложку. — А вдруг в другой раз не получится отмазаться? Зачем подставлять Славу? И себя тоже не надо. Через годик научишься. Договорились?
Я кивнула. Очень и очень радостно. Не нужен мне такой учитель… Даром!
— Я могу идти? Завтра рано вставать.
Я не врала. Рано не рано, а зимой из-под пухового одеяла вылезти невозможно даже к восьми часам, а в половине девятого уже первый урок начинается. Лампы дневного света так слепят, что глаз на доску не поднять. Хочется рухнуть мордой в тетрадь и спать. Вместо будильника у меня включался диск в музыкальном центре. Зажигательные латиноамериканские ритмы заставляли меня прыгать по комнате — танцевальная зарядка позволяла взбодриться хотя бы до такого состояние, когда уже можно попасть ложкой в яйцо в мешочек. Собака тоже нехотя выходила во двор. Иногда я оставляла ее маме, и они гуляли, когда окончательно рассветало.
Вчера я приглядывалась к Артему в хорошем настроении, потому что радовалась, что его персона позволила мне выклянчить себе свидание с Березовым. Бедняга пару раз ловил на себе мой пристальный взгляд: мы улыбались друг другу и тут же отворачивались. Он смущенно, а я с улыбкой до ушей. И, конечно, не только он заметил такое мое повышенное внимание к своей персоне.
— Ты что, влюбилась в Шилова? — в лоб спросила меня Алла.
— Шутишь? У него же из подбородка волос торчит. Прямо как у старика Хоттабыча!
Это было правдой.
— Так смешно!
Алла кивнула. На следующий день я не смеялась, но и на Шилова не смотрела. Ни на кого не смотрела. У меня было паршивое настроение. Дома оно испортилось еще больше.
— А мне обязательно с вами ехать?
Оказывается, папин друг, тот самый дядя Саша, всей семьей сваливал в Израиль. Отвальная планировалась на его даче. Баня, купание в снегу и прочие дурацкие развлечения, типа воспоминаний об их молодости в совке.
— А как нет? Это же с ночевкой.
— Я что, маленькая? Мы с Полли, — так звали нашу колли, — нормально без вас проживем. Ее еще тащить…
Родители не соглашались целых два дня, но в субботу уехали без меня. Какое счастье! Никаких планов не было. Действительно думала пригласить Аллу, как советовала мама, но потом мне стало лень. Это же болтать надо всю ночь. Ближе к вечеру зазвонил телефон. Я схватила трубку — думала, мама меня контролирует. Звонил Дима. Я не поняла какой и переспросила. Хорошо еще, что в ответ меня не обозвали дурой, ведь в классе у нас был всего один Дима. Но я даже не сообразила, что мне звонит одноклассник.
— Чего тебе надо? — почти нагрубила я. Хотя желательно бы было выяснить для начала, откуда у него мой телефон.
— Может, погулять сходим?
— Зачем?
Вопросы, конечно, получались один тупее другого, но я реально в тот момент являлась воплощением «тормоза перестройки».
— Просто так. Хорошая погода, чего дома сидеть?
Хорошая? Дубак!
— Я вообще-то с собакой собираюсь…
— Когда? Я подойду к твоей парадной.
— Зачем? Я у школы обычно гуляю.
Вот у школы мы и собрались встретиться. Я все еще не понимала зачем. Последовали общие фразы. Типа, классная собака у тебя. И дубленка стильная. Да, я знала, что она у меня стильная. И собака у меня самая лучшая. И Дима самый что ни на есть придурошный в нашем классе.
— Не кури при мне, — сказала я строго, и тот сунул пачку обратно в карман пуховика.
— Без вопросов. Хотя у меня к тебе один вопрос есть. Ты только не обижайся, ладно?
— А чего мне обижаться?
— У тебя парень есть?
Я напряглась. Хороший поворот! Хоть стой, хоть падай, хоть башкой верти из стороны в сторону на собачий манер.
— А твое какое дело?
— Да собственно никакое. Так просто, спросил…
И сунул руку обратно в карман. За сигаретами, наверное. Но достал смятый тетрадный листок.
— Узнаешь почерк?
Я не читала всего послания. Только увидела имя Димы. Зачем мне знать, о чем ему пишут? Почерк незнакомый.
— А подпись?
Там стояло мое имя и телефон.
— Содержание прочитала?
Я мотнула головой, и он спрятал листок в карман, буркнув:
— И не надо. Я знаю твой почерк.
Еще бы! И ты тоже у меня списывал! Не раз!
— Мне кажется, это Малинина написала, — сказал он, глядя в сторону детского садика. — Ну, чтобы отомстить тебе за ту драку. Я все не решался подойти спросить, а сейчас, когда ты так смотрела на Шилова…
— Как я смотрела на него?
— А так… — пробурчал Дима чуть тише. — Если у тебя нет парня, я не хочу, чтобы им стал Шилов.
Я вообще уже ничего не понимала. Что эта дура Инна написала от моего имени в этой записке?
— Дай сюда записку!
Я почти залезла рукой ему в карман, но Дима успел отпрянуть.
— Ты не хочешь этого читать. Малинина дура, но только не надо бить ее еще раз. И с Шиловым не надо встречаться. Он и так уже перетрахал полшколы.
Здравствуйте, я ваша тетя… Точно в школу хожу не я!
— Слушай, я пойду. У меня собака замерзнет.
Дима промолчал, и я потянула собаку прочь от школы. Но за углом Димка все-таки догнал нас.
— Яна, может погуляем, раз вышли? — из его рта на морозе пар валил так, будто он задымил сразу целую пачку. — Тебя когда домой ждут?
— Моих нет. Могу хоть до поздна гулять, — зачем-то брякнула я. Точно ведь не подумав!
Конечно, Березов, Инна, Шилов… На мысли о Димке не осталось места. Голова-то не резиновая!
Мы гуляли, пока не начал отваливаться нос. У нас. Собака-то давно уже поджимала лапы. В парадной снова дверь сломана. Я остановилась.
— Слушай, зайди со мной, а то у нас бомжи бывает сидят на батареях.
Дима кивнул. Зашли. Поднялись на второй этаж. Остановились.
— Ты пешком? Высоко?
— Седьмой этаж.
— А чего не на лифте тогда?
— А ты зачем-то пешком пошел…
— Ты приглашаешь?
Я вздрогнула.
— Нет.
Дима опустил глаза, но быстро вскинул.
— Тогда постой тут со мной. Я малость погреюсь и почапаю домой.
Бедная колли улеглась на холодный пол, а я привалилась к стене и расстегнула дубленку.
— Янка! — Димка сделал ко мне шаг. — Будь моей девушкой. Я лучше Шилова целуюсь.
— Честно, что ли? — хотела рассмеяться я.
Вместо ответа Димка схватил меня за талию и впечатал голову в стену — его губы сомкнулись на моих, я даже ахнуть не успела. А потом все же ахнула, когда он стиснул озябшими без перчаток пальцами мне грудь.
— Согреешь?
Пальцы переместились под свитер, под майку, дернули вверх резинку лифчика.
— Димка, пусти… — я пискнула и снова отдала ему губы. Уже, наверное, даже по доброй воли. Не знаю, как целовался Шилов, но поцелуй Димки был намного лучше того пьяного идиота из клуба.
— Пошли к тебе? — прошептал он мне в губы, когда я подняла руки ему к шее.
— Зачем? — сегодня тупость во мне главенствовала над другими составляющими моей личности.
— Трахнемся. Зачем еще? И ты по-настоящему станешь моей девушкой.
Я уперлась ему в грудь.
— Да пошел ты!
Он сунул коленку мне между ног, чтобы я не смогла ударить его.
— Почему?
Теперь тупил он.
— Я не хочу.
— Почему? Типа, самая крутая в классе и у тебя должен быть самый крутой парень?
— Нет, — мне не хотелось его обижать. — Мне просто вообще этого не хочется пока.
— Врешь! У тебя все уже на месте, — он снова тискал мне грудь. — Давно пора завести парня. Или родителей боишься?
— Никого я не боюсь. Пусти меня, кретин!
— Почему это я кретин? Ты сама со мной целовалась.
Он крепко держал меня у стены. Собака преспокойно лежала на полу. Охрана фигова! Мне закричать, что ли, надо? Пока я отталкивала придурка от себя молча, не прибегая к тайному оружию: бить можно не только коленкой. Одну одноклассницу я избила. Теперь еще не хватало другого одноклассника отколотить. Сейчас сам отстанет. Или кто-нибудь наконец зайдет в парадную. Еще не ночь. Суббота. Неужели все дома сидят? Так «Поле чудес» вчера показывали, а больше смотреть по телеку нечего!
— Дима, я не хочу. Пусти! А то ударю!
— Так я не девка, дам сдачи.
И он сильнее прижал меня к стене, но поцеловать не успел.
— А-ну отошел от нее! Живо!
Хорошо, что он не отошел, а то я бы рухнула.
— Дядь, шли бы вы дальше по своим делам. Не лезьте в наши. По-хорошему прошу.
Я так и не смогла открыть рот…
— Ты меня плохо понял, Дима? Так тебя, кажется, зовут?
Пауза. Секундная.
— Он заряжен. Я стреляю без промаха. И не по ногам, а чуть выше.
Руки исчезли. Я собралась и не упала. На Димке лица не было. Он впервые видел дуло пистолета, смотрящее на него не с экрана телевизора.
— Дима, не бойся. Это мой дядя. Но ты лучше уходи.
Бедняга кивнул и начал спускаться. Медленно. Прямо на дуло пистолета. Прижался спиной к перилам и чуть ли не съехал по ним, а потом упал на четвереньки. Это Березов его так пнул. Хорошо, что не ударил больше. Дверь снова не хлопнула. Она была заложена камнем. Домофон-то не работал. Как и мой мозг.
— Я не вовремя?
Березов поднимался ко мне с пистолетом в руке. Я стояла у стены в полузадранном свитере. Березов одернул его, и я почувствовала у щеки холодный ствол.
— Чему я тебя учил: достала пистолет, стреляй.
— Он мой одноклассник, — прохрипела я. — Я бы с ним договорилась по-хорошему.
— Я видел, до чего ты с ним договорилась! Спрашиваю еще раз, помешал?
Глаза в глаза. Какие же синие у него глаза. Точно бушующее море.
— Убери пистолет. Пожалуйста.
Он просто опустил руку, и я присела, чтобы поднять упавший с головы берет. На полу валялась записка. Я протянула руку и тут же отдернула, потому что Березов наступил на листок и сам поднял его.
— Это не твой почерк, — сказал он.
— Не мой. Ее писала Инна. Она мстит мне. За то, что я ее отлупила за тебя.
Лицо Березова оставалось каменным. Что же там в записке?
— А откуда он знает, что ты одна дома?
— С чего ты решил, что знает? Он не знал. Мы с собакой гуляли, и я ему сказала, что родители уехали.
— Типа, ты согласилась?
Он ткнул мне в лицо запиской, и я чудом успела выхватить ее дрожащими пальцами и вынести на свет тусклой лампочки.
— Твою мать! — это я сказала потом вслух, а вот якобы мое предложение лишить меня девственности прочитала про себя дрожащим внутренним голосом. — Убью сучку!
— И вчера устала, и позавчера устала, — Слава встал с кровати и вышел из спальни.
Он не курил, а то ушел бы на балкон с сигаретой, и я подскочила следом, понимая, что остается только бар, а завтра ему за руль.
— Слава, не смей пить! Это не повод!
— А что, по-твоему, повод?
Мы стояли друг перед другом такие домашние. Я в ночнушке на голое тело. Он в мягкий штанах для сна, над резинкой которых топорщилась лишь одна тонкая складка. В сорок она была куда больше, а сейчас он даст фору по холености тела многим тридцатилетним.
Я подошла, обвила руками его торс и прижалась ухом к груди, в которой глухо ухало кровоточащее зря сердце.
— Повод — это то что в постели твоего сына дрянь, которой нужны только наши деньги. Вот это повод!
Когда Алла к двадцати пяти так и не вышла замуж, она тоже шутила: «Знаешь, почему? А потому что нас с сестрой папа учил, что в муже главное, чтобы хер стоял и деньги были. А у мужиков сейчас либо одно, либо другое. Машка всегда не слушалась родителей, а я вот послушная…» И еще добавляла: «Твой муж, Янка, — исключение, подтверждающее правило!» Вот пусть и остается таким исключением. Еще на долгие годы. Должны же производители сексуальных игрушек на ком-то зарабатывать! Пусть зарабатывают на мне. У нас почти серебряная свадьба. Нам ли быть в печали… из-за какого-то секса! Все печали мы оставили в прошлом.
— Яна, ты сама меня заводишь про Мишку, а потом цыкаешь: молчи!
— Потому что родители слишком часто ошибаются в детях! А то ты не знаешь!
Я прижалась к нему еще сильнее и начала вместе с ним отступать в сторону спальни, подальше от бара, которым в основном пользовалась я. И Алла, когда, поскандалив с ее идиотом-мужем, я умудрялась вытянуть подружку к себе с ночевкой. Слава не был нам помехой. Уходил спать раньше, оставляя нас на кухне вдвоем, как он говорил, «поплакать».
— Какой у тебя все-таки классный муж! — вздыхала Алла. — А в нашем поколении одни уроды какие-то…
Да, она что-то завелась в тот раз с первой же рюмки.
— Ты на наш класс посмотри. Треть девок замужем так и не были, треть развелись, а оставшиеся просто не могут на это решиться…
Себя она причисляла к последним. А я, как всегда, исключение.
— Янка, вот в чем твой секрет?
Я улыбнулась, крутя в руке нетронутый стакан с виски. У Аллы был коньяк.
— Вечер утра мудренее и пусть никто не уснет обиженным.
— Значит, как всегда, в сексе дело?
— Нет, — я смотрела в ее несчастные, а сейчас малость даже злые глаза. — В том, что мы обиды не копим…
— Да тебе обижаться не на что! Тебе повезло. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло… Тебе всегда везло…
Мать никогда не понимала, почему я продолжаю дружить с Аллой. Будто не видела, что у меня просто больше никого нет. Я собственноручно закрыла себя с мужем в вакуум. Два университетских года бежала домой — какие там тусовки, вы шутите? У меня муж, у меня пузо, у меня младенец, у меня занятия с шилопопом, у меня первый раз в первый класс… Теперь у меня — только подчиненные или партнерши по бизнесу, но никак не подруги. Зачем они мне?
С Аллой мы тоже разбежались. В первый послешкольный год я еще довольно часто вытаскивала ее посидеть в кафе или в театр, куда не шел мой муж. Она даже шутила: ну и зачем мне молодой человек, когда ты меня везде водишь… Она, наверное, хотела сказать — за меня платишь, но смутилась. Да, деньги и дети стали причиной разлада. Нет, мы не поругались, мы просто стали редко видеться, а потом только созванивались и в итоге пропали из жизни друг друга окончательно. До первой и единственной встречи одноклассников, где каждый выпендривался, как мог. Только мы с ней сидели тихо. Мне не хотелось ничего говорить, а ей сказать было нечего. Двое маленьких детей, круглосуточная работа за копейки, муж, который, кажется, так и не понял, что его свободная жизнь закончилась и появилась ответственность. Может, он ей и не изменял, но с друзьями проводил времени куда больше, чем на работе и с собственными детьми. Но она держалась за брак обеими руками. За подобие брака. Я предлагала помочь хотя бы с работой, но она говорила, что со всем справится сама.
Алла была гордой — но только, кажется, со мной. Наверное, жалость не самое лучшее подспорье в дружбе, и я перестала ее жалеть. Алла — моя подруга, единственная. Мне за нее обидно, но ее жизнь — ее выбор. А моя — выбор мой, и мне с ним жить. Надеюсь, еще довольно долго. Я выходила замуж не под дулом пистолета.
— Яна, я хочу серьезно с тобой поговорить, — напугал меня отец восемнадцатого января, вернувшись с работы раньше обычного.
У меня похолодело в груди. Березов разболтал ему про наше свидание? Оказалось нет — всего-навсего попросил его разрешить давать мне уроки вождения.
— Яна, ты же понимаешь, что это противозаконно?
Я кивнула:
— Нас один раз зажопили.
— Вот видишь, — Мы сидели с отцом на кухне, и он крутил в руке чайную ложку. — А вдруг в другой раз не получится отмазаться? Зачем подставлять Славу? И себя тоже не надо. Через годик научишься. Договорились?
Я кивнула. Очень и очень радостно. Не нужен мне такой учитель… Даром!
— Я могу идти? Завтра рано вставать.
Я не врала. Рано не рано, а зимой из-под пухового одеяла вылезти невозможно даже к восьми часам, а в половине девятого уже первый урок начинается. Лампы дневного света так слепят, что глаз на доску не поднять. Хочется рухнуть мордой в тетрадь и спать. Вместо будильника у меня включался диск в музыкальном центре. Зажигательные латиноамериканские ритмы заставляли меня прыгать по комнате — танцевальная зарядка позволяла взбодриться хотя бы до такого состояние, когда уже можно попасть ложкой в яйцо в мешочек. Собака тоже нехотя выходила во двор. Иногда я оставляла ее маме, и они гуляли, когда окончательно рассветало.
Вчера я приглядывалась к Артему в хорошем настроении, потому что радовалась, что его персона позволила мне выклянчить себе свидание с Березовым. Бедняга пару раз ловил на себе мой пристальный взгляд: мы улыбались друг другу и тут же отворачивались. Он смущенно, а я с улыбкой до ушей. И, конечно, не только он заметил такое мое повышенное внимание к своей персоне.
— Ты что, влюбилась в Шилова? — в лоб спросила меня Алла.
— Шутишь? У него же из подбородка волос торчит. Прямо как у старика Хоттабыча!
Это было правдой.
— Так смешно!
Алла кивнула. На следующий день я не смеялась, но и на Шилова не смотрела. Ни на кого не смотрела. У меня было паршивое настроение. Дома оно испортилось еще больше.
— А мне обязательно с вами ехать?
Оказывается, папин друг, тот самый дядя Саша, всей семьей сваливал в Израиль. Отвальная планировалась на его даче. Баня, купание в снегу и прочие дурацкие развлечения, типа воспоминаний об их молодости в совке.
— А как нет? Это же с ночевкой.
— Я что, маленькая? Мы с Полли, — так звали нашу колли, — нормально без вас проживем. Ее еще тащить…
Родители не соглашались целых два дня, но в субботу уехали без меня. Какое счастье! Никаких планов не было. Действительно думала пригласить Аллу, как советовала мама, но потом мне стало лень. Это же болтать надо всю ночь. Ближе к вечеру зазвонил телефон. Я схватила трубку — думала, мама меня контролирует. Звонил Дима. Я не поняла какой и переспросила. Хорошо еще, что в ответ меня не обозвали дурой, ведь в классе у нас был всего один Дима. Но я даже не сообразила, что мне звонит одноклассник.
— Чего тебе надо? — почти нагрубила я. Хотя желательно бы было выяснить для начала, откуда у него мой телефон.
— Может, погулять сходим?
— Зачем?
Вопросы, конечно, получались один тупее другого, но я реально в тот момент являлась воплощением «тормоза перестройки».
— Просто так. Хорошая погода, чего дома сидеть?
Хорошая? Дубак!
— Я вообще-то с собакой собираюсь…
— Когда? Я подойду к твоей парадной.
— Зачем? Я у школы обычно гуляю.
Вот у школы мы и собрались встретиться. Я все еще не понимала зачем. Последовали общие фразы. Типа, классная собака у тебя. И дубленка стильная. Да, я знала, что она у меня стильная. И собака у меня самая лучшая. И Дима самый что ни на есть придурошный в нашем классе.
— Не кури при мне, — сказала я строго, и тот сунул пачку обратно в карман пуховика.
— Без вопросов. Хотя у меня к тебе один вопрос есть. Ты только не обижайся, ладно?
— А чего мне обижаться?
— У тебя парень есть?
Я напряглась. Хороший поворот! Хоть стой, хоть падай, хоть башкой верти из стороны в сторону на собачий манер.
— А твое какое дело?
— Да собственно никакое. Так просто, спросил…
И сунул руку обратно в карман. За сигаретами, наверное. Но достал смятый тетрадный листок.
— Узнаешь почерк?
Я не читала всего послания. Только увидела имя Димы. Зачем мне знать, о чем ему пишут? Почерк незнакомый.
— А подпись?
Там стояло мое имя и телефон.
— Содержание прочитала?
Я мотнула головой, и он спрятал листок в карман, буркнув:
— И не надо. Я знаю твой почерк.
Еще бы! И ты тоже у меня списывал! Не раз!
— Мне кажется, это Малинина написала, — сказал он, глядя в сторону детского садика. — Ну, чтобы отомстить тебе за ту драку. Я все не решался подойти спросить, а сейчас, когда ты так смотрела на Шилова…
— Как я смотрела на него?
— А так… — пробурчал Дима чуть тише. — Если у тебя нет парня, я не хочу, чтобы им стал Шилов.
Я вообще уже ничего не понимала. Что эта дура Инна написала от моего имени в этой записке?
— Дай сюда записку!
Я почти залезла рукой ему в карман, но Дима успел отпрянуть.
— Ты не хочешь этого читать. Малинина дура, но только не надо бить ее еще раз. И с Шиловым не надо встречаться. Он и так уже перетрахал полшколы.
Здравствуйте, я ваша тетя… Точно в школу хожу не я!
— Слушай, я пойду. У меня собака замерзнет.
Дима промолчал, и я потянула собаку прочь от школы. Но за углом Димка все-таки догнал нас.
— Яна, может погуляем, раз вышли? — из его рта на морозе пар валил так, будто он задымил сразу целую пачку. — Тебя когда домой ждут?
— Моих нет. Могу хоть до поздна гулять, — зачем-то брякнула я. Точно ведь не подумав!
Конечно, Березов, Инна, Шилов… На мысли о Димке не осталось места. Голова-то не резиновая!
Мы гуляли, пока не начал отваливаться нос. У нас. Собака-то давно уже поджимала лапы. В парадной снова дверь сломана. Я остановилась.
— Слушай, зайди со мной, а то у нас бомжи бывает сидят на батареях.
Дима кивнул. Зашли. Поднялись на второй этаж. Остановились.
— Ты пешком? Высоко?
— Седьмой этаж.
— А чего не на лифте тогда?
— А ты зачем-то пешком пошел…
— Ты приглашаешь?
Я вздрогнула.
— Нет.
Дима опустил глаза, но быстро вскинул.
— Тогда постой тут со мной. Я малость погреюсь и почапаю домой.
Бедная колли улеглась на холодный пол, а я привалилась к стене и расстегнула дубленку.
— Янка! — Димка сделал ко мне шаг. — Будь моей девушкой. Я лучше Шилова целуюсь.
— Честно, что ли? — хотела рассмеяться я.
Вместо ответа Димка схватил меня за талию и впечатал голову в стену — его губы сомкнулись на моих, я даже ахнуть не успела. А потом все же ахнула, когда он стиснул озябшими без перчаток пальцами мне грудь.
— Согреешь?
Пальцы переместились под свитер, под майку, дернули вверх резинку лифчика.
— Димка, пусти… — я пискнула и снова отдала ему губы. Уже, наверное, даже по доброй воли. Не знаю, как целовался Шилов, но поцелуй Димки был намного лучше того пьяного идиота из клуба.
— Пошли к тебе? — прошептал он мне в губы, когда я подняла руки ему к шее.
— Зачем? — сегодня тупость во мне главенствовала над другими составляющими моей личности.
— Трахнемся. Зачем еще? И ты по-настоящему станешь моей девушкой.
Я уперлась ему в грудь.
— Да пошел ты!
Он сунул коленку мне между ног, чтобы я не смогла ударить его.
— Почему?
Теперь тупил он.
— Я не хочу.
— Почему? Типа, самая крутая в классе и у тебя должен быть самый крутой парень?
— Нет, — мне не хотелось его обижать. — Мне просто вообще этого не хочется пока.
— Врешь! У тебя все уже на месте, — он снова тискал мне грудь. — Давно пора завести парня. Или родителей боишься?
— Никого я не боюсь. Пусти меня, кретин!
— Почему это я кретин? Ты сама со мной целовалась.
Он крепко держал меня у стены. Собака преспокойно лежала на полу. Охрана фигова! Мне закричать, что ли, надо? Пока я отталкивала придурка от себя молча, не прибегая к тайному оружию: бить можно не только коленкой. Одну одноклассницу я избила. Теперь еще не хватало другого одноклассника отколотить. Сейчас сам отстанет. Или кто-нибудь наконец зайдет в парадную. Еще не ночь. Суббота. Неужели все дома сидят? Так «Поле чудес» вчера показывали, а больше смотреть по телеку нечего!
— Дима, я не хочу. Пусти! А то ударю!
— Так я не девка, дам сдачи.
И он сильнее прижал меня к стене, но поцеловать не успел.
— А-ну отошел от нее! Живо!
Хорошо, что он не отошел, а то я бы рухнула.
— Дядь, шли бы вы дальше по своим делам. Не лезьте в наши. По-хорошему прошу.
Я так и не смогла открыть рот…
— Ты меня плохо понял, Дима? Так тебя, кажется, зовут?
Пауза. Секундная.
— Он заряжен. Я стреляю без промаха. И не по ногам, а чуть выше.
Руки исчезли. Я собралась и не упала. На Димке лица не было. Он впервые видел дуло пистолета, смотрящее на него не с экрана телевизора.
— Дима, не бойся. Это мой дядя. Но ты лучше уходи.
Бедняга кивнул и начал спускаться. Медленно. Прямо на дуло пистолета. Прижался спиной к перилам и чуть ли не съехал по ним, а потом упал на четвереньки. Это Березов его так пнул. Хорошо, что не ударил больше. Дверь снова не хлопнула. Она была заложена камнем. Домофон-то не работал. Как и мой мозг.
— Я не вовремя?
Березов поднимался ко мне с пистолетом в руке. Я стояла у стены в полузадранном свитере. Березов одернул его, и я почувствовала у щеки холодный ствол.
— Чему я тебя учил: достала пистолет, стреляй.
— Он мой одноклассник, — прохрипела я. — Я бы с ним договорилась по-хорошему.
— Я видел, до чего ты с ним договорилась! Спрашиваю еще раз, помешал?
Глаза в глаза. Какие же синие у него глаза. Точно бушующее море.
— Убери пистолет. Пожалуйста.
Он просто опустил руку, и я присела, чтобы поднять упавший с головы берет. На полу валялась записка. Я протянула руку и тут же отдернула, потому что Березов наступил на листок и сам поднял его.
— Это не твой почерк, — сказал он.
— Не мой. Ее писала Инна. Она мстит мне. За то, что я ее отлупила за тебя.
Лицо Березова оставалось каменным. Что же там в записке?
— А откуда он знает, что ты одна дома?
— С чего ты решил, что знает? Он не знал. Мы с собакой гуляли, и я ему сказала, что родители уехали.
— Типа, ты согласилась?
Он ткнул мне в лицо запиской, и я чудом успела выхватить ее дрожащими пальцами и вынести на свет тусклой лампочки.
— Твою мать! — это я сказала потом вслух, а вот якобы мое предложение лишить меня девственности прочитала про себя дрожащим внутренним голосом. — Убью сучку!
