Я сильнее потянула на себя одеяло и зажмурилась — нет, не попала случайно пальцем в глаз, его защипало от подступивших слез. О чем ты плачешь, дура? Ну не об этом же мальчишке! Или о том, что не сможешь теперь сказать, что у вас с мужем нет друг от друга никаких секретов?
Может, станешь утешать себя мыслью, что за двадцать три года он наверняка хоть раз да сходил налево? Ну ведь это же просто секс! А секс не в груди, он ниже, он ничего не значит в отношениях… Вот абсолютно ничего! Я — хорошая жена, Слава — хороший муж. Разве у нас имеются к друг другу серьезные претензии? Ну да, порой я совершеннейшая балда. Ну так я и была такой, когда он делал мне предложение. Правда, под дулом пистолета.
Наверняка в тот момент Березов думал, что иначе я что-нибудь с собой сотворю. И что из всего этого вышел замечательный брак, наверное, все-таки заслуга нас обоих. Этот мальчишка ничего не поменял. Он не может ничего поменять. Я приняла от него бутылку пива, потому что я — совершеннейшая балда. Но ведь это не смертельно. В остальном-то я замечательная… жена. А вот Березов далеко не идеальный муж — и то, что мы не ругаемся, всецело моя заслуга. Я понимаю, что в шестьдесят лет человека уже не переделать. Но и хуже, к счастью, он не становится. А лучше… уже некуда. Да, у нас все хорошо, а это… это… вот это даже изменой назвать нельзя. Это было так… Профилактический осмотр… моего организма на предмет старения. Да, да, вот именно так! И никак иначе!
Я зажмурилась сильнее, и что-то щелкнуло внутри… Неужели сердце? Или нет… Это снаружи… Это дверь. Дверной замок. Шаги. Кто-то пришел. Вернулся. Паясо…
Я зажмурилась сильнее и промокнула слезы краем простыни. Затем ткнулась носом в подушку — пусть думает, что я беззаботно сплю. Тихие шаги. Идет на цыпочках. Боится меня разбудить. Дышит даже наполовину — или задержал дыхание по мантре, опускаясь перед кроватью на колени. Теплые губы коснулись моей щеки, затем уха и спустились на шею. Я не выдержала — улыбнулась. Или это защекотало в носу от дурманящего аромата роз? Но перед глазами всего одна — красная. Как и лицо дарителя.
— Доброе утро, сеньора.
Его слова перекрыли мое «спасибо». Я взяла розу, осторожно, чтобы не уколоться, хотя мальчик заботливо оборвал листья и лишние шипы. Наверное, взял на кухне ножницы, поэтому я и успела утереть горькие слезы. Теперь они выступили вновь, но уже сладкие — радостные. Только чему я радовалась? Что меня не бросили, как уличную шлюшку, а пришли попрощаться?
— Мне очень стыдно…
За что? Что ушел?
— Я искал магазин, но у них все закрыто. Везде. Сорвал вот цветок у людей — сунул руку в забор. Даже алкоголь не воровал из магазина на спор в старшей школе. И вот, первая кража…
Вторая, мальчик. Ты украл меня у мужа. Пусть и всего лишь на две ночи.
— Надеюсь, это не повторится?
Я пыталась говорить строго, голосом взрослой женщины, но в нем звенели довольные нотки маленькой девочки, получившей свой первый букет, пусть и с чужой клумбы. Что здесь розы? Полевые цветы…
— Не повторится.
Но другое повторилось. Я обвила его шею руками и притянула к себе. Для поцелуя. Я думала, что только для него одного… И он так же думал, наверное, пока мои пальцы не подкрутили футболку к груди — тогда он поднял руки вверх, сдаваясь на мою милость.
— Ты же оделся без душа… — почти смеялась я. — Не порядок!
От него не пахло потом, на нем был дезодорант. Душ не принял из-за боязни потревожить мой сон. Заботливый мальчик. Такой милый… Мягкий снаружи и твердый внутри. Да, когда он внутри, он как сталь, а потом снова сжимается под моим пристальным взглядом, будто его владельцу стыдно за содеянное.
— Я хотел просто уйти, — прошептал Паясо, горбя красивую спину на краю кровати, пока я лежала поверх одеяла абсолютно голой. Так я и не одевалась еще! — Потом решил, что это некрасиво. Не подумайте только, что я хотел вас обидеть. Просто испугался, что вы решите меня подвести и опоздаете к подруге…
— Паясо, хватит… Ушел и ушел. Пришел, и я рада. Очень рада, — я провела рукой по его мягкой щеке. — Действительно рада тебя видеть.
Он перехватил мою руку и припал к ладони губами. И языком. Щекотно и чертовски приятно.
— Иди в душ первым, а я приготовлю нам завтрак. Хочешь яйцо в мешочек?
— Можно глазунью?
— Конечно.
Вот везет же мне на любителей глазуньи: муж такой, сын такой и любовника выбрала такого же… А я ведь умею жарить не только яичницу!
— Паясо, у меня действительно есть время, чтобы подкинуть тебя. Ну… Хотя бы до поезда.
— Не надо, сеньора. Я машину поймаю, так быстрее и надежнее выйдет.
— Ну, как знаешь… Ты все сам знаешь…
Я еще раз провела рукой по мягкой щеке и сжала пальцы в кулак. Все, это была последняя ласка. Если и будет прощальный поцелуй, то короткий. Даже не в губы, а вот в эту щечку, все еще горящую стыдливым румянцем. Не за шуры-муры с незнакомой замужней бабой, а за розу, конечно.
Паясо ушел в душ, и я сварила две чашечки кофе. Терпеть не могу Нескафе, но кофемашина принимает лишь его, а мое тело требует хоть какого-то кофеина, чтобы вылезти из амебного состояния. Все, отпуск закончился. Начинается неделя строгого контроля за словами, делами и дурацкими улыбками. Алла — баба, она может просечь мою ненормальность на раз-два. Закладывать мужу не станет, конечно, но, но, но… Я хочу оставаться в ее глазах идеальной женой! В своих собственных, увы, остаться такой уже не получится. И придется приложить немало усилий, чтобы Славкины глаза ничего не увидели!
Как и сейчас, чтобы удержать градус прощания ниже нуля по Цельсию. Да, уже мороз по коже, и губы трясутся. Потому и молчу. Чтобы не сорваться… И чего же так тяжело? Он тоже молчит… И смотрит в сторону. Тяготится этой минутой еще больше моего. Ему что — галочку поставил. Ну какой двадцатилетний не желает поиметь сорокалетнюю девку. Не хочу говорить бабу или тетку… Вот сейчас — не хочу. А хочу плакать.
Как же тяжело не улыбнуться — каменное лицо, напускное безразличие. А чего я жалею? Что расстаюсь с этим мальчишкой? Что эти две сумасшедшие ночи останутся лишь на задворках памяти? Или чего-то более серьезного — возвращения в свое колесо, в привычный мир, к проблемам, которые не исчезли по мановению волшебной палочки. Паясо не волшебник. Волшебство нам подарил Господин Великий Случай. На целых две ночи!
Перед домом пусто. Абсолютно. Ни одного жаворонка или любителя поплавать в пустом море. Не ночном!
— Удачи!
Да, наверное, больше ничего и не надо говорить. Нейтральное прощание — Гуд Лак. Уж мне удача точно понадобится, чтобы, пережив неделю с подругой, суметь непринужденно улыбнуться мужу.
Однако Паясо, точно из чувства ревности, говорит вдруг по-испански «Адьос» и впервые не добавляет «Сеньора». Поворачивается ко мне спиной и идет к дороге. Рюкзак на его спине почти не качается — такой он тяжелый. Зато в него уместилось все, что нужно его владельцу для свободной жизни. А моя свобода уместилась бы в рюкзак? Нет, только в чемодан. На колесиках! У меня много барахла? Значит, надо выкинуть половину. Ненужные вещи — мой курортный роман, который я постараюсь забыть за ненадобностью — все, до последнего поцелуя, которого не было. Даже рук друг другу не пожали. Но это выглядело бы глупо. Ну вот совсем глупо…
Хотя все, что со мной случилось здесь — глупость. Ошибка? Нет. Просто глупость. Может, я так и не повзрослела? И это зажглась тревожная кнопка: Яночка, миленькая, в другой раз думай, пожалуйста, головой, а потом уже только делай. Знаю, знаю… Но как же это нелегко! Открыть машину, сесть в нее и уехать… Подальше от места и минуты, где и когда тебе было хорошо. Хорошо без всяких «но».
Тяжело? Нет, Яночка, легко! Ты едешь туда, где тебя ждут. А здесь тебя уже забыли. Ну или приготовились засунуть в самый дальний уголок памяти, чтобы потом по пьяни — когда-нибудь Паясо же начнет пить по-человечески — рассказать приятелям или приятельницам, как встретил однажды шизофреничную русскую тетку. Главное, мне не вспоминать этого клоуна ни по-трезвому, ни по-пьяному.
— Ну что, подруга, пьем? — вместо приветствия выдала Алла.
— Ага, прямо за рулем!
За рулем я смотрела на свои руки, вернее на правую с кольцом. С удовольствием бы спрятала ее на ручку переключения передач, если бы машине не была автоматом. Золото било в глаза сильнее солнца. Лучше смотреть на дорогу. Грустные глаза — за темными стеклами. За окнами — чужая земля. В машине — моя подруга, которая за столько лет не узнала ни одной моей тайны. Если только про уроки вождения! И не стоит начинать. Уж точно не с этой тайны! Семь дней…
Семь дней мы будем жрать, пить, загорать, купаться и… Говорить я не буду, только слушать. Короче, все как планировалось. Никаких изменений в распорядке дня и недели. Да здравствует настоящий отпуск! Не в нашем отечестве.
Глава 5 "Маленький воришка"
Пить мы решили вечером. Как все нормальные люди, а не как две ненормальные алкоголички.
— Вино, шампанское?
Первым делом Алла залезла в холодильник. Она уже была здесь в прошлом году и быстро апгрейднула себя с роли гостьи на… Роль сестры, будет куда безобиднее так сказать. А то выдала как-то, что чувствует себя у меня в гостях бедной родственницей. Хорошо еще не приживалкой. Впрочем, после третьей рюмки коньяка Алла всегда говорит странные вещи.
— Слушай, Ян, — обернулась она ко мне с улыбкой. — Точно к свиданию с мужиком приготовилась, а не к встрече с собутыльницей. Еще и цветок на столе… Как в лучших домах Парижа!
Мне с трудом удалось улыбнуться и открыть рот для ответа:
— Ну так, кто ж тебя еще на свидание пригласит, кроме меня?!
Она не должна обидеться. Она выдала это первой. Пусть и много лет тому назад: «Ну и зачем мне парень, когда у меня есть ты…» Ну, а дальше, как помните, было про «кто платит»…
— Ал, здесь надо пить вино и каву. А розу я сорвала у соседей… — Боже, как же хорошо я научилась врать! — Цветок обломился. Решила, ну чего добру пропадать… Давай, бери салат, если хочешь поесть, или фрукты. И пошли уже на пляж.
— В самое пекло?
— Нет, будем ночи ждать! Кто-то хочет шоколадный загар за семь дней получить. Давай, давай… Еще надо в аптеку забежать за солнцезащитным кремом.
Аптека через дорогу. И дорогу мы переходили в том самом месте, где ее утром перебежал Паясо. Да, блин… Я теперь каждую песчинку на пляже стану, что ли, ассоциировать с этим малолетним идиотом?
— Ну и цены у них! — ахнула в голос Алла.
Я держала в руках два тюбика с кремом, не в силах выбрать фирму или объем. Прямо как про тех раков по пять и по три рубля. В голове так и гудел голос Жванецкого:
по пять рублей…
но зато большие…
хотя по пять, но большие…
а сегодня были по три,
но маленькие, но по три…
но маленькие…
зато по три…
хотя совсем маленькие…
поэтому по три…
Я даже выдала это вслух. Случайно, но Алла улыбнулась и вытащила у меня из рук тот крем, на котором было написано «плюс сто миллилитров бесплатно», со словами:
— Все равно дорого. Глянь, — Я обернулась к стенду с мелочевкой. — Весь Питер оббегала в поисках карандаша. Нет, не завозят больше. Теперь понимаю почему… А наш аналог даже пробовать не хочу. Лучше босиком ходить буду.
Она сжала губы. А я схватила для нее сразу пять этих карандашей от мозолей. Руки у меня свободны — крем держит она.
— Я заплачу! У меня счет в евро. Мне все равно.
— Даже в евро дорого! Ян, не надо, — голос ее звучал совсем умоляюще. — Это не важно, правда.
— Ал, хватит! Я знаю твои ноги. Я тебе это, — я потрясла карандашами, — вместо коньяка куплю.
— Вот не надо… — Алла растянула губы в улыбке. — Не надо вместо коньяка.
Я все равно их купила и сунула в тот же пакетик, что и тюбик с кремом. Теперь прямиком на пляж, на свободный шезлонг. Под Аллой он прогнулся. Черт, разнесло-то как ее! Не жиртрест, конечно, но талия окончательно потерялась! Прошлым летом все не было настолько запущено…
Я поспешила отвернуться, чтобы взглядом не выдать такие свои мысли. Скажу, конечно, что распускать себя так — безобразие, но найду слова помягче. А пока займусь собой.
Встряхнула тюбик и начала медленно покрывать тело жирным белым кремом.
— Тебе размазать на спине?
Руки у Аллы мягкие… Почти как у… Нет! Заорал мой внутренний голос. Стоп! Я не буду вспоминать его! И не позволю телу совсем сдвинуться с катушек, чтобы реагировать на прикосновение женщины.
— А теперь ты.
Я чуть не спросила — что я? Успела даже испугаться, что что-то не то ляпнула… Про Паясо, например… К счастью, протянутый Аллой тюбик вернул меня с небес на землю… Вернее выдернул из ада страха. Изменить оказалось легко, а вот беззаботно жить после измены еще надо научиться…
— Ал, тебе бы купальничек на размер больше взять, — выдала я, увы, грубо, чтобы перевести все стрелки на нее.
— Экстра, экстра, экстра лардж? — Алла приподняла голову и уставилась на меня прищуренными от солнца глазами.
— Я серьезно. Чем больше затягиваешь бедра резинкой, тем сильнее свисают бока.
— Это не бока. Это спасательный круг… — Алла потянула в сторону жирок. — От проблем. Ну не могу я не жрать на работе, не могу… Нервная она у меня. И дома не могу не жрать, потому что там еще хуже…
Так, мы еще не пили и даже не плавали!
— Давай все же купальник новый купим, а?
Ведь лучший антидепрессант — это наш любимый шоппинг!
— Тут недорого… — продолжала я гипнотизировать подругу.
— Дорого, недорого, тут все в евро, — Алла смотрела на море, не на меня. — А я получаю в рублях. Мне теперь шопиться в отпуске не по карману от слова совсем.
Я тоже отвернулась к морю — нельзя было начинать про деньги, нельзя. Сейчас еще, как Паясо, начнет от всего отказываться. И испортит и так поганый отпуск. Хочу домой. К мужу. Хочу удостовериться, что жизнь моя не изменилась даже на сотую долю процента.
— Знаешь, мы тоже зарабатываем в рублях, — сказала я, все так же не поворачивая к подруге головы.
— Вы зарабатываете, а я получаю, — ответила Алла глухо. — Это большая разница…
— Пошли плавать!
В этом разговоре надо поставить точку. И больше никогда к нему не возвращаться. В эти семь дней хотя бы!
И мы пошли. Без заплыва, конечно. Но и без детского плескания в прибрежных волнах, а потом рухнули обратно на шезлонг обсыхать… И говорить о детях. Вернее, о моем сыне. Или начала я… Мне хотелось о нем говорить. Об его успехах. И именно с Аллой. Она порадуется. А дома Мишку начнут принижать — мог бы то и это. Короче, совок неистребим в некоторых! Березов, правда, научился держать его в себе. За оценки хвалила и ругала только мама. Но вот бабушка с дедушкой…
— Буэнос Диас, сеньорас…
У меня в ушах зазвенело. Я брежу… Что это?
— Что он сказал?
Нет, не брежу, раз Алла тоже приподнялась на локтях.
— Попросил присмотреть за его вещами, пока он плавает, — выдала я срывающимся шепотом. В горле пересохло. Как и во всем теле, будто меня закопали в раскаленный песок.
Нет, этот паршивец именно это и сделал только что! Закопал меня! До того прихлопнув лопатой по черепушке!
— Какой красивый парень!
Алла тоже смотрела ему в спину. Прямую. Настоящую спину пловца. Что эта сволочь тут делает? Он уже с красным носом должен развлекать господ отдыхающих в Таррагоне. Что он тут делает…
