— Смотришь на таких и слюньки текут… — промурлыкала Алла. — Где мои семнадцать лет, а?
— В семнадцать парни мне совсем не нравились, — выдала я не своим голосом, прижимая к песку рюкзак Паясо. Что он тут делает? Проверяет, не соврала ли я про подругу. Но зачем?
— Ну, ты исключение… Я тебе уже говорила об этом. И не раз. Впрочем, такой парень и в семнадцать не обратил бы на меня внимания… Да и сейчас к тебе ведь подошел…
Да, ко мне… Зараза, что он тут делает?
— Ты у нас на испанку похожа. Даже без черных волос!
Мои волосы все равно темные. И странно, что их до сих пор не коснулась седина. Но сегодня я точно поседею, если сейчас же не выясню, что он тут делает!
— Блин, а здесь воруют? А мы бросили вещи…
А Алла все трындит!
— Ну, те, у кого есть что украсть, везде боятся воров. Забей!
Мне бы забить на Паясо, но как? Один откровенный взгляд. Одно неловкое движение. И все… Моя тайна раскрыта. Подруги подругами. Но именно подруги делают самые страшные гадости друг другу.
— Иди ты нафиг! В следующий раз без телефона пойду. А сейчас фиг ты меня с шезлонга стащишь.
— Отлично! — Блин, это реально отлично. — Лежи и карауль все вещи, а я пойду плавать. Далеко.
— За буйки не заплывай!
— Постараюсь…
Если эта сволочь уплыла далеко, то поплыву хоть в Африку. Надо же быть таким козлом! Но он, видимо, заметил меня. Или не уплывал никуда, надеясь, что я пойду следом… Сейчас засранец плыл ко мне. Брассом! Побивая все рекорды. А у меня свело и руки, и ноги. Дай бог удержаться по горлышко на цыпочках, не нахватав огурчиков. А вот этому козлу я бы лещей отвесила с большим удовольствием!
— Привет! — нет ничего противнее такого вот развязного «хай» из уст наглого мальчишки. — Я не смог уехать…
Это уже интереснее. Что же тебе помешало? Деньги у тебя были. Воры? Может, он не просто так оставил подле меня рюкзак?
— … от тебя…
Он выдохся и опять рвет предложения, давая мне возможность придумать собственное продолжение.
— Ана…
Твою ж мать! Ты имя мое вспомнил! Или не забывал? Так какого черта даже под простыней называл меня сеньорой?
— Я знаю, что здесь не к месту. Но… Ну… Если ты вдруг захочешь поплавать ночью…
Ты? Ну да… Приплыли, наконец-то!
— А как же твои друзья, которые сегодня приезжают?
Он пожал мокрыми плечами. Или вздрогнул от напоминания о существовании жизни вне моей постели.
— Они все равно сегодня будут отсыпаться. Я им сказал, что приеду завтра. Ана, пожалуйста…
Он не договорил, но я поняла — он просил не прогонять его. А что с ним делать? Не могу же я привести его в дом. Ну даже в роли бродяжки. Он же не на диване спать собрался!
— Что ты от меня хочешь?!
Я даже руками всплеснула, обрызгав его нечаянно с ног до головы. Хотя ноги и так были в воде: передо мной шатался бюст. Или это шаталась я от свалившегося на меня счастья в виде Паясо…
— Я не знаю… Может, погуляем вместе по пляжу…
— Я не одна! — Да, перебивать некрасиво, но когда он тянет каждое слово, а мне дорога каждая минута, очень даже правильно. Поди потом объясни Алле, о чем можно столько времени трепаться с незнакомым парнем. — У меня подруга. Я не смогу выйти к тебе.
— Но вдруг… Она уснет, а ты нет. Ана, я просто буду ждать.
— Где? На пляже? Всю ночь? У тебя палатка, что ли, с собой?
У кого-то явно снесло крышу! И плечи так и дергаются вверх. Ничего-то он не знает…
— Я сейчас вынесу тебе ключи. Я никуда не поеду сегодня. Спи в машине. Только дождись, пожалуйста, темноты.
— А ты придешь?
Вопрос или утверждение? Или детский нудеж? Скорее последнее!
— Если получится.
Еще губы надул. Так и тянет треснуть по ним ладонью!
— Не будь маленьким!
Да как он им не будет, если он ребенок. До мозга костей еще ребенок! Который требует еще конфетку, когда сожрал уже целый килограмм! Ну не кривляется же он на самом деле, этот клоун!
— Как тебя зовут?
— Адам, — ответил он быстро, сделав ударение на первую «А».
— Серьезно, что ли? — Или снова разыгрывает?
— Могу права показать…
— Не надо. Меня Яна зовут. Если сможешь произнести.
Он смог, почти не коверкая бедную «Я».
— Ну пошли, что ли, Адам…
Я не взяла его за локоть, хотя хотела. Еле успела затормозить свою руку. Попросила его остаться у воды, а сама пошла к шезлонгам. Алла уже сидела и, похоже, всю дорогу за нами наблюдала.
— Слушай, мне надо сходить домой. Я пообещала мальчику дать денег, чтобы добраться до гостиницы.
Алла даже ноги на песок спустила. Бросила в сторону Адама взгляд и снова уставилась на меня.
— Ты что, дура? — вот так прямо, в лоб.
Аж захотелось ответить: да, дура. И ты даже представить себе не можешь, какая.
— Тебя развели, как нефиг делать, а ты улыбаешься…
— Я не улыбаюсь, — Я улыбаюсь, да? Ну вот, дура! Маленькая дура, ржущая в цирке над бедным Клоуном. — Даже если мальчик приврал, то на двадцатку я не обеднею. Он заслужил ее за свою фантазию.
— Дай ее лучше мне! — Алла говорила это так тихо и так грубо, что я не усомнилась в серьезности ее просьбы ни на секунду. — И я тебе всю ночь буду ужастики рассказывать.
— Я тебе лучше заплачу, чтобы ты мне их не рассказывала, — сказала я тоже тихо и даже зло.
Да, сегодня мне надо, чтобы ты спала. И ты должна спать, ведь в три часа ночи подскочила, чтобы в аэропорт попасть. Спасибо вечной задержке испанских самолетов! А то бы пришлось не ложиться вообще!
— Яна, не дури… Тебя разводят.
Какое слово-то многозначное… Да, почти… Но в другом смысле, в страшном…
— Ал, я дам ему деньги, а все остальное на его совести. Надо быть добрее к людям.
— Как знаешь, — она снова откинулась на шезлонг. Слава Богу! — Я милостыню не даю. Даже у церкви. Особенно у церкви.
А я даю… А вдруг действительно помогу…
Так что взяла рюкзак и махнула Адаму — подбегай. Но пошла к нему навстречу, подальше от Аллы. Он отлично играл роль. Забрал вещи, поблагодарил, пошел в отдалении. И даже за углом не попытался меня обнять. Его обняла я, и он тут же бросил рюкзак под ноги, чтобы схватить меня за талию, потом под грудь, а затем вообще под бикини. Мокрый и горячий одновременно. Сладкий и горький, как кумкват. Но я надкушу корочку и вытяну губами лишь сок, оставив кожурку целой. Вот так, осторожно скользя языком по его губам… Ты мое проклятье… Я же с тобой рассталась… Уже зализала раны. И вот ты снова всаживаешь в мою податливую плоть свои острые зубы…
— Хватит!
О да, «энаф-из-энаф!»
— Я постараюсь прийти к тебе… Постараюсь…
Он убрал руки и остался внизу, а я ринулась вверх по лестнице, достала из сумки ключи и слетела вниз, будто на крыльях.
— Яна…
О как же сжалось у меня сердца от произнесенного им моего настоящего имени. Так же сильно, как и его пальцы на автоключах. Зачем мы сбросили маски, зачем… Адам… Лучше бы ты так и остался для меня Паясо, клоуном…
— Здесь недалеко мороженица. Можно я куплю тебе… и твоей подруге мороженое?
Отказаться? Но у него такой молящий взгляд. Сдалось ему это мороженое! Он просто не хочет уходить от меня. Бродить в одиночестве по пустым улочкам или шумному пляжу в ожидании заката — это так невыносимо. И еще не знать наверняка, будут ли к мороженому сливки…
Крохотное здание мороженицы находилось минутах в пяти от моего дома и на половине пути к пляжу. Под навесом уместилось всего два столика и прилавок, другие три стояли на улице. Все пять пустовали. Я взяла себе лимонное — снова. Он себе — конечно, шоколадное, а Алле я взяла сладкое манго в сахарной трубочке.
— Яна, я буду тебя ждать…
Адам хотел наклониться ко мне с поцелуем, но я не позволила ему, в шутку подняв к его носу мороженое. Здесь торгуют одни и те же люди. Не дай бог что ляпнут при Алле — пусть даже по-испански. Нет, нет, нет…
Я вернулась на пляж бодрым шагом — спасая мороженое от таяния и себя от желания обернуться.
— А я думала, где ты так долго! Уже испугалась, не пришиб ли тебя этот несчастный воришка. Куды бечь, куды бечь? Чуть родимчик не хватил. А она мороженое покупает.
Она целуется с этим воришкой. Очень долго. Мороженое нам продали за считанные секунды.
— И потом говорит, что у меня жопа большая! — выдала Алла, облизывая подтаявший шарик.
— На диету сядем после отпуска, — опустилась я на свой нагретый солнцем шезлонг.
Или это от меня самой валил пар. От одной только мысли о предстоящей ночи. Где мы проведем ее? В машине, что ли?
Глава 6 "Без прощального поцелуя"
— Ал, ты не хочешь лечь пораньше? — В голосе звучит забота. Точно ведь звучит! — Чтобы завтра не продрыхнуть полдня…
— Знаешь, спать совершенно не хочется, — заявила она с полным бокалом шампанского.
Ей и пить не хочется. Ну что такое… На улице темно. Время не детское. Хотя как раз детское — это время Паясо! Его, а твое, Аллочка, будет завтра.
Но она не могла угомониться, ну никак… Все трындела и трындела, выливая на голову своего никчемного мужа помои ведро за ведром.
— Ведь знал, собака, что я с тобой еду. Все равно на свой Алтай с собутыльниками поперся! Или знаешь, специально, — Алла отпила полбокала. — Специально, чтобы с детьми не сидеть. Я-то, наивная, полагала, что хоть чуток проникнется отцовством. На даче хоть побудет не брюхом кверху. Деду поможет сарай починить… Нет, бабушка должна с внуками сидеть. Типа, она все равно на даче… А что мать у меня по удаленке работает, его не трогает, ну никак… Я на электричке мотаюсь каждый день на работу, нормуль, да? А ему на машине влом, виделите…
— Алла, ну не начинай! — у меня уже мозги пузырились, как недопитое шампанское.
— Нет, Янка, я как раз и хочу начать… жить. Знаешь, у меня что мужик есть, что мужика нет — ломовая лошадь я. Может, мужик с возу, кобыле легче будет?
Она уставилась на меня чуть мутными, а может быть затуманенными совсем не алкоголем, глазами. Я что-то должна была ответить. Но что?
— В смысле? — я ее действительно не поняла, мою Аллу.
— А в том, что раз хочет жить, как хочет, пусть и живет… как до меня было. Еда от детей осталась, пусть жрет. Никаких ему личных тортиков и шарлоток. Носки в стиралку бросил, так уж и быть — постираю. Нет — пусть выворачивает, как и трусы, и носит еще неделю…
Она допила свой бокал. Я — нет.
— Но это не жизнь…
— Ян, думаешь, сейчас у меня жизнь? Не …ую у меня не жизнь!
Алла, несмотря на грубость, развившуюся в ней последнее время с геометрической прогрессией, матом ругалась очень редко. И сейчас я видела, что глаза у нее точно уже на мокром месте, и не только от лишнего спиртного. А было ли оно лишним — всего-то два бокала. Как девочка, прямо!
— Уж не семейная точно!
Алла слишком сильно ударила бокалом по столу, но стол выдержал, как и бокал. А она — нет. Закрыла лицо руками, но не рот:
— Ты, Ян, просто не понимаешь, что у людей могут быть проблемы. И не только денежные. Я не хочу обвинять тебя в инфантилизме. Я даже завидую, что ты вот смогла остаться добрым щедрым ребенком. Тебе помогли такой остаться — родители, муж… Ты никогда не знала, и не дай Бог тебе узнать, что такое быть один на один с этим миром. Когда все на тебе — родители, дети, дебил-муж…
— Так разведись!
Я вскочила. Сначала думала обнять ее, а потом просто отошла к балконной двери. Будто за свежим воздухом. Но в душе надеялась увидеть Адама. Он подходил к моим окнам пару часов назад. Сколько сидел там, не знаю, но лишь я вышла на балкон развесить сушиться купальник и постельное белье, помахал мне рукой, показал ключи и ушел. Да помню я про свидание, помню… А если бы на балкон вышла Алла? Ну хоть бы на секунду задумался про конспирацию. Все-таки встречается с замужней женщиной. Должен же оберегать ее покой.
— Не хочу…
Я обернулась к Алле: она уже вытирала лицо ладонями, продолжая тихо всхлипывать.
— Потеряю больше, чем приобрету, — голос немного дрожал. — Он еще что-нибудь мое прихватит. Нет… А так он мне реально нахер не нужен. Вот ни для чего. Я б вибратор лучше купила, если бы у меня было на него время… А откуда у меня время, когда я одна зарабатываю на всю семью. А он у нас на тусовки себе копит. Еще говорит козел: типа, а чего ты возмущаешься, я же на свои еду… Ага, а на мои жрет весь год! И ведро свое заправляет! А как детей куда отвезти — тоже некогда. Дед везет. Или бабка на трамвае!
Она потянулась к бутылке и налила себе полный бокал. Короче, вылила все, что оставалось. И сделала глоток.
— Слушай, я ему нужна в качестве банкомата, а он мне нет. Ни в каком качестве не нужен! Вот, положа руку на сердце, — и она действительно смяла себе грудь. — Вот лучше бы оставалась одна. Успокаиваю себя лишь тем, что детей бы тогда не было. А так… вот нервная система целее была б точно!
— У меня есть средство от нервов!
Я вернулась на кухню и взяла со столешницы бутылку, которую купила вчера маме в подарок. Ничего. Магазины не закрываются. Куплю новую. Бутылочка пузатенькая, но и у нас целая неделя впереди, чтобы ее прикончить вместе с фруктами.
— Помнишь, как мы микстуру от кашля таскали втихаря у твоей бабушки?
Алла кивнула. Я разлила по стопочкам тягучей темной жидкости, пахнущей лакрицей.
— Херес, что ли? — пригубила Алла из своей стопочки.
— Нет, с хересом у них же как-то там сложно все. Это ратафия. Чисто каталонская выпивка. Местный деревенский алкоголь. Этот вот из винограда сделан, но иногда его делают еще и из фруктового сока. Там состав какой-то умопомрачительный, с орехами и травами. Но лакрица все перебивает, верно?
— Ну да… Так вкусно же! Как называется?
— Ратафия. Там еще прикольная легенда. Типа три церковника собрались что-то там важное решить. Решили в конце концов, потому решили отметить. Крестьянин принес им домашней выпивки, им понравилось, и они спросили у хозяина, как она называется. Тот плечами пожал — а никак. Священники посовещались и придумали назвать божественный напиток «ратафия» — это с латыни, договор подписан или типа того. Знаешь, — я подняла свою стопку и протянула к той, которую держала Алла, — давай и мы отметим с тобой подписание устного договора: о мужьях ни слова. Представим, что их нет, просто нет. Как и проблем, связанных с ними. Семь дней мы с тобой свободные женщины…
Мы чокнулись, но до рта ратафию не донесли. Алла вдруг опустила руку, но не коснулась дном стопки стола.
— Будь у меня твой муж, я бы не отказывалась от него даже на семь дней.
Я зажмурилась. На мгновение.
— Он сам сказал, что звонить не будет. И просил нас оттянуться. По полной!
Алла состроила рожу:
— Еще скажи, по мальчикам пойти разрешил…
Моя шея удлинилась вдвое. Я зачем-то приняла позу балерины.
— А что, без мальчиков оттянуться не получится? — Алла что-то не улыбнулась, и я продолжила: — Тогда пойдем по мальчикам… Согласна?
— Иди нафиг, Кузьмина!
Она опрокинула в себя ликер, хотя его следовало тянуть, заедая фруктами, горкой лежащими на блюде на середине стола рядом с вазочкой с одинокой розочкой. Упоминание моей девичьей фамилии резануло по сердцу. Неужели у меня когда-то была жизнь до Березова? Да не было ее… До тринадцати лет я себя не помню.
— Мне потом твой муженек башку открутит!
— Боишься? — я откинулась на спинку кресла, смакуя лакрицу. — А так бы пошла?
