Меня несло, я не могла остановиться — точно мне снова было четырнадцать, и у меня злыдни-родители отобрали единственную любимую игрушку — дядю Славу. Теперь же он сам себя отобрал.
— Яна, я иду по дороге. Как далеко ты ушла?
— Понятия не имею…
Мой голос упал. Я действительно не понимала, где нахожусь.
— Я попытаюсь включить ДжиПиЭс, подожди…
Не получалось. Сигнал не ловился…
— Черт! Слава, возвращайся домой. Я попытаюсь пойти по этой дороге обратно. Надеюсь, там нет развилок или будет указатель. Или я сигнал поймаю, — и потом закричала: — Какого хрена ты брал служебную собаку, если не научил ее команде домой?!
Пауза.
— Она вся в мою жену. Та тоже не понимает команды домой. Не смей отключать телефон. Я хочу слышать твой голос.
— У меня батарейка на исходе, а мне нужен фонарик.
— Тебе мозги нужны! Упереться в ночь черти куда…
— Я с собакой…
— Собака такая же дура…
— Ну да… Слушай, прекрати тянуть! Слава…
Я отпустила поводок, и Стелла бросилась к хозяину, который отстегнул поводок и пошел ко мне, потрясая карабином.
— Как ты меня нашел?
Слава молча оттянул шлевку на моих джинсах и щелкнул карабином, сажая меня на цепь.
— Чтобы не потерялась.
— Как ты меня нашел?
Мне действительно было интересно получить ответ, но вместо ответа Слава притянул меня к себе и ткнулся лбом мне в лоб.
— Как собака. По запаху. От тебя за версту пахнет женщиной.
Я откинула голову…
— Я думала, ты нюх потерял.
— Голову… Я давно потерял голову. А у тебя-то ее никогда и не было.
Он стиснул мои щеки, а потом растянул, превращая в человека, который смеется. Или в женщину, которая плачет. От досады и счастья одновременно.
— Ну как можно быть такой непутевой? Как? Заблудиться в трех соснах! Ты не пробовала не орать? Тебя же в лесу громче слышно, чем по телефону.
— Почему ты не приехал? Какого хрена ты тут торчал? Ради собаки?
— Ради этих камней. Не хотел тебе говорить… Я через нашего агента с ними договаривался. А потом объяснялся на пальцах… Ну, ты же знаешь…
— Не хотел говорить? Зато наговорил много чего другого!
Он сжал губы — и я поняла, что поцелуя не будет.
— Эта эпопея длится уже месяц. То одного у них нет, то другого, то сегодня уже поздно, то бульдозер неожиданно на другой работе… То камни тяжелее, чем они рассчитывали… Мы не просто так соседи, не просто так… Они такие же идиоты, как наши, если не хуже…
— А мы с тобой кто, соседи? Или все-таки больше идиоты?
Наши губы были рядом, но не сливались в поцелуе. Язык хотел не ласкать, а говорить. Против моей воли.
— Я действительно простужен, Яна. Мне сегодня лучше, но вдруг это вирус… Янка, как же ты пахнешь! — он снова прижался ко мне лбом. — Ты девчонкой так не пахла, как сейчас. Где мои семнадцать лет?
— Слав, прекрати! — я коснулась влажной ладонью его колючей щеки. — Чего небритый?
— Чтобы соблазна не было. Пошли, — он запустил руку под ремень джинсов, под резинку бикини и сжал мне ягодицу. — Мать волнуется. Думает, ее девочку съел серый волк.
— Убери руку.
— Не могу, не хочу, имею полное право…
Я схватила его за запястье — но фиг с ним справишься! Тем более в рукопашную. А пистолета при мне не было.
— Слава, для этого дела у взрослых людей имеется спальня.
— Для какого дела? — Лицо его достаточно близко, чтобы и в темноте различать блестящие смехом глаза. — Надавать девчонке по заднице, чтобы не шлялась по ночам незнамо где?
Он вытащил руку из джинсов, но оставил на талии.
— Пошли. Действительно мать волнуется.
— Я не знаю, куда идти.
— Ты на поводке. Далеко все равно не уйдешь. А завтра приезжает твой строгий ошейник. Так что … Я могу спать спокойно даже в соседней спальне.
— Ты отлично проспал половину лета в соседней стране.
— Может, только благодаря этому у меня все еще есть жена. А, жена? Ты у меня есть или тебя у меня больше нет?
— Я у тебя на поводке.
Муж положил палец на карабин.
— Пообещаешь идти у ноги, тогда спущу с поводка?
— Пообещала двадцать четыре года назад. Срок обещания еще не истек. Ну кто там?
Я схватила зазвонивший телефон.
— Он тебя нашел?
— Он меня не терял, мама. Мы сейчас придем.
Березов усмехнулся, а я ткнула его пальцем под ребра. Пусть не ржет! Главный режиссер Березовского цирка!
Глава 3 "Моноспектакль Березова"
Опять просыпаться в пустой постели — как же мне это надоело! И разве возможно к этому привыкнуть? И не успела я открыть глаза, как получила по носу тапком, который положила на край кровати Стелла, но лишь я протянула к нему руку, как собака проворно схватила его в зубы и умчалась прочь. Я ринулась следом, на ходу скидывая с ноги одеяло.
— Березов, ты когда начнешь воспитывать свою тварь?!
— В сорок воспитывать уже бесполезно, а в сорок один — даже опасно, так что я даже не буду начинать.
Он сидел на диване нога на ногу — в очках, но без книги — захлопнул ведь ее и мог бы поймать мой тапок. Будь немного порасторопнее.
— Я воспитывала, и у меня получилось! — я засеменила к лестнице и перегнулась через перила: — Дрянь, неси обратно мой тапок!
Собака тотчас примчалась и ткнулась мокрым носом в мою голую ногу.
— Ну что ты приперлась без тапка? Жрать теперь не проси!
— Ее давно покормили, — бросил Славка с дивана.
— Лови!
Это уже был папа: он запулил в меня обслюнявленным тапком, и я его поймала.
— Почему меня не разбудили? — обернулась я к мужу, держа тапок наперевес, точно скалку.
— Потому что две бабы на одной кухне — это слишком. Для меня. Твоя мать клюквенный пирог решила испечь для любимого внука. Но у дочки есть еще шанс получить яйцо всмятку. Как, впрочем, и у меня, если я спущусь вниз.
Ничего: если Березов с утра шутит, не все еще потеряно. Для семейного спокойствия.
— Выпьешь со мной кофе на веранде?
— А ты сомневаешься?
Он снял очки и убрал в очечник, лежавший на тумбочке. Вот почему собаке плевать на его вещи?!
Я подошла к дивану вплотную, и Слава поймал мои ноги под коленки.
— Знаешь что, я не узнаю своего мужа и потому сомневаюсь теперь по малейшему поводу.
Он сильнее притянул меня к себе и ткнулся носом в живот.
— Во мне сомневаешься?
Я тоже опустила нос — но чтобы вдохнуть аромат шампуня, запутавшийся в его воображаемых кудрях: жесткий ежик щекотнул кожу, и я поспешила отстраниться, чтобы не чихнуть.
— Или в себе?
Не надо было так долго молчать, но и начинать носить решетом воду глупо — а так хорошо начиналось утро: со стыренного собакой тапка! Совсем по-домашнему.
— Не порти такой день…
Мне хотелось сказать — такой момент, но я почему-то запнулась.
— Я так и думал, что ты это скажешь. Ничего, пять дней попритворяться, что проблем не существует, не смертельно.
Я не отступила от дивана, но продолжала стоять навытяжку. Не знаю, смогу ли я из него хоть что-то вытянуть? Чтобы наконец понять, что же его так гложет. Но попытаться в любом случае стоит. Хуже уже не будет. Хуже просто некуда!
— Я уже месяц, а то и больше вру родителям, потому что не смогу ответить на простой вопрос: а что у вас случилось? Ты можешь мне ответить, что у нас, вернее, у вас, Вячеслав Юрьевич, случилось?
Он поднял голову, я — опустила: глаза прищурены, точно он пытается что-то прочитать в моих без очков.
— Жена сказала, что больше так не может. Что сорок лет, а у нее все одно и то же. И еще моя жена плачет. Как я должен себя вести? Делать вид, что у нас все хорошо?
О, господи! Я, кажется, выдохнула это в голос.
— Я говорила про Аллу. Ты чего?
Он покачал головой, и я, точно его зеркальное отражение, покачала своей в унисон.
— Ты говорила о себе. Я не слепой. Я тебя очень хорошо знаю, моя девочка. Найди себе того, с кем тебе будет хорошо.
Его руки поднялись из-под колен к бедрам. Я втянула живот, чувствуя в себе приятную волну, которую ждала со вчерашней встречи и о которой старалась не думать в Питере.
— Мне хорошо с тобой, — шепнула я еще тише его самого.
— Тебе было хорошо со мной, а сейчас это не так… И так это уже никогда не будет. И я не могу открывать двери твоим любовникам и гулять с собакой, пока они делают то, что я не в состоянии больше с тобой сделать. Мне в любом случае будет тяжело, но лучше обойтись совсем без твоей жалости. Лучше нам спать в разных постелях. Лучше думать, что ты больше не моя. До конца не моя. Я думаю, что нам вообще стоит разъехаться.
Я скинула его руки, а своими схватила его за плечи, чтобы вдавить в диван. И наклонилась к самому его лицу, переходя с шепота на змеиное шипение.
— Я не спала с Артемом! Он же как Мишка! Как ты мог такое даже подумать…
Березов усмехнулся — довольно зло, и прошипел в ответ:
— Ну, а кого еще брать для этого дела? Ровесника, что ли? У которого стоит через раз.
Я стиснула зубы, понимая, что хочется сейчас плюнуть ему в лицо.
— Для молодого парня, Яночка, очень даже удобно жить со взрослой бабой, — продолжал он бесцветным голосом. — Никаких тебе обязательств. Только секс.
— Я не спала с ним! — я все так же шипела, чтобы нас случайно не услышали снизу родители. — Как ты смеешь мне не верить?!
— Смею, девочка моя, смею, — муж накрыл горячими ладонями мои пальцы и сильнее вжал себе в плечи, хотя и так моя хватка уже причиняла ему боль. — Если даже не спала, то скоро переспишь. Не с Артемом, так с другим… Ты очень терпеливая…
Теперь он скользнул руками к моим локтям и начал их наглаживать, а я дергалась, будто меня били молоточком на приеме у невропатолога.
— Но любое терпение рано или поздно заканчивается. И я рад, что в нашем случае это случилось поздно, и ты сумела найти в себе силы подарить мне еще пару лет своего тепла. Без тебя тяжело, без тебя пусто, но у меня есть воспоминания, замечательные воспоминания. Я и так не заслужил того, что имею. Спасибо, что подарила мне себя. Я бы никогда не решился попросить у тебя такого подарка. И я бы никогда не женился, потому что другие бабы на тебя не похожи. И у меня не было бы сына. И я знаю, почему Мишка любит тебя больше, чем меня, потому что у него мои гены. Янусик, ты свободна. Не оглядывайся на меня, пожалуйста. У тебя еще целая жизнь впереди. Моя жизнь в сорок только началась…
Закончил монолог, да?
— В тридцать восемь! — выпалила я. — А в шестьдесят два ты дурак, Березов. Непроходимый тупица! Ты только о том месте думаешь, а что у меня в груди тебе не важно! Совсем не важно?
Я бы хотела ударить себя в грудь, но он продолжал держать мои руки прикованными к его плечам.
— Я купила твой любимый чай, я купила твое любимое печенье. Я перевезла в новый дом подстилку твоей собаки. Твои вещи тоже висят в моем шкафу. Я думала о нас, о нас вместе, а ты — ты думал только о себе. И не смей прикрываться мною. Тебе нравится себя жалеть, вот и жалей. Жалей дальше!
Последнюю фразу я выкрикнула в полный голос. Толкнула мужа и побежала вниз босиком, в пижаме и уже в слезах. Вихрем пронеслась через гостиную к открытой двери на веранду.
— Яна, ты куда?! — крикнула мне в спину мать, а навстречу из плетеного кресла поднялся отец:
— Яна!
— Оставьте меня в покое!
Я бежала вниз, по камням, не чувствуя босыми ногами ни их острых сколов, ни колючих сухих иголок. Прямо к озеру, понимая тех, кто кидается с моста в воду. Не хотелось ничего. Только бы все разом закончилось. И только мысль, что сейчас мой сын идет по аэропорту Хельсинки в надежде увидеть меня, заставила меня остановиться на мостках, сесть, свесить ноги в холодную воду в стороне от катера и начать замерзать изнутри, чтобы перестать что-то чувствовать вообще. Ко всем! Не только к Березову!
— Яна!
Отец догнал меня. Я не оборачивалась, чтобы не видеть, идет еще кто-то следом или нет. Меня это не интересовало.
— Яна, я никогда не спрашивал тебя, что с тобой? Никогда. И не буду спрашивать сейчас.
Голос у отца молодой, как раньше. Твердый. И потому мне стало страшно поднять глаза и увидеть на месте некогда сильного мужчины старика.
— Можешь ничего не говорить. Я все равно не услышу, — усмехнулся отец, развернулся и пошел обратно к дому.
Как хорошо, что папа не обнял меня. Я не хочу плакать, не хочу…
— Яна, кофе стынет! — крикнул он уже с веранды.
Я легла на живот и, свесившись с пристани, зачерпнула немного озерной воды, чтобы умыться. Потом одернула ставшую влажной футболку и медленно пошла к дому. Веранда к тому времени стала пустой. Только две чашечки остались на столе. Я села в кресло спиной к двери, лицом к озеру. Если он явится, ему придется сесть напротив, потому что отец отставил одно кресло в сторону, ища утром солнышко.
Я сделала глоток. Сладкий. Переслащенный. А хотелось чего-то горького. И точно не поцелуя.
Березов явился на третьем глотке. Придвинул к себе чашку и ничего не сказал. Собака тоже молча, без всякого скуления, улеглась на деревянный настил у моих ног. Будто просила прощения за хозяина. Но мне модераторы не были нужны. Никакие. И прощения никакого для ее хозяина у меня не было. Мне захотелось сделать ему еще больнее. Сказать, что я действительно ему изменила. Но я боялась за сына — за то, что наш семейный разлад хоть как-то повлияет на отношение к нему Эйлин.
— У нас в спальне кровать большая. Я могу положить посередине палку, как Тристан положил меч между собой и Изольдой, — выдала я ровным голосом.
— Я посплю у себя. Скажу, что болею.
— Нет, ты не будешь там спать, — прошипела я. — Я не хочу, чтобы ты был за стенкой, когда они решат заняться сексом. Так понятнее?
Он поставил локти на стол:
— Почему они обязаны заниматься сексом у нас в доме?
— Никто никому ничего не обязан. Сексом занимаются не по расписанию и не в качестве уплаты супружеского долга, — добавила я зло, не сводя взгляда с его подрагивающего века. — А когда захочется. Обоим. Одновременно. Без разницы где и когда.
Слава поднес к губам чашку. Медленно. И так же осторожно отпил пенку, хотя та давно остыла. У меня внутри все сжалось, как когда-то давно, когда я считала, что дядя Слава никогда не обратит на меня внимания. Как на женщину.
— Яна, ты не понимаешь, да? — он шумно опустил чашку на стол и перегнулся ко мне: — Я не могу спать с тобой в одной постели.
— Придется, — я тоже перегнулась через стол. — Ты уже устроил истерику перед моими родителями. Не хватало только испортить каникулы сыну. Ты сейчас встанешь и принесешь мне крекеры с виолой. Принесешь их с улыбкой. Даже если тебе хочется меня убить. Понятно? Я же тебе улыбаюсь, а в душе думаю — почему же на нем нет галстука…
Его губы дрогнули в улыбке.
— Помнишь, что нам в замке рассказывали? — продолжала я. — Хозяева специально садились спиной к стене, чтобы еду им подавали в лицо. Поэтому не поворачивайся ко мне жопой. Для собственной безопасности.
Он встал и пошел в дом, откуда донесся характерный звук открывающегося холодильника. Идиот, Березов! Испугался говорить со мной наедине. Решил пригласить на свой моноспектакль родителей в качестве команды поддержки. Пусть теперь все видят, какой он козел! Пусть Катерина Львовна наконец-то потрет ручки от удовольствия и заставит дочку подать на развод первой. А он будет продолжать играть роль сиротинушки. Идиот! Точно мозги к старости атрофируются. Или моча не знает, через какое место следует выходить.
