— Он через верх пролез. Там же молнии нет. Я сама сумку сшила, — вставила я зачем-то, когда Вячеслав Юрьевич тоже зачем-то сунул руку в сумку и с трудом вытащил…
Ну да… Книжку-малышку из серии «Шарм» с полуодетой мадам и полураздетым месье на обложке. Я могла только чудом не вспыхнуть, а чуда со мной обычно не случалось. Ну что? Соврать? Еще до вопроса… Если он будет. Сказать, что не мое? Ну, ё-мое… Мне нужны деньги на проезд, а не нотации!
— Яна…
Я точно пылала.
— Такое читают пятидесятилетние бабы. Это для них написано. Не для тебя.
Мне надо было повторить просьбу дать мне денег. Но я онемела, когда Вячеслав Юрьевич бросил книжку в корзину для мусора.
— Пошли, я тебя домой отвезу.
Что? Он типа не услышал просьбы о деньгах или типа услышал, но проигнорировал… Даже схватил меня за запястье, когда я и на сантиметр не продвинулась к двери. Но я вырвалась — легко выкрутив руку. И теперь остолбенел он. Хотелось выплюнуть ему в лицо, что у меня был хороший учитель. Но он это и сам прекрасно знал, поэтому схватился за другую руку.
— Ну?
Я руку не вырвала.
— Достала пистолет, стреляй…
— Ничего я не доставала…
Кроме страха, что он сейчас притянет меня к себе, требуя применить секретное женское оружие. А бить его мне совсем не хотелось. И я сказала тихо. Совсем умоляюще. Голосом умирающего лебедя:
— Отпустите меня, пожалуйста.
И он отпустил. И даже отступил назад. Склонил голову на бок. И принялся меня рассматривать.
— Знаешь, иногда это работает лучше ударов. Но я рад, что ты не забыла, чему я тебя учил. Надеюсь, не пришлось ни на ком проверять?
— Я не хожу никуда одна.
— Вот и молодец. Пошли. Отвезу тебя домой.
— Еще светло. Сама доеду.
— Ты уже проехалась в троллейбусе. А если бы это далеко от центра случилось?
Я пожала плечами.
— Яна, Яна… Пойдем, я тебя на двух колёсах прокачу.
— Вы мотоцикл купили?
Он не протестовали против моего выканья. Может, видел, что тыканье сейчас бы далось мне с большим трудом.
— Нет. На машине, но боком. Пошли.
У него была новая машина. Бумер. Круто… Отец после Волги купил себе Камри. Но тоже с полуавтоматом.
— Пристегивайся. И держись за ручку.
Мы не так много проехали. До Сенной площади. В стороне от ларьков Вячеслав Юрьевич отыскал ровную площадку. Что он сделал с машиной, не знаю, но та действительно наклонилась на бок. А потом грохнулась обратно. И у меня, кажется, порвались голосовые связки от «вау», потому что больше я ничего не смогла сказать.
— Пора тебя учить водить.
— Еще два года, — вернула я себе дар речи.
— Ну… Чем раньше, тем лучше. Я с твоим отцом поговорю.
— Поговорите…
И вдруг он сощурил глаза.
— Или это будет наш маленький секрет?
Я улыбнулась в ответ. Он вдруг снова стал дядей Славой, о котором я в тайне, даже от себя самой, безумно скучала все эти два года.
Глава 10 "Хлеба и зрелищ!"
Женщина должна одеваться не по моде и уж точно не по возрасту, а по фигуре и велению души. Этому научил меня не Вячеслав Юрьевич, к этому я пришла сама к сорока годам путём проб и ошибок. И еще, конечно, женщина должна одеваться по погоде. Если ноги нынче соответствовали короткой юбке, то даже тонкая ткань оказалась несовместимой с температурой за бортом и липла к вспотевшим ляжкам.
Умные местные дамы носили не только красную помаду, но и веера. И даже не в сумке, а прямо в руке, а я носила на груди только капельки пота. Ведь говорила себе купить веер, говорила. И если в Барселоне торговцы на каждом шагу, то здесь на развалинах, кроме мраморных глыб и меня, нет никого и ничего. Приходилось пить воду и между делом эротично запускать пальцы под майку, чтобы поправить бюстгальтер, от которого я в итоге, в тени деревьев, счастливо избавилась.
Жизнь рано научила меня главному незыблемому правилу: для того, чтобы приобрести что-то, надо что-то потерять. Украденный в троллейбусе кошелек я обменяла на Вячеслава Юрьевича, а лифчик сейчас — на свободу дыхания. В отчаянии я уже прижимала запотевшую ледяную бутылку к горячей груди. И это еще не полдень — как же я доживу до моря?
Бывший колониальный форум возвышался… Нет, не то слово… Он давно упал, возвышалась лишь пара колонн, искусственно скрепленных вместе и низенькие многоэтажки, посреди которых, за железным забором в тени низкорослых деревьев и спрятались эти остатки былой римской красы. Вот так же и люди, укрывшись за забором из ностальгии и несбывшихся мечтаний, бережно хранят воспоминания о чужой славе, не видя, что вокруг давно живет другой народ и течет другая жизнь.
Что же я сделала не так, раз жизнь моих родителей превратилась в то, во что она превратилась? И как мне стать счастливой, находясь в постоянном осадном положении? А разве счастье — это не то, что каждый родитель желает своему ребенку? Я стояла в стороне и глотала горькие слезы, видя, как молоденькая шлюшка окучивает моего единственного сына, и за грудки удерживала мужа от серьезного мужского разговора с сыном, потому что был пусть один, но все же шанс, что они любят друг друга и каким-то образом будут счастливы. Нет, вру…
Я дала сыну выбор — остаться в Питере или уехать учиться в Корк. Он выбрал Ирландию. Видимо, в тот момент Миша сам пришел к мысли, что такая девка ему не нужна. Сам — и это главное. Теперь меня от любого шага удерживают расстояния. Пусть Миша будет счастлив, пусть… И я буду счастлива. Пусть даже назло своей матери. Что собственно и делала, кажется, последние двадцать три года… Нет, прямо с тринадцати лет, как только увидела будущего мужа на больничной койке. Иудеи считают, что до тринадцати лет за грехи детей отвечают родители, а после — уже сам человек начинает платить по счетам. Вот пусть моя любовь будет моим грехом, а не моей мамы, до сих пор считающей, что она не доглядела, не уберегла дочь… Да, после третьей стопки она всегда так говорит, поэтому я с собственной матерью не пью. Уже давно. Вот отец, сколько бы ни выпил, говорит одно и то же: что у него самый лучший зять. И не поймешь, умело врет или правда так считает.
Тело вот мое безбожно врало, что ногам следует отдохнуть, хотя на моей виртуальной карте стояло пока всего две галочки. Античный театр, отгороженный от любопытных глаз стальным строительным забором, — его перестраивают, наверное, под театральные нужды города — не отнял у меня больше десяти минут. Оттуда я вообще бежала, потому что со мной попытался заговорить какой-то бомж, а если у него даже было определенное место жительства, то в нем явно отсутствовали душ и стиральная машина. А у меня в финском доме не было посудомоечной машины, но звонить мужу еще рано. Не стоит нарываться зря.
И все же гулять в незнакомых туристических местах одной — хорошо, если это безопасно. Никто не дышит в спину, не спрашивает: ну, ты все уже посмотрела? И главное — не говорит, что все это нужно только маме. Пусть так… Но если вам нужна мама, то будьте любезны хоть немного поднимать свой интеллектуальный уровень выше жратвы и футбола. Слабо? Маме нужно на выставки, маме нужно в театр, маме нужно к еще одному магическому камню… Да, маме нужно. Намного хуже, когда маме не нужно ничего, кроме одного — чтобы ее оставили в покое. Хотя порой именно это ей и нужно.
И сейчас я упрямо убеждала себя в том, что счастлива, спокойно читая стенды, плетясь по городу нога за ногу, довольствуясь одной лишь водой, не заглядывая в каждую встреченную «эладерию» за новой порцией мороженого, чтобы пережить очередной камень, к которому продают билеты. Да, так мы путешествовали много лет втроем, и я уже безумно скучаю по тем временам. И, честно, купила бы Мишке ведро мороженого, чтобы они с папой заморозили себе все, что только можно и нельзя, если бы это отмотало время годков так на десять. Хотя бы…
Нет, я не ною, я счастлива… Я улыбаюсь древним камням и радуюсь, что не живу в колониальную эпоху, не дергаюсь на бряцание легионерского оружия, не шарахаюсь от несущихся мимо колесниц, не становлюсь чьим-то трофеем, потому что мне не довелось родиться с римской кровью… И все же, в пустых длинных коридорах и каменных коробках, некогда служивших денниками, мне хорошо — здесь царит желанная прохлада… А на лошадке я бы покаталась. Будет, чем заняться в Питере, пока стоит хорошая — для питерцев — погодка. Ну, а пока, собирая вместе для полной картины остатки каменной кладки огромного цирка, его переходы и каменные мешки, заодно подпитывая воображение представленными в музее рисунками и макетами, думаешь, что прожитые нами события ничем не отличаются от этих вот руин и, чтобы собрать полный пазл прожитой жизни, следует изрядно напрячься.
Плохое вспоминается легко, а хорошее — со скрипом. И жалко, что, по идее, самый близкий человек, подаривший тебе жизнь, желает помнить только плохое. А факты остаются фактами: Вячеслав Юрьевич спас отцу жизнь, сумев избежать фатального столкновения, и потом, сохранив деньги, когда отец бездумно считал себя самым умным, обеспечил всем нам старость. На что мать злится — непонятно!
Купив себе в итоге мороженое, я вызвала номер мужа.
— Ты мне не доверяешь даже в таком простом деле? — спросил он сквозь смех и шум машины. — Мне жена прислала картинку.
— Ты сейчас гонишь?
— Нет, не гоню…
Ладно, к этой лжи я привыкла. Переживу.
— Тогда пока. Созвонимся вечером. Я пошла смотреть амфитеатр и купаться.
— Счастливая, — Слава тянул слова. Значит, улыбался. — Я тоже пойду плавать. В озеро.
— У меня вода теплее… — протянула я вместе с высунутым языком.
— Ты мне язык показала, да? — догадался муж. — А мне сейчас холодный душ и нужен. После разговора с тобой.
— А что я тебе такого сказала?
Божечки боже… Когда уже мы придумает что-то новенькое? Все наши разговоры, как заезженная пластинка. А эра винила давно канула в небытие, никто даже компакт-диски уже не вспоминает.
— Ненавижу пустую постель. Ты это знаешь.
— Не смей пускать туда Стэллу!
— Тогда возвращайся быстрее! Меняй билеты. Пусть Алка там одна отдыхает. Найдет себе какого-нибудь мачо…
— Алка? Найдет? Не смеши мои тапочки…
— Твои тапочки сожрала собака…
— А ты новые не купил?
— Забыл. Прости.
— Вот так ты ждешь меня домой…
— Я тебя на руках отнесу с порога до спальни или лучше вообще до катера.
Я сжала губы, чтобы подавить настолько тяжелый вздох, что его непременно услышали бы на другом конце уши, для которых он не предназначался.
— Янусик, обещай, что ты больше никогда не оставишь меня одного с тещей. Обещай! — повторил он как-то уже совсем резко и даже грубо.
Ну что там моя мать успела ему наговорить? Что мы плохие родители и поэтому сын не хочет ехать к нам на лето? Но ему двадцать лет и у него отличные от рыбалки интересы! Ну, мы, конечно, возможно и плохие родители, но кто тут идеальный? Она, что ли? Я просто претензий не предъявляю. Да и вообще в восемнадцать лет ушла из родительского дома.
— Обещаю, — прошептала я в трубку. — Держись! Ты у меня лучший.
— Янка, я скучаю. Очень. Я тебя больше никуда не отпущу.
— Я знаю, — не стала я спорить.
Иголка когда-нибудь сотрется, и пластинка замолчит. Да и потом ему сейчас очень тяжело одному в осадном положении. Нельзя было оставлять ему с тещей один на один, нельзя… Я не только плохая мать, но еще и плохая жена… Не берегу нервы мужа.
— Слава, возьми собаку и отведи ее в лес за земляникой. На участке она, наверное, уже все сожрала.
— Она даже твою розу сожрала.
— Вы ее что, не кормите?
— Это она так злится, что ты уехала без нее…
«Остановите музыку… Остановите музыку…» Или разговор.
— Ладно, Слав, я пойду. Здесь жутко жарко. Я хочу купаться.
— Звякнешь вечерком?
— А вдруг у тебя посудомойка не заработает и ты будешь злой, как черт?
— У меня все заработает. Давай, смотри только за буйки не заплывай.
— Слушаюсь! Пока, Слав.
Я сжала айфон в руке — горячий, как черт. И как я… И атмосфера в доме. Хоть действительно все бросай и лети в Хельсинки. Но жалко Алку… Все-таки ей хуже, чем мне. У нее муж козел, хоть она в этом и не признается. А у меня — стойкий оловянный солдатик. И день простоит, и ночь продержится. А там можно и объявить родителям, что финское лето закончилось. Ё-мое, забрала отца к себе, чтобы дать матери передышку, а она устроила мне веселые каникулы. Не делай добра, не получишь зла… от родственников!
С такими мыслями я дошла до самого синего на свете моря. И самого желанного — лучше опустить в соленую воду тело, чем душу, а мне действительно порой очень и очень хочется плакать. Спасибо, мамочка, большое… надо было не нам собаку заводить, а ей — или морскую свинку… А мне нужно быстрее закончить осмотр амфитеатра и найти пути-выходы на пляж. Долго я все равно не высижу на каменных сиденьях под палящим солнцем. Может, вообще не заходить внутрь и на сэкономленные деньги купить новое лимонное «эладо» или бутылку ледяной воды?
И я уже почти засунула обратно в телефон оставшуюся от двадцатки сдачу, как поняла, что очередь у ограды совсем не очередь в кассу, а толпа вокруг моего клоуна. А ведь говорил, что будет выступать у церкви и я специально обходила центр города стороной. Не специально, конечно, просто не планировала туда идти — Рим интересовал меня гораздо больше соборов. А сейчас, насытившись античностью, мне хотелось купаться. Уйти? Или я сумею незаметно проскользнуть к кассе и не смутить мальчика?
Но любопытство взяло верх. Все же не так легко, даже надев красный нос, привлечь внимание толпы, а еще сложнее удержать, а никто пока не расходился, и я незаметно влилась в число зрителей.
На флейте Паясо сейчас не играл, хотя та и лежала на чемоданчике. Он жонглировал шариками — и довольно удачно, такому не научишься за пару дней. Может, он наврал про маркетинг? Может, он все же актер комедийного жанра или как там оно называется? Но кем бы он ни был, шляпка у его ног не особо наполнилась.
Люди везде хотят халявных и хлеба, и зрелищ. На Невском и в метро молодые музыканты давно решили эту проблему: мальчики играют, девочки обходят зрителей с шапкой. И не стесняясь говорят, хотите слушать, платите. Верной дорогой идут товарищи-артисты. И я вытащила из рюкзака шапку с дредами, водрузила на голову и протиснулась вперед толпы за шляпой. Паясо замер лишь на мгновение — на то самое, в которое я успела ему подмигнуть.
Толпа собралась догадливая — шляпа почти сразу наполнилась звенящими монетами и даже парой пятиевровых купюр. Большой улов или небольшой, не мне судить, но явно лучше, чем был до моего прихода. Как говорится, любая встреча не случайна, и надо пользоваться моментом, чтобы помочь или принять помощь. Он помог мне вчера, не задумываясь, а я посомневалась сейчас лишние пару секунд, скорее всего, просто для порядка.
Глава 11 "Не упустить свой шанс"
Работать надо прекращать тогда, когда заработано достаточно. Или когда ты становишься похожим на взмыленную лошадь.
— Пойдем на пляж?
Поставила я в конце вопросительный знак или забыла? Наверное, все же фраза прозвучала приказом, которому Паясо мигом подчинился. Тогда я собрала из шапки деньги и, не обращая внимания на глупые мальчишеские протесты, ссыпала все в карман рюкзака.
