...Посвящается Рэю Брэдбери
Анна Львовна подняла руку, но не сразу решилась прикоснуться к сенсорной панели двери. Понятно, что в доме ничего не осталось: рамы выдраны, мародеры выгребли все, чем можно поживиться. Запертая дверь смотрелась насмешкой над раскуроченным хозяйством — словно калитка, поставленная посреди поля без малейшего намека на забор. Впрочем, Анна Львовна и ощущала себя такой калиткой. В забор себя не превратишь, хоть порвись на миллион маленьких анн. Что еще остается, только стоять на своем месте и изо всех сил держаться…
Зачем она забрела в этот дом, ведь родители давно умерли? Хорошо еще, что они не дожили до этой свистопляски. Кракарт и Брудона уже заняты, ходят слухи, что на самом деле дела обстоят еще хуже, чем сообщают в официальных сводках. Плюс еще это наводнение: разверзлись хляби небесные, вода прибывает, а на эвакуацию у властей нет ни ресурсов, ни времени. Спасайся кто может. Спасение утопающих, как говорится…
Надо спешить, спешить, а она стоит на полуразвалившемся крылечке, с рукава капает вода, пальцы дрожат. «Спустилась и побежала! — скомандовала себе Анна Львовна. — В доме, может, небезопасно. А хорошего тебя там точно ничего не ждет!»
Продуктов не найдешь, мало-мальски пригодную одежду тоже наверняка растащили. Разве что обсушиться. А смысл?
Анна Львовна приложила ладонь к черной поверхности сенсорной панели. Матовая панель мгновенно потеплела, считывая знакомый отпечаток, над крыльцом протяжно охнуло, и дверь медленно приотворилась.
Переступить порог родного дома тоже оказалось нелегко. Сколько лет она здесь не была? Двадцать? Тридцать?
«Я на минуточку», — жалобно прошептала Анна Львовна.
«Чтоб себя добить, ага», — съязвил внутренний голос.
Было бы что добивать — да что там осталось-то? Анна шагнула внутрь и застыла у входа.
Дом, как и ожидалось, представлял собой печальное зрелище. Посреди просторной прихожей чернела прожженная дыра: здесь неоднократно разводили костер. В огонь бросали все, что подворачивалось под руку, поэтому ни мебели, ни ковровых дорожек она не увидела. Пахло даже не гарью, а чем-то отвратительно едким, будто бродяги пытались сжечь нечто ядовитое.
«Раз уж пришла, загляну на кухню», — сказала себе Анна Львовна. Хуже уже не будет — если только она не столкнется там с каким-нибудь раненым мародером, который решит ее прикончить.
С трудом оторвавшись от дверного косяка, Анна сделала шаг вперед.
Что-то щелкнуло — она вздрогнула, инстинктивно закрылась руками и перестала дышать.
— Добро пожаловать, — сказал приятный баритон. Послышался легкий, еле заметный вдох, пока программа принимала данные от дверной панели, и голос добавил: — Анюта.
У Анны Львовны подогнулись ноги, и она рухнула на грязный пол.
Искорка за искоркой, перед ней собралась голограмма учтивого домоправителя. Анна не вспоминала о нем долгие годы, а он никуда не делся — как мама выбрала его из каталога электронных домработников, так он и обретается тут.
В каталоге управляющих «Умным домом» тогда было всего пятьсот опций, а спустя год их насчитывалось уже пять тысяч. Папа предлагал маме сменить «лицо дома», но она смеясь отвечала, что прикипела душой к Гавриле — так она его назвала. Очень смешно, конечно. Очень.
— Анюта, — ласково проговорил Гаврила, радостно улыбаясь. — Сколько лет, сколько зим. Я так давно тебя не видел, девочка. Хорошо, что ты приехала.
Анна Львовна всхлипнула.
Гаврила, разумеется, совершенно не изменился. Когда она была маленькой, он казался ей не слишком молодым — такой хрестоматийный типаж, нечто среднее между английским дворецким, еще более аристократичным, чем его хозяева-лорды, и добрым дядькой, следившим за русскими барчуками. Неизменными оставались его запрограммированное тепло и забота, ведь именно он был головной программой, заправляющей всей системой «умного дома».
Теперь, когда постаревшая Анна Львовна сидела на ледяной плитке и сквозь слезы разглядывала голограмму, Гаврила выглядел мужчиной в самом расцвете сил и лет. Прическа волосок к волоску, опрятный твидовый пиджак, начищенные ботинки. Давненько она такого не видела в реале.
Пожалуй, теперь он годился ей в сыновья.
Гаврила ждал ее команд, почтительно склонив голову, а на лице играла полуулыбка. Анна помнила эту улыбку: она всегда подозревала, что в глубине несуществующей цифровой души Гаврила смеется над недотепистыми людьми, ведь ему все удается в мгновение ока, а им постоянно что-то от него надо — то согреть воды и наполнить ванну, то запустить электропечку, то проветрить комнату и отрегулировать температуру воздуха для сна. Он не позволял себе проявлять неуважение, но порой напоминал об элементарных вещах и вздыхал — маме это почему-то нравилось. Папа изображал, что ревнует к голограмме, мама хихикала, Анюта закатывала глаза.
Анюта. Она совсем забыла это звукосочетание.
— Чего тебе хотелось бы, девочка?
— Эх, Гаврила, — сказала она надтреснутым голосом. — Чего мне бы хотелось, ты сотворить не можешь.
Гаврила улыбнулся шире, и Анна Львовна совершенно точно заметила в его глазах озорные искорки — или это голограмма все же пострадала от времени?
— Давай попробуем, — ответил он. — Ты просишь меня угадать?
Да, это было в его древней прошивке. Чего там угадывать, опций-то кот наплакал. Ванна. Чайник. Кондиционер. Заказ продуктов. Электронная почта. Телевизор. Печка… Боже, все эти слова сейчас звучали как отсылки к явлениям из фантастических романов. Если Гаврила предложит ей выбрать что-то из этого списка, Анна Львовна не выдержит. А если она что-то выберет, пожалуй, не выдержит растерзанный дом.
— Как ты выжил, Гаврила? — тихо спросила она.
— Я работаю в прежнем режиме, — не понял он.
Откашлявшись, Анна Львовна поднялась на ноги. По дому гулял холодный ветер, но на улице еще не стемнело, и нужды зажигать свет не было. Это хорошо, иначе Гаврила быстро убедился бы, что от прежнего режима у него не осталось ни-че-го.
— Я пройду на кухню, — сказала Анна. — Мне страшно. Ты сможешь пойти со мной?
— Кухня — мое любимое место, — с привычной легкомысленностью отозвался Гаврила.
В былые времена он и правда проецировался там, когда этого желала семья, ведь именно так ведет себя примерный домоправитель. Скорее всего, после смерти родителей и в отсутствие Анны его просто никто не активировал, вот он и не в курсе произошедших изменений.
Окей. Как сообщить программе, что ее хозяев больше нет в живых?
Впрочем, вот же она — Анна. Имя занесено в память как «Анюта». «Девочка».
— Гаврила, мама с папой давно тебя не вызывали, — проговорила она осторожно.
Гаврила опустил голову, лицо приняло скорбное выражение. Знает?
— Но теперь ты здесь, — сказал он после долгой паузы. — И я рад тебя видеть.
Анна Львовна перевела дыхание.
— Давай попробуем пройти на кухню.
На кухне все было еще хуже, чем она ожидала. Деревянные шкафчики, стол и стулья годились для розжига огня, цена продуктов подскочила до небес, шторы здорово выручали в мороз — в общем, там не сохранилось ничего. Грязь, пыль, пара крупных камней, которыми, возможно, разбили стекло. Обожженный обрывок газеты. Анна задрала голову, ища под потолком глазок, через который на кухню мог спроецироваться домоправитель, — может, все выдрано с корнем?
Гаврила появился рядом с Анной с небольшой задержкой, но такой же яркий, как и всегда.
— Вскипятить вам чаю? — учтиво предложил он.
— Гаврила, я одна, — вздохнула Анна.
— Что тебе предложить, Анюта?
Анна Львовна стукнула кулаком по ободранной стене.
— Здесь ничего нет, — выплюнула она. — Ты ничего не можешь сделать, Гаврила.
— Я? — удивился он.
— Ты. Ты ничего не можешь сделать. Я ничего не могу сделать. Мне надо идти.
Гаврила развел руками, и на его лице появилось выражение обиды.
— Анюта, тебя давно не было.
— Да. Меня давно не было. И еще долго не будет, Гаврила.
— Тебе надо отдохнуть.
Анна Львовна стерла со щек горячие слезы.
— Мне нельзя отдыхать.
— Это глупости, — с мягкой улыбкой возразил он. — Людям необходимо отдыхать. Для поддержания жизнедеятельности.
— Для поддержания жизнедеятельности — надо. Но порой, для сохранения жизни, — нельзя.
Гаврила задумался, разыскивая в электронных мозгах подходящий ответ.
Со стороны прихожей раздался треск. Похоже, кто-то снова собирается вломиться в дом. Анна безнадежно прислонилась к стене.
— Ты не запер за мной дверь, — простонала она.
— Запер, — оскорбился Гаврила.
Хорошо, в дверь они не войдут, но ничто не помешает им забраться в одно из окон. Свет здесь не зажигали — неужели лезут на звуки голосов?
— Гаврила, — негромко сказала Анна Львовна. — Сейчас тяжелые времена. У нас в доме побывало немало незваных гостей. Ты их… не заметил, наверное, потому что нас с мамой и папой дома не было, и ты не активировался. Они сломали дом.
Гаврила взялся рукой за подбородок и опустил глаза. Он выглядел искренне расстроенным и обеспокоенным.
— Я тебя не виню, — торопливо добавила Анна Львовна. — Ты не сумел бы это предотвратить. Я просто боюсь, что… сейчас у нас снова незваные гости, которые могут… причинить мне вред.
Гаврила развернулся и посмотрел ей прямо в глаза.
— Я этого не допущу, — спокойно сказал он.
Анна прикусила губу. Она прекрасно знала, что перед ней программа, а не настоящий мужчина. Но за одну эту фразу она была готова…
Шум приближался.
— Мне лучше спрятаться, — прошептала она.
— Пройди под лестницу.
Точно! Под лестницей, которая вела на второй этаж, было небольшое пространство: вначале кладовка с приметной дверкой, она была видна любому пришельцу, а вот за кладовкой вполне можно было укрыться от посторонних.
— Ты тоже пока отключись, — шепнула Анна, и Гаврила исчез.
На цыпочках, как в детстве, она прокралась в укромный уголок и замерла там. Кто-то завалился в дом на удачу: слышался грохот, грубые голоса, потом звуки ударов… После все стихло, но Анна еще долго не решалась выбраться из своего закутка.
— Анюта, — позвали рядом.
Гаврила стоял в коридоре, склонив голову к плечу, — будто прислушивается, как если бы они играли в прятки. Анна Львовна вспомнила, что в детстве и правда играла с домоуправителем. Будучи голограммой, Гаврила прятался идеально, и невозможно было предугадать, где он проявится в следующий раз, но при этом он не жульничал: уж если она правильно определила, какое пространство дома он задумал, он добросовестно проецировался там и признавал свое поражение.
— Дом пуст, — сказал Гаврила. — Чужих нет.
Выдохнув, она присоединилась к нему.
— Сам видишь… Мне надо идти. Спасаться. Спасибо, Гаврила. Нам пора прощаться. Если никто из нашей семьи больше… — Голос сорвался. — Если никто из нашей семьи больше не придет в дом, ты никогда не запустишься? Или как это у вас работает? Программу можно перенастроить, да?
Гаврила посмотрел печально, возле губ залегли скорбные складки.
— Программу можно перенастроить, если хозяева возвращают ее на базу и требуют этого, — сообщил он. — Вы могли перенастроить меня и заказать юную стюардессу.
Анна хрюкнула.
— Зачем нам юная стюардесса?
— Популярная модель, я слышал. Не знаю.
— Гаврила…
— Люди умирают. Программы не умирают. Но они оказываются невостребованными и вечно ждут, что когда-то их вновь запустят. Ты в этом разбираешься лучше меня, Анюта. Согреть тебе ванну?
Анна Львовна топнула ногой.
— Да. Согрей мне ванну.
«Может, ты перенапряжешься, узнав, что воды и электричества теперь нет, и перегоришь», — подумала она. Если программа отключится навсегда в доме, в котором ничего не сохранилось, это будет логично и правильно. Но оставлять живого Гаврилу одного в пустом доме было немыслимо.
Заглядывать на второй этаж Анна Львовна не стала, ноги уже не те. Медленно, держась за стены с редкими клоками обоев, она доползла до прихожей.
Гаврила проявился там через две минуты, по виду — точно такой же, как и всегда. Только слишком серьезный.
— Я не могу подготовить ванну, — доложил он. — Прости.
— Я так и знала.
— Технические неполадки. Прости. Я пытаюсь связаться со штатным сантехником и штатным электриком, но установить связь не получается.
— Я знаю, Гаврила. Отбой. Не надо ванну.
Анна легко толкнула входную дверь — кажется, все-таки было не заперто — и увидела, что вода в реке поднялась еще выше. Такими темпами дом затопит уже завтра.
— Ты уходишь, Анюта? — сказал Гаврила. Он все так же стоял в прихожей, только скрестил руки на груди.
В его тоне не могло быть никакой обреченности, он, в конце концов, программа. И упрека быть не могло: она из числа хозяев. Она приходит и уходит. Он остается. Он привязан к дому.
— Когда ты планируешь вернуться? К твоему приходу я постараюсь устранить неполадки. Прости.
Анна повернулась, готовая наброситься на него с кулаками.
— Ну что ты заладил «прости», «прости»? Я ни в чем тебя не виню!
— Ты уходишь, — напомнил Гаврила. — У тебя нет возможности отдохнуть дома. Тебе это необходимо для поддержания жизнедеятельности. Я не могу тебе помочь. Прости.
Если дом затопит, программа перегорит или нет? Случится короткое замыкание — что-то же должно там перемкнуть, чтобы Гаврила наконец отключился?
— Ты работаешь без электричества, Гаврила? — спросила Анна Львовна.
Он, казалось, задумался.
— Это коммерческая тайна, Анюта. Я не могу сказать. Прости.
Анна Львовна села на крыльцо.
— Если я хотела бы перенести тебя в другой дом, — медленно проговорила она. — Каковы были бы мои действия, Гаврила?
— Обратиться туда, где твои мама и папа меня приобрели, с заявкой и документами на дом, а также с документами, подтверждающими твое родство с приобретателями. Заявка должна быть рассмотрена в течение семи календарных дней. Это не запрещено, мы же не домовые. — Гаврила усмехнулся. — Но сами мы таких вопросов не решаем.
— Понятно.
Контора, где много лет назад приобрели Гаврилу, давно не существовала. Прах родителей был захоронен в далеком краю. Семь календарных дней… Замечательная фраза из былых времен.
— Семь календарных, пять рабочих, — мечтательно сказала Анна Львовна вслух.
— Обычно так.
— Это невозможно. Гаврила. Тебя можно отключить?
— Ты уйдешь, захлопнешь дверь, и я временно отключусь.
— Временно.
— Я буду ждать твоего возвращения, Анюта. — Он помолчал. — Ведь мама и папа, если я правильно понял тебя, уже не придут.
— Да. Ты правильно понял меня.
— Значит, я буду ждать твоего возвращения.
— Хорошо. До свидания, Гаврила.
— До свидания, Анюта.
Она встала, чтобы захлопнуть дверь, и в последний момент, когда замок уже щелкнул, услышала:
— Прости.
Анна Львовна сделала несколько натужных шагов прочь от дома, но потом врезала сама себе по щеке и бегом вернулась. Приложила ладонь к сенсорной панели. Очередной ох-вздох системы, дверь приоткрылась. Анна ворвалась в прихожую.
— Добро пожаловать. Анюта.
Гаврила стоял перед ней такой же, как и всегда, только теперь его улыбка казалась ей грустной.
— Здравствуй, Гаврила, — выдавила она.
— Я рад тебя видеть.
— Я тоже. Рада. Гаврила, ты должен мне помочь.
— Конечно. Я для того тут и поставлен.
— Поставлен. — Она истерически засмеялась. — Поставлен. Установлен. Прикован.
— Анюта?
— Где именно ты инсталлирован в доме? Не проекторы, а мозг. Программа. Что мне нужно выломать, чтобы взять тебя с собой? Главная деталь — где она? Быстро!
Анна Львовна подняла руку, но не сразу решилась прикоснуться к сенсорной панели двери. Понятно, что в доме ничего не осталось: рамы выдраны, мародеры выгребли все, чем можно поживиться. Запертая дверь смотрелась насмешкой над раскуроченным хозяйством — словно калитка, поставленная посреди поля без малейшего намека на забор. Впрочем, Анна Львовна и ощущала себя такой калиткой. В забор себя не превратишь, хоть порвись на миллион маленьких анн. Что еще остается, только стоять на своем месте и изо всех сил держаться…
Зачем она забрела в этот дом, ведь родители давно умерли? Хорошо еще, что они не дожили до этой свистопляски. Кракарт и Брудона уже заняты, ходят слухи, что на самом деле дела обстоят еще хуже, чем сообщают в официальных сводках. Плюс еще это наводнение: разверзлись хляби небесные, вода прибывает, а на эвакуацию у властей нет ни ресурсов, ни времени. Спасайся кто может. Спасение утопающих, как говорится…
Надо спешить, спешить, а она стоит на полуразвалившемся крылечке, с рукава капает вода, пальцы дрожат. «Спустилась и побежала! — скомандовала себе Анна Львовна. — В доме, может, небезопасно. А хорошего тебя там точно ничего не ждет!»
Продуктов не найдешь, мало-мальски пригодную одежду тоже наверняка растащили. Разве что обсушиться. А смысл?
Анна Львовна приложила ладонь к черной поверхности сенсорной панели. Матовая панель мгновенно потеплела, считывая знакомый отпечаток, над крыльцом протяжно охнуло, и дверь медленно приотворилась.
Переступить порог родного дома тоже оказалось нелегко. Сколько лет она здесь не была? Двадцать? Тридцать?
«Я на минуточку», — жалобно прошептала Анна Львовна.
«Чтоб себя добить, ага», — съязвил внутренний голос.
Было бы что добивать — да что там осталось-то? Анна шагнула внутрь и застыла у входа.
Дом, как и ожидалось, представлял собой печальное зрелище. Посреди просторной прихожей чернела прожженная дыра: здесь неоднократно разводили костер. В огонь бросали все, что подворачивалось под руку, поэтому ни мебели, ни ковровых дорожек она не увидела. Пахло даже не гарью, а чем-то отвратительно едким, будто бродяги пытались сжечь нечто ядовитое.
«Раз уж пришла, загляну на кухню», — сказала себе Анна Львовна. Хуже уже не будет — если только она не столкнется там с каким-нибудь раненым мародером, который решит ее прикончить.
С трудом оторвавшись от дверного косяка, Анна сделала шаг вперед.
Что-то щелкнуло — она вздрогнула, инстинктивно закрылась руками и перестала дышать.
— Добро пожаловать, — сказал приятный баритон. Послышался легкий, еле заметный вдох, пока программа принимала данные от дверной панели, и голос добавил: — Анюта.
У Анны Львовны подогнулись ноги, и она рухнула на грязный пол.
Искорка за искоркой, перед ней собралась голограмма учтивого домоправителя. Анна не вспоминала о нем долгие годы, а он никуда не делся — как мама выбрала его из каталога электронных домработников, так он и обретается тут.
В каталоге управляющих «Умным домом» тогда было всего пятьсот опций, а спустя год их насчитывалось уже пять тысяч. Папа предлагал маме сменить «лицо дома», но она смеясь отвечала, что прикипела душой к Гавриле — так она его назвала. Очень смешно, конечно. Очень.
— Анюта, — ласково проговорил Гаврила, радостно улыбаясь. — Сколько лет, сколько зим. Я так давно тебя не видел, девочка. Хорошо, что ты приехала.
Анна Львовна всхлипнула.
Гаврила, разумеется, совершенно не изменился. Когда она была маленькой, он казался ей не слишком молодым — такой хрестоматийный типаж, нечто среднее между английским дворецким, еще более аристократичным, чем его хозяева-лорды, и добрым дядькой, следившим за русскими барчуками. Неизменными оставались его запрограммированное тепло и забота, ведь именно он был головной программой, заправляющей всей системой «умного дома».
Теперь, когда постаревшая Анна Львовна сидела на ледяной плитке и сквозь слезы разглядывала голограмму, Гаврила выглядел мужчиной в самом расцвете сил и лет. Прическа волосок к волоску, опрятный твидовый пиджак, начищенные ботинки. Давненько она такого не видела в реале.
Пожалуй, теперь он годился ей в сыновья.
Гаврила ждал ее команд, почтительно склонив голову, а на лице играла полуулыбка. Анна помнила эту улыбку: она всегда подозревала, что в глубине несуществующей цифровой души Гаврила смеется над недотепистыми людьми, ведь ему все удается в мгновение ока, а им постоянно что-то от него надо — то согреть воды и наполнить ванну, то запустить электропечку, то проветрить комнату и отрегулировать температуру воздуха для сна. Он не позволял себе проявлять неуважение, но порой напоминал об элементарных вещах и вздыхал — маме это почему-то нравилось. Папа изображал, что ревнует к голограмме, мама хихикала, Анюта закатывала глаза.
Анюта. Она совсем забыла это звукосочетание.
— Чего тебе хотелось бы, девочка?
— Эх, Гаврила, — сказала она надтреснутым голосом. — Чего мне бы хотелось, ты сотворить не можешь.
Гаврила улыбнулся шире, и Анна Львовна совершенно точно заметила в его глазах озорные искорки — или это голограмма все же пострадала от времени?
— Давай попробуем, — ответил он. — Ты просишь меня угадать?
Да, это было в его древней прошивке. Чего там угадывать, опций-то кот наплакал. Ванна. Чайник. Кондиционер. Заказ продуктов. Электронная почта. Телевизор. Печка… Боже, все эти слова сейчас звучали как отсылки к явлениям из фантастических романов. Если Гаврила предложит ей выбрать что-то из этого списка, Анна Львовна не выдержит. А если она что-то выберет, пожалуй, не выдержит растерзанный дом.
— Как ты выжил, Гаврила? — тихо спросила она.
— Я работаю в прежнем режиме, — не понял он.
Откашлявшись, Анна Львовна поднялась на ноги. По дому гулял холодный ветер, но на улице еще не стемнело, и нужды зажигать свет не было. Это хорошо, иначе Гаврила быстро убедился бы, что от прежнего режима у него не осталось ни-че-го.
— Я пройду на кухню, — сказала Анна. — Мне страшно. Ты сможешь пойти со мной?
— Кухня — мое любимое место, — с привычной легкомысленностью отозвался Гаврила.
В былые времена он и правда проецировался там, когда этого желала семья, ведь именно так ведет себя примерный домоправитель. Скорее всего, после смерти родителей и в отсутствие Анны его просто никто не активировал, вот он и не в курсе произошедших изменений.
Окей. Как сообщить программе, что ее хозяев больше нет в живых?
Впрочем, вот же она — Анна. Имя занесено в память как «Анюта». «Девочка».
— Гаврила, мама с папой давно тебя не вызывали, — проговорила она осторожно.
Гаврила опустил голову, лицо приняло скорбное выражение. Знает?
— Но теперь ты здесь, — сказал он после долгой паузы. — И я рад тебя видеть.
Анна Львовна перевела дыхание.
— Давай попробуем пройти на кухню.
На кухне все было еще хуже, чем она ожидала. Деревянные шкафчики, стол и стулья годились для розжига огня, цена продуктов подскочила до небес, шторы здорово выручали в мороз — в общем, там не сохранилось ничего. Грязь, пыль, пара крупных камней, которыми, возможно, разбили стекло. Обожженный обрывок газеты. Анна задрала голову, ища под потолком глазок, через который на кухню мог спроецироваться домоправитель, — может, все выдрано с корнем?
Гаврила появился рядом с Анной с небольшой задержкой, но такой же яркий, как и всегда.
— Вскипятить вам чаю? — учтиво предложил он.
— Гаврила, я одна, — вздохнула Анна.
— Что тебе предложить, Анюта?
Анна Львовна стукнула кулаком по ободранной стене.
— Здесь ничего нет, — выплюнула она. — Ты ничего не можешь сделать, Гаврила.
— Я? — удивился он.
— Ты. Ты ничего не можешь сделать. Я ничего не могу сделать. Мне надо идти.
Гаврила развел руками, и на его лице появилось выражение обиды.
— Анюта, тебя давно не было.
— Да. Меня давно не было. И еще долго не будет, Гаврила.
— Тебе надо отдохнуть.
Анна Львовна стерла со щек горячие слезы.
— Мне нельзя отдыхать.
— Это глупости, — с мягкой улыбкой возразил он. — Людям необходимо отдыхать. Для поддержания жизнедеятельности.
— Для поддержания жизнедеятельности — надо. Но порой, для сохранения жизни, — нельзя.
Гаврила задумался, разыскивая в электронных мозгах подходящий ответ.
Со стороны прихожей раздался треск. Похоже, кто-то снова собирается вломиться в дом. Анна безнадежно прислонилась к стене.
— Ты не запер за мной дверь, — простонала она.
— Запер, — оскорбился Гаврила.
Хорошо, в дверь они не войдут, но ничто не помешает им забраться в одно из окон. Свет здесь не зажигали — неужели лезут на звуки голосов?
— Гаврила, — негромко сказала Анна Львовна. — Сейчас тяжелые времена. У нас в доме побывало немало незваных гостей. Ты их… не заметил, наверное, потому что нас с мамой и папой дома не было, и ты не активировался. Они сломали дом.
Гаврила взялся рукой за подбородок и опустил глаза. Он выглядел искренне расстроенным и обеспокоенным.
— Я тебя не виню, — торопливо добавила Анна Львовна. — Ты не сумел бы это предотвратить. Я просто боюсь, что… сейчас у нас снова незваные гости, которые могут… причинить мне вред.
Гаврила развернулся и посмотрел ей прямо в глаза.
— Я этого не допущу, — спокойно сказал он.
Анна прикусила губу. Она прекрасно знала, что перед ней программа, а не настоящий мужчина. Но за одну эту фразу она была готова…
Шум приближался.
— Мне лучше спрятаться, — прошептала она.
— Пройди под лестницу.
Точно! Под лестницей, которая вела на второй этаж, было небольшое пространство: вначале кладовка с приметной дверкой, она была видна любому пришельцу, а вот за кладовкой вполне можно было укрыться от посторонних.
— Ты тоже пока отключись, — шепнула Анна, и Гаврила исчез.
На цыпочках, как в детстве, она прокралась в укромный уголок и замерла там. Кто-то завалился в дом на удачу: слышался грохот, грубые голоса, потом звуки ударов… После все стихло, но Анна еще долго не решалась выбраться из своего закутка.
— Анюта, — позвали рядом.
Гаврила стоял в коридоре, склонив голову к плечу, — будто прислушивается, как если бы они играли в прятки. Анна Львовна вспомнила, что в детстве и правда играла с домоуправителем. Будучи голограммой, Гаврила прятался идеально, и невозможно было предугадать, где он проявится в следующий раз, но при этом он не жульничал: уж если она правильно определила, какое пространство дома он задумал, он добросовестно проецировался там и признавал свое поражение.
— Дом пуст, — сказал Гаврила. — Чужих нет.
Выдохнув, она присоединилась к нему.
— Сам видишь… Мне надо идти. Спасаться. Спасибо, Гаврила. Нам пора прощаться. Если никто из нашей семьи больше… — Голос сорвался. — Если никто из нашей семьи больше не придет в дом, ты никогда не запустишься? Или как это у вас работает? Программу можно перенастроить, да?
Гаврила посмотрел печально, возле губ залегли скорбные складки.
— Программу можно перенастроить, если хозяева возвращают ее на базу и требуют этого, — сообщил он. — Вы могли перенастроить меня и заказать юную стюардессу.
Анна хрюкнула.
— Зачем нам юная стюардесса?
— Популярная модель, я слышал. Не знаю.
— Гаврила…
— Люди умирают. Программы не умирают. Но они оказываются невостребованными и вечно ждут, что когда-то их вновь запустят. Ты в этом разбираешься лучше меня, Анюта. Согреть тебе ванну?
Анна Львовна топнула ногой.
— Да. Согрей мне ванну.
«Может, ты перенапряжешься, узнав, что воды и электричества теперь нет, и перегоришь», — подумала она. Если программа отключится навсегда в доме, в котором ничего не сохранилось, это будет логично и правильно. Но оставлять живого Гаврилу одного в пустом доме было немыслимо.
Заглядывать на второй этаж Анна Львовна не стала, ноги уже не те. Медленно, держась за стены с редкими клоками обоев, она доползла до прихожей.
Гаврила проявился там через две минуты, по виду — точно такой же, как и всегда. Только слишком серьезный.
— Я не могу подготовить ванну, — доложил он. — Прости.
— Я так и знала.
— Технические неполадки. Прости. Я пытаюсь связаться со штатным сантехником и штатным электриком, но установить связь не получается.
— Я знаю, Гаврила. Отбой. Не надо ванну.
Анна легко толкнула входную дверь — кажется, все-таки было не заперто — и увидела, что вода в реке поднялась еще выше. Такими темпами дом затопит уже завтра.
— Ты уходишь, Анюта? — сказал Гаврила. Он все так же стоял в прихожей, только скрестил руки на груди.
В его тоне не могло быть никакой обреченности, он, в конце концов, программа. И упрека быть не могло: она из числа хозяев. Она приходит и уходит. Он остается. Он привязан к дому.
— Когда ты планируешь вернуться? К твоему приходу я постараюсь устранить неполадки. Прости.
Анна повернулась, готовая наброситься на него с кулаками.
— Ну что ты заладил «прости», «прости»? Я ни в чем тебя не виню!
— Ты уходишь, — напомнил Гаврила. — У тебя нет возможности отдохнуть дома. Тебе это необходимо для поддержания жизнедеятельности. Я не могу тебе помочь. Прости.
Если дом затопит, программа перегорит или нет? Случится короткое замыкание — что-то же должно там перемкнуть, чтобы Гаврила наконец отключился?
— Ты работаешь без электричества, Гаврила? — спросила Анна Львовна.
Он, казалось, задумался.
— Это коммерческая тайна, Анюта. Я не могу сказать. Прости.
Анна Львовна села на крыльцо.
— Если я хотела бы перенести тебя в другой дом, — медленно проговорила она. — Каковы были бы мои действия, Гаврила?
— Обратиться туда, где твои мама и папа меня приобрели, с заявкой и документами на дом, а также с документами, подтверждающими твое родство с приобретателями. Заявка должна быть рассмотрена в течение семи календарных дней. Это не запрещено, мы же не домовые. — Гаврила усмехнулся. — Но сами мы таких вопросов не решаем.
— Понятно.
Контора, где много лет назад приобрели Гаврилу, давно не существовала. Прах родителей был захоронен в далеком краю. Семь календарных дней… Замечательная фраза из былых времен.
— Семь календарных, пять рабочих, — мечтательно сказала Анна Львовна вслух.
— Обычно так.
— Это невозможно. Гаврила. Тебя можно отключить?
— Ты уйдешь, захлопнешь дверь, и я временно отключусь.
— Временно.
— Я буду ждать твоего возвращения, Анюта. — Он помолчал. — Ведь мама и папа, если я правильно понял тебя, уже не придут.
— Да. Ты правильно понял меня.
— Значит, я буду ждать твоего возвращения.
— Хорошо. До свидания, Гаврила.
— До свидания, Анюта.
Она встала, чтобы захлопнуть дверь, и в последний момент, когда замок уже щелкнул, услышала:
— Прости.
Анна Львовна сделала несколько натужных шагов прочь от дома, но потом врезала сама себе по щеке и бегом вернулась. Приложила ладонь к сенсорной панели. Очередной ох-вздох системы, дверь приоткрылась. Анна ворвалась в прихожую.
— Добро пожаловать. Анюта.
Гаврила стоял перед ней такой же, как и всегда, только теперь его улыбка казалась ей грустной.
— Здравствуй, Гаврила, — выдавила она.
— Я рад тебя видеть.
— Я тоже. Рада. Гаврила, ты должен мне помочь.
— Конечно. Я для того тут и поставлен.
— Поставлен. — Она истерически засмеялась. — Поставлен. Установлен. Прикован.
— Анюта?
— Где именно ты инсталлирован в доме? Не проекторы, а мозг. Программа. Что мне нужно выломать, чтобы взять тебя с собой? Главная деталь — где она? Быстро!
