Ad majorem Dei gloriam
(Девиз Ордена иезуитов)
Книга первая
Поместье Претреше
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины…<...>
…Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы.
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени,
Мои счастливейшие дни?
А.С. Пушкин.
“Евгений Онегин”
Шпаги мелькали, выплетая в воздухе серебристую вязь.
– Выпад! Атака!
– Ты называешь это атакой, Жюль?..
Белокурый мальчик, лет шестнадцати, звонко смеялся, парируя выпады противника.
– Жюль, ну соберись! С тобой сегодня скучно, Жюль!..
Его соперник, высокий темноволосый юноша, немногим старше товарища и в такой же белой шелковой рубашке с кружевным воротником, азартно прищурил глаза и сжал губы.
– Держись, Арман… Ты сам напросился. Попробуй отбить вот этот удар!..
Клинок со свистом рассек воздух, мелькнув у самых глаз юного дуэлянта. Арман, отражая, выбил шпагу из рук приятеля.
– Как видишь, отбил! – со смехом выдохнул он, опуская оружие.
Жюль утер испарину со лба.
– Ты настоящий дьявол, Арман…
Мальчишка усмехнулся уголками губ.
– В свое время батюшка обучил меня всему, что знал сам. А теперь возраст не позволяет… Но я могу потренировать тебя, когда захочешь, – Арман шутливо поклонился. – А еще у нас отличная библиотека… Есть в том числе труды по теории фехтования. Если вдруг заинтересует – милости прошу.
Жюль задумчиво смотрел на друга. Среднего роста, изящный, светлокожий, с белокурыми волосами до плеч и черными большими глазами, этот юноша заслуживал того, чтобы быть предметом воздыханий самых прекрасных дам, если бы самые прекрасные дамы обитали в их захолустье.
Луч солнца, упав сквозь огромное окно фехтовального зала, бликами заиграл на старинных рыцарских доспехах, позолотил эфесы шпаг, висящих на каменных стенах…
– Арман, я тебя не понимаю, – вздохнул Жюль. – Какого черта ты до сих пор торчишь в поместье в обнимку с книжками? Другой уже давно бы отправился в Париж искать счастья.
– В Париже меня ждут с распростертыми объятьями, – саркастически хмыкнул мальчишка, усаживаясь на длинную деревянную скамью, что стояла вдоль стены, и принялся растирать ноги. – Спят и видят, как к ним едет шевалье де Претреше. И король, и кардинал… Не успеют проснуться, как посылают лакеев с вопросом: не приезжал ли Арман?..
– Иронизируешь?.. – Жюль покачал кудрявой головой. – Я тебе иногда завидую. Если бы у меня была хоть половина твоего обаяния и умения фехтовать, да еще твоя смазливая мордашка, я бы уже поставил Париж на колени!
– Ох, Жюль, Жюль… – Арман снова усмехнулся. – Кто ж тебе мешает?.. А мне и здесь хорошо.
– Ну, твой отец оставил двор из-за прихода к власти Наваррца. Вы с ним, я знаю, правоверные католики, а твой батюшка чуть ли не во всеуслышание обзывал Генриха еретиком. Но ведь когда это было! На престоле давным-давно Людовик, никто не вспомнит о политических убеждениях твоего батюшки…
– Жюль, ты приписываешь мне трусость?.. – Арман в упор глянул на друга, иронически изогнув бровь. Губы юноши улыбались, но в глазах появилось странное, жесткое выражение. – Так запомни: мои мотивы далеки от политических. Я просто не хо-чу. Пойми это.
– Ни одной девчонки, ни одного честолюбивого замысла… – под нос пробурчал Жюль. – Что ты за человек?
– Все просто, – тихо ответил друг. – Мне не надо искать счастье. Оно у меня есть… Жюль, я поеду. Хорошо?..
– Ты не обиделся, надеюсь? – встревожился хозяин поместья.
– Конечно, нет. Но батюшка будет волноваться, если я не вернусь к обеду, – простодушно ответил шевалье де Претреше.
– Да тут езды галопом меньше четверти часа!
– Я не хочу нестись сломя голову.
– Вечером приедешь?..
– Сегодня я играю с батюшкой в шахматы и читаю. Приеду на днях.
Разговаривая, молодые люди вышли во внутренний двор усадьбы. Слуга подвел к гостю коня: белоснежного красавца арабских кровей.
– Всегда поражался, как твой отец, при таком стесненном положении в деньгах, купил тебе этого скакуна… – завистливо вздохнул Жюль.
Арман улыбнулся.
– Он считает, что есть вещи дороже денег. Моя радость, например. А я считаю, что есть вещи важнее карьеры. Например, спокойная старость батюшки. Вот так, приятель!
На прощанье хлопнув Жюля по плечу, Арман вскочил в седло и рысью выехал за ворота.
…И свернул с дороги в лес, раскинувшийся на берегу Луары. Юноша часто предпочитал глухие стежки тракту: на тихие берега, рассеиваясь в кронах деревьев, падает мягкий свет, играя в листве буков и плакучих ив… Вот вышел к водопою олень, погрузил сильные ноги в прохладный поток и пьет – и как потревожена дремота реки, какими негромкими кругами! Вот плеснула рыба, сверкнула чешуей – и в тихом лесу, и над гладью сонной воды долго, долго висит этот звук, и эхо лениво повторяет его…
Вот снова воцаряется солнечная тишь.
Арман любил ездить верхом и любил лес. Шевалье мог проехать здесь без тропок куда угодно, – ведь это был его лес, куда де Претреше бегал с деревенскими сорванцами с тех пор, как помнил себя. И ни на что не променял бы этот мальчик странное, щемящее счастье наблюдать, как плавают дикие утки на водах реки, как пьют воду лани, не замечая всадника, затаившего дыхание, укрывшегося за густой листвой деревьев…
И можно ли было найти во Франции, в 1621 году, край прекраснее, чем Орлеанэ в среднем течении Луары?
На этих благословенных берегах и стояло бедное поместье, принадлежавшее престарелому дворянину – шевалье де Претреше.
…Арман миновал лес и тропкой, что вилась по луговому разнотравью, не спеша подъезжал к деревне. Молодые крестьяне, работавшие на покосе, завидев хозяина, дружески замахали руками. Арман придержал коня.
– Как здоровье твоей матушки, Жак?
Работники поклонились.
– Слава богу, господин Арман. Слава богу, – ответил долговязый парень, названный Жаком. – Сегодня не так стонала во сне.
Юный дворянин, нахмурившись, озабоченно покачал головой, достал из-за пояса несколько серебряных монет и протянул крестьянину.
– Вот. Купи ей еще лекарств.
Жак поклонился.
– Как же я смогу отблагодарить вас, господин?.. – смущенно пробормотал он. Шевалье отмахнулся.
– О чем ты? Разве, когда мы были мальчишками, твоя мать не угощала нас всех своими восхитительными пирогами? А у тебя как дела, Жозе?
– А у нас радость, господин Арман! – с сияющими глазами выпалил второй крестьянин, розовощекий и кудрявый. – Сестрице жених сыскался. Через месяцок-другой обвенчаются…
– Поздравляю, – юноша улыбнулся. И, завершая дружескую болтовню, уже вполне по-хозяйски поинтересовался: – Что ж, каково нынче будет сено?
Сельчане с довольными улыбками перемигнулись.
– Нынче трава сочная. В самый раз и для скота, и так… с девчонкой поваляться…
Арман невольно покраснел.
Приятели расхохотались.
– Помните, шевалье, мы в детстве вместе по округе бегали, озорничали?.. Если вам не зазорно и нынче с нами повеселиться, так чего мы вам скажем…
– Ну, и чего вы мне скажете?
– Через недельку у старосты праздник, дочку замуж выдает. Вся деревня будет веселиться. Вы приходите.
– Спасибо, Жозе. Постараюсь. Если батюшка разрешит…
Арман кивнул на прощанье и неторопливо поехал дальше. Вскоре из-за поворота показались ворота усадьбы, и старый слуга распахнул их.
Стена из белого, изъеденного ветром камня защищала внутренний двор, и темная вода созерцала небо из круглого колодца, стоявшего посередине патио. Увитые плющом двери дома, выщербленные ступеньки лестницы в башенку. И плющ, что пах пылью и солнцем, ненавязчиво щекотал ладони, скользящие по каменным перилам, и мимо со щебетом проносились ласточки…
Там жил наследник поместья.
Юноша взбежал по лестнице в свою комнату, перепрыгивая через ступени.
– Изабель, готов ли обед? – сразу спросил он служанку, пришедшую забрать грязную рубашку.
– Спускайтесь, я подаю минут через десять.
– Ага, спасибо, Изабель! – кивнул юный шевалье, одеваясь к столу. – Я тогда еще минут пять почитаю…
Застегнув пояс на черном камзоле, Арман кинул несколько хлебных крошек в кормушку за окном и взялся за потрепанный томик, оставленный на изголовье постели – «Легенду о Роланде».
Вскоре тишину разорвал звон обеденного колокольчика. Арман чуть поморщился, но отложил роман, чтобы спуститься в столовую.
В небольшой уютной зале, залитой солнцем, были распахнуты все окна, и ветер из сада шевелил светлые занавески – из той же материи, что и в крестьянских домах. Ни мебель, ни посуда семейства де Претреше не отличались изысканностью. Единственным украшением трапезной служил портрет белокурой женщины, висевший над камином – жены старого шевалье, ныне покойной матери Армана.
Давным-давно заказанный в Париже.
Старик уже ожидал, сидя во главе стола. За ворот его фиолетового камзола была заправлена салфетка, а густая седая эспаньолка аккуратно расчесана.
Юноша поцеловал отца и сел напротив.
Прочитав молитву, семья приступила к обеду.
– Ну и как съездил? – спросил отец, намазывая масло на хлеб.
– Жюль по-прежнему мечтает превзойти меня в фехтовании, – шаловливо улыбнулся Арман.
Старик довольно заулыбался.
– И пусть мечтает! – хмыкнул он. – Мечтать – оно, знаешь, приятно… Но, – отец нахмурился, – ты мне зубы не заговаривай. Мне Пьер говорил, ты опять болтал с простолюдинами? Он видел со стены.
– Крестьяне приглашают меня на праздник в деревне, батюшка, староста выдает дочь замуж, – пожал плечами Арман, нарезая мясо кусочками на тарелке. – Я им, конечно, ничего не пообещал без вашего согласия.
Старик недовольно поморщился и скрипнул стулом.
– Нечего тебе там делать, – буркнул он. – И так деревенщина тебя чуть не за свою ровню держит, а ты дворянин и их хозяин!
Арман украдкой вздохнул.
– Как прикажете, батюшка. Еще говорят, что травостой хороший и сено обещает получиться отменное. Значит, зимой мы будем и с молоком, и с сыром… И сможем послать Пьера на ярмарку в Блуа. Надеюсь, Рождество мы встретим с вином на столе!
– Хозяйственный… – улыбнулся старик. – В твои годы я меньше всего думал о хозяйстве…
– В мои годы вы жили в Париже, – снова пожал плечами Арман.
– А ты? Не подумываешь? – подмигнул отец, наклоняясь вперед. – Я ведь знаю, Жюль тебя уговаривает…
– Батюшка, не надо. Что вы все заладили: «Париж, Париж!» – Арман поморщился. – Не хочу я в Париж. Мне хорошо здесь!
– С книжками? – иронически покачал головой батюшка. – О благородных рыцарях и прекрасных дамах? Арман, скоро люди у тебя за спиной начнут крутить пальцем у виска.
– Это на их совести, – вздохнул юноша. – А книги правдивы…
– То есть? – нахмурился старик. – Ты хочешь сказать, что твой Роланд, или Сид, или Персиваль… жили на самом деле?
– Да нет, батюшка, – Арман отрицательно покачал головой, накладывая на тарелку листья сочного салата. Капельки воды блестели на пахучей зелени под лучами солнца. – Я хочу сказать – книги показывают, что одерживает победу всегда добро, даже если герой и погибает. И разве может быть иначе?
Владелец поместья сурово сжал губы.
– Наивен, как одиннадцатилетняя девочка…
– Почему?.. – Арман от изумления даже отложил вилку.
– Потому! – буркнул шевалье. – Ты у меня умный, а все как баран! Начитался своих благородных книжек и уверен, что в жизни всё так же. А пора бы уже понимать: никогда в жизни не выйдет по-книжному! Не такая она, жизнь…
Арман улыбнулся и обвел светлым взором солнечную комнату.
– Вы только взгляните вокруг, отец. Разве в этом прекрасном мире может быть место злу?..
– Вот и говори с тобой! – отец раздраженно и громко выдохнул. Юный шевалье не смог удержаться от смеха.
– Зла, я думаю, вообще не существует, батюшка. Существуют поступки людей. И каждый поступок получит свое воздаяние или награду. Ведь миром правит господь, а он справедлив!
– Арман… – вздохнул старик. – Не хочется тебя расстраивать, но ты рано или поздно столкнешься с истиной, и удар может оказаться жестоким. Ты говоришь, в этом прекрасном мире нет места злу? Только поступки? А они, конечно, все сплошь и рядом добрые? Но посуди сам. Вон, рядом Блуа, двор принца. Одни интриги чего стоят! Чтоб выдвинуться, быть замеченным, брат предает брата, отец продает дочь, а сам принц?.. Думаешь, он лучше? Лучше тот, при чьем дворе такая грязь?
– Их постигнет кара, – невозмутимо проронил юноша, наливая в бокал молоко из кувшина.
– Какая?.. – опешил шевалье. – Кто осмелится, кто?..
– Есть высший Судия.
– Высший Судия карает в том мире, а здесь…
– На земле есть люди… Честные, благородные. Они не остановятся!
– Люди… – владелец поместья горько усмехнулся. – Такие люди, Арман, долго не живут. Когда прешь на пушку, надо знать, что тебя разнесет на куски. И если, зная, ты всё же идешь, ты или дурак, или герой. Не зная идти – не героизм.… Но в том-то и дело, что все знают – и никто не идет.
– Неправда, – мягко сказал Арман. И, опустив глаза, тихо добавил: – Я бы, наверное, пошел…
Некоторое время отец молчал, поджав губы. В его взгляде, устремленном на смутившегося сына, ясно читались грусть и тревога…
– Ну ладно! – наконец решился старик на последнее средство. – Но если даже слуги господа творят зло, а бог молчит, то не значит ли это…
– Что? – резко и быстро спросил Арман, хмурясь.
– Что или бог хуже дьявола… или что его нет, – тихо вымолвил старик. – Разве удивительно тогда засилье зла на земле?.. Прости, господи, после смерти твоей матери, сын мой, я все чаще задаю себе этот вопрос.
– Что? Что ты сказал? Повтори, отец! – Арман в негодовании вскочил и швырнул салфетку на стол. – Ты сомневаешься во Всевышнем?
– Ой, не с тобой, восторженным дурачком, толковать об этом! – безнадежно отмахнулся хозяин поместья. – Видел бы ты ту кровавую ночь на Варфоломея… Сядь!
– Но где же ты встречал зло у служителей господних?! – возмущался юноша, однако выполнил отцовский приказ: сел, метая глазами молнии.
В зале потемнело: наверное, туча закрыла солнце.
Отец опасливо огляделся.
Гнев юноши остыл, сменившись странным тревожным холодком.
– Ох, Арман, – почему-то шепотом заговорил шевалье, перегнувшись через стол. – Неужели ты ничего не слышал об инквизиции и “воинах Христовых”?
– Каких воинах?
– Об иезуитах, – едва слышно ответили ему.
– Кто это? – удивленно и настороженно спросил озадаченный Арман.
– Гм… – только и произнес старик. Но, помолчав, всё же добавил: – Это кошмар в рясе. И не дай тебе бог узнать, кто они такие! Но лучше о них не говорить…
– Почему? – Заинтригованный Арман всем телом подался вперед.
– У этих святых людей везде уши… Хватит, ешь и не болтай!
Арман нахмурился. Все это выглядело… странно. По меньшей мере.
Что могло отца, смелого и честного человека, заставить молчать – заставить даже на расстоянии?
Обед завершился в тишине: не холодной, но глубокой. Арман не мог есть, занятый размышлениями.
Батюшка, понимая его состояние, не пытался завести разговор и, закончив с жарким, удалился в свои покои. В трапезную спустилась служанка. Напевая, она принялась составлять на поднос пустые тарелки.
– Что это вы не кушаете, господин Арман? – спросила Изабель. – Мне убирать ваш прибор, или как?..
Арман рассеянно смотрел мимо нее за окно.
– А кто такие иезуиты? – спросил он вдруг, неожиданно для себя самого.
(Девиз Ордена иезуитов)
Книга первая
Часть первая.
Глава 1
Поместье Претреше
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины…<...>
…Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы.
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени,
Мои счастливейшие дни?
А.С. Пушкин.
“Евгений Онегин”
Шпаги мелькали, выплетая в воздухе серебристую вязь.
– Выпад! Атака!
– Ты называешь это атакой, Жюль?..
Белокурый мальчик, лет шестнадцати, звонко смеялся, парируя выпады противника.
– Жюль, ну соберись! С тобой сегодня скучно, Жюль!..
Его соперник, высокий темноволосый юноша, немногим старше товарища и в такой же белой шелковой рубашке с кружевным воротником, азартно прищурил глаза и сжал губы.
– Держись, Арман… Ты сам напросился. Попробуй отбить вот этот удар!..
Клинок со свистом рассек воздух, мелькнув у самых глаз юного дуэлянта. Арман, отражая, выбил шпагу из рук приятеля.
– Как видишь, отбил! – со смехом выдохнул он, опуская оружие.
Жюль утер испарину со лба.
– Ты настоящий дьявол, Арман…
Мальчишка усмехнулся уголками губ.
– В свое время батюшка обучил меня всему, что знал сам. А теперь возраст не позволяет… Но я могу потренировать тебя, когда захочешь, – Арман шутливо поклонился. – А еще у нас отличная библиотека… Есть в том числе труды по теории фехтования. Если вдруг заинтересует – милости прошу.
Жюль задумчиво смотрел на друга. Среднего роста, изящный, светлокожий, с белокурыми волосами до плеч и черными большими глазами, этот юноша заслуживал того, чтобы быть предметом воздыханий самых прекрасных дам, если бы самые прекрасные дамы обитали в их захолустье.
Луч солнца, упав сквозь огромное окно фехтовального зала, бликами заиграл на старинных рыцарских доспехах, позолотил эфесы шпаг, висящих на каменных стенах…
– Арман, я тебя не понимаю, – вздохнул Жюль. – Какого черта ты до сих пор торчишь в поместье в обнимку с книжками? Другой уже давно бы отправился в Париж искать счастья.
– В Париже меня ждут с распростертыми объятьями, – саркастически хмыкнул мальчишка, усаживаясь на длинную деревянную скамью, что стояла вдоль стены, и принялся растирать ноги. – Спят и видят, как к ним едет шевалье де Претреше. И король, и кардинал… Не успеют проснуться, как посылают лакеев с вопросом: не приезжал ли Арман?..
– Иронизируешь?.. – Жюль покачал кудрявой головой. – Я тебе иногда завидую. Если бы у меня была хоть половина твоего обаяния и умения фехтовать, да еще твоя смазливая мордашка, я бы уже поставил Париж на колени!
– Ох, Жюль, Жюль… – Арман снова усмехнулся. – Кто ж тебе мешает?.. А мне и здесь хорошо.
– Ну, твой отец оставил двор из-за прихода к власти Наваррца. Вы с ним, я знаю, правоверные католики, а твой батюшка чуть ли не во всеуслышание обзывал Генриха еретиком. Но ведь когда это было! На престоле давным-давно Людовик, никто не вспомнит о политических убеждениях твоего батюшки…
– Жюль, ты приписываешь мне трусость?.. – Арман в упор глянул на друга, иронически изогнув бровь. Губы юноши улыбались, но в глазах появилось странное, жесткое выражение. – Так запомни: мои мотивы далеки от политических. Я просто не хо-чу. Пойми это.
– Ни одной девчонки, ни одного честолюбивого замысла… – под нос пробурчал Жюль. – Что ты за человек?
– Все просто, – тихо ответил друг. – Мне не надо искать счастье. Оно у меня есть… Жюль, я поеду. Хорошо?..
– Ты не обиделся, надеюсь? – встревожился хозяин поместья.
– Конечно, нет. Но батюшка будет волноваться, если я не вернусь к обеду, – простодушно ответил шевалье де Претреше.
– Да тут езды галопом меньше четверти часа!
– Я не хочу нестись сломя голову.
– Вечером приедешь?..
– Сегодня я играю с батюшкой в шахматы и читаю. Приеду на днях.
Разговаривая, молодые люди вышли во внутренний двор усадьбы. Слуга подвел к гостю коня: белоснежного красавца арабских кровей.
– Всегда поражался, как твой отец, при таком стесненном положении в деньгах, купил тебе этого скакуна… – завистливо вздохнул Жюль.
Арман улыбнулся.
– Он считает, что есть вещи дороже денег. Моя радость, например. А я считаю, что есть вещи важнее карьеры. Например, спокойная старость батюшки. Вот так, приятель!
На прощанье хлопнув Жюля по плечу, Арман вскочил в седло и рысью выехал за ворота.
…И свернул с дороги в лес, раскинувшийся на берегу Луары. Юноша часто предпочитал глухие стежки тракту: на тихие берега, рассеиваясь в кронах деревьев, падает мягкий свет, играя в листве буков и плакучих ив… Вот вышел к водопою олень, погрузил сильные ноги в прохладный поток и пьет – и как потревожена дремота реки, какими негромкими кругами! Вот плеснула рыба, сверкнула чешуей – и в тихом лесу, и над гладью сонной воды долго, долго висит этот звук, и эхо лениво повторяет его…
Вот снова воцаряется солнечная тишь.
Арман любил ездить верхом и любил лес. Шевалье мог проехать здесь без тропок куда угодно, – ведь это был его лес, куда де Претреше бегал с деревенскими сорванцами с тех пор, как помнил себя. И ни на что не променял бы этот мальчик странное, щемящее счастье наблюдать, как плавают дикие утки на водах реки, как пьют воду лани, не замечая всадника, затаившего дыхание, укрывшегося за густой листвой деревьев…
И можно ли было найти во Франции, в 1621 году, край прекраснее, чем Орлеанэ в среднем течении Луары?
На этих благословенных берегах и стояло бедное поместье, принадлежавшее престарелому дворянину – шевалье де Претреше.
…Арман миновал лес и тропкой, что вилась по луговому разнотравью, не спеша подъезжал к деревне. Молодые крестьяне, работавшие на покосе, завидев хозяина, дружески замахали руками. Арман придержал коня.
– Как здоровье твоей матушки, Жак?
Работники поклонились.
– Слава богу, господин Арман. Слава богу, – ответил долговязый парень, названный Жаком. – Сегодня не так стонала во сне.
Юный дворянин, нахмурившись, озабоченно покачал головой, достал из-за пояса несколько серебряных монет и протянул крестьянину.
– Вот. Купи ей еще лекарств.
Жак поклонился.
– Как же я смогу отблагодарить вас, господин?.. – смущенно пробормотал он. Шевалье отмахнулся.
– О чем ты? Разве, когда мы были мальчишками, твоя мать не угощала нас всех своими восхитительными пирогами? А у тебя как дела, Жозе?
– А у нас радость, господин Арман! – с сияющими глазами выпалил второй крестьянин, розовощекий и кудрявый. – Сестрице жених сыскался. Через месяцок-другой обвенчаются…
– Поздравляю, – юноша улыбнулся. И, завершая дружескую болтовню, уже вполне по-хозяйски поинтересовался: – Что ж, каково нынче будет сено?
Сельчане с довольными улыбками перемигнулись.
– Нынче трава сочная. В самый раз и для скота, и так… с девчонкой поваляться…
Арман невольно покраснел.
Приятели расхохотались.
– Помните, шевалье, мы в детстве вместе по округе бегали, озорничали?.. Если вам не зазорно и нынче с нами повеселиться, так чего мы вам скажем…
– Ну, и чего вы мне скажете?
– Через недельку у старосты праздник, дочку замуж выдает. Вся деревня будет веселиться. Вы приходите.
– Спасибо, Жозе. Постараюсь. Если батюшка разрешит…
Арман кивнул на прощанье и неторопливо поехал дальше. Вскоре из-за поворота показались ворота усадьбы, и старый слуга распахнул их.
Стена из белого, изъеденного ветром камня защищала внутренний двор, и темная вода созерцала небо из круглого колодца, стоявшего посередине патио. Увитые плющом двери дома, выщербленные ступеньки лестницы в башенку. И плющ, что пах пылью и солнцем, ненавязчиво щекотал ладони, скользящие по каменным перилам, и мимо со щебетом проносились ласточки…
Там жил наследник поместья.
Юноша взбежал по лестнице в свою комнату, перепрыгивая через ступени.
– Изабель, готов ли обед? – сразу спросил он служанку, пришедшую забрать грязную рубашку.
– Спускайтесь, я подаю минут через десять.
– Ага, спасибо, Изабель! – кивнул юный шевалье, одеваясь к столу. – Я тогда еще минут пять почитаю…
Застегнув пояс на черном камзоле, Арман кинул несколько хлебных крошек в кормушку за окном и взялся за потрепанный томик, оставленный на изголовье постели – «Легенду о Роланде».
Вскоре тишину разорвал звон обеденного колокольчика. Арман чуть поморщился, но отложил роман, чтобы спуститься в столовую.
В небольшой уютной зале, залитой солнцем, были распахнуты все окна, и ветер из сада шевелил светлые занавески – из той же материи, что и в крестьянских домах. Ни мебель, ни посуда семейства де Претреше не отличались изысканностью. Единственным украшением трапезной служил портрет белокурой женщины, висевший над камином – жены старого шевалье, ныне покойной матери Армана.
Давным-давно заказанный в Париже.
Старик уже ожидал, сидя во главе стола. За ворот его фиолетового камзола была заправлена салфетка, а густая седая эспаньолка аккуратно расчесана.
Юноша поцеловал отца и сел напротив.
Прочитав молитву, семья приступила к обеду.
– Ну и как съездил? – спросил отец, намазывая масло на хлеб.
– Жюль по-прежнему мечтает превзойти меня в фехтовании, – шаловливо улыбнулся Арман.
Старик довольно заулыбался.
– И пусть мечтает! – хмыкнул он. – Мечтать – оно, знаешь, приятно… Но, – отец нахмурился, – ты мне зубы не заговаривай. Мне Пьер говорил, ты опять болтал с простолюдинами? Он видел со стены.
– Крестьяне приглашают меня на праздник в деревне, батюшка, староста выдает дочь замуж, – пожал плечами Арман, нарезая мясо кусочками на тарелке. – Я им, конечно, ничего не пообещал без вашего согласия.
Старик недовольно поморщился и скрипнул стулом.
– Нечего тебе там делать, – буркнул он. – И так деревенщина тебя чуть не за свою ровню держит, а ты дворянин и их хозяин!
Арман украдкой вздохнул.
– Как прикажете, батюшка. Еще говорят, что травостой хороший и сено обещает получиться отменное. Значит, зимой мы будем и с молоком, и с сыром… И сможем послать Пьера на ярмарку в Блуа. Надеюсь, Рождество мы встретим с вином на столе!
– Хозяйственный… – улыбнулся старик. – В твои годы я меньше всего думал о хозяйстве…
– В мои годы вы жили в Париже, – снова пожал плечами Арман.
– А ты? Не подумываешь? – подмигнул отец, наклоняясь вперед. – Я ведь знаю, Жюль тебя уговаривает…
– Батюшка, не надо. Что вы все заладили: «Париж, Париж!» – Арман поморщился. – Не хочу я в Париж. Мне хорошо здесь!
– С книжками? – иронически покачал головой батюшка. – О благородных рыцарях и прекрасных дамах? Арман, скоро люди у тебя за спиной начнут крутить пальцем у виска.
– Это на их совести, – вздохнул юноша. – А книги правдивы…
– То есть? – нахмурился старик. – Ты хочешь сказать, что твой Роланд, или Сид, или Персиваль… жили на самом деле?
– Да нет, батюшка, – Арман отрицательно покачал головой, накладывая на тарелку листья сочного салата. Капельки воды блестели на пахучей зелени под лучами солнца. – Я хочу сказать – книги показывают, что одерживает победу всегда добро, даже если герой и погибает. И разве может быть иначе?
Владелец поместья сурово сжал губы.
– Наивен, как одиннадцатилетняя девочка…
– Почему?.. – Арман от изумления даже отложил вилку.
– Потому! – буркнул шевалье. – Ты у меня умный, а все как баран! Начитался своих благородных книжек и уверен, что в жизни всё так же. А пора бы уже понимать: никогда в жизни не выйдет по-книжному! Не такая она, жизнь…
Арман улыбнулся и обвел светлым взором солнечную комнату.
– Вы только взгляните вокруг, отец. Разве в этом прекрасном мире может быть место злу?..
– Вот и говори с тобой! – отец раздраженно и громко выдохнул. Юный шевалье не смог удержаться от смеха.
– Зла, я думаю, вообще не существует, батюшка. Существуют поступки людей. И каждый поступок получит свое воздаяние или награду. Ведь миром правит господь, а он справедлив!
– Арман… – вздохнул старик. – Не хочется тебя расстраивать, но ты рано или поздно столкнешься с истиной, и удар может оказаться жестоким. Ты говоришь, в этом прекрасном мире нет места злу? Только поступки? А они, конечно, все сплошь и рядом добрые? Но посуди сам. Вон, рядом Блуа, двор принца. Одни интриги чего стоят! Чтоб выдвинуться, быть замеченным, брат предает брата, отец продает дочь, а сам принц?.. Думаешь, он лучше? Лучше тот, при чьем дворе такая грязь?
– Их постигнет кара, – невозмутимо проронил юноша, наливая в бокал молоко из кувшина.
– Какая?.. – опешил шевалье. – Кто осмелится, кто?..
– Есть высший Судия.
– Высший Судия карает в том мире, а здесь…
– На земле есть люди… Честные, благородные. Они не остановятся!
– Люди… – владелец поместья горько усмехнулся. – Такие люди, Арман, долго не живут. Когда прешь на пушку, надо знать, что тебя разнесет на куски. И если, зная, ты всё же идешь, ты или дурак, или герой. Не зная идти – не героизм.… Но в том-то и дело, что все знают – и никто не идет.
– Неправда, – мягко сказал Арман. И, опустив глаза, тихо добавил: – Я бы, наверное, пошел…
Некоторое время отец молчал, поджав губы. В его взгляде, устремленном на смутившегося сына, ясно читались грусть и тревога…
– Ну ладно! – наконец решился старик на последнее средство. – Но если даже слуги господа творят зло, а бог молчит, то не значит ли это…
– Что? – резко и быстро спросил Арман, хмурясь.
– Что или бог хуже дьявола… или что его нет, – тихо вымолвил старик. – Разве удивительно тогда засилье зла на земле?.. Прости, господи, после смерти твоей матери, сын мой, я все чаще задаю себе этот вопрос.
– Что? Что ты сказал? Повтори, отец! – Арман в негодовании вскочил и швырнул салфетку на стол. – Ты сомневаешься во Всевышнем?
– Ой, не с тобой, восторженным дурачком, толковать об этом! – безнадежно отмахнулся хозяин поместья. – Видел бы ты ту кровавую ночь на Варфоломея… Сядь!
– Но где же ты встречал зло у служителей господних?! – возмущался юноша, однако выполнил отцовский приказ: сел, метая глазами молнии.
В зале потемнело: наверное, туча закрыла солнце.
Отец опасливо огляделся.
Гнев юноши остыл, сменившись странным тревожным холодком.
– Ох, Арман, – почему-то шепотом заговорил шевалье, перегнувшись через стол. – Неужели ты ничего не слышал об инквизиции и “воинах Христовых”?
– Каких воинах?
– Об иезуитах, – едва слышно ответили ему.
– Кто это? – удивленно и настороженно спросил озадаченный Арман.
– Гм… – только и произнес старик. Но, помолчав, всё же добавил: – Это кошмар в рясе. И не дай тебе бог узнать, кто они такие! Но лучше о них не говорить…
– Почему? – Заинтригованный Арман всем телом подался вперед.
– У этих святых людей везде уши… Хватит, ешь и не болтай!
Арман нахмурился. Все это выглядело… странно. По меньшей мере.
Что могло отца, смелого и честного человека, заставить молчать – заставить даже на расстоянии?
Обед завершился в тишине: не холодной, но глубокой. Арман не мог есть, занятый размышлениями.
Батюшка, понимая его состояние, не пытался завести разговор и, закончив с жарким, удалился в свои покои. В трапезную спустилась служанка. Напевая, она принялась составлять на поднос пустые тарелки.
– Что это вы не кушаете, господин Арман? – спросила Изабель. – Мне убирать ваш прибор, или как?..
Арман рассеянно смотрел мимо нее за окно.
– А кто такие иезуиты? – спросил он вдруг, неожиданно для себя самого.
