Глава 1. Я просыпаюсь
— Ну почему все просятся именно сюда, в этот разлом? Течение непредсказуемо, а уж глубина…
Голос гида остался там, наверху, где люди ходят. Как и суматоха дня. Там меня ничего не держит. Я живу этими погружениями.
Утро столь раннее, что обычно прозрачная вода кажется тёмной, а тени от волн — хищными фантомами. Как и наша группа. Далеко внизу — ломаными очертаниями — то ли орляки, то ли акулы-молоты. Пролетели и пропали. Будь я один — не исчезли бы столь быстро. Но даже с моим уровнем меня не пустят одного плавать в этих водах.
Звуки дыхания — единственное, что здесь слышно. Они должны возвращать в реальность, но отдаляют от неё еще сильнее. Особенно, если сливаются с движением водных масс. Шипение на вдохе и бульканье на выдохе. Серебристые шарики воздуха поднимаются выше и выше, увеличиваясь в размерах, и лопаются где-то далеко на поверхности. Давление. Оно должно ощущаться, но на самом деле — нет. Нет ни верха ни низа, ни-че-го. Ничего не давит, ничего не нужно, ничего…
Только свобода.
Гид отчаянно гремит трубкой, наполненной стальными шариками. Кажется, меня повело. Так бывает: словно распахиваются двери в иной мир. То город увидишь с высоты птичьего полета, то других, незнакомых дайверов, а то и что-то невидимое, но ощущаемое. Оно проникает туда, где слова облетают мертвыми блеклыми листьями, где есть только память, долгая память — и моя ли она?
Бадди заглядывает в глаза, светит фонарем. Свожу в кольцо большой и указательный пальцы, подставляю знак «Всё хорошо!» под острый луч.
Отмахиваюсь. Отстает, недовольный.
Немного сносит вниз и влево. Сдуваю воздух и двигаюсь за всеми.
Мы опускаемся ниже. Опуститься легко, тяжело подняться. И дна здесь нет. Есть щель в полтора или два километра. Очень, очень, очень далеко будет падать.
Или лететь.
Эта громада ощутима. Её кровь бежит по течениям океана и по нашим венам. Её дыхание совпадает с моим дыханием. Сегодня — больше, чем всегда. Чернильный сгусток разума, к которому сходятся световые лучи. Переливаются, кружат, зовут.
Мрак под ногами выпускает щупальца.
Я смотрю только туда. Внезапно налетает течение, скручивает, раскидывает пары. Две — влево, две — вправо, моего Бадди — вверх. Меня же…
Вниз… Вниз. Вниз!..
Странное ощущение: полное и беспредельное одиночество существа, считающего себя единственным разумным созданием на планете. Оно пронизывает меня сейчас. Это существо — истинный создатель всех живущих.
Посейдон, Океан?
Я ощущаю его призыв — хоть к кому-то, пусть даже к тем странным созданиям, что когда-то вышли из него.
Хочу дотронуться. Быть может, погладить, быть может, поговорить…
Не страшно, нет. Это существо близко. Им пронизана эта вода, мое тело, мое сознание. Я тянусь, я не могу противиться этому зову.
Я знал, я всегда знал, что так будет. С каждым погружением, с каждым часом, прожитым под водой.
Я думал, это я одинок. Ошибался…
Плыву вниз, вниз, все быстрее и быстрее. Мне нужно, я знаю: если доберусь, то получу ответы на все вопросы. И никогда не буду больше один. И он не будет.
Краем глаза вижу моргание цифр на компьютере: 45,46,48… 50.
Теперь смотрю только вперед — туда, в шевелящийся, ворочающийся, чернильный мрак. Уже — мой.
Погружаюсь в него…
Я просыпаюсь.
— Очухался? Кислородное опьянение — не шутка!
— Мы тебя едва вытащили! Барокамера в страховку не входила. Ты хоть знаешь, придурок, сколько это стоит?..
Я закрываю глаза.
Я просыпаюсь… Глажу свою темноту.
Поднимаюсь вверх.
Темные тени дайверов скользят по самой поверхности моря. Сорок метров — такой пустяк для двухкилометровой бездны! Один резко уходит вниз, глубже и глубже.
Я знаю, что тебе кажется. Я знаю, кто тебя зовет. Я знаю, что ты видишь.
Но я рядом. Я поднимаю тебя на пять метров, выдерживаю пять минут и отпускаю.
Хватит одного сторожа для океана.
Глава 2. Карандаш
— Последняя, — вручил отец картонную коробку и потрепал Леркину макушку.
Лерке не нравилось, когда ей треплют макушку. Она подозревала, что это не нравилось и отцу. Но папа играл роль папы, ему это было нужно, и Лерка не отодвинулась.
— Как тебе дом, малышка? — словно сомневаясь, отец растерянно обвел взглядом гостиную.
— Большой, — вежливо отозвалась Лерка.
В окна проглядывал сосновый бор, а воздух был прозрачен и столь чист, что, казалось, его не было вовсе.
Лерка положила картонную, треснувшую с одного края коробку на диван, забралась с ногами сама. Поковыряла трещину, пообещав себе заклеить.
И погладила растрескавшуюся бордовую кожу дивана.
Он был из старого дома, где Лерке нравилось все. В старом доме была мама… Но папе втемяшилось в голову, что на новом месте им будет легче.
Лерка швыркнула носом, но сдержалась. Папа опять будет думать, что он плохой отец.
— «Открыта новая станция между…»
Непонятно как загоревшийся экран телевизора показал мчащийся поезд, и отец, схватив пульт, резко нажал кнопку.
Еще одна тема, о которой теперь не говорят в их семье.
Лера вздохнула. О маме бы она поговорила. Но папа опять будет огорчаться.
Она открыла коробку, достала потрепанную плюшевую мышь, погладила серый мех, усадила рядом. Опять подумала: надо бы пришить пуговку… И опять не стала трогать то, что осталось от мамы.
Затем привычно полезла за карандашами и вытащила блокнот.
Глянула на окно и на отца, который с чертыханием искал чайник.
Опустила глаза на чистый лист.
Быстрыми линиями показался прямоугольник стены, окна до пола, колючие ветки сосен и заходящее солнце. В тени деревьев настойчиво проглянула Принцесса, улыбнулась, счастливая, помахала рукой. За ее спиной показалась легкая тень…
Лера быстро стерла контур. Хватит уже.
— Чай, Лера.
Лера, вздохнув, подошла к столу.
— Ты знаешь, что тут три телевизора? — спросил папа, доливая сливок в чай.
— Угу, — буркнула Лера, запихивая в рот покупной штрудель. Мамин был куда вкуснее.
— Завтра в школу, помнишь?
Лера закатила глаза.
— Рюкзак собран. Расписание получено. Школьный автобус заедет за мной первой.
— Надеюсь, ты быстро подружишься, — пробормотал папа. Помедлив, вытащил из кармана толстый карандаш.
Грифель его был мягким на вид.
— Вот, нашел тут, пока собирал вещи. Марина рисовала. Давно, правда.
Лерка замерла, стряхнула с ладоней крошки, протянула руку.
Карандаш показался прохладным. Он был толстоват для обычных ее рисунков, но это было неважно.
— Она говорит… говорила, у тебя талант изображать реальность.
— «Искажать реальность».
— Да, точно.
— Тут все будет по-другому, — вздохнул папа.
Лера не знала, в лучшую или в худшую сторону.
Первая парта. И тут сосны в окне! И новый сосед.
— Меня Дик зовут.
— Ты дикий?
— Нет, я Денис. Откуда ты?
— Откуда, где меня уже нет. Тебе зачем?
— Что?
— Тебе это неинтересно. Мне — тем более не интересно. Так есть ли смысл продолжать?
— Чокнутая какая-то… — буркнул тот и замолчал. Поднял ворот растянутого свитера, словно обиделся.
Вот и славно. Чем меньше расспросов, тем лучше.
Можно попробовать новый карандаш. Лера накидала Принцессу, раз она так просилась наружу. Рука Принцессы вытянулась вперед и никак не хотела опускаться. Лера нарисовала ветер, и в ветре появилась рука Принца. А затем — и он сам. Принц улыбнулся Принцессе…
— Глупо было спрашивать, прости, — опять замаячил Дик, и Лера захлопнула блокнот. — Я просто хотел поговорить, но не знал, о чем. У нас тут речка, знаешь какая?
— Видимо, нет. Раз я приехала только вчера.
— Чистая. И ежики.
— Ежики?
— Ежики. Такие же колючие, как и ты, — улыбнулся Дик и протянул руку. — Шучу! Хочешь, покажу речку?
Лера кивнула.
— Только домой забегу, — неохотно добавил Дик и нахмурился.
Около дома Дик вздохнул прям как отец:
— Я один, я быстро. Ты подождешь?
Лерка кивнула.
Шум ссорящихся взрослых был хорошо слышен даже на улице. Грохнула и покатилась посуда…
Лера достала карандаш, пролистнула туда, где быстрыми штрихами начеркала маленького принца. Провела за его спиной размашисто влево-вправо… Слева стояла Королева, справа — Король. Они смотрели друг на друга, но не могли прикоснуться. Лера протянула руки маленького Принца к родителям.
Шум стих. Дик сбежал со ступенек. Он улыбался...
Они купались в речке, смотрели на ежей. Дик рассказывал о школе — о сердитой училке музыки и совершенно невыносимой Варваре, преподававшей рисование.
— Хотя, думаю, твои рисунки ей понравятся.
— Хочешь сказать, мазня?
— Нет! Только она все никак не может прилететь. У них грозы.
— Нарисовать ей, что ли, самолет? — забавляя саму себя, спросила Лера.
На чистом листе появились овалы облаков и тень от летящего самолета. Лера осторожно стерла контуры облаков, оставив только чистое небо.
— Уж не думала, что попаду к вам, — сказала учительница рисования. — Грозы обещали еще на неделю, и вот теперь все стихло…
— Завтра родительское собрание, — сказал Дик. — Кто из твоих будет?
— Папа.
— У меня тоже всегда папа приходит. Мама ругается сразу.
— У меня нет мамы.
— Ты осталась с отцом? Странный у вас развод… Ох, Лерка, — протянул Дик, словно понял. — Ты прости, я не знал.
Лерка молча теребила край блокнота. Говорить все равно не были сил. Не было сил даже плакать.
— Вы поэтому переехали?
Она пожала плечами.
— Знаешь, мои совсем ругаться перестали. Не знаю, что с ними случилось. Даже домой возвращаться приятно.
— И что?
— И Варвара прилетела. А как прилетела, так сразу вновь пошли грозы. Лерка, а что ты сама хочешь? Для себя?
— Дик, ты о чем?
— Твой карандаш стал совсем маленький. Может, нарисуешь свою мечту? Может, бумага у тебя волшебная, может, карандаш…
— Дик, обещай не смеяться! — дыхание перехватило.
Она просто нарисует! Просто нарисует то, что хотела уже давно!
— Не буду смеяться!
— И не подглядывать!
И карандаш заскользил по бумаге. Лера аккуратно и бережно затачивала и дорисовала уже огрызком. А дорисовывала обычным карандашом. Очень старательно рисовала поезд и фею с крылышками. Дик только вздыхал над плечом.
— И? — не выдержал он.
— Нет, Дик, — вздохнул Лера. — Ерунда все это.
Лера убрала рисунок в рюкзак.
— Я провожу, поздно уже, — подхватил ее рюкзак Дик.
Она пожала плечами, слишком усталая, чтобы спорить.
В доме горел свет во всех окнах, а около дома стояло столько машин с мигалками, что Лера растерялась.
— Лера, где ты ходишь? — отец выглядел ошарашенно-счастливым. — Тут у нас… у нас тут!..
— Мама! — ринулась Лера на светлый силуэт в двери.
Это было невероятно, невозможно.
— Лерочка… — прошептала мама.
Ее запах, ее теплые руки. Только худые. Да какая разница!
— Да уж, накладка так накладка, — раздался голос из-за спины. — Вроде всех проверили.
— Марину хулиганы выбросили из поезда, — торопливо и радостно пояснял отец. — До аварии. Она ударилась головой, ничего не помнила… Документов не было, вот только сегодня…
— Лера! — позвал Дик.
— М-м-м? — повернулась к нему Лера.
— В блокноте еще очень много места! — улыбался Дик. — А дорисовывала ты обычным карандашом.
Глава 3. Сказка Золотого города
— Отойди от окна, малышка. Не нужно долго смотреть в неблагую ночь.
— Ну мама! Я хочу увидеть Змея!
— Ты его увидишь, и он тебя. Змей получит право зайти, и станет на одну крошку-феечку меньше. Или ты смотришь на фея?
— Вот еще!
— Он тоже смотрит на тебя. Жаль, что они днем спят, я бы вас познакомила. Это очень хороший фей из очень хорошей семьи! Истинный светильщик.
— И как им не скучно сидеть в фонарях?
— Ты же знаешь: только феи-девочки рассеивают сумрак дня, только феи-мальчики прогоняют мрак ночи. И сдерживают Змея, показывая ему дорогу обратно ко дворцу после его прогулок. Малышка, тебе нужно перед сном обязательно почистить крылышки! Посмотри, как они стали слабо светиться! Как ты собираешься рассыпать волшебную пыльцу?
— Ну мам!
— Не мамкай!
— А сказку?
— Тогда расскажу… Вот, умничка.
— Мам, а правда: когда-то Змей так и оставался барельефом, а не оживал по ночам, поедая все живое?
— Да, в день, когда сбывались все мечты. Многие желали, чтобы Змей стал камнем… А наш принц пожелал исполнение желаний.
— Разве можно исполнить все желания?
— Можно пожелать этого.
— А зачем принц это сделал?
— Чтобы его слепая сестра, наша принцесса, обрела зрение.
— Но ведь принцесса все еще слепа…
— Принцесса никогда не видела света и не знала, чего ей желать. Может быть, когда-нибудь она увидит свет…
— Но принц? Он ведь хотел, чтобы его сестра прозрела?
— Его желание было уже отдано.
— А чего желала наша принцесса?
— Вернуть брата. Она не видела его, но ощущала потерю. И когда он умер…
— Так он умер?..
— Исполнение желаний просто так не дается. Он взлетел высоко в небо и сложил крылья.
— Так он взлетел?
— Он упал.
— Мама! Ты опять говоришь непонятно. Так упал или взлетел?
— Иногда трудно отличить одно от другого.
— Но ведь принца изгнали! Как же можно изгнать мертвого?
— Он вернулся из-за Грани. Принц ведь сделал так, чтобы у каждого сбылось одно желание. Самое сильное.
— И?..
— Принцесса очень-очень сильно пожелала, чтобы ее брат жил. Принц вернулся по зову сестры, и все сделанное, почти все, вернулось на круги своя. Кто-то считает его неудачником, кто-то — героем.
— Как странно. И грустно…
— Потому что это жизнь, малышка. Исполнение желаний одних всегда идет наперекор желаниям других.
— А что пожелала ты?
— Мечты у каждого свои… Кто-то мечтал стать самым прекрасным на свете. Кто-то — увидеть умершего человека. Кто-то мечтал о дочери. Простые мечты не исчезли, именно они принесли больше всего счастья. Спи, моя хорошая…
— А сказку?
— Я тебе уже рассказала.
Глава 4. Серебро
Золото всегда отливает красным. Вы не замечали этого? Я очень долго любил его: золотые монеты, золотые волосы моей жены, золотые стены нашего города Солнца. Города, когда-то бывшего моим. И не видел того, что дружат со мной ради богатства моего дома и славы моего рода, а жене моей… Жене моей тоже по нраву было золото. И, как оказалось, она нашла того, кто разделил с ней эту любовь более сильно, более страстно, чем это мог сделать я.
Я не противился. Я понимал, что давно превратился в идол, и когда из груди хлынула кровь, удивился, что она не золотая. Странное дело, но я не умер. Не помню, как выбрался из города, не помню, как добрался до этого леса.
