Чем все в итоге завершилось, и кто спас жителей от банды злобных карликов, стерлось из памяти. Но эта картинка: улочка спящего городка, мощеная брусчаткой мостовая, клочья сизого тумана, бледный свет луны и черный силуэт фургона, влекомого парой лошадей, неизменно будила во мне воспоминания о свежей речной прохладе, костре и шепоте ночного леса.
А еще мы ставили спектакли. Облачаясь в самодельные костюмы, разыгрывали забавные сценки из сказок, сюжеты которых переписывали на свой лад. Ради этого снимались с окон блеклые шторы: из них получались отличные разбойничьи плащи и королевские мантии. Линялые, видавшие виды, покрывала с успехом заменяли занавес, если представление было в комнате, а если на открытой площадке перед корпусом, то обходились и вовсе без него. Любили бродить по окрестностям, просачиваясь через дыру в заборе, и пытались кататься на молодых бычках, чуть подросших телятах, которые все лето паслись на обширной, заросшей густой пахучей травой территории санатория.
Здесь я однажды получил записку, на которой неровными печатными буквами было написано «ты мне нравишься». Разумеется, без подписи. Она лежала под подушкой вместе с помятым букетиком мелких бледно-розовых маргариток. Я внимательно рассматривал послание, безуспешно пытаясь определить, кто мог его подсунуть, когда в комнату вошел Мелкий, мой тамошний приятель. Я часто вспоминал его потом, когда вернулся в приют. Но не только потому, что мы были друзьями. Он врезался мне в память, поразив своим невероятным спокойствием, а еще тем, что из-за врожденного дефекта грудной клетки, казалось, что сердце бьется у него прямо под кожей. Так, что даже не особо присматриваясь, можно было увидеть, как ритмично вздымался и опадал участок на его худой синюшной груди. Он легко демонстрировал свою аномалию желающим и даже предлагал дотронуться рукой. Я так и не решился сделать это, боясь нечаянно убить его неосторожным прикосновением. На вид Мелкому было от силы лет пять, и поэтому при первой встрече меня удивили его рассудительная речь, больше подходящая какому-нибудь умудренному жизнью старцу, и серьезный взгляд больших голубых глаз, в окружении светлых пушистых ресниц на бледном худощавом лице. Узнав, что этому, как мне казалось, малышу исполнилось к тому времени девять полных лет, я потрясенно присвистнул. То есть он был фактически моим ровесником, хотя не доходил мне даже до плеча.
- Что это у тебя, - живо заинтересовался Мелкий. Я протянул ему записку, и он также пристально исследовал ее и даже понюхал аккуратный тетрадный листок. Потом пожал плечами и вопросительно взглянул. В ответ я мог лишь развести руками. К слову сказать, получив еще несколько знаков внимания, в виде небольших букетиков и конфет, я так и не узнал, кто это был. После окончания заезда, мы с Мелким еще какое-то время переписывались, пока не забросили это дело. Он просто не ответил мне однажды, но его удивительно спокойный и не по годам мудрый взгляд, еще долго потом вставал у меня перед глазами. Но, что-то я отвлекся.
Под левой лопаткой слепка, висевшего над кроватью Йойо, красовалась дарственная надпись: «Помни, дружище, единственный, кто тебя поддерживает – это твой позвоночник» и подпись «Камрад Аравийский». Она мало что объясняла, а сам Йойо лишь отшучивался, когда его донимали расспросами. Так что, где он разжился столь специфическим подарком, и кто был этот загадочный камрад Аравийский, так и осталось тайной, покрытой мраком.
В отличие от многих непризнанных гениев, у Йойо был свой стабильный круг почитателей, своеобразный клуб, причем ночной. Появлялись его адепты незадолго до полуночи, проникая к нам в комнату через окно. Несмотря на второй этаж, система была отработана до мелочей. Вдоль наружной стены, под окном, шла широкая труба. Забраться на нее можно было без особого труда по хитрой системе уступов, знали которую лишь посвященные. Комната наша была на отшибе, так что особых проблем с ночными гостями у Йойо не было. К тому же никто из них не отличался буйным нравом, а красть у нас было нечего. Но я подозреваю, что даже если бы Йойо решил вдруг избрать местом встречи кабинет директора, как более комфортный и просторный, никто и ухом не повел. Этот бесшабашный рыжий соловей был в интернате на особом положении, и на его проделки закрывали глаза и уши и наши старшие, и сам директор. Причем, Йойо был единственный из воспитанников, с кем он здоровался за руку.
Первая ночь прошла спокойно. Сосед, сидя на своей кровати в позе лотоса, негромко потренькивал на гитаре и бросал на меня насмешливые взгляды, которые вскоре стал сопровождать каким-то знакомым мотивчиком. Прислушавшись, я с некоторым удивлением узнал популярную тогда песенку, в которой рефреном звучали слова: «А так ли ты хорош, как кажешься?» Я нашел это довольно забавным. Когда я лег, узкая железная кровать приветствовала меня пронзительным скрипом, продолжая неделикатно постанывать при каждом резком движении. Но несмотря на это я быстро уснул и отлично выспался. Хотя, обычно попав в незнакомую обстановку, долго ворочался, пытаясь справиться с волнением. Думаю, Йойо просто решил дать мне время чуть-чуть привыкнуть и освоиться. Впрочем, уже на следующий вечер раздался условный стук в окно и в комнату, вместе с порывом свежего воздуха, ввалился первый посетитель. Поначалу я не слишком удивился. Ну, пришел городской приятель с визитом, дело обычное, в общем-то. Но следом за первым возник второй, потом третий, четвертый… Глаза у меня с каждым новым гостем распахивались все шире и шире. Надо сказать, Йойо был весьма доволен произведенным эффектом.
- Бемби, мы немного посидим с ребятами, потрындим, ладно? - произнес он очень вежливым, даже светским тоном, расплывшись при этом в широкой ухмылке.
- Мне выйти? – ошеломленно спросил я, обводя глазами набившуюся в нашу небольшую комнатку толпу и гадая, какими чрезвычайными обстоятельствами вызван этот, видимо, экстренный сбор всех друзей.
- Не-не-не, что ты, что ты! В самом деле! Ты нам нисколько не помешаешь! - всполошился Йойо.
Я вновь сел на кровать, где рядом со мной тут же пристроились еще два человека: светловолосая девушка с мелкими приятными чертами лица и мужчина не хилой комплекции в дорогой замшевой куртке. Из-под красной банданы на его голове выбивались длинные черные волосы.
- Брат, подвинься, - сказал он сочным выразительным басом, слегка подтолкнув меня локтем - дай даме сесть.
Я подвинулся, а что еще мне оставалось делать. Не мог же я оскорбить даму, игнорируя ее потребности. Девушка мило улыбнулась своему спутнику, влюблено глядя на него:
- Спасибо, дорогой, ты такой внимательный!
Они обнялись, а я вжался в спинку кровати, едва удерживаясь от желания начать грызть ногти, чтобы унять, охватившую меня нервозность. Все вновь прибывшие приветствовали собрание радостными возгласами, жали знакомым руки, хлопали по спине и плечам. Атмосфера становилась все более дружеской и сумасшедшей. Те, кому не хватило места на кроватях и стульях, расположились прямо на полу, отрезав, таким образом, мне путь к двери. Постепенно гул голосов стал стихать. Йойо взял гитару, и в этот момент кто-то сунул мне в руки щербатую кружку, содержимое которой тут же защекотало обонятельные рецепторы острым, пряным ароматом каких-то специй. Йойо начал что-то негромко напевать, а я с опаской понюхал странное, горячее зелье, не решаясь попробовать.
- Пей, не бойся, - подбодрила меня девушка, - это - пунш.
Она прижалась к могучему плечу своего спутника и сказала: «Правда, хорошо...» И тогда я понял, что это надолго. Расходились они уже под утро. Я стал звать их - ночные люди. Не всегда это были одни и те же, иногда приходило всего двое-трое человек. Но, практически, ни одна ночь не обходилась у нас без визита гостей, и довольно скоро я научился засыпать под перебор гитарных струн, звяканье кружек, монотонный гул голосов и смех, бесконечные песни с маловразумительным содержанием. Хорошо хоть обходилось без плясок. Правда, первое время ходил с ошалевшими, красными как у кролика глазами и клевал на занятиях носом, старательно таращась на преподавателей и бесполезно пытаясь придать взгляду более осмысленное выражение. А потом привык, приспособился. Одного я никак не мог понять, когда спит сам Йойо, словно вечный двигатель, заряженный неистощимой энергией и редко терявший надолго свое благодушное настроение. Впрочем, от его ночных гостей была и определенная польза. Они частенько приносили вкусно пахнущие свертки с потрясающими деликатесами, став постоянным источником наших гастрономических радостей. И Йойо никогда не забывал при этом про меня. Мало кто из прежних жильцов выдерживал с ним больше недели, но мы как-то поладили.
Я однажды поинтересовался у Йойо, не могли бы все эти, разумеется, очень приятные, но и весьма своеобразные люди, наносить визиты днем. На что он, ничуть не обидевшись, наставительно заметил:
- Бемби, только ночью человек целиком принадлежит себе и способен постичь истинные глубины собственного сознания или что там у него есть. Днем все мы пленники суеты этой жизни…
Он мог еще долго рассуждать в таком духе, поэтому я вздохнул и сказал:
- Понятно.
На что Йойо, благодушно рассмеявшись, просто ответил:
- Они работают днем, Бемби.
Чем совершенно потряс меня. Я как-то не мог представить никого из племени его адептов занятых более-менее серьезным делом. Но, присмотревшись, понял, что это не так. Практически, все ночные посетители были гораздо старше нас. И, если не принимать во внимание их своеобразную манеру одеваться, словно персонажам зазеркалья, вполне могли сойти за достаточно деловых людей. Возможно, походы к Йойо были для них отдушиной, авантюрным приключением, разнообразившим скучные офисные будни. И, чем черт не шутит, действительно способом постичь глубины своего сознания. А может они просто любили Йойо и его музыку. Голос у Йойо был очень красивый, необычный: то сильный, чуть хрипловатый, то чистый, мягкий, даже нежный, завораживающий. Причем заметно, это было лишь, когда он пел. И вытворял он с ним, с голосом, все, что хотел. В репертуаре были собственные песни Йойо. Я не всегда понимал сложный философский посыл этих баллад, или, попросту говоря, о чем они. Но поклонники впадали в экстаз от восторга и, когда Йойо был не в настроении баловать их своим творчеством и что-то бессмысленно бренчал, обнявшись с гитарой, могли подолгу обсуждать каждую строчку. Нередко, кто-нибудь из гостей приходил со своим инструментом, и тогда завязывалась своеобразная музыкальная дуэль. Иногда, слушая Йойо, я ловил себя на странном ощущении, меня охватывало чувство беспричинной грусти или сожаления о чем-то несбыточном, но очень желанном, чему я пока не мог подобрать определения. А иногда какая-то из песен Йойо так застревала в памяти, что и на следующий день фоном звучала в голове, окрашивая все в свое особое настроение. Со временем у меня даже появилось несколько любимых композиций. И, когда Йойо бывал в хорошем настроении или я - в плохом, он исполнял их специально для меня. И тогда, я, забывая обо всем, уносился мыслями очень далеко. Порой я мог часами слушать его, погрузившись в себя, а порой вырубался в самом начале нашего ночного фестиваля, когда было где. Впрочем, скоро я усвоил, что спать при желании можно в самых невероятных местах и позах. Как говорил один приятель в моем предыдущем приюте: хочешь спать и на гвоздях уснешь. В справедливости этого утверждения, я убедился на собственном опыте.
Шли каникулы, и народу в интернате осталось не так много. Кого-то забрали родственники, кого-то потенциальные усыновители и прочие доброхоты. Лишь наш этаж почти в полном составе маялся от безделья, проводя большую часть времени в парке. Благо, что погода стояла вполне себе подходящая: еще по-летнему солнечная, но уже по-осеннему свежая, с начинавшим редеть буйством растительных красок.
Я трудно схожусь с людьми, предпочитая быть сторонним наблюдателем, особенно поначалу, пока не разберешься на новом месте, что к чему, и кто есть, кто. В этот раз на разбор не ушло много времени. Среди девчонок на вершине пищевой цепочки, вне всяких сомнений, была юная хищница Роза. Супергерл, со временем, обещавшая стать стопроцентной супервумен. Красотка первостатейная: уверенная, циничная, с яркой внешностью южанки, гривой черных волнистых волос и густо накрашенными темными глазами. Вдвоем с соседкой, девушкой неприметной и, особенно на фоне Розы, совершенно бесцветной, со странным прозвищем Синька, она занимала самую лучшую комнату, большую и светлую.
Но первая с кем я здесь познакомился и почувствовал искреннее расположение, была Елка. Невозмутимо спокойная, похожая на добрую старшую сестру, она часто приходила к Йойо учиться игре на гитаре. Это была единственная его ученица. И поначалу я старался деликатно испариться из комнаты при ее появлении, чтобы, как мне казалось, не мешать их уединению. Но, Йойо как-то раз заметив мой дрейф в сторону двери, сказал даже несколько раздраженно:
- Хьюстон, хватит. Ты нам не мешаешь!
И Елка согласно улыбнулась. Я покраснел и остался. Среди парней иерархия тоже давно сложилась. Но об этом позже. В общем, каникулярное время ничем особым отмечено не было. Кроме нескольких досадных происшествий.
В один из дней, вернее это было утро, не очень раннее воскресное утро, я стоял в умывалке и вытирал с лица остатки влаги. Я помню, тогда впервые заметил у себя над губой едва различимый темный пушок. И в тот момент думал, как скоро он станет чем-то настоящим, чем-то заметным. А когда убрал полотенце, увидел в мутном от грязи зеркале, стоящих за спиной Тедди и Киплинга, двух парней с нашего этажа. Они пялились в упор на мое отражение и неприятно усмехались. Были похожи на молодых шакалов в предвкушении поживы. Особенно Киплинг, невысокий, плотный, удивительно непропорционально сложенный: широкий торс, короткие слегка кривые ноги и длинные руки, маленькая голова с прилизанными светлыми волосами. Тедди, напротив, был худым и высоким, может, поэтому постоянно сутулился. На невыразительном, что называется, без особых примет, лице выделялись только очки в массивной оправе с толстыми стеклами, из-за которых тебя буравили бледно-голубые глазки.
Встреча была не из тех, что радуют. Не так должно начинаться погожее воскресное утро. Определенно не так! Эта мысль промелькнула в голове, заставив в мгновении ока прокрутить несколько вариантов развития событий. Впрочем, ни один из них не был особенно оптимистичным. Я еще мало кого здесь знал, но с этой парочкой уже успел несколько раз столкнуться. Причем, буквально столкнуться. Когда Тедди, проходя мимо, первый раз задел меня плечом, едва не сбив с ног, я подумал, случайность: в очках человек – плохо видит, в пространстве не ориентируется. Еще помню, посочувствовал бедняге. Впрочем, сочувствие мое длилось недолго, всего несколько секунд, которые понадобились Тедди, чтобы набрать в легкие воздух и завопить: «Куда прешь, дебил ненормальный!» Я так опешил, что машинально пробормотал: «Ну, извини». А он принялся причитать, удаляясь: «Понаберут уродов всяких, пройти спокойно нельзя».
А еще мы ставили спектакли. Облачаясь в самодельные костюмы, разыгрывали забавные сценки из сказок, сюжеты которых переписывали на свой лад. Ради этого снимались с окон блеклые шторы: из них получались отличные разбойничьи плащи и королевские мантии. Линялые, видавшие виды, покрывала с успехом заменяли занавес, если представление было в комнате, а если на открытой площадке перед корпусом, то обходились и вовсе без него. Любили бродить по окрестностям, просачиваясь через дыру в заборе, и пытались кататься на молодых бычках, чуть подросших телятах, которые все лето паслись на обширной, заросшей густой пахучей травой территории санатория.
Здесь я однажды получил записку, на которой неровными печатными буквами было написано «ты мне нравишься». Разумеется, без подписи. Она лежала под подушкой вместе с помятым букетиком мелких бледно-розовых маргариток. Я внимательно рассматривал послание, безуспешно пытаясь определить, кто мог его подсунуть, когда в комнату вошел Мелкий, мой тамошний приятель. Я часто вспоминал его потом, когда вернулся в приют. Но не только потому, что мы были друзьями. Он врезался мне в память, поразив своим невероятным спокойствием, а еще тем, что из-за врожденного дефекта грудной клетки, казалось, что сердце бьется у него прямо под кожей. Так, что даже не особо присматриваясь, можно было увидеть, как ритмично вздымался и опадал участок на его худой синюшной груди. Он легко демонстрировал свою аномалию желающим и даже предлагал дотронуться рукой. Я так и не решился сделать это, боясь нечаянно убить его неосторожным прикосновением. На вид Мелкому было от силы лет пять, и поэтому при первой встрече меня удивили его рассудительная речь, больше подходящая какому-нибудь умудренному жизнью старцу, и серьезный взгляд больших голубых глаз, в окружении светлых пушистых ресниц на бледном худощавом лице. Узнав, что этому, как мне казалось, малышу исполнилось к тому времени девять полных лет, я потрясенно присвистнул. То есть он был фактически моим ровесником, хотя не доходил мне даже до плеча.
- Что это у тебя, - живо заинтересовался Мелкий. Я протянул ему записку, и он также пристально исследовал ее и даже понюхал аккуратный тетрадный листок. Потом пожал плечами и вопросительно взглянул. В ответ я мог лишь развести руками. К слову сказать, получив еще несколько знаков внимания, в виде небольших букетиков и конфет, я так и не узнал, кто это был. После окончания заезда, мы с Мелким еще какое-то время переписывались, пока не забросили это дело. Он просто не ответил мне однажды, но его удивительно спокойный и не по годам мудрый взгляд, еще долго потом вставал у меня перед глазами. Но, что-то я отвлекся.
Под левой лопаткой слепка, висевшего над кроватью Йойо, красовалась дарственная надпись: «Помни, дружище, единственный, кто тебя поддерживает – это твой позвоночник» и подпись «Камрад Аравийский». Она мало что объясняла, а сам Йойо лишь отшучивался, когда его донимали расспросами. Так что, где он разжился столь специфическим подарком, и кто был этот загадочный камрад Аравийский, так и осталось тайной, покрытой мраком.
В отличие от многих непризнанных гениев, у Йойо был свой стабильный круг почитателей, своеобразный клуб, причем ночной. Появлялись его адепты незадолго до полуночи, проникая к нам в комнату через окно. Несмотря на второй этаж, система была отработана до мелочей. Вдоль наружной стены, под окном, шла широкая труба. Забраться на нее можно было без особого труда по хитрой системе уступов, знали которую лишь посвященные. Комната наша была на отшибе, так что особых проблем с ночными гостями у Йойо не было. К тому же никто из них не отличался буйным нравом, а красть у нас было нечего. Но я подозреваю, что даже если бы Йойо решил вдруг избрать местом встречи кабинет директора, как более комфортный и просторный, никто и ухом не повел. Этот бесшабашный рыжий соловей был в интернате на особом положении, и на его проделки закрывали глаза и уши и наши старшие, и сам директор. Причем, Йойо был единственный из воспитанников, с кем он здоровался за руку.
Глава 4. Ночной клуб Йойо
Первая ночь прошла спокойно. Сосед, сидя на своей кровати в позе лотоса, негромко потренькивал на гитаре и бросал на меня насмешливые взгляды, которые вскоре стал сопровождать каким-то знакомым мотивчиком. Прислушавшись, я с некоторым удивлением узнал популярную тогда песенку, в которой рефреном звучали слова: «А так ли ты хорош, как кажешься?» Я нашел это довольно забавным. Когда я лег, узкая железная кровать приветствовала меня пронзительным скрипом, продолжая неделикатно постанывать при каждом резком движении. Но несмотря на это я быстро уснул и отлично выспался. Хотя, обычно попав в незнакомую обстановку, долго ворочался, пытаясь справиться с волнением. Думаю, Йойо просто решил дать мне время чуть-чуть привыкнуть и освоиться. Впрочем, уже на следующий вечер раздался условный стук в окно и в комнату, вместе с порывом свежего воздуха, ввалился первый посетитель. Поначалу я не слишком удивился. Ну, пришел городской приятель с визитом, дело обычное, в общем-то. Но следом за первым возник второй, потом третий, четвертый… Глаза у меня с каждым новым гостем распахивались все шире и шире. Надо сказать, Йойо был весьма доволен произведенным эффектом.
- Бемби, мы немного посидим с ребятами, потрындим, ладно? - произнес он очень вежливым, даже светским тоном, расплывшись при этом в широкой ухмылке.
- Мне выйти? – ошеломленно спросил я, обводя глазами набившуюся в нашу небольшую комнатку толпу и гадая, какими чрезвычайными обстоятельствами вызван этот, видимо, экстренный сбор всех друзей.
- Не-не-не, что ты, что ты! В самом деле! Ты нам нисколько не помешаешь! - всполошился Йойо.
Я вновь сел на кровать, где рядом со мной тут же пристроились еще два человека: светловолосая девушка с мелкими приятными чертами лица и мужчина не хилой комплекции в дорогой замшевой куртке. Из-под красной банданы на его голове выбивались длинные черные волосы.
- Брат, подвинься, - сказал он сочным выразительным басом, слегка подтолкнув меня локтем - дай даме сесть.
Я подвинулся, а что еще мне оставалось делать. Не мог же я оскорбить даму, игнорируя ее потребности. Девушка мило улыбнулась своему спутнику, влюблено глядя на него:
- Спасибо, дорогой, ты такой внимательный!
Они обнялись, а я вжался в спинку кровати, едва удерживаясь от желания начать грызть ногти, чтобы унять, охватившую меня нервозность. Все вновь прибывшие приветствовали собрание радостными возгласами, жали знакомым руки, хлопали по спине и плечам. Атмосфера становилась все более дружеской и сумасшедшей. Те, кому не хватило места на кроватях и стульях, расположились прямо на полу, отрезав, таким образом, мне путь к двери. Постепенно гул голосов стал стихать. Йойо взял гитару, и в этот момент кто-то сунул мне в руки щербатую кружку, содержимое которой тут же защекотало обонятельные рецепторы острым, пряным ароматом каких-то специй. Йойо начал что-то негромко напевать, а я с опаской понюхал странное, горячее зелье, не решаясь попробовать.
- Пей, не бойся, - подбодрила меня девушка, - это - пунш.
Она прижалась к могучему плечу своего спутника и сказала: «Правда, хорошо...» И тогда я понял, что это надолго. Расходились они уже под утро. Я стал звать их - ночные люди. Не всегда это были одни и те же, иногда приходило всего двое-трое человек. Но, практически, ни одна ночь не обходилась у нас без визита гостей, и довольно скоро я научился засыпать под перебор гитарных струн, звяканье кружек, монотонный гул голосов и смех, бесконечные песни с маловразумительным содержанием. Хорошо хоть обходилось без плясок. Правда, первое время ходил с ошалевшими, красными как у кролика глазами и клевал на занятиях носом, старательно таращась на преподавателей и бесполезно пытаясь придать взгляду более осмысленное выражение. А потом привык, приспособился. Одного я никак не мог понять, когда спит сам Йойо, словно вечный двигатель, заряженный неистощимой энергией и редко терявший надолго свое благодушное настроение. Впрочем, от его ночных гостей была и определенная польза. Они частенько приносили вкусно пахнущие свертки с потрясающими деликатесами, став постоянным источником наших гастрономических радостей. И Йойо никогда не забывал при этом про меня. Мало кто из прежних жильцов выдерживал с ним больше недели, но мы как-то поладили.
Я однажды поинтересовался у Йойо, не могли бы все эти, разумеется, очень приятные, но и весьма своеобразные люди, наносить визиты днем. На что он, ничуть не обидевшись, наставительно заметил:
- Бемби, только ночью человек целиком принадлежит себе и способен постичь истинные глубины собственного сознания или что там у него есть. Днем все мы пленники суеты этой жизни…
Он мог еще долго рассуждать в таком духе, поэтому я вздохнул и сказал:
- Понятно.
На что Йойо, благодушно рассмеявшись, просто ответил:
- Они работают днем, Бемби.
Чем совершенно потряс меня. Я как-то не мог представить никого из племени его адептов занятых более-менее серьезным делом. Но, присмотревшись, понял, что это не так. Практически, все ночные посетители были гораздо старше нас. И, если не принимать во внимание их своеобразную манеру одеваться, словно персонажам зазеркалья, вполне могли сойти за достаточно деловых людей. Возможно, походы к Йойо были для них отдушиной, авантюрным приключением, разнообразившим скучные офисные будни. И, чем черт не шутит, действительно способом постичь глубины своего сознания. А может они просто любили Йойо и его музыку. Голос у Йойо был очень красивый, необычный: то сильный, чуть хрипловатый, то чистый, мягкий, даже нежный, завораживающий. Причем заметно, это было лишь, когда он пел. И вытворял он с ним, с голосом, все, что хотел. В репертуаре были собственные песни Йойо. Я не всегда понимал сложный философский посыл этих баллад, или, попросту говоря, о чем они. Но поклонники впадали в экстаз от восторга и, когда Йойо был не в настроении баловать их своим творчеством и что-то бессмысленно бренчал, обнявшись с гитарой, могли подолгу обсуждать каждую строчку. Нередко, кто-нибудь из гостей приходил со своим инструментом, и тогда завязывалась своеобразная музыкальная дуэль. Иногда, слушая Йойо, я ловил себя на странном ощущении, меня охватывало чувство беспричинной грусти или сожаления о чем-то несбыточном, но очень желанном, чему я пока не мог подобрать определения. А иногда какая-то из песен Йойо так застревала в памяти, что и на следующий день фоном звучала в голове, окрашивая все в свое особое настроение. Со временем у меня даже появилось несколько любимых композиций. И, когда Йойо бывал в хорошем настроении или я - в плохом, он исполнял их специально для меня. И тогда, я, забывая обо всем, уносился мыслями очень далеко. Порой я мог часами слушать его, погрузившись в себя, а порой вырубался в самом начале нашего ночного фестиваля, когда было где. Впрочем, скоро я усвоил, что спать при желании можно в самых невероятных местах и позах. Как говорил один приятель в моем предыдущем приюте: хочешь спать и на гвоздях уснешь. В справедливости этого утверждения, я убедился на собственном опыте.
Глава 5. Добрососедские отношения
Шли каникулы, и народу в интернате осталось не так много. Кого-то забрали родственники, кого-то потенциальные усыновители и прочие доброхоты. Лишь наш этаж почти в полном составе маялся от безделья, проводя большую часть времени в парке. Благо, что погода стояла вполне себе подходящая: еще по-летнему солнечная, но уже по-осеннему свежая, с начинавшим редеть буйством растительных красок.
Я трудно схожусь с людьми, предпочитая быть сторонним наблюдателем, особенно поначалу, пока не разберешься на новом месте, что к чему, и кто есть, кто. В этот раз на разбор не ушло много времени. Среди девчонок на вершине пищевой цепочки, вне всяких сомнений, была юная хищница Роза. Супергерл, со временем, обещавшая стать стопроцентной супервумен. Красотка первостатейная: уверенная, циничная, с яркой внешностью южанки, гривой черных волнистых волос и густо накрашенными темными глазами. Вдвоем с соседкой, девушкой неприметной и, особенно на фоне Розы, совершенно бесцветной, со странным прозвищем Синька, она занимала самую лучшую комнату, большую и светлую.
Но первая с кем я здесь познакомился и почувствовал искреннее расположение, была Елка. Невозмутимо спокойная, похожая на добрую старшую сестру, она часто приходила к Йойо учиться игре на гитаре. Это была единственная его ученица. И поначалу я старался деликатно испариться из комнаты при ее появлении, чтобы, как мне казалось, не мешать их уединению. Но, Йойо как-то раз заметив мой дрейф в сторону двери, сказал даже несколько раздраженно:
- Хьюстон, хватит. Ты нам не мешаешь!
И Елка согласно улыбнулась. Я покраснел и остался. Среди парней иерархия тоже давно сложилась. Но об этом позже. В общем, каникулярное время ничем особым отмечено не было. Кроме нескольких досадных происшествий.
В один из дней, вернее это было утро, не очень раннее воскресное утро, я стоял в умывалке и вытирал с лица остатки влаги. Я помню, тогда впервые заметил у себя над губой едва различимый темный пушок. И в тот момент думал, как скоро он станет чем-то настоящим, чем-то заметным. А когда убрал полотенце, увидел в мутном от грязи зеркале, стоящих за спиной Тедди и Киплинга, двух парней с нашего этажа. Они пялились в упор на мое отражение и неприятно усмехались. Были похожи на молодых шакалов в предвкушении поживы. Особенно Киплинг, невысокий, плотный, удивительно непропорционально сложенный: широкий торс, короткие слегка кривые ноги и длинные руки, маленькая голова с прилизанными светлыми волосами. Тедди, напротив, был худым и высоким, может, поэтому постоянно сутулился. На невыразительном, что называется, без особых примет, лице выделялись только очки в массивной оправе с толстыми стеклами, из-за которых тебя буравили бледно-голубые глазки.
Встреча была не из тех, что радуют. Не так должно начинаться погожее воскресное утро. Определенно не так! Эта мысль промелькнула в голове, заставив в мгновении ока прокрутить несколько вариантов развития событий. Впрочем, ни один из них не был особенно оптимистичным. Я еще мало кого здесь знал, но с этой парочкой уже успел несколько раз столкнуться. Причем, буквально столкнуться. Когда Тедди, проходя мимо, первый раз задел меня плечом, едва не сбив с ног, я подумал, случайность: в очках человек – плохо видит, в пространстве не ориентируется. Еще помню, посочувствовал бедняге. Впрочем, сочувствие мое длилось недолго, всего несколько секунд, которые понадобились Тедди, чтобы набрать в легкие воздух и завопить: «Куда прешь, дебил ненормальный!» Я так опешил, что машинально пробормотал: «Ну, извини». А он принялся причитать, удаляясь: «Понаберут уродов всяких, пройти спокойно нельзя».
