Обычно у меня в конце концов получалось. Но вот Морозова я откровенно боялась. Потому что даже защитить лабу было для меня сложнее, чем сдать иной зачёт. В профкоме у меня намекающе спрашивали, как учёба, и не нужна ли помощь – но я собиралась справиться сама. Да и где гарантии, что они смогут повлиять на Морозова?
Камилла относилась к этому куда проще.
– Поставит! Старшаки говорят, что мало кто вылетел со второго курса. Больше с первого. Так что как-то закрывают они эти лабы.
Но на этом обеденном перерыве она не подбадривала меня – и вообще выглядела совершенно убитой. Шла по коридору молча и медленней, чем обычно.
На вопросы «что произошло», конечно, отвечала, что ничего страшного, всё нормально.
И конечно, я могла подумать хорошенько, и выбрать несколько вариантов, которые способны на самом деле испортить настроение Камилле.
– Папа-то твой прилетел в Уфу?
– Прилетел, – прошелестела она так, что я еле расслышала в шуме.
– Он зайдёт сегодня домой?
– Нет, – так же ровно и тихо.
– А завтра?
– Наверное, не сможет.
– Он уже знает, когда снова улетает?
– Скоро. Он на два дня только.
– Он будет… У… – как бы у неё осторожно спросить-то?
Но Камилла поняла.
– Да.
Я остановилась. Взяла её за руки, отвела чуть в сторону, к стене коридора, чтобы не снесло потоком.
– Послушай. Ты же понимаешь, что ты уже не маленькая девочка. Ты взрослый человек. А твой отец… ну ведь он же тоже человек? Он тебя любит, защищает. Любые твои желания и капризы – ты даже сказать не успеваешь иногда. Но и ему хочется, чтобы о нём заботились. Он не может всегда быть сильным, главой. Хочется иногда расслабиться, побыть просто человеком. Теперь твоя очередь позаботиться о нём. Ты его любишь и знаешь, что он тебя любит – больше, чем кого-либо в жизни. Ты можешь в этом не сомневаться, никогда. А она – не может такого же сказать про себя. Она всё время сомневается – даже в том, что вообще что-то значит для него. Поэтому он просто не может к ней не зайти, она ему этого не простит. Она пока вообще не умеет его прощать. А ты простишь и поймёшь, и он это знает. Правда?
Камилла посмотрела на меня пустым взглядом.
– Сонь… Ты так всё это говоришь… Что мне прямо верится.
Голос стеклянный. Но она не проронит ни слезинки.
– Я не пытаюсь тебя обмануть.
– Нет. Спасибо…
Несколько долгих секунд.
Потом она уже берёт меня за руку и говорит более нормальным голосом:
– Пойдём.
20 Александр
Лабы выдержать проще. Потому, что на них ни секунды нельзя отвлечься. Только расслабишься, как какой-нибудь студент проиграет своему соседу в фехтовании на паяльниках или разворошит коробку с микросхемами стабилизаторов и развешает их девочкам на одежду как брошки.
Поэтому тут уж не до сна. Раздать задание, раздать методички, указать схему, проследить, чтобы больше трёх за одним стендом не собирались, включить рубильник, чтобы дать ток, включить вытяжку, строго ответить что нет, мы не будем взрывать конденсатор, в программе нет такого эксперимента, рявкнуть на Сергея, чтобы не вздумал зачищать провода зубами, рявкнуть на Ришата, который опять перепутал щупы у мультиметра…
В общем, на лабах у меня даже Соня наконец вышла из головы.
Ненадолго.
Потому, что она сидела за стендом, крутила ручки приборов и подавала провода Амиру – молчаливому парню, который за неё и Камиллу орудовал паяльником.
– Только первую часть лабораторной делаем? – спросила она сухо, не отрываясь от методички.
– Нет, обе, они короткие.
А я понял, что в ней что-то не так.
Да всё не так, это уже другая Соня. Она обдала меня негативом, задав один простой вопрос. В глазах её всё время стоял лёд.
А вчера они весело блестели, щёки мило краснели, а губы мелькали задорной улыбкой.
Вкус этих губ снова призраком согрел мои.
Вот про это точно стоит забыть.
– Камилла, ты пишешь? – её голос потеплел. Мне такой теплоты не достанется никогда – если только я не поставлю оценку на халяву.
Ну то есть совсем никогда.
21 Александр
Вторая пара лабораторок была гораздо сложнее для студентов – но намного проще для меня. Показания все сняли, можно было от греха подальше обесточить стенды, а когда они посчитают значения и будут переписывать набело – принимать защиту предыдущих.
Это проще. Но неприятнее. Потому, что учить большинство отказывалось совсем.
На что они надеялись – понятия не имею. Но не то, что разобраться в контрольных вопросах – хотя бы заучить ответ могли немногие. А остальные…
А вот с остальными я буду сидеть и после окончания пары. И это вместо того, чтобы запереться в маленькой, вечно свободной препараторской, сдвинуть стулья и подремать хотя бы часок.
Я так делал по четвергам регулярно – после ночного шоу в клубе. Вроде бы пока никто не догадался. А если и догадался – у моих коллег здесь хватало такта молчать. В конце концов – я никому не мешаю.
Но – я сидел и выслушивал косноязычные ответы.
Хотя попадались и особые явления.
Как, например, Эвелина.
Она садилась напротив меня за стол, опираясь на локти так, чтобы выгоднее показать глубокое декольте, которое, откровенно говоря, стоило того, чтобы его показывать. Эффектным жестом откидывала пышные волны тёмных волос, и, обжигая пронзительным взглядом из-под густых ресниц, глубоким, бархатистым голосом с придыханиями в нужных местах рассказывала материал.
Неплохо, кстати, выученный материал.
– …Как только подают ток… – вздох всей грудью, на которую я упорно старался не смотреть, – – электроны входят в кристалл… – вздох – двигаются внутри… и выходят обратно… и снова входят… и выходят обратно…
– Входят и выходят, замечательно выходит! – голосом Винни-Пуха пропел Сергей, вызвав всеобщий смех и сердитый взгляд Эвелины.
И заслужил мою негласную благодарность, дав мне передышку.
Впрочем, ненадолго.
– Электроны заполняют дырки… Полностью… Они рекомбинируют… и рождается... нейтральный атом…
Я понятия не имел, как на это реагировать. Второкурсницы уже были совершеннолетние – за столь редким исключением, что о нём можно было не вспоминать. Но всё равно – мало ли что на уме у взбалмошных девчонок, которые не хотят учиться? Поэтому лучшим решением, которое я пока нашёл, было – игнорировать. Проверять знание материала, а не подбирать, на что похожи формулировки. Притворяться, будто в упор не вижу всех стараний этой красавицы – как и всех других.
Сегодня почему-то было даже легче. По крайней мере больше не проскальзывало сожалений, что универ – не клуб, и тут нельзя обменяться номерами телефонов и поехать к одной из отчаянно флиртующих девчонок. Теперь почему-то и не хотелось. Наверное, сказывается усталость. Я тоже не железный.
Но я совершенно точно не виноват, что виртуальные носители отрицательного заряда в модели полупроводников называются «дырками»! Именно так, и никак иначе. Возможно, это название придумали в те времена, когда все инженеры со страстью думали исключительно о Родине, но мне упорно кажется, что это кто-то пошутил.
И теперь бедные молодые преподаватели (потому что старые, похоже, привыкли) из года в год слушают хихиканья и совершенно одинаковые шутки на темах про полупроводники. Я даже не знаю, что больше раздражает – скорее, не само то, что у студентов возникают ассоциации, я и сам был на их месте. А то, что каждый поток выдают одно и то же, не потрудившись пошутить хоть как-то оригинально.
Впрочем, Эвелина, пожалуй, оригинальна. Но от этого не легче.
– Хорошо, Эвелина, достаточно, вы знаете, – незачем позволять ей продолжать развлечение. Уже видно – выучила. И даже форму ответа продумала. – Кто ещё готов?
22 Соня
Голова болела до шума в ушах. Но лабу мы ещё как-то сделали под строгим руководством Амира, который твёрдой рукой управлял паяльником, мной и Камиллой.
Нам повезло, что удалось затащить его в нашу бригаду. Пришлось даже пожертвовать Яной, которая нисколько не возражала, потому что дружба дружбой, а паять кому-то надо, и нашла себе аж двоих умельцев, которым тихо-мирно оформляла отчёт, пока они занимались остальным.
Амир, наш молчаливый и спокойный одногруппник, жил с отцом, который пил и работал грузчиком, чем очень сильно напоминал мне моего отчима. Как-то на этой почве мы и… даже нельзя сказать, что сдружились. Мы не гуляли, не ходили друг к другу смотреть кино, как было с Камиллой. Но в универе обычно держались вместе, и старались попасть в одну бригаду, если можно было больше двух человек. Он меня опекал при надобности, иногда этой опеки перепадало и Камилле.
Но именно сейчас он никак помочь не мог. Я оказалась беззащитна перед Морозовым. Именно мне придётся выдержать этот бой.
А голова болела.
Да ещё и запахи. Вытяжка давно справилась и с флюсом, и с припоем, и с едким дымом от сгоревших в руках двоечников компонентов. Но лаборатория уже давно пропиталась этим всем.
А ещё духи. Эвелина, к огромному моему счастью, удалилась и унесла свой тяжёлый, душный шлейф с собой. Остался только тонкий, сладковато-душистый… какой-то знакомый.
И рядом со мной не было никакого источника этого аромата, кроме моего отМороженного преподавателя.
Вот это на самом деле странно. Неужели это его? Судя по свободному, даже мешковатому костюму и строгим очкам в тонкой оправе, он должен использовать одеколон «Шипр». Или что-то вроде.
А этот аромат, скорее, унисекс… Какой же знакомый! Он мне напоминает…
Что-то у Камиллы? Она такие любит.
Или нет. Я поняла, на что он похож.
Сегодня чем-то вроде этого пахло от моей одежды.
От воспоминаний голова вообще закружилась. Я в этом ведь не разбираюсь. И могу сильно ошибаться. И вообще – в любом случае там аромат парфюма дополнял запах настоящего мужчины. А не вонь пыли, канифоли и дыма, как здесь.
Интересно, что бы сказал Морозов, если бы знал, что его туалетная вода очень напоминает ту, которой пользуется стриптизёр в клубе?
Думаю, застрелился бы.
23 Соня
Я всё-таки учила. Поэтому ответ на первый вопрос получилось оттарабанить. На второй – уже не так уверенно, но всё-таки.
А потом… А потом всё опять вышло за рамки.
– Покажите на этой схеме, какие значения вы снимали и в каких точках.
Я уставилась на схему. Точек там было много. Но – на той схеме, которую спаял Амир, этих точек не было! И элементов таких не было.
– Куда вы прикладывали щупы мультиметра?
– К проводкам… – растерянно ответила я. Амир показал мне диод, который паял, и откуда снимать показания – тоже показал. Но здесь, на схеме, я в упор не видела таких диодов!
А Морозов буквально впечатывал в меня свои вопросы. Как паяльником жгли они сознание.
«Вот этот треугольник на схеме – это что? Эти буквы что означают? Где плюс, где минус?!»
Я окончательно запуталась и испугалась.
– Соня, – голос его чуть смягчился, и это звучало как-то по-издевательски. – Если вы не понимаете чего-то, приходите на консультацию во вторник. Каждый вторник я вас жду.
В коридор я выскочила сразу, даже не спросив. Морозов свободно выпускал нас, когда мы защищали лабы, поэтому за мной потянулись Камилла и Амир.
– Ты видела?! – я еле сдерживала слёзы. – Он просто придирается! Этого не было в контрольных вопросах!
– Справедливости ради, – заметил Амир, – он просто попросил тебя показать, что мы делали на лабе.
– Ты вообще на чьей стороне? – возмутилась Камилла и осторожно обняла меня. – Может, тебе сходить всё-таки на консультацию во вторник? Он тебе объяснит, что непонятно.
– Только попробуй! – Раздался сзади голос Эвелины. Она с двумя подружками вышла из лаборатории и медленно шла к нам. – Я тебе волосы сожгу, и Камилла не спасёт.
– Эвелина, – начала Камилла угрожающе.
– Что – Эвелина? – ядовито усмехнулась та. – Всем ясно, для чего к Морозову на консультации ходят!
– И для чего я хожу? – спокойно осведомился Амир.
– Про тебя речь не идёт! – отмахнулась Эвелина. – Только про девчонок. Мне не нужны лишние конкурентки из своей собственной группы!
– Да какие конкурентки! Ты о чём? – сделала я попытку достучаться до её разума. – Мне же просто объяснить!
Попытка, конечно, провалилась. Было бы до чего стучаться.
– Я предупредила, – презрительно процедила Эвелина.
– Да он мне даже не нравится. Ну в самом деле, он одевается хрен пойми во что, носит очки и пахнет дымом и канифолью!
– Ну, положим, насчёт одежды я согласна, – вздохнула она. – У него несколько костюмов, и все одинаково мешковатые! И этот жуткий цвет рубашек – то сиреневая, то вообще розовая!
– Что бы ты понимала в одежде! – припечатала Камилла. – Это американский крой, он и должен быть свободный. Обычно такие выбирают мужчины с неидеальной фигурой. Скорее всего, у него где-нибудь жирок, который хорошо скрывает такой крой. А розовые рубашки традиционно носят под чёрный и серый костюм. Эвелина, если у тебя нет вкуса, то и не совала бы нос!
– У меня нормальный вкус, – зашипела та.
– Тогда почему ты его не используешь, когда одеваешься по утрам?
– Это называется зависть, Камилла! – она расправила плечи, выпячивая грудь. – Не понимаю, если у тебя вот этого своего нет, почему ты не сделаешь себе, если тебе правда папа столько денег даёт? И нет у Александра Николаевича никакого жирка нигде! Ты не видела его без пиджака, когда он с третьекурсниками в лаборатории какую-то хрень делает? У него такие плечи! И руки…
Эвелина закатила глаза, а Камилла фыркнула.
– И животик вполне может быть при всём этом. И ты могла не разглядеть, если он сидел, паял что-то, а вокруг был народ. Так вполне бывает, например, если много в гараже с машиной возиться. Руки становятся крепкие. Ты наверное видела, какая машина у него? Наверное, какая-нибудь наша.
– Да какая-то кринжовая вообще! – поморщилась Эвелина. – Кажется, «Фольксваген Поло». Дешёвка.
– Машина у него кринжовая, костюм мешковатый, рубашки жуткие. Чего ты тогда свой предмет зависти ему в нос-то тыкаешь?
– Это всё решаемо, – мурлыкнула Эвелина. – Мужчину нужно просто правильно мотивировать. Уверена, Александр Николаевич может найти нормальную работу. Денежную. Со своими-то мозгами. А ты чего нервничаешь, если он тебе так не нравится?
– Мне?! – удивилась Камилла. – Мне – нравится. И уверена, что его можно привлечь другими способами, не накачивая грудь. А насчёт нормальной работы я вообще не переживаю. У папы я одна, мой муж получит сразу столько возможностей – успевай выбирать!
– Ну если вы уже Морозова поделили, можно я всё-таки на консультацию приду? – устало спросила я, а то они так могут спорить долго. – Камилла, а вам с Амиром лабу защищать не надо?
– Ой! – подруга бросилась обратно в лабораторию, за ней потянулись остальные. Эвелина подождала, пока все зайдут, и прошипела:
– Егорова, я тебя предупредила! Придёшь на эту консультацию – будешь ходить только с Камиллой за ручку, и то – она тебя не защитит!
24 Соня
Эвелина портила мне жизнь, пожалуй, не меньше Морозова. Тот только на электронике, а эта стерва со мной учится. Не понимаю, за что она меня невзлюбила, но от травли меня спасала только Камилла. И то, когда подруги рядом не было, от насмешек деваться было некуда. Особенно она прохаживалась по моему внешнему виду.
– Это твоя любимая футболка, или единственная? Или она просто не снимается?
– Ты волосы-то отрасти подлиннее, чтобы от мальчиков хоть так отличаться!
И совсем уж несправедливое:
Камилла относилась к этому куда проще.
– Поставит! Старшаки говорят, что мало кто вылетел со второго курса. Больше с первого. Так что как-то закрывают они эти лабы.
Но на этом обеденном перерыве она не подбадривала меня – и вообще выглядела совершенно убитой. Шла по коридору молча и медленней, чем обычно.
На вопросы «что произошло», конечно, отвечала, что ничего страшного, всё нормально.
И конечно, я могла подумать хорошенько, и выбрать несколько вариантов, которые способны на самом деле испортить настроение Камилле.
– Папа-то твой прилетел в Уфу?
– Прилетел, – прошелестела она так, что я еле расслышала в шуме.
– Он зайдёт сегодня домой?
– Нет, – так же ровно и тихо.
– А завтра?
– Наверное, не сможет.
– Он уже знает, когда снова улетает?
– Скоро. Он на два дня только.
– Он будет… У… – как бы у неё осторожно спросить-то?
Но Камилла поняла.
– Да.
Я остановилась. Взяла её за руки, отвела чуть в сторону, к стене коридора, чтобы не снесло потоком.
– Послушай. Ты же понимаешь, что ты уже не маленькая девочка. Ты взрослый человек. А твой отец… ну ведь он же тоже человек? Он тебя любит, защищает. Любые твои желания и капризы – ты даже сказать не успеваешь иногда. Но и ему хочется, чтобы о нём заботились. Он не может всегда быть сильным, главой. Хочется иногда расслабиться, побыть просто человеком. Теперь твоя очередь позаботиться о нём. Ты его любишь и знаешь, что он тебя любит – больше, чем кого-либо в жизни. Ты можешь в этом не сомневаться, никогда. А она – не может такого же сказать про себя. Она всё время сомневается – даже в том, что вообще что-то значит для него. Поэтому он просто не может к ней не зайти, она ему этого не простит. Она пока вообще не умеет его прощать. А ты простишь и поймёшь, и он это знает. Правда?
Камилла посмотрела на меня пустым взглядом.
– Сонь… Ты так всё это говоришь… Что мне прямо верится.
Голос стеклянный. Но она не проронит ни слезинки.
– Я не пытаюсь тебя обмануть.
– Нет. Спасибо…
Несколько долгих секунд.
Потом она уже берёт меня за руку и говорит более нормальным голосом:
– Пойдём.
20 Александр
Лабы выдержать проще. Потому, что на них ни секунды нельзя отвлечься. Только расслабишься, как какой-нибудь студент проиграет своему соседу в фехтовании на паяльниках или разворошит коробку с микросхемами стабилизаторов и развешает их девочкам на одежду как брошки.
Поэтому тут уж не до сна. Раздать задание, раздать методички, указать схему, проследить, чтобы больше трёх за одним стендом не собирались, включить рубильник, чтобы дать ток, включить вытяжку, строго ответить что нет, мы не будем взрывать конденсатор, в программе нет такого эксперимента, рявкнуть на Сергея, чтобы не вздумал зачищать провода зубами, рявкнуть на Ришата, который опять перепутал щупы у мультиметра…
В общем, на лабах у меня даже Соня наконец вышла из головы.
Ненадолго.
Потому, что она сидела за стендом, крутила ручки приборов и подавала провода Амиру – молчаливому парню, который за неё и Камиллу орудовал паяльником.
– Только первую часть лабораторной делаем? – спросила она сухо, не отрываясь от методички.
– Нет, обе, они короткие.
А я понял, что в ней что-то не так.
Да всё не так, это уже другая Соня. Она обдала меня негативом, задав один простой вопрос. В глазах её всё время стоял лёд.
А вчера они весело блестели, щёки мило краснели, а губы мелькали задорной улыбкой.
Вкус этих губ снова призраком согрел мои.
Вот про это точно стоит забыть.
– Камилла, ты пишешь? – её голос потеплел. Мне такой теплоты не достанется никогда – если только я не поставлю оценку на халяву.
Ну то есть совсем никогда.
21 Александр
Вторая пара лабораторок была гораздо сложнее для студентов – но намного проще для меня. Показания все сняли, можно было от греха подальше обесточить стенды, а когда они посчитают значения и будут переписывать набело – принимать защиту предыдущих.
Это проще. Но неприятнее. Потому, что учить большинство отказывалось совсем.
На что они надеялись – понятия не имею. Но не то, что разобраться в контрольных вопросах – хотя бы заучить ответ могли немногие. А остальные…
А вот с остальными я буду сидеть и после окончания пары. И это вместо того, чтобы запереться в маленькой, вечно свободной препараторской, сдвинуть стулья и подремать хотя бы часок.
Я так делал по четвергам регулярно – после ночного шоу в клубе. Вроде бы пока никто не догадался. А если и догадался – у моих коллег здесь хватало такта молчать. В конце концов – я никому не мешаю.
Но – я сидел и выслушивал косноязычные ответы.
Хотя попадались и особые явления.
Как, например, Эвелина.
Она садилась напротив меня за стол, опираясь на локти так, чтобы выгоднее показать глубокое декольте, которое, откровенно говоря, стоило того, чтобы его показывать. Эффектным жестом откидывала пышные волны тёмных волос, и, обжигая пронзительным взглядом из-под густых ресниц, глубоким, бархатистым голосом с придыханиями в нужных местах рассказывала материал.
Неплохо, кстати, выученный материал.
– …Как только подают ток… – вздох всей грудью, на которую я упорно старался не смотреть, – – электроны входят в кристалл… – вздох – двигаются внутри… и выходят обратно… и снова входят… и выходят обратно…
– Входят и выходят, замечательно выходит! – голосом Винни-Пуха пропел Сергей, вызвав всеобщий смех и сердитый взгляд Эвелины.
И заслужил мою негласную благодарность, дав мне передышку.
Впрочем, ненадолго.
– Электроны заполняют дырки… Полностью… Они рекомбинируют… и рождается... нейтральный атом…
Я понятия не имел, как на это реагировать. Второкурсницы уже были совершеннолетние – за столь редким исключением, что о нём можно было не вспоминать. Но всё равно – мало ли что на уме у взбалмошных девчонок, которые не хотят учиться? Поэтому лучшим решением, которое я пока нашёл, было – игнорировать. Проверять знание материала, а не подбирать, на что похожи формулировки. Притворяться, будто в упор не вижу всех стараний этой красавицы – как и всех других.
Сегодня почему-то было даже легче. По крайней мере больше не проскальзывало сожалений, что универ – не клуб, и тут нельзя обменяться номерами телефонов и поехать к одной из отчаянно флиртующих девчонок. Теперь почему-то и не хотелось. Наверное, сказывается усталость. Я тоже не железный.
Но я совершенно точно не виноват, что виртуальные носители отрицательного заряда в модели полупроводников называются «дырками»! Именно так, и никак иначе. Возможно, это название придумали в те времена, когда все инженеры со страстью думали исключительно о Родине, но мне упорно кажется, что это кто-то пошутил.
И теперь бедные молодые преподаватели (потому что старые, похоже, привыкли) из года в год слушают хихиканья и совершенно одинаковые шутки на темах про полупроводники. Я даже не знаю, что больше раздражает – скорее, не само то, что у студентов возникают ассоциации, я и сам был на их месте. А то, что каждый поток выдают одно и то же, не потрудившись пошутить хоть как-то оригинально.
Впрочем, Эвелина, пожалуй, оригинальна. Но от этого не легче.
– Хорошо, Эвелина, достаточно, вы знаете, – незачем позволять ей продолжать развлечение. Уже видно – выучила. И даже форму ответа продумала. – Кто ещё готов?
ГЛАВА 5
22 Соня
Голова болела до шума в ушах. Но лабу мы ещё как-то сделали под строгим руководством Амира, который твёрдой рукой управлял паяльником, мной и Камиллой.
Нам повезло, что удалось затащить его в нашу бригаду. Пришлось даже пожертвовать Яной, которая нисколько не возражала, потому что дружба дружбой, а паять кому-то надо, и нашла себе аж двоих умельцев, которым тихо-мирно оформляла отчёт, пока они занимались остальным.
Амир, наш молчаливый и спокойный одногруппник, жил с отцом, который пил и работал грузчиком, чем очень сильно напоминал мне моего отчима. Как-то на этой почве мы и… даже нельзя сказать, что сдружились. Мы не гуляли, не ходили друг к другу смотреть кино, как было с Камиллой. Но в универе обычно держались вместе, и старались попасть в одну бригаду, если можно было больше двух человек. Он меня опекал при надобности, иногда этой опеки перепадало и Камилле.
Но именно сейчас он никак помочь не мог. Я оказалась беззащитна перед Морозовым. Именно мне придётся выдержать этот бой.
А голова болела.
Да ещё и запахи. Вытяжка давно справилась и с флюсом, и с припоем, и с едким дымом от сгоревших в руках двоечников компонентов. Но лаборатория уже давно пропиталась этим всем.
А ещё духи. Эвелина, к огромному моему счастью, удалилась и унесла свой тяжёлый, душный шлейф с собой. Остался только тонкий, сладковато-душистый… какой-то знакомый.
И рядом со мной не было никакого источника этого аромата, кроме моего отМороженного преподавателя.
Вот это на самом деле странно. Неужели это его? Судя по свободному, даже мешковатому костюму и строгим очкам в тонкой оправе, он должен использовать одеколон «Шипр». Или что-то вроде.
А этот аромат, скорее, унисекс… Какой же знакомый! Он мне напоминает…
Что-то у Камиллы? Она такие любит.
Или нет. Я поняла, на что он похож.
Сегодня чем-то вроде этого пахло от моей одежды.
От воспоминаний голова вообще закружилась. Я в этом ведь не разбираюсь. И могу сильно ошибаться. И вообще – в любом случае там аромат парфюма дополнял запах настоящего мужчины. А не вонь пыли, канифоли и дыма, как здесь.
Интересно, что бы сказал Морозов, если бы знал, что его туалетная вода очень напоминает ту, которой пользуется стриптизёр в клубе?
Думаю, застрелился бы.
23 Соня
Я всё-таки учила. Поэтому ответ на первый вопрос получилось оттарабанить. На второй – уже не так уверенно, но всё-таки.
А потом… А потом всё опять вышло за рамки.
– Покажите на этой схеме, какие значения вы снимали и в каких точках.
Я уставилась на схему. Точек там было много. Но – на той схеме, которую спаял Амир, этих точек не было! И элементов таких не было.
– Куда вы прикладывали щупы мультиметра?
– К проводкам… – растерянно ответила я. Амир показал мне диод, который паял, и откуда снимать показания – тоже показал. Но здесь, на схеме, я в упор не видела таких диодов!
А Морозов буквально впечатывал в меня свои вопросы. Как паяльником жгли они сознание.
«Вот этот треугольник на схеме – это что? Эти буквы что означают? Где плюс, где минус?!»
Я окончательно запуталась и испугалась.
– Соня, – голос его чуть смягчился, и это звучало как-то по-издевательски. – Если вы не понимаете чего-то, приходите на консультацию во вторник. Каждый вторник я вас жду.
В коридор я выскочила сразу, даже не спросив. Морозов свободно выпускал нас, когда мы защищали лабы, поэтому за мной потянулись Камилла и Амир.
– Ты видела?! – я еле сдерживала слёзы. – Он просто придирается! Этого не было в контрольных вопросах!
– Справедливости ради, – заметил Амир, – он просто попросил тебя показать, что мы делали на лабе.
– Ты вообще на чьей стороне? – возмутилась Камилла и осторожно обняла меня. – Может, тебе сходить всё-таки на консультацию во вторник? Он тебе объяснит, что непонятно.
– Только попробуй! – Раздался сзади голос Эвелины. Она с двумя подружками вышла из лаборатории и медленно шла к нам. – Я тебе волосы сожгу, и Камилла не спасёт.
– Эвелина, – начала Камилла угрожающе.
– Что – Эвелина? – ядовито усмехнулась та. – Всем ясно, для чего к Морозову на консультации ходят!
– И для чего я хожу? – спокойно осведомился Амир.
– Про тебя речь не идёт! – отмахнулась Эвелина. – Только про девчонок. Мне не нужны лишние конкурентки из своей собственной группы!
– Да какие конкурентки! Ты о чём? – сделала я попытку достучаться до её разума. – Мне же просто объяснить!
Попытка, конечно, провалилась. Было бы до чего стучаться.
– Я предупредила, – презрительно процедила Эвелина.
– Да он мне даже не нравится. Ну в самом деле, он одевается хрен пойми во что, носит очки и пахнет дымом и канифолью!
– Ну, положим, насчёт одежды я согласна, – вздохнула она. – У него несколько костюмов, и все одинаково мешковатые! И этот жуткий цвет рубашек – то сиреневая, то вообще розовая!
– Что бы ты понимала в одежде! – припечатала Камилла. – Это американский крой, он и должен быть свободный. Обычно такие выбирают мужчины с неидеальной фигурой. Скорее всего, у него где-нибудь жирок, который хорошо скрывает такой крой. А розовые рубашки традиционно носят под чёрный и серый костюм. Эвелина, если у тебя нет вкуса, то и не совала бы нос!
– У меня нормальный вкус, – зашипела та.
– Тогда почему ты его не используешь, когда одеваешься по утрам?
– Это называется зависть, Камилла! – она расправила плечи, выпячивая грудь. – Не понимаю, если у тебя вот этого своего нет, почему ты не сделаешь себе, если тебе правда папа столько денег даёт? И нет у Александра Николаевича никакого жирка нигде! Ты не видела его без пиджака, когда он с третьекурсниками в лаборатории какую-то хрень делает? У него такие плечи! И руки…
Эвелина закатила глаза, а Камилла фыркнула.
– И животик вполне может быть при всём этом. И ты могла не разглядеть, если он сидел, паял что-то, а вокруг был народ. Так вполне бывает, например, если много в гараже с машиной возиться. Руки становятся крепкие. Ты наверное видела, какая машина у него? Наверное, какая-нибудь наша.
– Да какая-то кринжовая вообще! – поморщилась Эвелина. – Кажется, «Фольксваген Поло». Дешёвка.
– Машина у него кринжовая, костюм мешковатый, рубашки жуткие. Чего ты тогда свой предмет зависти ему в нос-то тыкаешь?
– Это всё решаемо, – мурлыкнула Эвелина. – Мужчину нужно просто правильно мотивировать. Уверена, Александр Николаевич может найти нормальную работу. Денежную. Со своими-то мозгами. А ты чего нервничаешь, если он тебе так не нравится?
– Мне?! – удивилась Камилла. – Мне – нравится. И уверена, что его можно привлечь другими способами, не накачивая грудь. А насчёт нормальной работы я вообще не переживаю. У папы я одна, мой муж получит сразу столько возможностей – успевай выбирать!
– Ну если вы уже Морозова поделили, можно я всё-таки на консультацию приду? – устало спросила я, а то они так могут спорить долго. – Камилла, а вам с Амиром лабу защищать не надо?
– Ой! – подруга бросилась обратно в лабораторию, за ней потянулись остальные. Эвелина подождала, пока все зайдут, и прошипела:
– Егорова, я тебя предупредила! Придёшь на эту консультацию – будешь ходить только с Камиллой за ручку, и то – она тебя не защитит!
24 Соня
Эвелина портила мне жизнь, пожалуй, не меньше Морозова. Тот только на электронике, а эта стерва со мной учится. Не понимаю, за что она меня невзлюбила, но от травли меня спасала только Камилла. И то, когда подруги рядом не было, от насмешек деваться было некуда. Особенно она прохаживалась по моему внешнему виду.
– Это твоя любимая футболка, или единственная? Или она просто не снимается?
– Ты волосы-то отрасти подлиннее, чтобы от мальчиков хоть так отличаться!
И совсем уж несправедливое:
