Он сунул что-то себе в пасть, проглотил и, уворачиваясь от ее объятий и поцелуев, голосом дурацкого кролика сказал:
– Подожди! Нам еще надо будет как-то выбираться отсюда…
Хотя, если Тихиро, не понявшей, как взаимосвязаны их объятия с помехой для побега из Ёми, не показалось, то Юкити тоже был рад встрече. И даже неслабо рад, даром что приложился со всего размаха спиной о камни, коль уж она смогла почувствовать это через плотную ткань своих джинсов. Не видя ни зги, Тихиро поднялась на полусогнутые ноги и нерешительно повела руками вокруг себя, опасаясь натолкнуться на какое-нибудь препятствие.
– Тихиро, – позвал голос «мультяшки», – постой, сейчас восстановлю зрение… Не спеши, разобьешься!
Она заметила, что говорить он стал куда складнее, чем тогда, в саду у юны Савагути, а когда – довольно нескоро – равнодушная, уже не теплая, а как бы пустая перчатка взяла ее за руку, доверчиво подалась следом в сопровождении притихших сусуватари.
– Как ты? – шепотом спросила Тихиро.
– Последнее время мне стало труднее исчезать, но легче дышать. И хочется есть. Очень. Всегда.
– Так это поправимо! Остановись, я вытащу персики, они лежат прямо сверху…
– Нет! – воскликнул Каонаси и, ускорив шаг, потащил ее вперед. – Их не трогай! Ничего не трогай в этой сумке сейчас. Важно!
– Вот потому тебе и стало трудно исчезать! – проворчала она. – С голодухи! Не хочешь персики – пожуй еще что-нибудь, там есть другая еда.
Безликий резко остановился и обернулся к девушке, будто не заметив, как она налетела на него:
– Тихиро, обещай мне, что не будешь, пока мы здесь, ничего есть! Ни своего, ни – ради всех богов – здешнего!
– Ладно.
– Я прошу тебя серьезно! Забудь, что у тебя есть рот. Просто забудь!
– Ну я же сказала: ладно! Не пугай, я и так боюсь. Что будет – я превращусь в индюшку или в хрюшку?
Он пропустил ее вопрос мимо ушей, и тут ей почудился вдалеке какой-то подозрительный звук, непохожий на приглушенную возню спутников-чернушек.
– Слышишь? – прошептала девушка, сжимая бархатную перчатку.
– Да.
– А видишь что-нибудь?
– Нет. И тем хуже.
Каонаси сгреб ее и неожиданно нырнул в соседний коридор, оказавшийся справа от них. Сусуватари почти беззвучно посыпались туда же. Потом они все бежали, вернее, Безликий перемещался, не то скользя, не то летя, а Тихиро и чернушки сломя голову поспевали за ним, и она даже не думала о том, что несется вслепую, просто доверяясь его выбору пути. В какой-то миг стены тоннеля осветились багровым, из них полезли жуткие тени, опутывая беглецов липкими паучьими сетями. Они не успели перекинуться и словом, как были спеленаты, будто древнеегипетские мумии, а после их бесцеремонно поволокли в неизвестном направлении. Чернушкам, как в последнем проблеске паникующего сознания поняла девушка, удалось разбежаться. Она видела лишь черепа коней на головах похитителей и чувствовала исходящий от них нестерпимый жар. Это были они – гончие царя Эммы.
Незваных гостей приковали цепями к двум тускло светящимся в огромном зале железным столбам. Безликий просил, чтобы они отпустили девушку и оставили взамен только его, но служители преисподней словно и не слышали. С ужасом поняла она, что вместо бесформенной фигуры в черном балахоне и белой маске у медленно краснеющего столба бьется от боли живой человек. Ее столб и цепи оставались лишь чуть теплыми.
– В твоей сумке… – крикнул вдруг Каонаси, и тут проклятый гаджет смолк, отключившись. Оборотень простонал конец своей фразы, не оставляя Тихиро никаких шансов его понять.
– Что? Что в сумке? – мечась в попытках дотянуться до верхней застежки рюкзака и рыдая, шептала она. Где-то глубоко в груди было так больно, как будто и ее столб, раскаляясь, прожигал ей хребет, ребра и внутренности.
Откуда ни возьмись выскочили три больших подпрыгивающих шара и кинулись бодаться с адскими самураями. Столб Каонаси начал быстро меркнуть, и прикованный к нему бог-бродяга, так и оставшись в почти человеческом обличии, безжизненно повис на цепях. Пока слуги Эммы и три зеленых головы сражались между собой, а боевая фортуна никак не могла определиться с выбором, к пленникам прикатились чернушки и освободили их в два счета.
– К выходу, к выходу оба бегите! – донесся откуда-то сверху невероятно знакомый хриплый голос старика.
Отцепленный от столба, Каонаси почти рухнул на Тихиро.
– Тащи его, справа от двери есть лаз, ведущий вниз! Доведи его хотя бы до лаза, там я вас уже встречу! – продолжал руководить ими странный спаситель.
Тихиро не знала, откуда взялись силы, и уже почти не разбирала дороги в сгустившейся темноте. Этот, новый, Безликий оказался ношей не из легких – так, словно был действительно живым рослым парнем, – и едва переставлял ноги. В какой-то миг девушке почудилась мелькнувшая неподалеку в багровых отсветах лисья тень. Очень-очень знакомая тень, которой не должно было тут оказаться. Из черного дышла подземного коридора высунулась многолапая паучья фигура, сцапала Каонаси, ухватила Тихиро за ремень рюкзака, приподняла над землей и затянула обоих в очередную ветку адского лабиринта.
– Дедушка Камадзи! – вырвалось у болтающейся в воздухе, как парашютист на стропах, Тихиро, когда они наконец-то прекратили спуск и оказались в громадной, сильно протопленной комнате. Здесь было не только жарко, но и достаточно светло, чтобы девушка смогла разглядеть того, кто пришел им на помощь: после абсолютной темноты тоннеля теперь она видела всё как днем.
Многорукий фрик отпустил ее и бережно уложил раненого Юкити на соломенный матрас в углу своей котельной. Выглядел он так же, как во время их последней встречи: тот же лысый череп с торчащей, как острая сторона яйца макушкой, те же мохнатые усы под горбатым мясистым носом и круглые черные очки, как у слепца. На минуту он отвлекся от Безликого, бочком, по-крабьи, подтянулся к своему пульту и сунул лицо в какое-то устройство, напоминающее бинокль или маску аквалангиста.
– Ага, – засмеялся он, потирая ладони одной пары рук, – разбежались! Ничья, значит…
Тихиро тем временем пыталась осмотреть ожоги на спине Юкити, а под ложечкой противно саднило при виде почерневшей, сплавленной с одеждой кожи призрака, который так не вовремя обрел человеческий облик. Сам он не двигался, а лежал на животе, уткнувшись почти исчезнувшей маской в закопченный наматрасник. Девушка дрожащими руками раскрыла свой рюкзак в надежде найти вещь, о которой он просил перед тем, как закончился заряд в телефоне, и стала перебирать бутылочки. Тут как раз подоспел Камадзи.
– Та-а-ак! – сказал он, бесцеремонно отодвигая ее и внедряясь в рюкзачную полость едва ли не по пояс. – Ну и что мы тут имеем? А! Вот оно! Ну, Дзениба, ну, голова!
В прошлый раз Тихиро вылечила растертые в кровь ладони из такой же бутылочки, только теперь внутри сосуда плескалась зеленоватая жидкость. Дед-истопник перелил содержимое в большую глиняную чашу, зачерпнул из бочки воды, развел эликсир и сразу же вылил всё на израненную спину призрака. Юкити вскрикнул, придя в себя от боли, прогнулся и вцепился обеими руками в матрас. Раны заживали со сказочной быстротой, и даже обугленная одежда восстанавливала свою текстуру, сращивая дыры в ткани. Как видно, мучения быстро прекратились, и Безликий снова обмяк, но теперь остался в сознании и просто лежал, переводя дух. Под зыбким туманом его маски Тихиро с трудом разглядела черты спрятанного лица – чуть вздернутый нос, приоткрытые, четко очерченные губы, высокие скулы. Вот только глаз его она так и не увидела, а когда Юкити совсем ожил, то постепенно начал возвращать себе облик Каонаси.
– Вот заставь этих дураков воду таскать, так они сито к колодцу потащат! – посетовал Камадзи. – Говорят, одна голова хорошо, а две лучше. Так а тут их аж целых три – и что толку? Пока добьешься от них два слова связать, пока вас отыщешь – вот уже и жареным потянуло! Не успел я, значит, второй столб из строя вывести…
Гладя Безликого по разлохмаченным, выбившимся из-под черного капюшона вихрам светло-каштановых волос, Тихиро оглянулась:
– Вы про касира говорите?
– Да про кого ж еще? На весь Ёми больших глупцов и не найти! – беззлобно откликнулся дед, продвигая одну из своих телескопических рук в сторону чернушек и забирая у них небольшой узелок. – Вот молодцы! А то я уж совсем проголодался. Это я их за едой посылаю, они хоть и безмозглые хлопья сажи, а уж ума-то в них побольше, чем в этих троих болванах!
– Юкити сказал, чтобы я ничего здесь не ела…
– И правильно сказал. Кто съест пищу с очага в Ёми, тот навечно останется в Ёми. Даже для богов нет исключений из этого правила! Потому и гоняю сусуватари за обедами наверх, не хочу тут оставаться навсегда.
Развязав узелок, Камадзи быстро приговорил завернутую в него еду, предложив Тихиро разделить с ним трапезу, однако Безликий поахал и покачал головой, да и саму девушку не слишком-то грела идея проверить целесообразность запрета, хотя она изрядно проголодалась. Пережевывая рис, дед вкратце рассказал историю своего ухода из «Абурая» и разногласий с хозяйкой.
– Вот чую: не обошлось тут без подмены! Юбаба и в былые времена отличалась скверными замашками, а тут и вовсе с цепи сорвалась, когда отпустила к тебе Хаку девять лет назад. Всех разогнала, все разбежались, не в силах уже ее терпеть. Раньше пусть и была она сурова, но редко грешила несправедливостью, а после ухода Нигихаями такое творить начала, что в аду и то лучше работается… Поговаривают, хозяйка – не настоящая!
– Может быть, ее обликом завладел Коллекционер? – предположила Тихиро, подпирая плечом усевшегося на матрасе Безликого, который уже почти совсем восстановил свой первоначальный призрачный вид и скользил рассеянным, пустым взглядом по комнате, оборудованной дедом Камадзи привычным тому манером – как в кочегарке бань «Абурая», с множеством выдвигающихся из стен ящиков. Правда, теперь они больше напоминали секции в морге, а не ячейки библиотечного каталога, и девушка поймала себя на мысли, что ей совершенно не хочется уточнять, что там, внутри. Понятно, что не травы для целебных настоев.
– Если бы лицо Юбабы захватил себе этот асура, она сама была бы в Ёми, и я бы об этом знал. Уж кого-кого, а Юбабу я не просмотрел бы, могу ручаться!
– Дедушка Камадзи, так вы знаете всех, кто здесь обитает?
– Всех не всех, а мимо значимых не проскочу. Царь Эмма любит таких, на них у него всегда особые запросы для истопника. Только сейчас он в отъезде… Вот, очухался твой аи наконец!
Она удивилась: с чего Камадзи это взял, какая еще аи, когда такое творится? Но старик лишь добродушно ухмылялся, поглядывая на них с оборотнем, и Тихиро решила не спорить.
– Дедушка, ками Инари повелела мне найти дух Ведьмы пустошей и поговорить с ним, вдруг Арэти но мадзё что-то знает о Коллекционере, где он может быть сейчас…
– Вот кто точно здесь – это она. Всё просит у его величества милости и нового воплощения – никак не забудет своего демона. Пойми ее: тот ей всю жизнь поломал, а она не уймется никак…
– По законам кицунэ ее простили бы, – заметила Тихиро. – Если даже после смерти она его не забыла…
– Ну она же не кицунэ, она Ведьма. У этой публики все по-другому, да и его величество законами кицунэ не пронять. У Эммы свои мерки. Любит он пообщаться с нею, подолгу, бывает, беседуют во тьме, так что нескоро еще отпустит погулять в свежем облике на белый свет.
Тут девушка вспомнила кое о чем:
– Дедушка Камадзи, как бы нам еще Хитоми сюда привести, чтобы она к страже Ёми не попала? А?
– Какую еще Хитоми?
– Лисицу. Она тоже еще живая, но я только что видела ее в коридоре. Даже не видела – я почувствовала ее и сразу узнала.
– Нет здесь живых, кроме нас с тобой… И его еще угораздило ожить не к месту, – истопник кивнул на отрешенного Каонаси, который давно уже убрался в угол комнаты и там подпирал стеночку, стоя, как изваяние, и не вступая в их беседу ни охом, ни чихом. – Ладно, хоть обратно в призрак перекинулся, иначе не выбраться вам отсюда.
– Но я же точно знаю, что то была Хитоми! – возразила Тихиро. – Она из вредности, наверное, сделала вид, что идет в «Абурая», а сама тайком пробралась сюда вслед за нами.
– Нет тут живых, девочка, верно тебе говорю. Идем, поищем Арэти но мадзё. Может, не откажется поговорить с тобой…
И покуда вел их Камадзи по известным лишь ему лабиринтам преисподней, попутно рассказывал, как вести себя с Ведьмой, что говорить, о чем молчать. «И не вздумай зажечь огонь или свет в присутствии умершего, сама же потом пожалеешь о том, что увидишь! – предупредил он. – Говорить с ними нужно только в полном мраке!»
– А что произошло в «Абурая», когда Юбаба отпустила Хаку? – не удержалась от вопроса Тихиро.
– Отпустила! – хмыкнул дед. – Очень уж не хотелось ей отпускать его обратно к людям, но что поделать, мальчишка извелся, так к тебе хотел. Когда она поняла, что ничего не поделать, то приготовила зелье. Оно должно было помочь ему там, у вас, остаться тем, кем он был, не поддаться искусу и хворям вашей расы. Рин тогда сама не своя ходила…
– Рин? А Рин почему?
Одной из рук Камадзи поскреб в затылке:
– Дошло до меня, но поздно, что неравнодушна она была к твоему Нигихаями. Странный вы, женщины, народ: вечно ищете тех, кто вам не ровня, а потом страдаете. Не пойму я этого. То ли вы сложности любите, то ли они вас…
Открытие про Рин неприятно поразило Тихиро. Подруга ничем не выдавала свое чувство к Хаку, всегда держалась немного в стороне от него и даже как будто настороженно, во всяком случае, что касалось их тайных делишек с Юбабой. А Камадзи рассказал, как юна Рин первой расторгла контракт со старой колдуньей и исчезла в неизвестном направлении и как вслед за ней потянулись многие другие работники купален. Видимо, текучка кадров самым скверным образом сказалась на характере властной бизнес-леди, и Юбабу начали побаиваться все, к кому она раньше благоволила. А потом она придумала эту штуку с болтливыми стенами и индюками, повелела жителям сдавать ее посыльным тех, кто превратился в птиц, и очень гневалась, когда от нее пытались что-нибудь скрыть. Было время, когда на всех деревьях ее владений висели призывы обязательно слушать и смотреть говорящих призраков в течение трех дней лунного цикла: за одну ночь до полнолуния, в канун и через одну ночь после. В этот период «урожай» индюшек был всего обильнее.
– А как вы считаете, дедушка Камадзи, почему на Хаку не подействовало зелье Юбабы или подействовало как-то неправильно? Только не говорите мне, что это просто люди так меняются…
– И люди меняются, и боги меняются, и детская и юношеская любовь зачастую не проходит всех испытаний. Так уж всё устроено в этом мире, – вздохнул истопник, шурша многочисленными конечностями в темноте. – Но, быть может, зелье Юбабы в его случае все усугубило, кто его теперь знает… Если же лисы пообещали тебе помочь – будь спокойна, тут они не обманут. Нет больших знатоков в области сердечных дел и предсказаний будущего, чем кицунэ. Хотя, – оговорился он, почему-то со смешком в сторону молчаливого Каонаси, – пройдохи они при всем том фантастические!
– Подожди! Нам еще надо будет как-то выбираться отсюда…
Хотя, если Тихиро, не понявшей, как взаимосвязаны их объятия с помехой для побега из Ёми, не показалось, то Юкити тоже был рад встрече. И даже неслабо рад, даром что приложился со всего размаха спиной о камни, коль уж она смогла почувствовать это через плотную ткань своих джинсов. Не видя ни зги, Тихиро поднялась на полусогнутые ноги и нерешительно повела руками вокруг себя, опасаясь натолкнуться на какое-нибудь препятствие.
– Тихиро, – позвал голос «мультяшки», – постой, сейчас восстановлю зрение… Не спеши, разобьешься!
Она заметила, что говорить он стал куда складнее, чем тогда, в саду у юны Савагути, а когда – довольно нескоро – равнодушная, уже не теплая, а как бы пустая перчатка взяла ее за руку, доверчиво подалась следом в сопровождении притихших сусуватари.
– Как ты? – шепотом спросила Тихиро.
– Последнее время мне стало труднее исчезать, но легче дышать. И хочется есть. Очень. Всегда.
– Так это поправимо! Остановись, я вытащу персики, они лежат прямо сверху…
– Нет! – воскликнул Каонаси и, ускорив шаг, потащил ее вперед. – Их не трогай! Ничего не трогай в этой сумке сейчас. Важно!
– Вот потому тебе и стало трудно исчезать! – проворчала она. – С голодухи! Не хочешь персики – пожуй еще что-нибудь, там есть другая еда.
Безликий резко остановился и обернулся к девушке, будто не заметив, как она налетела на него:
– Тихиро, обещай мне, что не будешь, пока мы здесь, ничего есть! Ни своего, ни – ради всех богов – здешнего!
– Ладно.
– Я прошу тебя серьезно! Забудь, что у тебя есть рот. Просто забудь!
– Ну я же сказала: ладно! Не пугай, я и так боюсь. Что будет – я превращусь в индюшку или в хрюшку?
Он пропустил ее вопрос мимо ушей, и тут ей почудился вдалеке какой-то подозрительный звук, непохожий на приглушенную возню спутников-чернушек.
– Слышишь? – прошептала девушка, сжимая бархатную перчатку.
– Да.
– А видишь что-нибудь?
– Нет. И тем хуже.
Каонаси сгреб ее и неожиданно нырнул в соседний коридор, оказавшийся справа от них. Сусуватари почти беззвучно посыпались туда же. Потом они все бежали, вернее, Безликий перемещался, не то скользя, не то летя, а Тихиро и чернушки сломя голову поспевали за ним, и она даже не думала о том, что несется вслепую, просто доверяясь его выбору пути. В какой-то миг стены тоннеля осветились багровым, из них полезли жуткие тени, опутывая беглецов липкими паучьими сетями. Они не успели перекинуться и словом, как были спеленаты, будто древнеегипетские мумии, а после их бесцеремонно поволокли в неизвестном направлении. Чернушкам, как в последнем проблеске паникующего сознания поняла девушка, удалось разбежаться. Она видела лишь черепа коней на головах похитителей и чувствовала исходящий от них нестерпимый жар. Это были они – гончие царя Эммы.
Незваных гостей приковали цепями к двум тускло светящимся в огромном зале железным столбам. Безликий просил, чтобы они отпустили девушку и оставили взамен только его, но служители преисподней словно и не слышали. С ужасом поняла она, что вместо бесформенной фигуры в черном балахоне и белой маске у медленно краснеющего столба бьется от боли живой человек. Ее столб и цепи оставались лишь чуть теплыми.
– В твоей сумке… – крикнул вдруг Каонаси, и тут проклятый гаджет смолк, отключившись. Оборотень простонал конец своей фразы, не оставляя Тихиро никаких шансов его понять.
– Что? Что в сумке? – мечась в попытках дотянуться до верхней застежки рюкзака и рыдая, шептала она. Где-то глубоко в груди было так больно, как будто и ее столб, раскаляясь, прожигал ей хребет, ребра и внутренности.
Откуда ни возьмись выскочили три больших подпрыгивающих шара и кинулись бодаться с адскими самураями. Столб Каонаси начал быстро меркнуть, и прикованный к нему бог-бродяга, так и оставшись в почти человеческом обличии, безжизненно повис на цепях. Пока слуги Эммы и три зеленых головы сражались между собой, а боевая фортуна никак не могла определиться с выбором, к пленникам прикатились чернушки и освободили их в два счета.
– К выходу, к выходу оба бегите! – донесся откуда-то сверху невероятно знакомый хриплый голос старика.
Отцепленный от столба, Каонаси почти рухнул на Тихиро.
– Тащи его, справа от двери есть лаз, ведущий вниз! Доведи его хотя бы до лаза, там я вас уже встречу! – продолжал руководить ими странный спаситель.
Тихиро не знала, откуда взялись силы, и уже почти не разбирала дороги в сгустившейся темноте. Этот, новый, Безликий оказался ношей не из легких – так, словно был действительно живым рослым парнем, – и едва переставлял ноги. В какой-то миг девушке почудилась мелькнувшая неподалеку в багровых отсветах лисья тень. Очень-очень знакомая тень, которой не должно было тут оказаться. Из черного дышла подземного коридора высунулась многолапая паучья фигура, сцапала Каонаси, ухватила Тихиро за ремень рюкзака, приподняла над землей и затянула обоих в очередную ветку адского лабиринта.
Глава 22. Ёми-но-куни без прикрас
– Дедушка Камадзи! – вырвалось у болтающейся в воздухе, как парашютист на стропах, Тихиро, когда они наконец-то прекратили спуск и оказались в громадной, сильно протопленной комнате. Здесь было не только жарко, но и достаточно светло, чтобы девушка смогла разглядеть того, кто пришел им на помощь: после абсолютной темноты тоннеля теперь она видела всё как днем.
Многорукий фрик отпустил ее и бережно уложил раненого Юкити на соломенный матрас в углу своей котельной. Выглядел он так же, как во время их последней встречи: тот же лысый череп с торчащей, как острая сторона яйца макушкой, те же мохнатые усы под горбатым мясистым носом и круглые черные очки, как у слепца. На минуту он отвлекся от Безликого, бочком, по-крабьи, подтянулся к своему пульту и сунул лицо в какое-то устройство, напоминающее бинокль или маску аквалангиста.
– Ага, – засмеялся он, потирая ладони одной пары рук, – разбежались! Ничья, значит…
Тихиро тем временем пыталась осмотреть ожоги на спине Юкити, а под ложечкой противно саднило при виде почерневшей, сплавленной с одеждой кожи призрака, который так не вовремя обрел человеческий облик. Сам он не двигался, а лежал на животе, уткнувшись почти исчезнувшей маской в закопченный наматрасник. Девушка дрожащими руками раскрыла свой рюкзак в надежде найти вещь, о которой он просил перед тем, как закончился заряд в телефоне, и стала перебирать бутылочки. Тут как раз подоспел Камадзи.
– Та-а-ак! – сказал он, бесцеремонно отодвигая ее и внедряясь в рюкзачную полость едва ли не по пояс. – Ну и что мы тут имеем? А! Вот оно! Ну, Дзениба, ну, голова!
В прошлый раз Тихиро вылечила растертые в кровь ладони из такой же бутылочки, только теперь внутри сосуда плескалась зеленоватая жидкость. Дед-истопник перелил содержимое в большую глиняную чашу, зачерпнул из бочки воды, развел эликсир и сразу же вылил всё на израненную спину призрака. Юкити вскрикнул, придя в себя от боли, прогнулся и вцепился обеими руками в матрас. Раны заживали со сказочной быстротой, и даже обугленная одежда восстанавливала свою текстуру, сращивая дыры в ткани. Как видно, мучения быстро прекратились, и Безликий снова обмяк, но теперь остался в сознании и просто лежал, переводя дух. Под зыбким туманом его маски Тихиро с трудом разглядела черты спрятанного лица – чуть вздернутый нос, приоткрытые, четко очерченные губы, высокие скулы. Вот только глаз его она так и не увидела, а когда Юкити совсем ожил, то постепенно начал возвращать себе облик Каонаси.
– Вот заставь этих дураков воду таскать, так они сито к колодцу потащат! – посетовал Камадзи. – Говорят, одна голова хорошо, а две лучше. Так а тут их аж целых три – и что толку? Пока добьешься от них два слова связать, пока вас отыщешь – вот уже и жареным потянуло! Не успел я, значит, второй столб из строя вывести…
Гладя Безликого по разлохмаченным, выбившимся из-под черного капюшона вихрам светло-каштановых волос, Тихиро оглянулась:
– Вы про касира говорите?
– Да про кого ж еще? На весь Ёми больших глупцов и не найти! – беззлобно откликнулся дед, продвигая одну из своих телескопических рук в сторону чернушек и забирая у них небольшой узелок. – Вот молодцы! А то я уж совсем проголодался. Это я их за едой посылаю, они хоть и безмозглые хлопья сажи, а уж ума-то в них побольше, чем в этих троих болванах!
– Юкити сказал, чтобы я ничего здесь не ела…
– И правильно сказал. Кто съест пищу с очага в Ёми, тот навечно останется в Ёми. Даже для богов нет исключений из этого правила! Потому и гоняю сусуватари за обедами наверх, не хочу тут оставаться навсегда.
Развязав узелок, Камадзи быстро приговорил завернутую в него еду, предложив Тихиро разделить с ним трапезу, однако Безликий поахал и покачал головой, да и саму девушку не слишком-то грела идея проверить целесообразность запрета, хотя она изрядно проголодалась. Пережевывая рис, дед вкратце рассказал историю своего ухода из «Абурая» и разногласий с хозяйкой.
– Вот чую: не обошлось тут без подмены! Юбаба и в былые времена отличалась скверными замашками, а тут и вовсе с цепи сорвалась, когда отпустила к тебе Хаку девять лет назад. Всех разогнала, все разбежались, не в силах уже ее терпеть. Раньше пусть и была она сурова, но редко грешила несправедливостью, а после ухода Нигихаями такое творить начала, что в аду и то лучше работается… Поговаривают, хозяйка – не настоящая!
– Может быть, ее обликом завладел Коллекционер? – предположила Тихиро, подпирая плечом усевшегося на матрасе Безликого, который уже почти совсем восстановил свой первоначальный призрачный вид и скользил рассеянным, пустым взглядом по комнате, оборудованной дедом Камадзи привычным тому манером – как в кочегарке бань «Абурая», с множеством выдвигающихся из стен ящиков. Правда, теперь они больше напоминали секции в морге, а не ячейки библиотечного каталога, и девушка поймала себя на мысли, что ей совершенно не хочется уточнять, что там, внутри. Понятно, что не травы для целебных настоев.
– Если бы лицо Юбабы захватил себе этот асура, она сама была бы в Ёми, и я бы об этом знал. Уж кого-кого, а Юбабу я не просмотрел бы, могу ручаться!
– Дедушка Камадзи, так вы знаете всех, кто здесь обитает?
– Всех не всех, а мимо значимых не проскочу. Царь Эмма любит таких, на них у него всегда особые запросы для истопника. Только сейчас он в отъезде… Вот, очухался твой аи наконец!
Она удивилась: с чего Камадзи это взял, какая еще аи, когда такое творится? Но старик лишь добродушно ухмылялся, поглядывая на них с оборотнем, и Тихиро решила не спорить.
– Дедушка, ками Инари повелела мне найти дух Ведьмы пустошей и поговорить с ним, вдруг Арэти но мадзё что-то знает о Коллекционере, где он может быть сейчас…
– Вот кто точно здесь – это она. Всё просит у его величества милости и нового воплощения – никак не забудет своего демона. Пойми ее: тот ей всю жизнь поломал, а она не уймется никак…
– По законам кицунэ ее простили бы, – заметила Тихиро. – Если даже после смерти она его не забыла…
– Ну она же не кицунэ, она Ведьма. У этой публики все по-другому, да и его величество законами кицунэ не пронять. У Эммы свои мерки. Любит он пообщаться с нею, подолгу, бывает, беседуют во тьме, так что нескоро еще отпустит погулять в свежем облике на белый свет.
Тут девушка вспомнила кое о чем:
– Дедушка Камадзи, как бы нам еще Хитоми сюда привести, чтобы она к страже Ёми не попала? А?
– Какую еще Хитоми?
– Лисицу. Она тоже еще живая, но я только что видела ее в коридоре. Даже не видела – я почувствовала ее и сразу узнала.
– Нет здесь живых, кроме нас с тобой… И его еще угораздило ожить не к месту, – истопник кивнул на отрешенного Каонаси, который давно уже убрался в угол комнаты и там подпирал стеночку, стоя, как изваяние, и не вступая в их беседу ни охом, ни чихом. – Ладно, хоть обратно в призрак перекинулся, иначе не выбраться вам отсюда.
– Но я же точно знаю, что то была Хитоми! – возразила Тихиро. – Она из вредности, наверное, сделала вид, что идет в «Абурая», а сама тайком пробралась сюда вслед за нами.
– Нет тут живых, девочка, верно тебе говорю. Идем, поищем Арэти но мадзё. Может, не откажется поговорить с тобой…
И покуда вел их Камадзи по известным лишь ему лабиринтам преисподней, попутно рассказывал, как вести себя с Ведьмой, что говорить, о чем молчать. «И не вздумай зажечь огонь или свет в присутствии умершего, сама же потом пожалеешь о том, что увидишь! – предупредил он. – Говорить с ними нужно только в полном мраке!»
– А что произошло в «Абурая», когда Юбаба отпустила Хаку? – не удержалась от вопроса Тихиро.
– Отпустила! – хмыкнул дед. – Очень уж не хотелось ей отпускать его обратно к людям, но что поделать, мальчишка извелся, так к тебе хотел. Когда она поняла, что ничего не поделать, то приготовила зелье. Оно должно было помочь ему там, у вас, остаться тем, кем он был, не поддаться искусу и хворям вашей расы. Рин тогда сама не своя ходила…
– Рин? А Рин почему?
Одной из рук Камадзи поскреб в затылке:
– Дошло до меня, но поздно, что неравнодушна она была к твоему Нигихаями. Странный вы, женщины, народ: вечно ищете тех, кто вам не ровня, а потом страдаете. Не пойму я этого. То ли вы сложности любите, то ли они вас…
Открытие про Рин неприятно поразило Тихиро. Подруга ничем не выдавала свое чувство к Хаку, всегда держалась немного в стороне от него и даже как будто настороженно, во всяком случае, что касалось их тайных делишек с Юбабой. А Камадзи рассказал, как юна Рин первой расторгла контракт со старой колдуньей и исчезла в неизвестном направлении и как вслед за ней потянулись многие другие работники купален. Видимо, текучка кадров самым скверным образом сказалась на характере властной бизнес-леди, и Юбабу начали побаиваться все, к кому она раньше благоволила. А потом она придумала эту штуку с болтливыми стенами и индюками, повелела жителям сдавать ее посыльным тех, кто превратился в птиц, и очень гневалась, когда от нее пытались что-нибудь скрыть. Было время, когда на всех деревьях ее владений висели призывы обязательно слушать и смотреть говорящих призраков в течение трех дней лунного цикла: за одну ночь до полнолуния, в канун и через одну ночь после. В этот период «урожай» индюшек был всего обильнее.
– А как вы считаете, дедушка Камадзи, почему на Хаку не подействовало зелье Юбабы или подействовало как-то неправильно? Только не говорите мне, что это просто люди так меняются…
– И люди меняются, и боги меняются, и детская и юношеская любовь зачастую не проходит всех испытаний. Так уж всё устроено в этом мире, – вздохнул истопник, шурша многочисленными конечностями в темноте. – Но, быть может, зелье Юбабы в его случае все усугубило, кто его теперь знает… Если же лисы пообещали тебе помочь – будь спокойна, тут они не обманут. Нет больших знатоков в области сердечных дел и предсказаний будущего, чем кицунэ. Хотя, – оговорился он, почему-то со смешком в сторону молчаливого Каонаси, – пройдохи они при всем том фантастические!
