Фигура так же на любителя. Но что же понравилась Феликсу в этой девушке, так это широкая улыбка, хохот со странными звуками, яркая мимика и живая жестикуляция.
В общем, она казалась ему харизматичной, но точно не красивой.
Мать Феликса была такой. Только красивой.
Цокнул языком, сгоняя странное наваждение, и двинулся к Амилю.
Близнецов знал со школы, выросли соседями, не друзья, скорее товарищи по несчастью.
- Завтра конструктор привезут, - Амиль всегда был спокоен, даже когда речь шла об уголовщине, - будешь собирать?
Феликс встал напротив камеры. В свете ламп замотал головой. Всегда отказывался от этой работенки. Не из-за принципов, просто стыдно было бы приходить на могилу матери, которая не хотела и слышать про этот ужас.
Конструктор - это запчасти оружия. По запчастям проще перевозить, и если тебя повяжут, то срок меньше. А здесь должен кто-то собирать, чтобы потом кто-то мог продать. Феликс был в армии, он знает, как обращаться, как собирать и все эти мелочи, но стыдно же будет.
- Вы играете в конструктор?
Феликс прыснул от смеха, но собрался и скорчил серьезную мину. Смешная такая.
- Да, это прикольно и успокаивает, - Амиль потешался над Лаудой, но голос серьезный, - Оно как происходит: когда ты над чем-то концентрируешь настолько сильно, что у тебя глаза косят, ты кажешься себе умней. Чувствуешь себя гением, так сказать.
На этот раз только задрожали губы.
- Мне кажется, что вы увальни.
Не сдержался. От смеха оступился и неудачно наступил на перебинтованную ногу. Смех и вопль боли.
- Иногда и конструктор не спасает от тупости, да, Феликс? - Амилю лишь бы посмеяться.
- Феликс?! - Лауда ударила по столу, так её пробило на смех, - Серьезно?
- Заткнулись! - гаркнул Феликс, - Моё счастливое везение просто не нашло меня!... Ой, да пошли вы! Сама не лучше, «хвала небес» сбежала из-под венца!
- Эй! - смех девушки прекратился, - От счастливчика слышу!
- Я тебе сейчас моську разобью....
- Закрыли рты! - Амиль не выносит споров и пререканий, - И пошли вон, завтра заберёте доки. Решили учинить мне базар, - последнее пробормотал под нос.
- Я вообще-то хотел перекантоваться у вас.
- Феликс, ты наш хороший клиент, спору нет, - Амиль приятный, но слегка жестковатый парень, - Но ты только с условки, поэтому вали и не притягивай свою «удачу» в наш дом.
Ковыляя и цокая языком, поднимался наверх с хихикающей Лаудой. Ту ещё не отпустило от имени.
- Ты такая противная, странно, что жених от тебя не сбежал.
- Странно, что ты ещё не женился, со своей-то удачей.
- Ты действительно напрашиваешься на смачный подзатыльник...
- Закрыли рты, - Эмиль тоже не выносил чужих споров, это у них семейное, - и пошли вон.
На пороге магазинчика смотрели на яркое солнце. Оба думали, куда податься.
- И вот «хвала небес» и «счастливчик» остались на улице.
- Ага, - усмехнулся Феликс, - напиши об этом книгу.
Лауда ушла налево, вниз по улице, Феликс направо, вверх по улице. Оба надеялись больше не встретиться.
Лауда всегда считала себя дурой. Эта выпестованная самоирония служила ей броней от множества бед: обид, надежд, гордости, планов на будущее. Она искренне верила: прикинуться глупой в нужный момент выгоднее, чем корчить из себя мудреца. Теперь терзалась сомнениями: она действительно дура или просто вжилась в роль?
– Молодой человек, – Лауду уже трясло от праведного гнева и подступающего раздражения, – мне нужна комната на одну ночь. Переночую и уйду…
– Девушка, вы в своем уме? – не выдержал мужчина за стойкой. – Девкам комнаты не сдаю! Мне разборок с вами еще не хватало. Проваливайте!
В голове роились отборные ругательства. От сдерживаемого желания врезать кулаком сводило суставы, челюсти стиснулись до боли, а в левой брови запульсировала предательская судорога.
– Знаете, – Лауда яростно растирала бровь, испепеляя мужчину взглядом, – у вас совести кот наплакал.
– Знаю, – кивнул тот. – Но мой опыт подсказывает, что и этого слишком много.
Она уже было развернулась уйти, но вспомнила об отсутствии гордости и обернулась:
– Дяденька, неужели вам меня совсем не жалко? Я же чья-то дочь! А на улице меня изнасилуют или, в лучшем случае, убьют!
– А я чей-то сын! Мне каждый день грозятся убить, и, к сожалению, никто не собирается изнасиловать.
Лауда растеряла весь свой пыл, глупо хлопая глазами и глядя на него, словно овца, которой вот-вот предложат пожевать сено.
– Дверь вон там, – сухо указал он, а Лауда махнула рукой и вышла прочь от этого неприступного оплота гостеприимства.
Действительно, девушкам без сопровождения мужчины комнаты сдавали неохотно. Случалось всякое: сбегали от мужей, одни или с детьми. А когда те находили беглянок, начинался ад, и владельцам приходилось объяснять полиции, как так вышло и почему этот источник дохода не был задекларирован в налоговой.
День и без того выдался долгим, а ночь обещала быть еще длиннее. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона, но от этого на душе теплее не становилось. Что делать дальше, она вроде бы знала. Нужно найти место, где будет хоть какая-то безопасность. Можно пойти на пляж, но в такую погоду там, скорее всего, уже вовсю пьянствуют. В центре есть полиция, но, судя по новостям, работают они из рук вон плохо. Мусорные баки в переулке? Излюбленное место сборищ сомнительных личностей. А если найти большую коробку и спрятаться в ней? Впрочем, о гордости этой дамы уже все было сказано.
Она брела по тротуару, рассеянно пиная камешек, стараясь ни о чем не думать. Вечер выдался хорош: легкий прохладный ветерок, солнце, тонущее в закатном мареве, и щебет птиц на проводах, не дающий девушке окончательно скатиться к отчаянию.
Дойдя до конца улицы, где заканчивался собачий двор, она развернулась и пошла обратно. Лучше быть изнасилованной и убитой незнакомцами за один вечер, чем медленно жить.
Купив бутылку молока и хлеб, Лауда забралась на дерево в парке, устраиваясь поудобнее среди ветвей.
Феликсу повезло меньше. Он снял комнату, точнее, койко-место, но вот расплатиться было нечем. В голове зрел дерзкий план: улизнуть утром незамеченным через окно. Лодыжка, конечно, не одобрит прыжок с третьего этажа, но что поделать.
Сейчас он, сгорбленный и жалкий, бродил по парку под аккомпанемент урчащего живота. Нашел яблоню, но кислые яблочки лишь раздразнили аппетит. Подумывал объесть листья, но они же горькие!
Если бы эта мелкая дрянь, что запрыгнула в кабриолет, не перешла ему дорогу, он бы сейчас не голодал. Отдал бы машину заказчику, забрал деньги и жил бы припеваючи. А сейчас что? Сплошные небесные кары сыплются ему на голову.
Именно эта дура, с несуразным носом и издевательским именем, сидела на одной из яблонь и уплетала такой манящий белый хлеб. Он даже чувствовал его сладковатый аромат.
– Знаю, что заслужил, но за что?! – взмолился Феликс, обращаясь к небу.
Уже начинало темнеть, и он думал было пойти спать в клоповник, но вдруг остановился. Посмотрел на перебинтованную ногу, которая лишь изредка напоминала о себе тупой болью. «Ладно, – подумал он, – не повезло, так не повезло».
– Эй! – позвал он. К его удивлению, эта клуша чуть не подавилась молоком. – Что ты здесь делаешь? Уже темнеет.
Перед лицом Феликса возникла живая иллюстрация к поговорке «Не говори с набитым ртом»: непережеванные комки хлеба едва не угодили ему в лицо.
– Если ты не заметил, то я – девушка.
Брови Феликса поползли вверх.
– Я заметил. Поэтому и спрашиваю.
Лауда фыркнула и потупилась.
– Ни один хмырь не сдал мне комнату, даже на пороге не позволил переночевать. Вот мое мудрое решение проблемы. Печальное, но не голодное.
Точно, девушек не особо жалуют… Громкое урчание услышала даже Лауда, сидевшая на ветке. Как она только туда забралась?
– На вот, – тут же протянула она Феликсу бутылку и остаток хлеба.
– Я не голоден, – отвернулся он, но тут же вспомнил, что гордость у него отродясь не водилась. – Ну и трепло.
Милостыню принял. Если вы думаете, что секс, спорт, массаж, душевное равновесие и любовь – самое приятное, что есть в жизни, то попробуйте поесть спустя три дня голодовки.
– Приятного, – с какой-то непонятной легкой улыбкой, щенячьим взглядом и высокими интонациями произнесла Лауда.
– Ага, – настороженно, с набитым ртом, поблагодарил он и отступил на шаг.
Девушка вздохнула полной грудью, сидя по-турецки на ветке – действительно по-турецки! – и смотрела куда-то в небо. Проследив за ее взглядом, Феликс понял, что она пялится на закат. Да, красиво, конечно, но такое ведь каждый день бывает. Он фыркнул по поводу этой сентиментальности, интенсивно жуя батон.
– Что делать планируешь?
Только спросил и тут же подавился, забыв прожевать.
Эта несчастная улыбнулась, наклонив голову, чтобы сказать:
– Ждать.
– Здесь?
Будь он девушкой, вообще бы не выходил из дома. Особенно с такими… выдающимися формами. Так рассуждал Феликс. Вообще, у него в голове вертелись странные мысли на этот счет: быть девушкой в мире, где все знают, что тебя можно изнасиловать, все равно что гулять с полным рюкзаком денег среди бедных и беспринципных, где всем известно, что у тебя там лежит.
– Разумеется.
Феликс застыл с набитым ртом. Он же надеялся больше не встретить эту умалишенную, но у судьбы на него были свои планы.
– Держи, – он вручил бутылку и батон Лауде, а сам полез к ней на дерево, кряхтя от усердия.
– Осторожнее с ногой.
– Ага, – пыхтел он. Забравшись на ветку, забрал еду и сказал: – Привет, «Хвала небесам».
С сотворения мира, когда ещё ни одна тварь не ступила на землю, пока какая-то обезьяна не взялась за палку, пока эволюция не ударила в голову, даже тогда каждая молекула знала: смех — лекарство для больной души. Или душа больна, потому и смеётся, кто знает, какая постановка верна, но какое до этого дело, если Лауда от смеха забыла абсолютно обо всем, кроме надрывающегося пупка.
- Не скажу, что было плохо, — продолжал философствовать Феликс, — ужасно, стыдно, неловко, позор, в общем, но точно не плохо. Всё оно как было: мне тогда семнадцать стукнуло. У меня такой прилив энергии в определенных местах был, ты даже не представляешь, а я ещё принципиальный был. Ну знаешь, «брать себя в руки» для меня было ударом по самолюбию.
Лауда вытерла слезы в уголках глаз, прокашлялась и сипло спросила:
- И что?
- Ну представь, — Феликс сел поудобнее, размахивая руками, — уединённое место, ты раздеваешь девушку. Впервые! Это же... Ну просто благословление свыше. В общем, раздеваешь ты её, по ходу кое-как пытаюэешься целовать — целовался я тоже впервые, — расстёгиваешь ей лифчик, он слетает... и всё.
Лауда хлопала глазами.
- Что всё?
- А вот всё! Пытаешься два слова связать с липким пятном в трусах.
- Ты... Боже мой! — пробило на хохот, а от хохота на икоту.
Феликс такие рожи корчил, что её даже листья деревьев смешили.
- Ты не подумай, дальше было лучше: я подловчился, посмотрел нужные фильмы, взял пару уроков у опытных знакомых и снова пошёл в бой. Переехал в другой город, чтобы — упаси меня все святые — не столкнуться с той самой. И всё хорошо, я девушкам обычно нравлюсь, не липнут ко мне, но и не отказывают. Это я всё к чему: пару ходок налево-направо, и мне дали кликуху «МинутМэн».
- Минут... — слова потонули то ли в кряканье, то ли в хрюканье.
Феликс, конечно, покосился на девушку, но ничего не ответил, лишь печально вздохнул.
- Вот мне и пришлось переезжать снова. С такой репутацией далеко не уедешь.
Лауда кивала или просто трясла головой. Феликс отчётливо слышал кряхтение из-под водопада волос.
- Всё, прекращай, лучше расскажи про свой эротичные хождения, — потребовал, толкнув в плечо. Чуть ли не свалилась с дерева, но тут же схватил за плечи. — Тебе лишь бы убиться.
Выпрямившись, набрав побольше воздуха в грудь, выдала:
- Ску-ко-та, мои хождения. Всё сложилось так, что я девственница...
- Да ну? — искренне удивился Феликс. — Ты, конечно, не в моём вкусе и всё такое, но кому это мешало, если встало?
- Так ты послушай, увалень! — ударила в плечо и продолжила: — Были у меня попытки. Три или около того. Поясню: первый раз всё было похоже на твою ситуацию, вот только у него как раз-таки не встало. Ты представь! Я такая молодая и чувствительная, а у парня на меня даже не шелохнулся!
- Печаль, — дрожащими губами поддерживал Лауду.
- Для меня это был приговор моей внешности. В общем, чудом не убилась. Второй раз всё было интересней, я тогда слегка пьяненькая была, а мой парень решил в альфа-самца поиграть. Толкнул меня на кровать, а я башкой о край тумбочки. Чудом голову не проломила, сотрясением отделалась. В третий...
- Третий! — хохотал Феликс, закрывая глаза рукой, чтобы не видеть её разачарованую морду-лица. — Ладно, прости, продолжай.
- Да-да, третий. Решила дойти до кондиции и напилась в стельку. К сожалению, я помню всё в мельчайших — просто в молекулах! — деталях: снимает он штаны, и в тот самый момент меня выворачивает на его причинное место. Это не так смешно было! Кончай ржать!
- О, это я могу!
Если бы вороны могли, то крутили у виска, а так только взлетали от их приступов истеричного смеха. Даже прохожие и те обходили дугой.
- С тех пор я приняла свою ношу старой девы и не иду наперекор судьбе. Слишком много травм мне это принесло, — с притворной печалью положила руку на сердце, а глаза блестели весельем.
- Ладно, — судорожно выдохнул поступающий смех, — ты выиграла.
Усмехнувшись, Лауда посмотрела туда, где уже не было солнца, лишь красная полоса у горизонта. Ещё несколько минут, и вечер из янтарного превратится в тёмно-синюю ночь. Светлую ночь, ведь на небе ни одного облачка.
- Да, — выдохнула Лауда, — хуже дня ещё не было.
- С языка сорвала, — согласился Феликс, — хуже не было.
Удивительно, как два абсолютно разных голоса, с разными частотами, высотой и тембром, могут выдавать одинаковые интонации.
- Хватит сидеть! — ударил Лауду по бедру, джинсы хорошо провели удар. — Пора идти спать. Помоги спуститься, мне ногу жалко.
К удивлению Феликса, он даже не поцарапался о кору дерева, слез невредимым и здоров.
- Глухая? — обернулся к девушке, когда ты и шагу за ним не ступила. — Спать идём. Только тебе придётся спать со мной, кровать узкая...
- Я за!
Удивительная просто, даже не подумала, а уже оказалась рядом с рюкзаком.
- Ты платишь, у меня деньги только в почке. Я пока не готов расстаться с ней.
Феликс спал как убитый – редкая способность: отключался в любом месте, при любой температуре и грохоте. Хоть конец света – если приспичило, уснёт под аккомпанемент взрывов.
Но эта ночь выдалась адской. Лауда не храпела, зато разговаривала во сне, дёргалась, и, кажется, даже заехала локтем в глаз.
– Лиловый, – бормотала она под утро, – ставь на лиловый.
Триста раз проклял свою доброту, но ещё четверо соседей храпели так, что сонные трели Лауды казались кошачьим мурлыканьем.
Оторвал себя от подушки и взглянул на спящую девушку. Мокрое пятно и засохшая слюна на щеке – зрелище не для романтиков.
В общем, она казалась ему харизматичной, но точно не красивой.
Мать Феликса была такой. Только красивой.
Цокнул языком, сгоняя странное наваждение, и двинулся к Амилю.
Близнецов знал со школы, выросли соседями, не друзья, скорее товарищи по несчастью.
- Завтра конструктор привезут, - Амиль всегда был спокоен, даже когда речь шла об уголовщине, - будешь собирать?
Феликс встал напротив камеры. В свете ламп замотал головой. Всегда отказывался от этой работенки. Не из-за принципов, просто стыдно было бы приходить на могилу матери, которая не хотела и слышать про этот ужас.
Конструктор - это запчасти оружия. По запчастям проще перевозить, и если тебя повяжут, то срок меньше. А здесь должен кто-то собирать, чтобы потом кто-то мог продать. Феликс был в армии, он знает, как обращаться, как собирать и все эти мелочи, но стыдно же будет.
- Вы играете в конструктор?
Феликс прыснул от смеха, но собрался и скорчил серьезную мину. Смешная такая.
- Да, это прикольно и успокаивает, - Амиль потешался над Лаудой, но голос серьезный, - Оно как происходит: когда ты над чем-то концентрируешь настолько сильно, что у тебя глаза косят, ты кажешься себе умней. Чувствуешь себя гением, так сказать.
На этот раз только задрожали губы.
- Мне кажется, что вы увальни.
Не сдержался. От смеха оступился и неудачно наступил на перебинтованную ногу. Смех и вопль боли.
- Иногда и конструктор не спасает от тупости, да, Феликс? - Амилю лишь бы посмеяться.
- Феликс?! - Лауда ударила по столу, так её пробило на смех, - Серьезно?
- Заткнулись! - гаркнул Феликс, - Моё счастливое везение просто не нашло меня!... Ой, да пошли вы! Сама не лучше, «хвала небес» сбежала из-под венца!
- Эй! - смех девушки прекратился, - От счастливчика слышу!
- Я тебе сейчас моську разобью....
- Закрыли рты! - Амиль не выносит споров и пререканий, - И пошли вон, завтра заберёте доки. Решили учинить мне базар, - последнее пробормотал под нос.
- Я вообще-то хотел перекантоваться у вас.
- Феликс, ты наш хороший клиент, спору нет, - Амиль приятный, но слегка жестковатый парень, - Но ты только с условки, поэтому вали и не притягивай свою «удачу» в наш дом.
Ковыляя и цокая языком, поднимался наверх с хихикающей Лаудой. Ту ещё не отпустило от имени.
- Ты такая противная, странно, что жених от тебя не сбежал.
- Странно, что ты ещё не женился, со своей-то удачей.
- Ты действительно напрашиваешься на смачный подзатыльник...
- Закрыли рты, - Эмиль тоже не выносил чужих споров, это у них семейное, - и пошли вон.
На пороге магазинчика смотрели на яркое солнце. Оба думали, куда податься.
- И вот «хвала небес» и «счастливчик» остались на улице.
- Ага, - усмехнулся Феликс, - напиши об этом книгу.
Лауда ушла налево, вниз по улице, Феликс направо, вверх по улице. Оба надеялись больше не встретиться.
ГЛАВА 4
Лауда всегда считала себя дурой. Эта выпестованная самоирония служила ей броней от множества бед: обид, надежд, гордости, планов на будущее. Она искренне верила: прикинуться глупой в нужный момент выгоднее, чем корчить из себя мудреца. Теперь терзалась сомнениями: она действительно дура или просто вжилась в роль?
– Молодой человек, – Лауду уже трясло от праведного гнева и подступающего раздражения, – мне нужна комната на одну ночь. Переночую и уйду…
– Девушка, вы в своем уме? – не выдержал мужчина за стойкой. – Девкам комнаты не сдаю! Мне разборок с вами еще не хватало. Проваливайте!
В голове роились отборные ругательства. От сдерживаемого желания врезать кулаком сводило суставы, челюсти стиснулись до боли, а в левой брови запульсировала предательская судорога.
– Знаете, – Лауда яростно растирала бровь, испепеляя мужчину взглядом, – у вас совести кот наплакал.
– Знаю, – кивнул тот. – Но мой опыт подсказывает, что и этого слишком много.
Она уже было развернулась уйти, но вспомнила об отсутствии гордости и обернулась:
– Дяденька, неужели вам меня совсем не жалко? Я же чья-то дочь! А на улице меня изнасилуют или, в лучшем случае, убьют!
– А я чей-то сын! Мне каждый день грозятся убить, и, к сожалению, никто не собирается изнасиловать.
Лауда растеряла весь свой пыл, глупо хлопая глазами и глядя на него, словно овца, которой вот-вот предложат пожевать сено.
– Дверь вон там, – сухо указал он, а Лауда махнула рукой и вышла прочь от этого неприступного оплота гостеприимства.
Действительно, девушкам без сопровождения мужчины комнаты сдавали неохотно. Случалось всякое: сбегали от мужей, одни или с детьми. А когда те находили беглянок, начинался ад, и владельцам приходилось объяснять полиции, как так вышло и почему этот источник дохода не был задекларирован в налоговой.
День и без того выдался долгим, а ночь обещала быть еще длиннее. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона, но от этого на душе теплее не становилось. Что делать дальше, она вроде бы знала. Нужно найти место, где будет хоть какая-то безопасность. Можно пойти на пляж, но в такую погоду там, скорее всего, уже вовсю пьянствуют. В центре есть полиция, но, судя по новостям, работают они из рук вон плохо. Мусорные баки в переулке? Излюбленное место сборищ сомнительных личностей. А если найти большую коробку и спрятаться в ней? Впрочем, о гордости этой дамы уже все было сказано.
Она брела по тротуару, рассеянно пиная камешек, стараясь ни о чем не думать. Вечер выдался хорош: легкий прохладный ветерок, солнце, тонущее в закатном мареве, и щебет птиц на проводах, не дающий девушке окончательно скатиться к отчаянию.
Дойдя до конца улицы, где заканчивался собачий двор, она развернулась и пошла обратно. Лучше быть изнасилованной и убитой незнакомцами за один вечер, чем медленно жить.
Купив бутылку молока и хлеб, Лауда забралась на дерево в парке, устраиваясь поудобнее среди ветвей.
Феликсу повезло меньше. Он снял комнату, точнее, койко-место, но вот расплатиться было нечем. В голове зрел дерзкий план: улизнуть утром незамеченным через окно. Лодыжка, конечно, не одобрит прыжок с третьего этажа, но что поделать.
Сейчас он, сгорбленный и жалкий, бродил по парку под аккомпанемент урчащего живота. Нашел яблоню, но кислые яблочки лишь раздразнили аппетит. Подумывал объесть листья, но они же горькие!
Если бы эта мелкая дрянь, что запрыгнула в кабриолет, не перешла ему дорогу, он бы сейчас не голодал. Отдал бы машину заказчику, забрал деньги и жил бы припеваючи. А сейчас что? Сплошные небесные кары сыплются ему на голову.
Именно эта дура, с несуразным носом и издевательским именем, сидела на одной из яблонь и уплетала такой манящий белый хлеб. Он даже чувствовал его сладковатый аромат.
– Знаю, что заслужил, но за что?! – взмолился Феликс, обращаясь к небу.
Уже начинало темнеть, и он думал было пойти спать в клоповник, но вдруг остановился. Посмотрел на перебинтованную ногу, которая лишь изредка напоминала о себе тупой болью. «Ладно, – подумал он, – не повезло, так не повезло».
– Эй! – позвал он. К его удивлению, эта клуша чуть не подавилась молоком. – Что ты здесь делаешь? Уже темнеет.
Перед лицом Феликса возникла живая иллюстрация к поговорке «Не говори с набитым ртом»: непережеванные комки хлеба едва не угодили ему в лицо.
– Если ты не заметил, то я – девушка.
Брови Феликса поползли вверх.
– Я заметил. Поэтому и спрашиваю.
Лауда фыркнула и потупилась.
– Ни один хмырь не сдал мне комнату, даже на пороге не позволил переночевать. Вот мое мудрое решение проблемы. Печальное, но не голодное.
Точно, девушек не особо жалуют… Громкое урчание услышала даже Лауда, сидевшая на ветке. Как она только туда забралась?
– На вот, – тут же протянула она Феликсу бутылку и остаток хлеба.
– Я не голоден, – отвернулся он, но тут же вспомнил, что гордость у него отродясь не водилась. – Ну и трепло.
Милостыню принял. Если вы думаете, что секс, спорт, массаж, душевное равновесие и любовь – самое приятное, что есть в жизни, то попробуйте поесть спустя три дня голодовки.
– Приятного, – с какой-то непонятной легкой улыбкой, щенячьим взглядом и высокими интонациями произнесла Лауда.
– Ага, – настороженно, с набитым ртом, поблагодарил он и отступил на шаг.
Девушка вздохнула полной грудью, сидя по-турецки на ветке – действительно по-турецки! – и смотрела куда-то в небо. Проследив за ее взглядом, Феликс понял, что она пялится на закат. Да, красиво, конечно, но такое ведь каждый день бывает. Он фыркнул по поводу этой сентиментальности, интенсивно жуя батон.
– Что делать планируешь?
Только спросил и тут же подавился, забыв прожевать.
Эта несчастная улыбнулась, наклонив голову, чтобы сказать:
– Ждать.
– Здесь?
Будь он девушкой, вообще бы не выходил из дома. Особенно с такими… выдающимися формами. Так рассуждал Феликс. Вообще, у него в голове вертелись странные мысли на этот счет: быть девушкой в мире, где все знают, что тебя можно изнасиловать, все равно что гулять с полным рюкзаком денег среди бедных и беспринципных, где всем известно, что у тебя там лежит.
– Разумеется.
Феликс застыл с набитым ртом. Он же надеялся больше не встретить эту умалишенную, но у судьбы на него были свои планы.
– Держи, – он вручил бутылку и батон Лауде, а сам полез к ней на дерево, кряхтя от усердия.
– Осторожнее с ногой.
– Ага, – пыхтел он. Забравшись на ветку, забрал еду и сказал: – Привет, «Хвала небесам».
Прода от 10.04.2025, 14:03
ГЛАВА 5
С сотворения мира, когда ещё ни одна тварь не ступила на землю, пока какая-то обезьяна не взялась за палку, пока эволюция не ударила в голову, даже тогда каждая молекула знала: смех — лекарство для больной души. Или душа больна, потому и смеётся, кто знает, какая постановка верна, но какое до этого дело, если Лауда от смеха забыла абсолютно обо всем, кроме надрывающегося пупка.
- Не скажу, что было плохо, — продолжал философствовать Феликс, — ужасно, стыдно, неловко, позор, в общем, но точно не плохо. Всё оно как было: мне тогда семнадцать стукнуло. У меня такой прилив энергии в определенных местах был, ты даже не представляешь, а я ещё принципиальный был. Ну знаешь, «брать себя в руки» для меня было ударом по самолюбию.
Лауда вытерла слезы в уголках глаз, прокашлялась и сипло спросила:
- И что?
- Ну представь, — Феликс сел поудобнее, размахивая руками, — уединённое место, ты раздеваешь девушку. Впервые! Это же... Ну просто благословление свыше. В общем, раздеваешь ты её, по ходу кое-как пытаюэешься целовать — целовался я тоже впервые, — расстёгиваешь ей лифчик, он слетает... и всё.
Лауда хлопала глазами.
- Что всё?
- А вот всё! Пытаешься два слова связать с липким пятном в трусах.
- Ты... Боже мой! — пробило на хохот, а от хохота на икоту.
Феликс такие рожи корчил, что её даже листья деревьев смешили.
- Ты не подумай, дальше было лучше: я подловчился, посмотрел нужные фильмы, взял пару уроков у опытных знакомых и снова пошёл в бой. Переехал в другой город, чтобы — упаси меня все святые — не столкнуться с той самой. И всё хорошо, я девушкам обычно нравлюсь, не липнут ко мне, но и не отказывают. Это я всё к чему: пару ходок налево-направо, и мне дали кликуху «МинутМэн».
- Минут... — слова потонули то ли в кряканье, то ли в хрюканье.
Феликс, конечно, покосился на девушку, но ничего не ответил, лишь печально вздохнул.
- Вот мне и пришлось переезжать снова. С такой репутацией далеко не уедешь.
Лауда кивала или просто трясла головой. Феликс отчётливо слышал кряхтение из-под водопада волос.
- Всё, прекращай, лучше расскажи про свой эротичные хождения, — потребовал, толкнув в плечо. Чуть ли не свалилась с дерева, но тут же схватил за плечи. — Тебе лишь бы убиться.
Выпрямившись, набрав побольше воздуха в грудь, выдала:
- Ску-ко-та, мои хождения. Всё сложилось так, что я девственница...
- Да ну? — искренне удивился Феликс. — Ты, конечно, не в моём вкусе и всё такое, но кому это мешало, если встало?
- Так ты послушай, увалень! — ударила в плечо и продолжила: — Были у меня попытки. Три или около того. Поясню: первый раз всё было похоже на твою ситуацию, вот только у него как раз-таки не встало. Ты представь! Я такая молодая и чувствительная, а у парня на меня даже не шелохнулся!
- Печаль, — дрожащими губами поддерживал Лауду.
- Для меня это был приговор моей внешности. В общем, чудом не убилась. Второй раз всё было интересней, я тогда слегка пьяненькая была, а мой парень решил в альфа-самца поиграть. Толкнул меня на кровать, а я башкой о край тумбочки. Чудом голову не проломила, сотрясением отделалась. В третий...
- Третий! — хохотал Феликс, закрывая глаза рукой, чтобы не видеть её разачарованую морду-лица. — Ладно, прости, продолжай.
- Да-да, третий. Решила дойти до кондиции и напилась в стельку. К сожалению, я помню всё в мельчайших — просто в молекулах! — деталях: снимает он штаны, и в тот самый момент меня выворачивает на его причинное место. Это не так смешно было! Кончай ржать!
- О, это я могу!
Если бы вороны могли, то крутили у виска, а так только взлетали от их приступов истеричного смеха. Даже прохожие и те обходили дугой.
- С тех пор я приняла свою ношу старой девы и не иду наперекор судьбе. Слишком много травм мне это принесло, — с притворной печалью положила руку на сердце, а глаза блестели весельем.
- Ладно, — судорожно выдохнул поступающий смех, — ты выиграла.
Усмехнувшись, Лауда посмотрела туда, где уже не было солнца, лишь красная полоса у горизонта. Ещё несколько минут, и вечер из янтарного превратится в тёмно-синюю ночь. Светлую ночь, ведь на небе ни одного облачка.
- Да, — выдохнула Лауда, — хуже дня ещё не было.
- С языка сорвала, — согласился Феликс, — хуже не было.
Удивительно, как два абсолютно разных голоса, с разными частотами, высотой и тембром, могут выдавать одинаковые интонации.
- Хватит сидеть! — ударил Лауду по бедру, джинсы хорошо провели удар. — Пора идти спать. Помоги спуститься, мне ногу жалко.
К удивлению Феликса, он даже не поцарапался о кору дерева, слез невредимым и здоров.
- Глухая? — обернулся к девушке, когда ты и шагу за ним не ступила. — Спать идём. Только тебе придётся спать со мной, кровать узкая...
- Я за!
Удивительная просто, даже не подумала, а уже оказалась рядом с рюкзаком.
- Ты платишь, у меня деньги только в почке. Я пока не готов расстаться с ней.
ГЛАВА 6
Феликс спал как убитый – редкая способность: отключался в любом месте, при любой температуре и грохоте. Хоть конец света – если приспичило, уснёт под аккомпанемент взрывов.
Но эта ночь выдалась адской. Лауда не храпела, зато разговаривала во сне, дёргалась, и, кажется, даже заехала локтем в глаз.
– Лиловый, – бормотала она под утро, – ставь на лиловый.
Триста раз проклял свою доброту, но ещё четверо соседей храпели так, что сонные трели Лауды казались кошачьим мурлыканьем.
Оторвал себя от подушки и взглянул на спящую девушку. Мокрое пятно и засохшая слюна на щеке – зрелище не для романтиков.
