Переступаю порог дома, входя в переполненный людьми коридор уверенной походкой, правда излишне часто тяну юбку вниз, проверяя, все ли она закрывает. Хорошо, что вместо каблуков обула самые простые балетки. Хоть ноги ныть не будут. Расстегиваю молнию кожаной куртки, здороваясь с девушками, которые бросают мне уже веселое «привет, Бэйб», и опускаю взгляд в пол, подмечая, что большинство присутствующих настолько пьяны, что не могут толком сосредоточить свое внимание на лицах говорящих. Значит, мне не стоит бояться смотреть им в глаза. Но привычка — есть привычка.
Прохожу вглубь, теряюсь, ощущая себя рыбой в воде, и даже нахожу музыкальный вкус хозяйки сего дома приятным. Встаю у лестницы, ведущей на второй этаж, и готовлюсь мирно стоять в стороне, наблюдая за окружающими.
— Привет, — громко. И прямо в ухо, так что вздрагиваю, прижав ладонь к щеке, и поворачиваю голову, опустив взгляд, но сохранив на лице улыбку:
— Привет.
Причард с зачесанными светлыми волосами, в темных джинсах и рубашке, верхние пуговицы которой расстегнуты, подходит со стороны кухни с широкой улыбкой. Ему не хватает розы в зубах — будет вылитый испанский мачо.
— Не рассчитывал увидеть тебя здесь, — что ж, он уже выпил, но крепко стоит на ногах, держа в руке стаканчик с пивом. — Видимо, сегодня мой день.
Я касаюсь пучка из волос на голове, чтобы проверить состояние прически, и опускаю руки вдоль тела, решив немного позаигрывать с ним. Надо же как-то время убить, тем более мать это оценит. Как и сам Причард.
— Давно пришла? — Парень начинает незамысловатую беседу, расспрашивая меня о том, как обычно мне приходится проводить выходные. Я, конечно, с милой улыбкой повествую о своих буднях, и разговор резко меняет направление, когда Причард замечает одну деталь, которая отсутствует:
— Хочешь выпить? — Он даже толком не получает от меня ответ, попросив подождать, что я и делаю. Не сбегать же мне, как дурочке. Тем более, я не против выпить. Мать сама меня сюда направила, так что об излишней правильности можно забыть на время. Причард возвращается через пару минут со вторым стаканчиком, который протягивает мне, что-то сказав по поводу напитка, но я не слышу его из-за громкой музыки, так что просто улыбаюсь, кивая головой, и отпиваю немного, сморщившись. Кто-то перебарщивает с водкой. У нас с Причардом вновь завязывается разговор, но я уже не запоминаю его составляющие, просто позволяя алкоголю немного отпустить мое напряжение, правда оно тут же возрастает, как и температура моего тела, когда парень предлагает потанцевать. Нет, я не ханжа. Видимо, настроение совсем не для «прижималок» под музыку.
Делаю большой глоток.
Вдруг осознаю.
К черту.
— Хорошо, — даю ответ, и Причард с довольной улыбкой допивает содержимое своего стаканчика, мило предложив мне снять кожанку. Почему бы и нет? Мы проходим в гостиную, еле просачиваемся сквозь толпу танцующих в полумраке подростков, многие из которых давно уже блюют в горшки с цветами. Причард помогает мне снять куртку, которую кладет на спинку дивана, а я в это время опустошаю свой стакан, хорошо ощутив, как жар бьет мне в грудь, растекаясь по всему телу. И обыденная наблюдательность отпускает. Теперь я спокойно смотрю в глаза Причарду, когда он начинает что-то говорить о своей работе. Информация неинтересная, поэтому прошу принести мне еще выпить, и парень, как настоящий джентльмен, выполняет просьбу дамы. Что ж, может я сделала поспешные выводы, касающиеся Причарда. Да, он немного заносчив, но все мы не без греха. Возможно, мне даже будет интересно в его компании.
Постоянно твержу о неправильности оценки людей по первому впечатлению, а сама, толком не зная парня, отношусь к нему с недоверием.
Начинаю еле заметно раскачиваться в такт быстрой музыки, глотая алкоголь и пытаясь докричаться до Причарда, который явно с интересом изучает мое тело взглядом, но при этом пытается успевать за моими словами, чтобы поддержать диалог. Весьма похвально. Видимо, его все-таки интересуют не только мои внешние данные.
Стакан за стаканом. Мое тело горит, и мне охота избавиться от этого пожара, поэтому начинаю двигаться, смеясь, когда парень выдает очередную шутку. Люблю людей, умеющих смешить. Причард уже не так скован, как и я, поэтому мы оба стоим ближе, двигаясь под музыку, задевая локтями людей вокруг. Чувствую, как свободная горячая ладонь касается моей талии, обтянутой тонким топом. Кажется, температура тела Причарда совсем нечеловеческая. В хорошем смысле. Парень довольно горяч. Буквально. Он пьет алкоголь из стакана, как и я. Запрокидываю голову, прикрыв веки, и с наслаждением покачиваюсь на носках, опуская обе руки вдоль тела, так что содержимое стаканчика льется на паркет, но это никого не волнует. Прижимаю ладонь к горячему лбу, не находя сил раскрыть веки. В темноте, в самом сознании начинают мелькать размытые картинки, будто старые кадры, приносящие головному мозгу ноющую боль. Морщусь, сводя брови к переносице, и опускаю лицо, чувствуя, как горячие руки уже притягивают меня к чужому телу, сокращая расстояние между нами. Кажется, Причард совсем не замечает перемену в моем настроении, но в этом нет его вины. Касаюсь носом его подбородка, поражаясь его телесной теплоте, и слегка прогибаюсь в спине, чувствуя, как пальцы проникают под ткань майки, касаясь моего тела. Слишком наглое действие вызывает возмущение и только отталкивает меня морально от этого человека.
Мне нехорошо.
Картинки перед глазами плывут, но без труда узнаю свою ванную комнату.
Тру веки, немного размазывая тушь и подводку, как раз находя повод оставить на время парня, который входит во вкус, не смущаясь, скользя руками по моим бедрам.
— Мне нужно в уборную, — шепчу ему на ухо, чувствуя, как тошнота подступает к глотке. Этого не хватало. Причард с пониманием улыбается, кивая, и отпускает меня, сказав, что будет ждать, и я выдавливаю улыбку в ответ, еле освободив свою ладонь от его хватки. Расталкиваю людей руками, пробираясь к лестнице, чтобы подняться на этаж выше в поисках туалетной комнаты. К счастью, время раннее, и никто, кажется, кроме меня не нуждается в уборной, больше предпочитая ее горшку, так что коридор этажа пуст. Слышу только голоса из закрытых комнат. Ноги удивительным образом подводят меня, заставляя шататься из стороны в сторону и хвататься на стену с красивыми узорчатыми обоями красного цвета. Отвратительное предпочтение к цветовому оформлению.
Тошнота усиливает давление, так что держусь за горячий лоб, ускоряя шаг, и ликую, находя уборную. Не медлю, падая на колени возле унитаза, позволяю желудку избавиться от алкоголя. Плюю и кашляю. Отвратительно, но достойная плата за неумение пить. Одной рукой опираюсь на пол, другой поддерживаю больную тяжелую голову, чтобы та, не дай Бог, не стукнулась о бортик унитаза. Головокружение… Ощущение такое, будто из меня горечь выжимает все соки. Чувствую себя вывернутой тряпкой.
Почему меня так изводит с нескольких стаканчиков? Проблема в водке? Или туда подсыпают легкий наркотик? Не могу быть уверенной, но как-то девушки из класса заикались о том, что подобная «добавка» неплохо расслабляет мозг, так что после долгой и тяжелой учебной недели это самое оно. И когда же наступит это самое «успокоение»? Единственное, что я чувствую, это чертову изжогу. Тру пальцами мокрые веки, тихо хныча от усиливающейся горячей и сверлящей боли в животе. Дергаю ткань, давя ладонью на место, где под кожей находится желудок, и мычу, когда перед глазами расплывчато является обстановка коридора моего дома. Приоткрытая дверь ванной. Я четко слышу женский плач и крик младенца, который тонет в темноте, звуча эхом в ушах.
Стучу себе по голове, отгоняя дурные воспоминания, но слезы все равно текут по щекам. Судорожно глотаю воздух, всасывая его в легкие. Мне не нравится проявлять слабость внешне. Если морально у тебя что-то болит, то пускай твоя рана и остается скрытой ото всех. Внешняя непоколебимость, внутренняя разбитость. Явная лживая игра на публику, демонстрирующая всем твою вполне обыкновенную жизнь. Долгожданный ребенок в среднестатистической семье, где главенствуют свои моральные ценности. Принципы и правила, писанные женщиной с завышенной самооценкой.
Теперь, когда я понимаю, что не в силах совладать с эмоциями, уверена — в пиво что-то подсыпают. Удивительно, что Причард не подает признаков ухудшения состояния. Может, ему не впервой употреблять подобное, поэтому он вполне спокойно переносит.
Дрожащей ладонью вытираю слюну с губ, морщась, ведь не могу остановить ее выделение. Что-то определенно не так. Кашляю, еле поднимаясь на вялые ноги, ощущая колкую боль в ступнях, словно под их кожей рассыпаны крупицы песка. Хватаюсь за край раковины, желая умыть мокрое от холодного пота лицо, но вновь сажусь на плиточный пол, прижимаясь лбом к ледяной стенке ванной. Остыть. Мне необходимо остыть. Помутнение в мыслях. Перед глазами все продолжает плыть, поэтому, когда скрипит дверь, не могу четко разглядеть человека, шагнувшего внутрь помещения. Щурюсь, приоткрыв губы, чтобы попросить помочь, но не выходит выдавить из себя слова. В следующее мгновение сознание будто отключается. Нет. Я не теряю сознание.
Я теряю связь с собой, продолжая бодрствовать в полусонном состоянии.
И мой рассудок окутывает тьма.
Мрачные стены гостиной. Холодный застывший воздух. Камин не согревает ледяные бледные руки матери, которая без остановки рыдает в объятиях мужа. Он лишь с горечью закрывает ладонью глаза, пытаясь казаться сильной опорой для жены, которой необходимо чувствовать себя защищенной. И мужчина готов терпеть, чтобы его объятия казались крепче. Они оба сидят на диване, не разговаривая, не открывая глаз.
А девочка смотрит на них из-за двери коридора. Смотрит на убивающегося горем отца. На изводящую саму себя рыданием мать.
Смотрит и не верит их лживой игре.
Они оба подсознательно желали этого.
Тяжелые веки с трудом разжимаются, позволяя мне размыто лицезреть предметы, отдаленно напоминающие шкаф у стены и зеркало, стоящее прямо напротив кровати. Попытка скользнуть зрачками приносит ноющую головную боль, от которой мускулы лица сводит, так что морщусь, хмуря брови, и еле двигаю рукой, чтобы пальцами протереть опухшие веки. Вялое тело практически не слушается. Кожа запястий странным образом побаливает, но, поднеся ладонь ближе к лицу, все равно ничего не могу рассмотреть. Единственное, на что я способна, — это ощущать. И я ощущаю, что нахожусь черт знает, где. Незнакомый запах одеколона, пота, никотиновый привкус на языке. Я курила? Пытаюсь оторвать голову от подушки, и в это же мгновение хватаюсь холодной ладонью за лоб, вновь уложив лицо обратно. В висках бьется давление. Сознание в хаосе старается отыскать воспоминания о вчерашнем вечере, но все утеряно. Одна огромная дыра в голове. Последнее, что я помню уже отрывками, — это мой танец с Причардом. Вкус водки. Пива. И все. Затем кромешная темнота. Абсолютно ничего. Голова начинает сильнее болеть от усиленного мыслительного процесса, и боль старательно заставляет меня рванно вдыхать, прижимая к лицу ладонь. Хочу подняться на кровати, так что опираюсь руками по обе стороны себя, сжав веки и прикусив губу, чтобы не закричать от резкой и пронзительной боли внизу.
Мое сердце пропускает второй в моей жизни сильнейший удар и так же внезапно замирает, прекращая гонять через себя кровь. Распахиваю веки, благодаря ледяному испугу вернув себе способность видеть все четко, и не осматриваю незнакомую комнату с занавешенными шторами. Мой взгляд медленно опускается на мое тело. На порванную местами ткань топа. На оторванную лямку лифчика, которая скользит с плеча к локтю. На задранную мятую юбку, и покрытую синяками кожу ног. Приоткрываю опухшие губы. Боль от движения руки, которой я тянусь к юбке, только увеличивается, и, как только я касаюсь пальцами внутренней стороны бедра, паника окончательно смешивается с ужасом и заполоняет всю меня, подчиняя себе разум.
Пронзающая, колющая, ни с какой другой не сравнимая боль внизу живота беспощадно изнуряет меня до такой степени, что начинаю трястись, еле подтягивая ноги, сгибая их в коленях. Задыхаюсь, хрипло кашляя, и издаю жалкий стон, начиная быстро бегать взглядом по своему телу. И чем больше я замечаю, тем сильнее начинают литься из красных глаз слезы.
— Нет… — Шепчу, шмыгая носом, и качаю головой, прикладывая ладонь к больному месту. — Нет, — громче произношу, мотая головой, как безумная, и в голос рыдаю, позабыв о внешней гордости и непоколебимости. Растираю кожу запястий, что покрыта синяками, и прижимаю ладони к больным губам, словно кто-то яростно кусал их на протяжении длительного времени. Вытираю их тыльной стороной, плача в голос, вторую руку прижимаю к груди, обняв себя. Сгибаюсь пополам, чувствуя, как морально я разваливаюсь, как подобно песку меня разносит к чертям в разные стороны. Как вовсе прекращаю существовать. Как температура тела падает, но холодный пот продолжает каплями течь по коже. Как отрывистое хриплое дыхание кружит еще туманный разум. Вера в происходящее убивает.
Этого не могло произойти.
Игнорируя физическую боль, начинаю колотить себя по голове сжатыми в кулаки ладонями, рву, выдергиваю вьющиеся волосы от безысходной злости к себе.
— Боже, — шепчу, панически оглядываясь, но слезы мешают видеть четче. — Боже, — сгибаюсь пополам, прижимаясь лбом к изодранным коленям, которые обнимаю руками, громко мыча сжатыми губами.
Меня трясет. Остановить разрывающие на куски рыдания не под силу. Закрываю глаза, не желая видеть, желая лишь исчезнуть. Прямо сейчас провалиться сквозь землю, к чертовой матери.
Ужас накрывает новой волной, когда слышу, как дверь в комнату приоткрывается, будто с опасением. Вскидываю голову, глазами, полными животной боли и страха, смотрю в сторону заглянувшего. Русый парень, довольно высокий, с большими кругами под голубыми, слишком светлыми глазами. Его взгляд натыкается на меня, после чего брови сводятся к переносице, а усмешка проявляется на неестественно бледном лице:
— Опа, Харпер.
Этого голос. Этот чертов голос.
Фардж.
Я никогда не разглядывала его так, как сейчас, поэтому признала только по голосу. Парень нагло ухмыляется, облокотившись на дверной косяк:
— Смотрю, хорошо погуляла.
Моргаю, с болью роняя слезы. Продолжаю всматриваться ему в глаза, не веря:
— Зачем ты… За что? — Не понимаю, качнув головой, а парень озадачено хмыкает:
— Ты, на хер, о чем? — И его ухмылка медленно сползает, что удивительно, когда я отвожу взгляд, опустив его вниз, и начинаю покачиваться в положении сидя, все так же обнимая свои колени руками:
— За что? — Шепчу, плача, уже себе под нос. Молчание со стороны Фарджа убивает. Время вокруг меня застывает окончательно, когда его довольно серьезный, но все еще недовольный голос рвет тишину:
— Дура, я тебя не трогал.
Не поднимаю голову, продолжая задыхаться и давиться слезами, не в силах уже вытирать их со щек. В голос рву глотку, простонав от боли. Физической и моральной. Я не верю. Не могу поверить, что это происходит со мной.
— Эй, — парень продолжает отстаивать.
Прохожу вглубь, теряюсь, ощущая себя рыбой в воде, и даже нахожу музыкальный вкус хозяйки сего дома приятным. Встаю у лестницы, ведущей на второй этаж, и готовлюсь мирно стоять в стороне, наблюдая за окружающими.
— Привет, — громко. И прямо в ухо, так что вздрагиваю, прижав ладонь к щеке, и поворачиваю голову, опустив взгляд, но сохранив на лице улыбку:
— Привет.
Причард с зачесанными светлыми волосами, в темных джинсах и рубашке, верхние пуговицы которой расстегнуты, подходит со стороны кухни с широкой улыбкой. Ему не хватает розы в зубах — будет вылитый испанский мачо.
— Не рассчитывал увидеть тебя здесь, — что ж, он уже выпил, но крепко стоит на ногах, держа в руке стаканчик с пивом. — Видимо, сегодня мой день.
Я касаюсь пучка из волос на голове, чтобы проверить состояние прически, и опускаю руки вдоль тела, решив немного позаигрывать с ним. Надо же как-то время убить, тем более мать это оценит. Как и сам Причард.
— Давно пришла? — Парень начинает незамысловатую беседу, расспрашивая меня о том, как обычно мне приходится проводить выходные. Я, конечно, с милой улыбкой повествую о своих буднях, и разговор резко меняет направление, когда Причард замечает одну деталь, которая отсутствует:
— Хочешь выпить? — Он даже толком не получает от меня ответ, попросив подождать, что я и делаю. Не сбегать же мне, как дурочке. Тем более, я не против выпить. Мать сама меня сюда направила, так что об излишней правильности можно забыть на время. Причард возвращается через пару минут со вторым стаканчиком, который протягивает мне, что-то сказав по поводу напитка, но я не слышу его из-за громкой музыки, так что просто улыбаюсь, кивая головой, и отпиваю немного, сморщившись. Кто-то перебарщивает с водкой. У нас с Причардом вновь завязывается разговор, но я уже не запоминаю его составляющие, просто позволяя алкоголю немного отпустить мое напряжение, правда оно тут же возрастает, как и температура моего тела, когда парень предлагает потанцевать. Нет, я не ханжа. Видимо, настроение совсем не для «прижималок» под музыку.
Делаю большой глоток.
Вдруг осознаю.
К черту.
— Хорошо, — даю ответ, и Причард с довольной улыбкой допивает содержимое своего стаканчика, мило предложив мне снять кожанку. Почему бы и нет? Мы проходим в гостиную, еле просачиваемся сквозь толпу танцующих в полумраке подростков, многие из которых давно уже блюют в горшки с цветами. Причард помогает мне снять куртку, которую кладет на спинку дивана, а я в это время опустошаю свой стакан, хорошо ощутив, как жар бьет мне в грудь, растекаясь по всему телу. И обыденная наблюдательность отпускает. Теперь я спокойно смотрю в глаза Причарду, когда он начинает что-то говорить о своей работе. Информация неинтересная, поэтому прошу принести мне еще выпить, и парень, как настоящий джентльмен, выполняет просьбу дамы. Что ж, может я сделала поспешные выводы, касающиеся Причарда. Да, он немного заносчив, но все мы не без греха. Возможно, мне даже будет интересно в его компании.
Постоянно твержу о неправильности оценки людей по первому впечатлению, а сама, толком не зная парня, отношусь к нему с недоверием.
Начинаю еле заметно раскачиваться в такт быстрой музыки, глотая алкоголь и пытаясь докричаться до Причарда, который явно с интересом изучает мое тело взглядом, но при этом пытается успевать за моими словами, чтобы поддержать диалог. Весьма похвально. Видимо, его все-таки интересуют не только мои внешние данные.
Стакан за стаканом. Мое тело горит, и мне охота избавиться от этого пожара, поэтому начинаю двигаться, смеясь, когда парень выдает очередную шутку. Люблю людей, умеющих смешить. Причард уже не так скован, как и я, поэтому мы оба стоим ближе, двигаясь под музыку, задевая локтями людей вокруг. Чувствую, как свободная горячая ладонь касается моей талии, обтянутой тонким топом. Кажется, температура тела Причарда совсем нечеловеческая. В хорошем смысле. Парень довольно горяч. Буквально. Он пьет алкоголь из стакана, как и я. Запрокидываю голову, прикрыв веки, и с наслаждением покачиваюсь на носках, опуская обе руки вдоль тела, так что содержимое стаканчика льется на паркет, но это никого не волнует. Прижимаю ладонь к горячему лбу, не находя сил раскрыть веки. В темноте, в самом сознании начинают мелькать размытые картинки, будто старые кадры, приносящие головному мозгу ноющую боль. Морщусь, сводя брови к переносице, и опускаю лицо, чувствуя, как горячие руки уже притягивают меня к чужому телу, сокращая расстояние между нами. Кажется, Причард совсем не замечает перемену в моем настроении, но в этом нет его вины. Касаюсь носом его подбородка, поражаясь его телесной теплоте, и слегка прогибаюсь в спине, чувствуя, как пальцы проникают под ткань майки, касаясь моего тела. Слишком наглое действие вызывает возмущение и только отталкивает меня морально от этого человека.
Мне нехорошо.
Картинки перед глазами плывут, но без труда узнаю свою ванную комнату.
Тру веки, немного размазывая тушь и подводку, как раз находя повод оставить на время парня, который входит во вкус, не смущаясь, скользя руками по моим бедрам.
— Мне нужно в уборную, — шепчу ему на ухо, чувствуя, как тошнота подступает к глотке. Этого не хватало. Причард с пониманием улыбается, кивая, и отпускает меня, сказав, что будет ждать, и я выдавливаю улыбку в ответ, еле освободив свою ладонь от его хватки. Расталкиваю людей руками, пробираясь к лестнице, чтобы подняться на этаж выше в поисках туалетной комнаты. К счастью, время раннее, и никто, кажется, кроме меня не нуждается в уборной, больше предпочитая ее горшку, так что коридор этажа пуст. Слышу только голоса из закрытых комнат. Ноги удивительным образом подводят меня, заставляя шататься из стороны в сторону и хвататься на стену с красивыми узорчатыми обоями красного цвета. Отвратительное предпочтение к цветовому оформлению.
Тошнота усиливает давление, так что держусь за горячий лоб, ускоряя шаг, и ликую, находя уборную. Не медлю, падая на колени возле унитаза, позволяю желудку избавиться от алкоголя. Плюю и кашляю. Отвратительно, но достойная плата за неумение пить. Одной рукой опираюсь на пол, другой поддерживаю больную тяжелую голову, чтобы та, не дай Бог, не стукнулась о бортик унитаза. Головокружение… Ощущение такое, будто из меня горечь выжимает все соки. Чувствую себя вывернутой тряпкой.
Почему меня так изводит с нескольких стаканчиков? Проблема в водке? Или туда подсыпают легкий наркотик? Не могу быть уверенной, но как-то девушки из класса заикались о том, что подобная «добавка» неплохо расслабляет мозг, так что после долгой и тяжелой учебной недели это самое оно. И когда же наступит это самое «успокоение»? Единственное, что я чувствую, это чертову изжогу. Тру пальцами мокрые веки, тихо хныча от усиливающейся горячей и сверлящей боли в животе. Дергаю ткань, давя ладонью на место, где под кожей находится желудок, и мычу, когда перед глазами расплывчато является обстановка коридора моего дома. Приоткрытая дверь ванной. Я четко слышу женский плач и крик младенца, который тонет в темноте, звуча эхом в ушах.
Стучу себе по голове, отгоняя дурные воспоминания, но слезы все равно текут по щекам. Судорожно глотаю воздух, всасывая его в легкие. Мне не нравится проявлять слабость внешне. Если морально у тебя что-то болит, то пускай твоя рана и остается скрытой ото всех. Внешняя непоколебимость, внутренняя разбитость. Явная лживая игра на публику, демонстрирующая всем твою вполне обыкновенную жизнь. Долгожданный ребенок в среднестатистической семье, где главенствуют свои моральные ценности. Принципы и правила, писанные женщиной с завышенной самооценкой.
Теперь, когда я понимаю, что не в силах совладать с эмоциями, уверена — в пиво что-то подсыпают. Удивительно, что Причард не подает признаков ухудшения состояния. Может, ему не впервой употреблять подобное, поэтому он вполне спокойно переносит.
Дрожащей ладонью вытираю слюну с губ, морщась, ведь не могу остановить ее выделение. Что-то определенно не так. Кашляю, еле поднимаясь на вялые ноги, ощущая колкую боль в ступнях, словно под их кожей рассыпаны крупицы песка. Хватаюсь за край раковины, желая умыть мокрое от холодного пота лицо, но вновь сажусь на плиточный пол, прижимаясь лбом к ледяной стенке ванной. Остыть. Мне необходимо остыть. Помутнение в мыслях. Перед глазами все продолжает плыть, поэтому, когда скрипит дверь, не могу четко разглядеть человека, шагнувшего внутрь помещения. Щурюсь, приоткрыв губы, чтобы попросить помочь, но не выходит выдавить из себя слова. В следующее мгновение сознание будто отключается. Нет. Я не теряю сознание.
Я теряю связь с собой, продолжая бодрствовать в полусонном состоянии.
И мой рассудок окутывает тьма.
***
Мрачные стены гостиной. Холодный застывший воздух. Камин не согревает ледяные бледные руки матери, которая без остановки рыдает в объятиях мужа. Он лишь с горечью закрывает ладонью глаза, пытаясь казаться сильной опорой для жены, которой необходимо чувствовать себя защищенной. И мужчина готов терпеть, чтобы его объятия казались крепче. Они оба сидят на диване, не разговаривая, не открывая глаз.
А девочка смотрит на них из-за двери коридора. Смотрит на убивающегося горем отца. На изводящую саму себя рыданием мать.
Смотрит и не верит их лживой игре.
Они оба подсознательно желали этого.
Тяжелые веки с трудом разжимаются, позволяя мне размыто лицезреть предметы, отдаленно напоминающие шкаф у стены и зеркало, стоящее прямо напротив кровати. Попытка скользнуть зрачками приносит ноющую головную боль, от которой мускулы лица сводит, так что морщусь, хмуря брови, и еле двигаю рукой, чтобы пальцами протереть опухшие веки. Вялое тело практически не слушается. Кожа запястий странным образом побаливает, но, поднеся ладонь ближе к лицу, все равно ничего не могу рассмотреть. Единственное, на что я способна, — это ощущать. И я ощущаю, что нахожусь черт знает, где. Незнакомый запах одеколона, пота, никотиновый привкус на языке. Я курила? Пытаюсь оторвать голову от подушки, и в это же мгновение хватаюсь холодной ладонью за лоб, вновь уложив лицо обратно. В висках бьется давление. Сознание в хаосе старается отыскать воспоминания о вчерашнем вечере, но все утеряно. Одна огромная дыра в голове. Последнее, что я помню уже отрывками, — это мой танец с Причардом. Вкус водки. Пива. И все. Затем кромешная темнота. Абсолютно ничего. Голова начинает сильнее болеть от усиленного мыслительного процесса, и боль старательно заставляет меня рванно вдыхать, прижимая к лицу ладонь. Хочу подняться на кровати, так что опираюсь руками по обе стороны себя, сжав веки и прикусив губу, чтобы не закричать от резкой и пронзительной боли внизу.
Мое сердце пропускает второй в моей жизни сильнейший удар и так же внезапно замирает, прекращая гонять через себя кровь. Распахиваю веки, благодаря ледяному испугу вернув себе способность видеть все четко, и не осматриваю незнакомую комнату с занавешенными шторами. Мой взгляд медленно опускается на мое тело. На порванную местами ткань топа. На оторванную лямку лифчика, которая скользит с плеча к локтю. На задранную мятую юбку, и покрытую синяками кожу ног. Приоткрываю опухшие губы. Боль от движения руки, которой я тянусь к юбке, только увеличивается, и, как только я касаюсь пальцами внутренней стороны бедра, паника окончательно смешивается с ужасом и заполоняет всю меня, подчиняя себе разум.
Пронзающая, колющая, ни с какой другой не сравнимая боль внизу живота беспощадно изнуряет меня до такой степени, что начинаю трястись, еле подтягивая ноги, сгибая их в коленях. Задыхаюсь, хрипло кашляя, и издаю жалкий стон, начиная быстро бегать взглядом по своему телу. И чем больше я замечаю, тем сильнее начинают литься из красных глаз слезы.
— Нет… — Шепчу, шмыгая носом, и качаю головой, прикладывая ладонь к больному месту. — Нет, — громче произношу, мотая головой, как безумная, и в голос рыдаю, позабыв о внешней гордости и непоколебимости. Растираю кожу запястий, что покрыта синяками, и прижимаю ладони к больным губам, словно кто-то яростно кусал их на протяжении длительного времени. Вытираю их тыльной стороной, плача в голос, вторую руку прижимаю к груди, обняв себя. Сгибаюсь пополам, чувствуя, как морально я разваливаюсь, как подобно песку меня разносит к чертям в разные стороны. Как вовсе прекращаю существовать. Как температура тела падает, но холодный пот продолжает каплями течь по коже. Как отрывистое хриплое дыхание кружит еще туманный разум. Вера в происходящее убивает.
Этого не могло произойти.
Игнорируя физическую боль, начинаю колотить себя по голове сжатыми в кулаки ладонями, рву, выдергиваю вьющиеся волосы от безысходной злости к себе.
— Боже, — шепчу, панически оглядываясь, но слезы мешают видеть четче. — Боже, — сгибаюсь пополам, прижимаясь лбом к изодранным коленям, которые обнимаю руками, громко мыча сжатыми губами.
Меня трясет. Остановить разрывающие на куски рыдания не под силу. Закрываю глаза, не желая видеть, желая лишь исчезнуть. Прямо сейчас провалиться сквозь землю, к чертовой матери.
Ужас накрывает новой волной, когда слышу, как дверь в комнату приоткрывается, будто с опасением. Вскидываю голову, глазами, полными животной боли и страха, смотрю в сторону заглянувшего. Русый парень, довольно высокий, с большими кругами под голубыми, слишком светлыми глазами. Его взгляд натыкается на меня, после чего брови сводятся к переносице, а усмешка проявляется на неестественно бледном лице:
— Опа, Харпер.
Этого голос. Этот чертов голос.
Фардж.
Я никогда не разглядывала его так, как сейчас, поэтому признала только по голосу. Парень нагло ухмыляется, облокотившись на дверной косяк:
— Смотрю, хорошо погуляла.
Моргаю, с болью роняя слезы. Продолжаю всматриваться ему в глаза, не веря:
— Зачем ты… За что? — Не понимаю, качнув головой, а парень озадачено хмыкает:
— Ты, на хер, о чем? — И его ухмылка медленно сползает, что удивительно, когда я отвожу взгляд, опустив его вниз, и начинаю покачиваться в положении сидя, все так же обнимая свои колени руками:
— За что? — Шепчу, плача, уже себе под нос. Молчание со стороны Фарджа убивает. Время вокруг меня застывает окончательно, когда его довольно серьезный, но все еще недовольный голос рвет тишину:
— Дура, я тебя не трогал.
Не поднимаю голову, продолжая задыхаться и давиться слезами, не в силах уже вытирать их со щек. В голос рву глотку, простонав от боли. Физической и моральной. Я не верю. Не могу поверить, что это происходит со мной.
— Эй, — парень продолжает отстаивать.
