Глава 1. Мерцание
Свет от проезжающих машин бил в окно яркими вспышками. Преломляясь на запыленном стекле, он падал прямо на лицо еще спящей девушки всем весом нового дня. Она приоткрыла правый глаз и глянула на окно. Мрак раннего утра, больше похожего на ночь, никак не хотел отступать. И она бы с радостью осталась здесь немного дольше, но, пошарив сонно по простыне рукой и никого не обнаружив, вздохнула, свесила ноги с кровати и, перевалившись, села.
– Да, Ксюш, его нет, – сказала она зачем-то вслух.
Ей жутко не нравилось имя Ксюша, особенно за его шипящее окончание. Но так когда-то ее звала мама. А теперь так она звала сама себя, пока никто не слышит. Но для других Ксюша всегда была Ксенией. И никак иначе. Для некоторых особо упертых личностей и учеников – Ксенией Александровной.
Она перевела взгляд на электронные часы, режущие глаза зеленым мерцанием.
– А ведь могла еще пять минут поспать. Хотя-а-а, – она устало зевнула, – куда мне девать эту прорву времени?
Умывшись, проглотив горький кофе без сахара, облачившись в повседневную серо-черную одежду, затянув пепельно-русые волосы в пучок, она заторопилась по разбитой асфальтной дорожке, усыпанной похрустывающими грязными желтыми листьями. И хотя часики на ее узком женственном запястье были безмятежны, Ксюша всё равно боялась опоздать: последнее время что-то неладное творилось с большими школьными часами, пытавшимися урвать лишние минуты.
– Безобразие! – ругалась в учительской грузная женщина за сорок. – Почему я должна приходить раньше только потому, что кто-то не может починить часы?
– Дурдом какой-то! – вторила ей другая. – То спешат, то опаздывают, а в итоге я лишние двадцать минут в день в школе провожу. Мало? А в месяц сколько будет? А в год? А доплачивать будут?
Ксюша – теперь уже Ксения Александровна – быстро схватила журнал, не желая быть втянутой в ненужные споры, и зацокала по бетонным ступеням, сточившим края о тысячи ног и ножек нескольких поколений.
– Спаси и помоги, – прошептала Ксюша перед тяжелой деревянной дверью в кабинет, – никого не убить.
– Здрааавствуйте! – протянула толпа скучающих детских глаз.
– Здравствуйте, класс! – ответила Ксюша. – Готовы? – и улыбнулась.
«Да кого я обманываю», – тут же подумала она, увидев испуганные лица.
– Класс, кто помнит, какую тему мы изучали на прошлом уроке?
Класс делал вид, что не слышит.
«Ага, лес рук», – сыронизировала Ксюша.
– Хорошо. Даю подсказку. Сражение кого, с кем и где мы рассматривали?
Класс был непреклонен.
«Да что там. Чаща рук! Непролазная дремучая чаща».
Вдруг один ученик поднял руку.
– Да-да, Кристиан? Ты что-то хотел сказать? – с надеждой в голосе спросила Ксюша.
– Можно выйти? – спросил мальчик с модным именем.
– Уже? Ну, иди.
Кристиан Иванов вылез из-за парты и медленной победной походкой зашагал к двери.
– Больше никто не хочет?
Руку поднял другой ученик.
– Что? Ты тоже? Компанию решил составить?
– Да нет, – ответил ученик, – я спросить хотел.
– Тяга к знаниям? Похвально. Задавай свой вопрос, – сказала Ксюша.
А в голове ее забилась мысль: «Только не ануннаки! Только не ануннаки!»
– Я вот вчера передачу смотрел, – начал ученик.
«Нет, нет, не может быть».
– И в ней говорили, что наши предки были атланты...
«Ясно», – резюмировала Ксюша, закатив глаза.
– Класс, открываем тетради, пишем тему урока...
Раздался протяжный хоровой стон.
«Взять бы за шкирку их всех, открыть временной тоннель в параллельную Вселенную и зашвырнуть бы к предкам этим».
***
Звонок старенького мобильника выдернул Ксюшу из-под вороха тетрадей. В трубке звучал голос отца, еще вполне бодрого мужчины за пятьдесят. Ох, как же хотелось ей нырнуть вечером сначала в теплую ванну, а потом в мягкую постель, но обстоятельства – а вернее сумасбродный папа, возжелавший именно сегодня повидать дочурку, но не желавший приложить к этому усилий – заставили изменить планы вопреки собственным потребностям.
Пришлось тащиться на другой конец города. И всё это посреди рабочей недели.
«Спасибо, папа!» – думала Ксюша, сидя в неуютном автобусе и рассматривая в окне пробегающую чужую жизнь.
Так на одной из точно повторяющих друг друга остановок она увидела стоящий автомобиль и суетящегося рядом с ней мужичка. Ничего примечательного в этом мужичке не было. Примечателен был объект его обожания. И нет, речь сейчас не про видавшую виды иномарку, а про особу, что сидела внутри. Таких Ксюша называла фифами: ярко напомаженные губы, даже не губы – губищи, наращенные ресницы, обязательным атрибутом шуба и, Ксюша могла поклясться, километровый шлейф приторно-сладких духов, чтобы противник падал штабелями еще на подходе. Видимо, мужичок попал под воздействие этого психотропного газа, потому старался суетливо угодить фифе, что-то высокомерно ему говорящей и указывающей куда-то в сторону.
«Эх, Беглов, Беглов. Ну, и дурак же ты», – почему-то подумала Ксюша.
Автобус печально выдохнул, закрыв дверь, и тронулся дальше.
***
– Ксюша! Как я рад тебя видеть! – улыбался Александр Александрович.
– Привет, пап!
Ксюша старалась не портить настроение ни себе, ни ему.
– Проходи скорее! Я тебе твоих любимых пельменей сварил.
«Если я их чаще ем, это не значит, что они любимые», – не могла не отметить она с грустью.
– Помнишь, как мама их лепила? – светился отец. – Вся кухня в муке, зато потом месяц ими питаемся. А к концу уже и видеть их не могли. Помнишь?
Ксюша улыбнулась. И тут же улыбка сошла с ее губ.
Оставшись один в большой квартире, Аксан-сандрч, как звала его в детстве Ксюша, не замкнулся в себе, чего боялось окружение, но обрел странные увлечения. А старые его привычки выросли вообще в нечто несуразное.
– Ой, а накурил-то как! – Ксюша помахала рукой перед носом. – Что это за самосад ты куришь?
Аксан-сандрч лукаво ухмыльнулся.
– Ооо! А это я в кладовке ращу. Убойная штука получается.
– Да я чувствую, – Ксюша зажала нос, – это точно законно?
Отец открыл кухонное окно.
– Сейчас проветрится! – сказал он жизнерадостно.
Но Ксюша догадывалась, что запах этот не выветрится даже с помощью ветра бора.
– Ешь, пока горячие.
Отец поставил тарелку на столик.
– Сейчас чай заварю.
– Надеюсь, без твоих непонятных растений? – усомнилась Ксюша, плюхнувшись на советскую табуретку.
– Да что там непонятного? Всё же свое, буквально под боком выросшее!
Ксюша помотала головой.
– Ну, как хочешь. А я вот выпью.
Ксюша пожала плечами.
– А что с моей комнатой? – вдруг спросила она, глянув в коридор. – В ней еще место-то есть?
Отец опустил глаза.
– Что ты там такое хранишь?
– Ой! – вдруг глаза его зажглись. – Ты не поверишь, что выкидывают эти буржуи! Там только подремонтировать чуток, а потом хоть на продажу выставляй, хоть себе оставляй, хоть дари кому-то!
«Хоть с балкона выкидывай», – подумала Ксюша и в этот момент улыбнулась.
Аксан-сандрч заметил это и еще более оживился.
– Да что рассказывать. Пойдем покажу!
Он быстрым шагом скрылся в извилистом коридоре. Ксюша, прихватив тарелку, последовала за ним. В небольшой комнатке, бывшей ранее местом ее обитания, местом, где зарождались ее мечты и разбивались в прах, где было пролито море слез и оставлен ворох надежд, валялся различного вида и состояния хлам: утюги, чайники, пылесосы, какие-то платы, возможно, компьютерные, а, может, и нет. Всё это не было свалено в кучу, а, казалось, было систематизировано. Аксан-сандрч деловито показывал свое богатство.
– Вот тут у меня то, что я уже починил. Вот здесь в процессе починки. А это то, что я только принес.
Ксюша закинула пельмень в рот.
– Смотри, какая штуковина! – отец вертел некий приборчик со светодиодами и переключателями.
Ксюша не разбиралась в технике, поэтому этот приборчик мог быть и простым вай-фай-роутером, и старым модемом, и даже диджейским пультом.
– Ну и?
– Неужели не понимаешь? – отец смотрел на нее с хитрым прищуром.
– Ни капельки, – Ксюша тщательно жевала.
– Ну, а так? – Аксан-сандрч повернул его боком.
– Точно! Я поняла!
Отец открыл рот от предвкушения.
– Я поняла! Теперь это непонятная штуковина в профиль!
– Тебе бы всё шутить, – отец покачал головой, – а это действительно замечательная вещица! Вот помню в году эдак восемьдесят восьмом, незадолго до твоего рождения, я поехал с коллегами в Сибирь...
– Медведе'й кормить? – нарочито коверкано спросила Ксюша.
– Да каких медведей, – махнул рукой отец, – медведям мы на один зуб. А вот комары кровушки нашей попили знатно. Комары в сибирской тайге чуть меньше коня. Глядишь поутру: в тумане лошадь пасется. Подходишь ближе, а это комар. Спит. Хоботище свой в землю уткнул и спит так. Пару моих товарищей такой насквозь проткнул. С дырками домой и приехали. В автобусе зато удобно было: за проезд прямо через дыру передавали.
Ксюша бы рассмеялась, но отец был чересчур серьезен.
«Издеваешься, да?» – подумала она про себя.
– Ты вроде про штучку эту хотел рассказать.
– Да погоди ты, – махнул Аксан-сандрч рукой, – знаешь, сколько там всего было? Сосны, о! – он отмерил рукой над головой до потолка. – Нет, о! – он показал в окно на фонарь освещения. – Да не! Еще выше! И обнять их втроем нельзя было. Не сосны, а секвойи! А запах от них... Ммм! – он довольно покачал головой, – Запах тот я никогда не забуду.
Ксюша облизала вилку и с надеждой посмотрела в тарелку, но тарелка была безнадежна.
– Так вот, – продолжил отец, – где-то через неделю нашего там пребывания, когда бритвы уже окончательно затупились, и я стал бриться топором, а товарищ мой, Севка Бурый, вообще перестал бриться... Он потом, кстати, своей бородой мог в бане мыться: как раз до спины доставала. Жестковата только была.
– Папа, – Ксюша устало смотрела на Аксан-сандрча.
– Что папа? Я папа уже, – тут он задумался, прищурившись, но, увидев недовольное выражение лица дочери, сказал, – да не так уж я и долго папа-то. Совсем недолго. Словно вчера родилась.
Ксюша огляделась, пододвинула более-менее крепкий ящик и села на него.
– Севка Бурый тот еще малой был, – улыбнулся отец, – косая сажень в плечах, косая сажень в ногах, косая сажень в глазах. Только он и смог комарика прихлопнуть. Мы потом того комарика два дня всей компанией ели. Вот знаешь, казалось, ну, что там комар, да? Что там есть?
– Ага, – кивнула Ксюша и тяжело выдохнула.
– А по вкусу, знаешь, кого напоминает?
– Курицу поди?
– Неее, курицу напоминают лягухи. А комариное мясо на вкус, как потный носок из сапога, в котором проходил целый день по жаре.
– Брр, – Ксюшу передернуло, – а ели-то тогда зачем?
– А охота было есть, вот и ели. Не было бы охота – не ели бы, – вполне логично ответил Аксан-сандрч. – Я даже унты потом из его шкуры сделал. Где-то валяются еще.
– Пап, приборчик...
– Какой приборчик? – удивился отец. – Погоди ты, с мысли сбила... Слушай, я что вспомнил. Вы не помирились еще?
Ксюша отрицательно помотала головой.
– А надо? – спросила она.
– А фамилию-то оставишь? Или снова станешь Одинцовой?
– Да с документами возни не хочу. Не до них. Так что побуду какое-то время Бегловой.
Ксюша глянула на часики на руке.
– Ой! – вскочила она с ящика. – Автобус последний уедет!
Уже на пороге Аксан-сандрч по-отечески тепло обнял Ксюшу.
– Пока, пап!
– Пока, Ксюш! Жаль, не всё успел рассказать. Приезжай еще...
***
«Или уже уехал?» – думала она, стоя на безлюдной остановке.
– Мадемуазель! – раздался голос за спиной.
Ксюша вздрогнула, нащупала перцовый баллончик в кармане и резко обернулась, сделав шаг назад. Перед ней стоял мужчина потрепанного вида неопределенного возраста, занятий и места жительства.
– Мадемуазель! Помоги, а? – сказал он, вытянув руку с открытой ладонью.
Она вмиг вскипела и сверкнула глазами.
– Самой бы кто помог!
Мужчина развел руками.
– Ну, что ж. Нет так нет. А тебе помогут, я уверен.
«Придурок какой-то», – злилась Ксюша, которую еще нервно потряхивало от неожиданной встречи.
Скрип тормозов подъехавшего автобуса ненадолго выдернул ее из мыслей.
В салоне было слишком пусто даже для позднего часа. Ксюша аккуратно села на кресло у запотевшего окна и вновь погрузилась в раздумья. За окном пробегали редкие фонарные столбы, пятиэтажки, вереницы гаражей, построенных еще при царе Горохе и другие городские достопримечательности.
«Ну, что? Получил, что хотел? Теперь ты счастлив? – подумала Ксюша, рисуя пальцем на окне.
С окна на нее смотрела грустная рожица.
«Вот и я нет», – Ксюша дернула уголком рта и нахмурилась.
Яркий свет, как от проезжающего автомобиля, на мгновение ослепил ее, и она отвернулась, уткнувшись взглядом в спинку впереди стоявшего сиденья.
«Папа совсем умом поехал. Уже какую-то откровенную чушь несет. Раньше хоть по мелочи. Да и собирательство это его. Скоро начнет откровенный мусор с помойки тащить. По телевизору показывали таких, у которых в квартире местный полигон ТБО образуется, а из комнаты в комнату под потолком лазят. Вот ароматы-то, наверное, там!»
Ксюша скривилась, словно почувствовала неприятный запах.
«Неужели всё из-за мамы?»
Сбоку показались заводы, чадящие серыми трубами серый дым в такое же серое небо. Ксюша повернула голову и будто пыталась что-то различить.
«Прямо, как моя жизнь, – подумала она. – Догадался же кто-то построить этот кошмар посреди города. Видать, чтобы тоска стала беспросветной».
Ксюша стиснула зубы и подняла глаза вверх, под самые брови. Пелена застелила взор. Но как бы Ксюша ни старалась, маленькая слезинка всё равно скатилась по щеке.
Все мы хотим, чтобы в нашей жизни однажды произошло волшебство. Вот так просто. Откуда-то сверху. Деус экс макина . Раз – и готово. Ксюша тоже хотела.
Автобус замедлился, приближаясь к перекрестку. В окне забрезжило мерцание. Но машин вокруг не было. Ксюша вытерла слезы, и мерцание пропало.
«Наверное, блики на слезах. Надо меньше нюни пускать», – Ксюша поджала губы.
Заметив в окне местность, которую видела каждый день и которую с радостью бы не видела никогда, она засобиралась к выходу.
Автобус выплюнул Ксюшу на безлюдную остановку. Она нащупала баллончик в кармане и, держа его рукой, пошла по размоченной дорожке. И вновь ее внимание привлекло странное мерцание, теперь в нескольких метрах перед собой. В сгустившейся темноте понять, что же это было, не представлялось возможным. Поэтому она просто ускорила шаг, не выпуская необычный огонек из виду. Огонек одновременно пугал и манил за собой, оставаясь по-прежнему недосягаем.
«Чертовщина какая-то! – думала Ксюша, цокая по островкам асфальта. – Надо хоть сфотографировать. Вдруг всё-таки глюки?»
И только она потянулась к сумочке, в которой лежал телефон, как каблук попал в глубокую трещину, нога, как поезд, пошла под откос, и Ксюша со всей своей житейской дури рухнула в поджидавшую ее осеннюю грязь.
Еще пару минут она пыталась осознать произошедшее.
– Какая же я дура! – выдала она вслух, вставая с колен. – Что же мне так не везет! Как я до дома в таком виде дойду? Вдруг увидит кто?
Она попыталась стряхнуть грязь с колен, но лишь размазала ее, испачкав руки еще сильнее.
– Неудачница! Потому и Беглов ушел! – ее глаза наполнились слезами. – Чего ему не хватало? Я ведь его... И жизнь моя никчемная! И работа дурацкая! Не хочу я быть училкой. Не хочу! – Ксюша стала всхлипывать. – Я никто! Никому я не нужна! Я и себе не нужна...
