Победным шагом ступал Судья вниз по широкой каменной лестнице. Люди в страхе расступались перед ним, отводя взгляды от его внимательных глаз. Черная мантия волочилась следом, не давая толпе сомкнуться сразу за плечами. До ушей лишь доносился опасливый шепот: «...целых три! Три для Королевы!» Отчего губы на его непроницаемо серьезном лице дернулись в легкой улыбке.
Теперь его боялись все: и распоследние крестьяне, и высшие вельможи. Как же упоительно было это ощущать. Ведь он тот, кто осмелился совершить нечто невообразимое: вынести приговор не абы кому – самой Королеве! Что там говорить, теперь и она будет бояться его пуще страшного суда. А если он может управлять помазанником бога на земле, то, представьте на мгновение, он и есть бог?
– Подумать только, три для Королевы! – восклицали одни чуть поодаль.
– Немыслимо! – отвечали другие. – Целых три! Не шибко ли?
А всего неделю назад он сидел, подставив ладонь под зевающую челюсть, и рассматривал царапины на большом дубовом столе.
– Кто там следующий?
– Господин-с Судья-с, – начал офицер при входе, – вор-с.
Офицер пихнул вперед тщедушного мужичонку.
– Ворс? – нахмурился Судья.
– Так-с точно-с! – бодро рапортовал офицер. – Вор-с украл-с у-с старушки-с...
– Что-что он украл? Ус старушки? – Судья оживился от удивления.
– Никак-с нет-с. Украл-с он-с флягу-с спирту-с, – окончил речь офицер.
– Флягус спиртус? – изумился Судья. – Это что, заклинание какое? Говорил я тебе, заканчивай ты со своими сыканьями. Ни черта не понять же!
– Постараюсь, – офицер побагровел и тихо выдавил, – с.
В центре зала стоял мужичонка, переминаясь с ноги на ногу и теребя истрепанные рукава.
– Не я это, – пытался оправдаться мужичонка, – вот вам крест, что не я, – и он стал сбивчиво прикладывать руку то ко лбу, то к плечам.
– Цыц-с! – рявкнул офицер у входа.
И разом повисла гробовая тишина.
– Что ж. Тут всё очевидно. Да и без тебя забот полно. – Судья глянул на преступника. – Властью, данной мне Королевой, а ей богом, повелеваю: за незаконное изъятие чего-то там назначаю тебе наказание в виде отсечения с помощью наточенного лезвия, закрепленного на рукояти, кисти левой руки.
– Ась? – мужичонка щурился, словно пытался понять сказанное глазами.
– Руку-с тебе-с отрубят-с, – отчеканил офицер, – левую-с.
Мужичонка упал на колени.
– Ваша милость! Ваша светлость! Ваша... – мужичонка запнулся, стараясь придумать новый эпитет, а Судья выжидающе смотрел на него, – свежесть! Пощадите! Ведь у меня и так слева обрубок уже.
– Да? – Судья удивленно вскинул брови, изучая доказательство. – И правда. Ну, что ж. На «нет», как говорится, и суда нет, – деревянный молоток взлетел в воздух.
Мужичонка облегченно вздохнул.
– Отсечь ему правую кисть, – и молоток ударился о стол.
– Да что ты такой непонятливый, – сально скалился священник в красной шапочке, – сколько у тебя цыплят?
– Так, ну, – задумался человек в серой рубахе и потертых лаптях, – вот в загоне они...
– Что ты лопочешь? Сколько их, я тебя спрашиваю?
– Ну, эта, – человек стал загибать пальцы.
– Ты считать-то умеешь? – злился священник. – Вот, смотри! У меня всё записано. У тебя ровно сто цыплят.
– Помилуй, это када было-то? – запричитал человек. – Это ж яще вясной было.
– Весной, осенью, какая разница!
– Как какая, батюшка! Осьмушки-то ужо той жа вясной не стало, слабенькие были, а второй осьмушки летом. А третья осьмушка вот давеча преставилась. Эт жа всем известно: вясной цыплят больше, осенью меньше.
– Ты мне мозги-то не пудри! – возмутился священник. – Видишь запись? «Цыплят 100 штук». Значится, десятина будет, десятина будет...
– Пять? – догадался человек.
– В лоб те дать! Ровно десять. Плюс налог на сбор... – священник наклонил голову поближе к большой амбарной книге.
– Как налог? У меня забирають, еще и налог мне платить? – человек развел руки в разные стороны.
– Ну, не мне же! Конечно, тебе. Итого с налогом пятнадцать штук. Выдавай, – священник открыл ящик.
Человек опечаленно вздохнул.
– Да кого ты мне даешь? Этих щуплых себе оставляй. А мне пожирнее, пожирнее давай!
Солдат на привале не знал отдыха от мыслей.
«Чтоб его медведь задрал, – думал он, – сколько можно изгаляться.»
Солдат презрительной украдкой глянул на командира.
«Тут и лес недалеко. Где ж медведь-то? – солдат огляделся. – Да хоть бы медвежонок. Этому бы хватило в штаны наделать.»
Он натянул лыбу. Командир повернулся.
«Черт! Знает же когда. Задницей чувствует, что ли, – нахмурился солдат. – Отъел на харчах-то командирских. Вот я бы, вот я бы таким не был. Думал бы о брате-солдате, а не о брюхе и теплом месте... Да не гонял бы нас спозаранку. А то какой из солдата солдат, коли он выспаться не может.»
Солдат сладко зевнул.
«И жрать охота постоянно. Зато этот сытый. Гад, – живот заурчал в поддержку. – А главное, жрет и жрет, жрет и жрет. Даже сейчас, кажись, жрет.»
– Пехота, подъеееем! – заорал на всю округу командир.
Солдат нехотя встал, как и остальные.
– Стройся! – продолжил орать командир.
Командир оглядел строй и вцепился взглядом в солдата.
– Ты! – указал командир на него. – Шаг вперед!
Солдат вздрогнул, но сделал шаг.
– Сколько ты у нас?
– Девятый... нет, десятый год, – нерешительно ответил солдат.
– Лааадно, – поморщился командир и снова рявкнул, – Пехота! На следующую неделю вы все под командованием этого, – он показал на вышедшего вперед, – Кто ослушается его – ослушается меня! Я отбываю в расположение его святейшества. И чтобы тихо тут!
Строй переглянулся и уставился на солдата.
«Так что? Я теперь командир, что ли? – заулыбался счастливчик и вдруг помрачнел. – Ну, я им задам, лежебокам. Вставать будут, петухи еще не проснулись! И кормежку надо убавить. Голодный волк быстрее бежит.»
«Какой прекрасный погожий денек, – подумалось Судье, – и продуктивный. Надеюсь, все остались довольны.»
В этот момент он расплылся в улыбке.
«Но размаха не хватает. Что это: отрубленные руки да головы всяким нищим? Мелко это для меня, мелко», – Судья осмотрелся, щурясь от солнца, и шагнул со ступени.
На улице было необычайно многолюдно. Народ не сновал туда-сюда, а будто замер в ожидании. Судья, не желая пачкать мантию о простолюдинов, сторонился их и обходил поодаль, пока нечто возмутительное не привлекло его слух.
– И судью на мыло! – донеслось до него.
– Да-да! Из него много мыла получится! – поддакивал кто-то.
– Не скажи, – раздался бас, – из священника больше выйдет.
– И священника тоже! – заорала толпа.
Судья остановился, в изумлении открыв рот.
«Бежать быстрее, куда глаза глядят», – подумал бы любой другой на его месте.
«Вот и мой шанс», – подумал Судья и влился в толпу.
Толпа гудела.
– Безобразие! – раздавалось то тут, то там.
– Доколе! – отвечало эхом.
– А кто в этом виноват? – шепнул Судья на ухо самому горластому.
– А кто виноват? – закричал горластый.
– Королева? – шепнул Судья вновь.
– Точно! Это Королева во всем виновата! – закричал горластый. – С нее надо спрашивать!
Толпа одобрительно кричала.
– Что там за шум? – возмутилась Королева. – Сколько раз твердить, чтобы никто не смел меня тревожить!
– Ваше высочество, – стоявший рядом слуга согнулся пополам, – покорнейше прошу меня простить. Народ бунтует, – слуга показал в сторону окна балкона.
– И что же им надо? – удивилась Королева. – Я ведь всё для них и ради них. Неблагодарные! – она нахмурила брови. – Посмотри, какие на мне шелка. Думаешь они мне нужны?
Слуга опустил взгляд в пол.
– Нет! Это всё для них! Чтобы королевское тело не знало жары и зуда и не отвлекало королевский ум от дум о народе. А эти духи тончайшего аромата, думаешь, мне нужны?
Слуга пожал плечами.
– Не будь идиотом! – повысила она голос. – Мне они без надобности. Это тоже для них: чтобы о моем приближении знали заранее и успели подготовиться. А деликатесы эти на блюдах, они мне нужны, что ли?
Слуга проглотил слюну.
– Да мне эти вот омары с ананасами осточертели уже! Это ведь всё ради народа, чтобы Королева ваша жила дольше и дольше могла править разумно и справедливо.
Слуга кивнул.
– Надоел ты мне! Ступай, – скривила лицо Королева, – и этим бездельникам внизу скажи, чтоб проваливали. А я пока полежу, подумаю о народе.
– Многоуважаемый народ! – вдруг начал речь Судья.
– А, это ты! Это же он! На мыло его! – кричали из толпы.
– На мыло можно, но потом. Дайте сказать, – продолжил Судья, и толпа притихла, – я понимаю и, прошу заметить, – тут он сделал многозначительную паузу и посмотрел по сторонам, – разделяю ваше негодование. Да! Сколько можно терпеть эту тиранию? Скажите мне, сколько? Простой народ страдает от поборов...
– Да! – завопила толпа.
– …простой народ страдает от несправедливости...
– Да!
– Но если наш мудрый народ позволит, то я подскажу выход, – услужливо-приторно улыбался Судья.
– Пусть говорит! – выкрикнул горластый, и воцарилась тишина.
– Чтобы наша родина не погрузилась в разруху и анархию... Ведь никто не хочет разрухи и анархии? – Судья обратился к толпе, толпа понимающе молчала. – Так вот. Королеву нужно судить! По закону!
– Разве ж есть такой закон судить Королеву? – усомнился кто-то.
– Закон один для всех! – Судья поднял указательный палец вверх. – И поверьте мне, суд этот будет по всей строгости и справедливости.
– Ура! – ликовала толпа.
Судья строго посмотрел в центр зала, вдоль стен которого равномерно размазалась толпа.
– Вам есть что сказать?
– Есть! – топнула ногой Королева. – Где моя армия, когда она так нужна?
– Пьяные-с, – заметил офицер у входа, – в усмерть-с. Командир-с разгильдяй-с.
– Вы признаете свою вину? – спросил Судья.
– Нет!
– Этим вы только ухудшаете свое положение.
Судья догадывался, да нет, опыт и логика ему абсолютно точно давали понять, что следующий после Королевы – он сам. А он в центре зала ну никак не хотел оказаться. В конце концов, судейство ведь никому нельзя доверить, кроме себя.
– Я Королева! Меня нельзя судить!
– Но народ же судить можно. Неужели вы считаете, что лучше этих достопочтенных людей? – Судья показал жестом на присутствующую толпу.
Королева презрительно фыркнула.
– Конечно! – отсекла она.
Толпа неодобрительно загудела.
«Что ж ты, дура, делаешь, – подумал Судья, – на одном суку же повесят».
– Королева, поймите, – тут Судья наклонился вперед, смотря точно ей в глаза, – ваше искреннее раскаяние уменьшит наказание.
Королева напыщенно молчала.
«Ой, дура», – пронеслось у него в голове.
– Я повторю. Раскаяние уменьшит наказание.
Толпа зашепталась. Судья сглотнул.
– Конечно, если наш мудрый народ позволит.
Толпа довольно заулыбалась.
«Народ-то под стать, – еле сдержал ухмылку Судья. – Но ситуацию надо спасать.»
– Что ж. Ответьте, подсудимая, вас ли называют кормилицей и защитницей?
Королева подняла брови.
– Меня. Кого ж еще.
– Хорошо. Вам ли власть дана богом?
– Да! Мне!
– И только бог может это изменить? – продолжал задавать вопросы Судья.
– Конечно!
– И бог разгневается, если противиться его воле? – Судья перевел взгляд на стоявшего среди толпы священника. – Скажите, священник, разгневается ли бог?
– Разгневается, – погладил себя по пузу священник, – ой, как разгневается.
«Хоть этот не дурак», – подумал Судья.
Толпа заохала.
– И нашлет кары небесные? Болезни, голод?
– Нашлет всемогущий, точно нашлет, – кивал священник.
«Как врет-то заливисто. Неужто сам верит? Иль всё же дурак?»
Толпа зашумела.
– Тихо! – постучал Судья молотком по столу. – Тихо!
Судья замолчал. Толпа тоже.
– Итак, на основании вышесказанного с учетом вины подсудимой и ее заслуг и титулов, ее значения для общества и королевства, но принимая во внимание сказанное свидетелем, а также неоспоримые факты и неумолимые последствия, которые могут затронуть каждого, кроме того, важность нашей веры и следования ее заветам, нарушение которых может привести к фатальным изменениям, властью, данной мне подсудимой, а ей богом, в которого мы все верим со всей силой и почтением, повелеваю привести в исполнение с отсрочкой или без следующее наказание...
Судья запнулся и вновь провел глазами по безмолвствующей толпе. Чеканя каждое слово, наполняя зал своим голосом, он, наконец, произнес.
– Три! Долгих! Суровых! Испепеляющих!
Толпа ахнула.
И уже тише добавил: «Взгляда».
Судья выдохнул. Толпа оробела.
– Целых три, – шепот прокатился по залу, – целых три для Королевы!
Теперь его боялись все: и распоследние крестьяне, и высшие вельможи. Как же упоительно было это ощущать. Ведь он тот, кто осмелился совершить нечто невообразимое: вынести приговор не абы кому – самой Королеве! Что там говорить, теперь и она будет бояться его пуще страшного суда. А если он может управлять помазанником бога на земле, то, представьте на мгновение, он и есть бог?
– Подумать только, три для Королевы! – восклицали одни чуть поодаль.
– Немыслимо! – отвечали другие. – Целых три! Не шибко ли?
***
А всего неделю назад он сидел, подставив ладонь под зевающую челюсть, и рассматривал царапины на большом дубовом столе.
– Кто там следующий?
– Господин-с Судья-с, – начал офицер при входе, – вор-с.
Офицер пихнул вперед тщедушного мужичонку.
– Ворс? – нахмурился Судья.
– Так-с точно-с! – бодро рапортовал офицер. – Вор-с украл-с у-с старушки-с...
– Что-что он украл? Ус старушки? – Судья оживился от удивления.
– Никак-с нет-с. Украл-с он-с флягу-с спирту-с, – окончил речь офицер.
– Флягус спиртус? – изумился Судья. – Это что, заклинание какое? Говорил я тебе, заканчивай ты со своими сыканьями. Ни черта не понять же!
– Постараюсь, – офицер побагровел и тихо выдавил, – с.
В центре зала стоял мужичонка, переминаясь с ноги на ногу и теребя истрепанные рукава.
– Не я это, – пытался оправдаться мужичонка, – вот вам крест, что не я, – и он стал сбивчиво прикладывать руку то ко лбу, то к плечам.
– Цыц-с! – рявкнул офицер у входа.
И разом повисла гробовая тишина.
– Что ж. Тут всё очевидно. Да и без тебя забот полно. – Судья глянул на преступника. – Властью, данной мне Королевой, а ей богом, повелеваю: за незаконное изъятие чего-то там назначаю тебе наказание в виде отсечения с помощью наточенного лезвия, закрепленного на рукояти, кисти левой руки.
– Ась? – мужичонка щурился, словно пытался понять сказанное глазами.
– Руку-с тебе-с отрубят-с, – отчеканил офицер, – левую-с.
Мужичонка упал на колени.
– Ваша милость! Ваша светлость! Ваша... – мужичонка запнулся, стараясь придумать новый эпитет, а Судья выжидающе смотрел на него, – свежесть! Пощадите! Ведь у меня и так слева обрубок уже.
– Да? – Судья удивленно вскинул брови, изучая доказательство. – И правда. Ну, что ж. На «нет», как говорится, и суда нет, – деревянный молоток взлетел в воздух.
Мужичонка облегченно вздохнул.
– Отсечь ему правую кисть, – и молоток ударился о стол.
***
– Да что ты такой непонятливый, – сально скалился священник в красной шапочке, – сколько у тебя цыплят?
– Так, ну, – задумался человек в серой рубахе и потертых лаптях, – вот в загоне они...
– Что ты лопочешь? Сколько их, я тебя спрашиваю?
– Ну, эта, – человек стал загибать пальцы.
– Ты считать-то умеешь? – злился священник. – Вот, смотри! У меня всё записано. У тебя ровно сто цыплят.
– Помилуй, это када было-то? – запричитал человек. – Это ж яще вясной было.
– Весной, осенью, какая разница!
– Как какая, батюшка! Осьмушки-то ужо той жа вясной не стало, слабенькие были, а второй осьмушки летом. А третья осьмушка вот давеча преставилась. Эт жа всем известно: вясной цыплят больше, осенью меньше.
– Ты мне мозги-то не пудри! – возмутился священник. – Видишь запись? «Цыплят 100 штук». Значится, десятина будет, десятина будет...
– Пять? – догадался человек.
– В лоб те дать! Ровно десять. Плюс налог на сбор... – священник наклонил голову поближе к большой амбарной книге.
– Как налог? У меня забирають, еще и налог мне платить? – человек развел руки в разные стороны.
– Ну, не мне же! Конечно, тебе. Итого с налогом пятнадцать штук. Выдавай, – священник открыл ящик.
Человек опечаленно вздохнул.
– Да кого ты мне даешь? Этих щуплых себе оставляй. А мне пожирнее, пожирнее давай!
***
Солдат на привале не знал отдыха от мыслей.
«Чтоб его медведь задрал, – думал он, – сколько можно изгаляться.»
Солдат презрительной украдкой глянул на командира.
«Тут и лес недалеко. Где ж медведь-то? – солдат огляделся. – Да хоть бы медвежонок. Этому бы хватило в штаны наделать.»
Он натянул лыбу. Командир повернулся.
«Черт! Знает же когда. Задницей чувствует, что ли, – нахмурился солдат. – Отъел на харчах-то командирских. Вот я бы, вот я бы таким не был. Думал бы о брате-солдате, а не о брюхе и теплом месте... Да не гонял бы нас спозаранку. А то какой из солдата солдат, коли он выспаться не может.»
Солдат сладко зевнул.
«И жрать охота постоянно. Зато этот сытый. Гад, – живот заурчал в поддержку. – А главное, жрет и жрет, жрет и жрет. Даже сейчас, кажись, жрет.»
– Пехота, подъеееем! – заорал на всю округу командир.
Солдат нехотя встал, как и остальные.
– Стройся! – продолжил орать командир.
Командир оглядел строй и вцепился взглядом в солдата.
– Ты! – указал командир на него. – Шаг вперед!
Солдат вздрогнул, но сделал шаг.
– Сколько ты у нас?
– Девятый... нет, десятый год, – нерешительно ответил солдат.
– Лааадно, – поморщился командир и снова рявкнул, – Пехота! На следующую неделю вы все под командованием этого, – он показал на вышедшего вперед, – Кто ослушается его – ослушается меня! Я отбываю в расположение его святейшества. И чтобы тихо тут!
Строй переглянулся и уставился на солдата.
«Так что? Я теперь командир, что ли? – заулыбался счастливчик и вдруг помрачнел. – Ну, я им задам, лежебокам. Вставать будут, петухи еще не проснулись! И кормежку надо убавить. Голодный волк быстрее бежит.»
***
«Какой прекрасный погожий денек, – подумалось Судье, – и продуктивный. Надеюсь, все остались довольны.»
В этот момент он расплылся в улыбке.
«Но размаха не хватает. Что это: отрубленные руки да головы всяким нищим? Мелко это для меня, мелко», – Судья осмотрелся, щурясь от солнца, и шагнул со ступени.
На улице было необычайно многолюдно. Народ не сновал туда-сюда, а будто замер в ожидании. Судья, не желая пачкать мантию о простолюдинов, сторонился их и обходил поодаль, пока нечто возмутительное не привлекло его слух.
– И судью на мыло! – донеслось до него.
– Да-да! Из него много мыла получится! – поддакивал кто-то.
– Не скажи, – раздался бас, – из священника больше выйдет.
– И священника тоже! – заорала толпа.
Судья остановился, в изумлении открыв рот.
«Бежать быстрее, куда глаза глядят», – подумал бы любой другой на его месте.
«Вот и мой шанс», – подумал Судья и влился в толпу.
Толпа гудела.
– Безобразие! – раздавалось то тут, то там.
– Доколе! – отвечало эхом.
– А кто в этом виноват? – шепнул Судья на ухо самому горластому.
– А кто виноват? – закричал горластый.
– Королева? – шепнул Судья вновь.
– Точно! Это Королева во всем виновата! – закричал горластый. – С нее надо спрашивать!
Толпа одобрительно кричала.
***
– Что там за шум? – возмутилась Королева. – Сколько раз твердить, чтобы никто не смел меня тревожить!
– Ваше высочество, – стоявший рядом слуга согнулся пополам, – покорнейше прошу меня простить. Народ бунтует, – слуга показал в сторону окна балкона.
– И что же им надо? – удивилась Королева. – Я ведь всё для них и ради них. Неблагодарные! – она нахмурила брови. – Посмотри, какие на мне шелка. Думаешь они мне нужны?
Слуга опустил взгляд в пол.
– Нет! Это всё для них! Чтобы королевское тело не знало жары и зуда и не отвлекало королевский ум от дум о народе. А эти духи тончайшего аромата, думаешь, мне нужны?
Слуга пожал плечами.
– Не будь идиотом! – повысила она голос. – Мне они без надобности. Это тоже для них: чтобы о моем приближении знали заранее и успели подготовиться. А деликатесы эти на блюдах, они мне нужны, что ли?
Слуга проглотил слюну.
– Да мне эти вот омары с ананасами осточертели уже! Это ведь всё ради народа, чтобы Королева ваша жила дольше и дольше могла править разумно и справедливо.
Слуга кивнул.
– Надоел ты мне! Ступай, – скривила лицо Королева, – и этим бездельникам внизу скажи, чтоб проваливали. А я пока полежу, подумаю о народе.
***
– Многоуважаемый народ! – вдруг начал речь Судья.
– А, это ты! Это же он! На мыло его! – кричали из толпы.
– На мыло можно, но потом. Дайте сказать, – продолжил Судья, и толпа притихла, – я понимаю и, прошу заметить, – тут он сделал многозначительную паузу и посмотрел по сторонам, – разделяю ваше негодование. Да! Сколько можно терпеть эту тиранию? Скажите мне, сколько? Простой народ страдает от поборов...
– Да! – завопила толпа.
– …простой народ страдает от несправедливости...
– Да!
– Но если наш мудрый народ позволит, то я подскажу выход, – услужливо-приторно улыбался Судья.
– Пусть говорит! – выкрикнул горластый, и воцарилась тишина.
– Чтобы наша родина не погрузилась в разруху и анархию... Ведь никто не хочет разрухи и анархии? – Судья обратился к толпе, толпа понимающе молчала. – Так вот. Королеву нужно судить! По закону!
– Разве ж есть такой закон судить Королеву? – усомнился кто-то.
– Закон один для всех! – Судья поднял указательный палец вверх. – И поверьте мне, суд этот будет по всей строгости и справедливости.
– Ура! – ликовала толпа.
***
Судья строго посмотрел в центр зала, вдоль стен которого равномерно размазалась толпа.
– Вам есть что сказать?
– Есть! – топнула ногой Королева. – Где моя армия, когда она так нужна?
– Пьяные-с, – заметил офицер у входа, – в усмерть-с. Командир-с разгильдяй-с.
– Вы признаете свою вину? – спросил Судья.
– Нет!
– Этим вы только ухудшаете свое положение.
Судья догадывался, да нет, опыт и логика ему абсолютно точно давали понять, что следующий после Королевы – он сам. А он в центре зала ну никак не хотел оказаться. В конце концов, судейство ведь никому нельзя доверить, кроме себя.
– Я Королева! Меня нельзя судить!
– Но народ же судить можно. Неужели вы считаете, что лучше этих достопочтенных людей? – Судья показал жестом на присутствующую толпу.
Королева презрительно фыркнула.
– Конечно! – отсекла она.
Толпа неодобрительно загудела.
«Что ж ты, дура, делаешь, – подумал Судья, – на одном суку же повесят».
– Королева, поймите, – тут Судья наклонился вперед, смотря точно ей в глаза, – ваше искреннее раскаяние уменьшит наказание.
Королева напыщенно молчала.
«Ой, дура», – пронеслось у него в голове.
– Я повторю. Раскаяние уменьшит наказание.
Толпа зашепталась. Судья сглотнул.
– Конечно, если наш мудрый народ позволит.
Толпа довольно заулыбалась.
«Народ-то под стать, – еле сдержал ухмылку Судья. – Но ситуацию надо спасать.»
– Что ж. Ответьте, подсудимая, вас ли называют кормилицей и защитницей?
Королева подняла брови.
– Меня. Кого ж еще.
– Хорошо. Вам ли власть дана богом?
– Да! Мне!
– И только бог может это изменить? – продолжал задавать вопросы Судья.
– Конечно!
– И бог разгневается, если противиться его воле? – Судья перевел взгляд на стоявшего среди толпы священника. – Скажите, священник, разгневается ли бог?
– Разгневается, – погладил себя по пузу священник, – ой, как разгневается.
«Хоть этот не дурак», – подумал Судья.
Толпа заохала.
– И нашлет кары небесные? Болезни, голод?
– Нашлет всемогущий, точно нашлет, – кивал священник.
«Как врет-то заливисто. Неужто сам верит? Иль всё же дурак?»
Толпа зашумела.
– Тихо! – постучал Судья молотком по столу. – Тихо!
Судья замолчал. Толпа тоже.
– Итак, на основании вышесказанного с учетом вины подсудимой и ее заслуг и титулов, ее значения для общества и королевства, но принимая во внимание сказанное свидетелем, а также неоспоримые факты и неумолимые последствия, которые могут затронуть каждого, кроме того, важность нашей веры и следования ее заветам, нарушение которых может привести к фатальным изменениям, властью, данной мне подсудимой, а ей богом, в которого мы все верим со всей силой и почтением, повелеваю привести в исполнение с отсрочкой или без следующее наказание...
Судья запнулся и вновь провел глазами по безмолвствующей толпе. Чеканя каждое слово, наполняя зал своим голосом, он, наконец, произнес.
– Три! Долгих! Суровых! Испепеляющих!
Толпа ахнула.
И уже тише добавил: «Взгляда».
Судья выдохнул. Толпа оробела.
– Целых три, – шепот прокатился по залу, – целых три для Королевы!
