Я подошёл к окну и отдёрнул штору. Погода была ужасная: ветер выл, моросил мелкий дождь; фонари в парке светились однообразно тускло. Итак: - месье поведал мне свою историю, которая выглядела как трагедия и попросил исследовать эту ситуацию и спасти его. Хм..,- внутри меня чувства издали лёгкий смешок: - легко сказать - помочь ему.
Я попытался проанализировать ситуацию и собрать пазл этого запутанного дела:
Вначале я отметил, что передо мной находился человек высокой культуры и личного обаяния, с хорошо поставленной, беглой речью, с воображением, чувством юмора и мировой известностью. Его история наталкивает на мысль о том, что его неприятные нервные ощущения, есть симптом давних психологических проблем, о которых месье не подозревал. Однако легкость, с какой у меня возникали эти различные предположения, и их правдоподобность свидетельствовали о том, что правильное заключение о причинах случившегося найти будет не только не просто, но, очень трудно. Я не раз замечал, что в поисках истины логика нащупывает свой путь по отклонениям от обычного и заурядного и что в случаях, подобных этому, следует спрашивать не "что произошло?", а "что произошло необыкновенного, такого, чего не случалось прежде?". Я продолжал рассуждать далее : - месье сказал о том, что все его болезненные переживания, утрата хорошего самочувствия и материального благополучия возникли именно тогда, когда ему перед взором стал являться седой старик. Тем не менее, он настойчиво подчеркивает, что с той минуты, когда старик появился, вся жизнь месье пошла под откос. Месье чувствует жар внутри, который по его словам испепеляет его душу, ночные кошмары в виде пыток огнём, кредиторы... Между тем, месье употребляет много алкоголя, из этого вытекает, что у него могли возникнуть осложнения с психикой. Безусловно, чрезмерное пристрастие к вину не может пройти без отсутствия неких последствий, а последствия неминуемо возникли бы. Я продолжал мысленно обсуждать события, служившие темой беседы, которую мы вели в начале вечера. Собственно говоря, все обстоятельства данного дела выглядели как результат психического расстройства. А как же финансовые проблемы месье... - совпадение? Или банальное стечение обстоятельств? Это дело на редкость не простое, и оно ставит меня в совершенный тупик. Быть может, именно простота суждения о том, что болезненные ощущения месье кроются в чрезмерном употреблении алкоголя и сбивает меня с толку? Практикующий психолог усмотрел бы в этом случае глубоко засевший в человеческой психике, невроз. А вдруг, сделанные месье эти странные зарисовки из жизни не могут быть поводом для диагноза учёных мужей - психологов, психоаналитиков, сидящих со своими нормами да прогнозами на берегу неукротимой стихии - человеческой психики, и от своих клиентов их отделяет лишь шаг. Очень тонка грань между психологом и психбольным. Кто успел надеть белый халат, тот психолог. Привыкшие в первую очередь доверять своей интуитивной мудрости, а во вторую очередь, уже полагаться на науку, светилом коей считает себя каждый из психологов, исследующих несуразную историю пациента и одновременно примеряя свою собственную психологическую форму к каждому диагнозу. Как бы они отреагировали, если все сказанное их пациентами, соответствовало бы действительности?
Мне приходилось иметь дело с людьми, которые проснувшись поутру, обнаруживали стоящее у постели существо в чёрном плаще с зелёными щупальцами вместо рук, которое утверждало, что явилось к нему прямо из преисподней. Но у этих людей, которые рассказывали о том, что чётко видели и ощущали присутствие демона, был совершенно иной взгляд, другая речь и манера изложения события. Месье не походил на этих людей. А может быть, его мистифицируют? Но кто и зачем?
Я почувствовал себя утомлённым и прилёг, не раздеваясь, на кровать. Я думал, что мне вовсе не удастся заснуть в эту ночь и что я до утра буду ворочаться с боку на бок, поэтому я решил лучше не снимать одежду, чтобы потом хоть немного утомить себя однообразной ходьбой по комнате. В какой-то момент мне показалось, что я только на минутку закрыл глаза; когда же я раскрыл их, то в окно тянулся длинный яркий свет от луны. Не знаю, почему, но, при мысли о месье, невыносимая тоска проникла мне в душу. Мысленно я сравнил историю месье с тем грустным, удручающим чувством, которое вызывают самые безнадёжные картины природы. Горький, леденящий осадок оставался в моём сознании, после рассказа месье. Странная тревога в сердце, безотрадная пустота в мыслях, полное бессилие воображения настроить разум на определённую волну, которая приведёт к разгадке истории месье, захватывала мои чувства и удручало рассудок. - Что же именно?- подумал я,- что именно заключается в этом кошмарном коллаже событий, который будоражат жизнь месье? Я не мог разрешить этой тайны; не мог разобраться в тумане смутных впечатлений. В голову лезли ничего не объясняющие заключения. - Могут ли?- рассуждал я,- известные сочетания весьма естественных процессов влиять на психику человека таким образом, как они повлияли на месье? Исследовать это влияние - задача сложная для ума. Возможно, - думал я, - что простое наблюдение за месье, оценка расположений всех мелочей, подробностей картины его жизни даст ключ к пониманию ситуации и уничтожит все сомнения. Под влиянием этой мысли я не заметил, как поднялся с кровати и стал медленно, из стороны в сторону ходить по комнате. Тем не менее, я намеревался провести несколько дней, а если придётся то и больше на этой вилле. Владелец дома, Антонио, был знаком со мной и считал себя моим товарищем; но виделись мы редко. И вот, недавно, я получил от него сообщение, очень странное; настойчивое, требовавшее личной встречи. В сообщении указывалось о сильном нервном возбуждении у очень близкого ему человека. Антонио сообщал о жестоких физических страданиях, угнетавшем душевном расстройстве его друга и хотел непременно видеть меня у себя на вилле в Комо. По убеждению Антонио, зная своего друга, он полагал, что я смогу помочь ему справиться с его проблемами. Сам тон сообщения от Антонио, его очевидная сердечность - заставили меня принять приглашение без всяких колебаний, хотя оно показалось мне несколько странным. Несмотря на наше знакомство, тесной дружбы у меня с Антонио не было. Я знал его как сдержанного человека. Мне было известно, что он принадлежал к древней итальянской фамилии, представители которой с незапамятных времен отличались особенным характером, выражавшимся в течение многих веков в увлечении различными произведениями искусства. Антонио также, имел отпечаток своего древнего рода, что выражалось в коллекционировании предметов искусства. Но больший знак восторженности, который носил Антонио, была его любовь к киноискусству. Его страсть к кино и всему, что с ним было связано, воодушевляли Антонио. Эта приверженность к киноискусству заставляла его заводить дружбу с различными актёрам и актрисами - знаменитостями художественного киноэкрана со всего мира.
Я решил пройтись по дому и ознакомиться поближе с его внутренним убранством и разумеется, отметить для себя все его достопримечательности. Я покинул свою комнату и тихим, беззвучным шагом направился к центральной лестнице, чтобы спуститься на первый этаж особняка. Странные фантазии являлись у меня, когда я переводил взгляд от тусклых изображений картин и скульптур, которые присутствовали повсюду в доме. Глядя на выдающиеся из полумрака изображения картин, в мою голову приходили всевозможные фантазии. Череда смешных представлений так будоражили мой рассудок, что и упоминать бы о них не стоило, если бы они не показывали силу осаждавших меня впечатлений. Мне показалось, будто дом и вся прилегающая к вилле территория, окутаны совершенно особенной им только присущей атмосферой, совсем не похожей на окружающую. Особой чистоты воздух исходил от деревьев, росших в парке, стен дома, молчаливого пруда. И всё это заряжало какой-то непонятной таинственностью. Стряхнув с души впечатление, которое отдавало фантазией, я спустился по центральной лестнице на первый этаж здания. С одной стороны находилась гостиная, где мы провели вечер за ужином, слушая рассказ месье, с другой стороны начинался тёмный извилистый коридор. Неслышными шагами я побрёл по этому коридору. Многое из того, что встречалось мне по пути, усиливало моё впечатление. В начале коридора на стене висела большая картина в массивной позолоченной раме. Полный свет от луны проникал через окно дома и озарял всё помещение, где я находился. Все детали интерьера выступали с необыкновенной отчётливостью. В этом прекрасном просвете, ясной, глубокой ночной синевы я отчётливо рассмотрел изображение на картине: Рыцари - крестоносцы сражались с мамлюками. Задержавшись ненадолго у картины, затем я прошёл вглубь коридора. Сквозь пелену сумерек я рассмотрел резьбу на потолке, темные обои на стенах, полы покрытые мрамором и усланные ковровой дорожкой, необычайные воинские доспехи, стоявшие и висевшие на стенах по обе стороны коридора, звеневшие, когда я проходил мимо. Дойдя до конца коридора, я повернулся, решив идти обратно, как перед моими глазами вдруг возник дворецкий - Костас.
- Вам, что-то угодно синьор Раскин? - поинтересовался дворецкий. Лицо его, как мне показалось, выражало смесь смущения и особого любопытства.
- Нет, - спокойным тоном не показывая свой внезапный испуг, ответил я дворецкому,- мне ничего не надо, я хотел посмотреть дом. - Сообразил я первое, что пришло мне в голову.
- Возможно, вас разбудил этот странный звук, который доносился из библиотеки? - осторожно с неизменной обстоятельностью, коей отличался во всём, поинтересовался Костас.
Услышав эти слова дворецкого я ощутил благоговейный трепет, лёгкого страха и восторга, охвативших меня.
- Откуда, доносился этот звук?- осторожно спросил я у дворецкого.
- Из библиотеки, синьор.- ответил Костас и показал жестом вглубь коридора, указывая место расположения библиотеки.
Сердце мое снова неистово заколотилось, но причиной этому был не страх, а смутное предчувствие надежды увидеть что-то необычное.
- Давайте пойдём в библиотеку и всё выясним,- предложил я дворецкому. Костас на секунду замешкался, но затем, выпрямившись, кивнул головой в знак согласия. Мы, медленно ступая, прошли в библиотеку, Костас шёл впереди, показывая путь. Подойдя к двери, Костас остановился и знаком показал мне на дверь.
- Это библиотека, синьор, шёпотом сказал Костас.
Я дёрнул ручку и дверь бесшумно отворилась, пропуская нас внутрь помещения библиотеки. Войдя туда я очутился в высокой и просторной комнате с длинными, стрельчатыми окнами, покрытый мрамором пол, на который струился свет луны, проникающий сквозь решетчатые окна. Глаз тщетно старался проникнуть в отдаленные углы комнаты и сводчатого расписного потолка. Темные завесы свешивались по стенам. Мебель в библиотеке была старинная. По периметру комнаты стоявшие стеллажи с книгами, ничуть не оживляли помещение. Воздух в библиотеке был наполнен тоскою и угрюмостью. Посреди комнаты возле стола стояло массивное кресло и напротив небольшая кушетка. На кушетке покоилось что-то напоминающее живой объект. Когда я подошёл ближе, то смог разглядеть в этом объекте месье. Он спал одетый в верхнюю одежду, вытянувшись во всю длину. Я осторожно приблизился к спящему, стараясь не создавать шум своими шагами. С минуту я глядел на него со смешанным чувством тревоги и жалости. Я всматривался в лицо месье и отмечал для себя то, что он страшно изменился. Чувства страданий и мук было запечатлено в его облике. Никогда еще человек не изменялся так страшно в такой короткий срок. Я едва мог признать в его изможденном лице человека, с которым несколько часов назад сидел за одним столом и беседовал. Его лицо покрывал трупный цвет, глаза месье впадали глубоко в глазницы, а веки вздрагивали. Его губы выглядели тонкими и влажными и были бледные и не живые, словно вылитые из белого воска. На его удивительно очерченный лоб, словно паутина спадали мягкие, тонкие волосы. Такую наружность было трудно забыть. Особенные черты лица его и свойственное им выражение теперь выступили еще резче, - но именно это обстоятельство изменяло его до неузнаваемости. Больше всего поразила меня, призрачная бледность кожи лица, которая придавала ему нездешний вид. С долей испуга я приблизился ещё ближе к спящему и хотел потрогать руку, ощутив его пульс. В этот момент из недр тела спящего вырвался стон. Это был жуткий, протяжный стон, который сопровождался бессознательными взмахами верхних конечностей. В хаотичных движениях рук месье, мне ,прежде всего, бросилась в глаза какая-то сумбурная неровность - следствие слабой и тщетной борьбы с крайним нервным возбуждением. Дрожащий стон вырывался наружу все громче и громче, что походило на процесс, когда жизненные силы человека начинают покидать его тело. Дрожащий стон сменялся звуком стремительной протяжности, затем звук становился отрывистым, резким, грубоватым. Месье что-то произнёс горловым говором, какой бывает у горького пьяницы или заядлого курильщика в минуты сильнейшего возбуждения. Эта картина отчётливо давала понять о том, что месье был захвачен тяжёлым нервным недугом. - Чисто нервное расстройство, которое, вероятно, пройдет само собою,- думал я в тот момент. Месье жестоко страдал от чрезмерной остроты чувств, которые навеяли ему ряд подозрений, превратившихся в букет неестественного страха. Я подметил это также в его неясном и двусмысленном рассказе, который со всей очевидностью указывал на болезненное душевное состояние. Месье преследовали суеверные представления о старике, который следит за ним и напускает на него различные недуги, мысли о каком-то влиянии, сущность которого трудно было понять из его неясных слов.
Вдруг человеческий стон стал усиливаться и уже был похож скорее на рычание животного. Я смотрел на месье с удивлением, к которому примешивалось чувство страха. В этот момент что-то давило меня изнутри, пока я следил за месье. Взглянув невольно, украдкой на дворецкого, который стоял поодаль от меня, я заметил на его лице ужасающую гримасу, сквозь которую блестели его глаза. Чем громче становилось рычание, тем глубже оно проникало в душу, тем очевиднее становилась для меня безнадежность всяких попыток исцелить этот скорбный дух, мрачная тень которого падала на все явления духовного и вещественного мира. Я приблизился вплотную к месье и тронул его за руку. Словно электрический ток пронзил моё тело, перед глазами поплыли круги, озаряя все каким-то фосфорическим светом. Этот момент мне показался мрачной импровизацией общения неизлечимо больного пациента с доктором. Какой-то дикий мотив странной вариации пронзил мне душу и врезался в сознание. Я ощущал руку месье, которая, казалось полыхала огнём и была раскалена до предела. Волнение в этот промежуток времени, конечно, владело мной и подгоняло меня. Я наклонился к месье , схватил его рукой за плечо и сильно потряс.
- Проснитесь, месье !- громко произнёс я. Костас , стоявший всё время рядом со мной, повторил эту фразу на французском языке.
Я попытался проанализировать ситуацию и собрать пазл этого запутанного дела:
Вначале я отметил, что передо мной находился человек высокой культуры и личного обаяния, с хорошо поставленной, беглой речью, с воображением, чувством юмора и мировой известностью. Его история наталкивает на мысль о том, что его неприятные нервные ощущения, есть симптом давних психологических проблем, о которых месье не подозревал. Однако легкость, с какой у меня возникали эти различные предположения, и их правдоподобность свидетельствовали о том, что правильное заключение о причинах случившегося найти будет не только не просто, но, очень трудно. Я не раз замечал, что в поисках истины логика нащупывает свой путь по отклонениям от обычного и заурядного и что в случаях, подобных этому, следует спрашивать не "что произошло?", а "что произошло необыкновенного, такого, чего не случалось прежде?". Я продолжал рассуждать далее : - месье сказал о том, что все его болезненные переживания, утрата хорошего самочувствия и материального благополучия возникли именно тогда, когда ему перед взором стал являться седой старик. Тем не менее, он настойчиво подчеркивает, что с той минуты, когда старик появился, вся жизнь месье пошла под откос. Месье чувствует жар внутри, который по его словам испепеляет его душу, ночные кошмары в виде пыток огнём, кредиторы... Между тем, месье употребляет много алкоголя, из этого вытекает, что у него могли возникнуть осложнения с психикой. Безусловно, чрезмерное пристрастие к вину не может пройти без отсутствия неких последствий, а последствия неминуемо возникли бы. Я продолжал мысленно обсуждать события, служившие темой беседы, которую мы вели в начале вечера. Собственно говоря, все обстоятельства данного дела выглядели как результат психического расстройства. А как же финансовые проблемы месье... - совпадение? Или банальное стечение обстоятельств? Это дело на редкость не простое, и оно ставит меня в совершенный тупик. Быть может, именно простота суждения о том, что болезненные ощущения месье кроются в чрезмерном употреблении алкоголя и сбивает меня с толку? Практикующий психолог усмотрел бы в этом случае глубоко засевший в человеческой психике, невроз. А вдруг, сделанные месье эти странные зарисовки из жизни не могут быть поводом для диагноза учёных мужей - психологов, психоаналитиков, сидящих со своими нормами да прогнозами на берегу неукротимой стихии - человеческой психики, и от своих клиентов их отделяет лишь шаг. Очень тонка грань между психологом и психбольным. Кто успел надеть белый халат, тот психолог. Привыкшие в первую очередь доверять своей интуитивной мудрости, а во вторую очередь, уже полагаться на науку, светилом коей считает себя каждый из психологов, исследующих несуразную историю пациента и одновременно примеряя свою собственную психологическую форму к каждому диагнозу. Как бы они отреагировали, если все сказанное их пациентами, соответствовало бы действительности?
Мне приходилось иметь дело с людьми, которые проснувшись поутру, обнаруживали стоящее у постели существо в чёрном плаще с зелёными щупальцами вместо рук, которое утверждало, что явилось к нему прямо из преисподней. Но у этих людей, которые рассказывали о том, что чётко видели и ощущали присутствие демона, был совершенно иной взгляд, другая речь и манера изложения события. Месье не походил на этих людей. А может быть, его мистифицируют? Но кто и зачем?
Я почувствовал себя утомлённым и прилёг, не раздеваясь, на кровать. Я думал, что мне вовсе не удастся заснуть в эту ночь и что я до утра буду ворочаться с боку на бок, поэтому я решил лучше не снимать одежду, чтобы потом хоть немного утомить себя однообразной ходьбой по комнате. В какой-то момент мне показалось, что я только на минутку закрыл глаза; когда же я раскрыл их, то в окно тянулся длинный яркий свет от луны. Не знаю, почему, но, при мысли о месье, невыносимая тоска проникла мне в душу. Мысленно я сравнил историю месье с тем грустным, удручающим чувством, которое вызывают самые безнадёжные картины природы. Горький, леденящий осадок оставался в моём сознании, после рассказа месье. Странная тревога в сердце, безотрадная пустота в мыслях, полное бессилие воображения настроить разум на определённую волну, которая приведёт к разгадке истории месье, захватывала мои чувства и удручало рассудок. - Что же именно?- подумал я,- что именно заключается в этом кошмарном коллаже событий, который будоражат жизнь месье? Я не мог разрешить этой тайны; не мог разобраться в тумане смутных впечатлений. В голову лезли ничего не объясняющие заключения. - Могут ли?- рассуждал я,- известные сочетания весьма естественных процессов влиять на психику человека таким образом, как они повлияли на месье? Исследовать это влияние - задача сложная для ума. Возможно, - думал я, - что простое наблюдение за месье, оценка расположений всех мелочей, подробностей картины его жизни даст ключ к пониманию ситуации и уничтожит все сомнения. Под влиянием этой мысли я не заметил, как поднялся с кровати и стал медленно, из стороны в сторону ходить по комнате. Тем не менее, я намеревался провести несколько дней, а если придётся то и больше на этой вилле. Владелец дома, Антонио, был знаком со мной и считал себя моим товарищем; но виделись мы редко. И вот, недавно, я получил от него сообщение, очень странное; настойчивое, требовавшее личной встречи. В сообщении указывалось о сильном нервном возбуждении у очень близкого ему человека. Антонио сообщал о жестоких физических страданиях, угнетавшем душевном расстройстве его друга и хотел непременно видеть меня у себя на вилле в Комо. По убеждению Антонио, зная своего друга, он полагал, что я смогу помочь ему справиться с его проблемами. Сам тон сообщения от Антонио, его очевидная сердечность - заставили меня принять приглашение без всяких колебаний, хотя оно показалось мне несколько странным. Несмотря на наше знакомство, тесной дружбы у меня с Антонио не было. Я знал его как сдержанного человека. Мне было известно, что он принадлежал к древней итальянской фамилии, представители которой с незапамятных времен отличались особенным характером, выражавшимся в течение многих веков в увлечении различными произведениями искусства. Антонио также, имел отпечаток своего древнего рода, что выражалось в коллекционировании предметов искусства. Но больший знак восторженности, который носил Антонио, была его любовь к киноискусству. Его страсть к кино и всему, что с ним было связано, воодушевляли Антонио. Эта приверженность к киноискусству заставляла его заводить дружбу с различными актёрам и актрисами - знаменитостями художественного киноэкрана со всего мира.
Я решил пройтись по дому и ознакомиться поближе с его внутренним убранством и разумеется, отметить для себя все его достопримечательности. Я покинул свою комнату и тихим, беззвучным шагом направился к центральной лестнице, чтобы спуститься на первый этаж особняка. Странные фантазии являлись у меня, когда я переводил взгляд от тусклых изображений картин и скульптур, которые присутствовали повсюду в доме. Глядя на выдающиеся из полумрака изображения картин, в мою голову приходили всевозможные фантазии. Череда смешных представлений так будоражили мой рассудок, что и упоминать бы о них не стоило, если бы они не показывали силу осаждавших меня впечатлений. Мне показалось, будто дом и вся прилегающая к вилле территория, окутаны совершенно особенной им только присущей атмосферой, совсем не похожей на окружающую. Особой чистоты воздух исходил от деревьев, росших в парке, стен дома, молчаливого пруда. И всё это заряжало какой-то непонятной таинственностью. Стряхнув с души впечатление, которое отдавало фантазией, я спустился по центральной лестнице на первый этаж здания. С одной стороны находилась гостиная, где мы провели вечер за ужином, слушая рассказ месье, с другой стороны начинался тёмный извилистый коридор. Неслышными шагами я побрёл по этому коридору. Многое из того, что встречалось мне по пути, усиливало моё впечатление. В начале коридора на стене висела большая картина в массивной позолоченной раме. Полный свет от луны проникал через окно дома и озарял всё помещение, где я находился. Все детали интерьера выступали с необыкновенной отчётливостью. В этом прекрасном просвете, ясной, глубокой ночной синевы я отчётливо рассмотрел изображение на картине: Рыцари - крестоносцы сражались с мамлюками. Задержавшись ненадолго у картины, затем я прошёл вглубь коридора. Сквозь пелену сумерек я рассмотрел резьбу на потолке, темные обои на стенах, полы покрытые мрамором и усланные ковровой дорожкой, необычайные воинские доспехи, стоявшие и висевшие на стенах по обе стороны коридора, звеневшие, когда я проходил мимо. Дойдя до конца коридора, я повернулся, решив идти обратно, как перед моими глазами вдруг возник дворецкий - Костас.
- Вам, что-то угодно синьор Раскин? - поинтересовался дворецкий. Лицо его, как мне показалось, выражало смесь смущения и особого любопытства.
- Нет, - спокойным тоном не показывая свой внезапный испуг, ответил я дворецкому,- мне ничего не надо, я хотел посмотреть дом. - Сообразил я первое, что пришло мне в голову.
- Возможно, вас разбудил этот странный звук, который доносился из библиотеки? - осторожно с неизменной обстоятельностью, коей отличался во всём, поинтересовался Костас.
Услышав эти слова дворецкого я ощутил благоговейный трепет, лёгкого страха и восторга, охвативших меня.
- Откуда, доносился этот звук?- осторожно спросил я у дворецкого.
- Из библиотеки, синьор.- ответил Костас и показал жестом вглубь коридора, указывая место расположения библиотеки.
Сердце мое снова неистово заколотилось, но причиной этому был не страх, а смутное предчувствие надежды увидеть что-то необычное.
- Давайте пойдём в библиотеку и всё выясним,- предложил я дворецкому. Костас на секунду замешкался, но затем, выпрямившись, кивнул головой в знак согласия. Мы, медленно ступая, прошли в библиотеку, Костас шёл впереди, показывая путь. Подойдя к двери, Костас остановился и знаком показал мне на дверь.
- Это библиотека, синьор, шёпотом сказал Костас.
Я дёрнул ручку и дверь бесшумно отворилась, пропуская нас внутрь помещения библиотеки. Войдя туда я очутился в высокой и просторной комнате с длинными, стрельчатыми окнами, покрытый мрамором пол, на который струился свет луны, проникающий сквозь решетчатые окна. Глаз тщетно старался проникнуть в отдаленные углы комнаты и сводчатого расписного потолка. Темные завесы свешивались по стенам. Мебель в библиотеке была старинная. По периметру комнаты стоявшие стеллажи с книгами, ничуть не оживляли помещение. Воздух в библиотеке был наполнен тоскою и угрюмостью. Посреди комнаты возле стола стояло массивное кресло и напротив небольшая кушетка. На кушетке покоилось что-то напоминающее живой объект. Когда я подошёл ближе, то смог разглядеть в этом объекте месье. Он спал одетый в верхнюю одежду, вытянувшись во всю длину. Я осторожно приблизился к спящему, стараясь не создавать шум своими шагами. С минуту я глядел на него со смешанным чувством тревоги и жалости. Я всматривался в лицо месье и отмечал для себя то, что он страшно изменился. Чувства страданий и мук было запечатлено в его облике. Никогда еще человек не изменялся так страшно в такой короткий срок. Я едва мог признать в его изможденном лице человека, с которым несколько часов назад сидел за одним столом и беседовал. Его лицо покрывал трупный цвет, глаза месье впадали глубоко в глазницы, а веки вздрагивали. Его губы выглядели тонкими и влажными и были бледные и не живые, словно вылитые из белого воска. На его удивительно очерченный лоб, словно паутина спадали мягкие, тонкие волосы. Такую наружность было трудно забыть. Особенные черты лица его и свойственное им выражение теперь выступили еще резче, - но именно это обстоятельство изменяло его до неузнаваемости. Больше всего поразила меня, призрачная бледность кожи лица, которая придавала ему нездешний вид. С долей испуга я приблизился ещё ближе к спящему и хотел потрогать руку, ощутив его пульс. В этот момент из недр тела спящего вырвался стон. Это был жуткий, протяжный стон, который сопровождался бессознательными взмахами верхних конечностей. В хаотичных движениях рук месье, мне ,прежде всего, бросилась в глаза какая-то сумбурная неровность - следствие слабой и тщетной борьбы с крайним нервным возбуждением. Дрожащий стон вырывался наружу все громче и громче, что походило на процесс, когда жизненные силы человека начинают покидать его тело. Дрожащий стон сменялся звуком стремительной протяжности, затем звук становился отрывистым, резким, грубоватым. Месье что-то произнёс горловым говором, какой бывает у горького пьяницы или заядлого курильщика в минуты сильнейшего возбуждения. Эта картина отчётливо давала понять о том, что месье был захвачен тяжёлым нервным недугом. - Чисто нервное расстройство, которое, вероятно, пройдет само собою,- думал я в тот момент. Месье жестоко страдал от чрезмерной остроты чувств, которые навеяли ему ряд подозрений, превратившихся в букет неестественного страха. Я подметил это также в его неясном и двусмысленном рассказе, который со всей очевидностью указывал на болезненное душевное состояние. Месье преследовали суеверные представления о старике, который следит за ним и напускает на него различные недуги, мысли о каком-то влиянии, сущность которого трудно было понять из его неясных слов.
Вдруг человеческий стон стал усиливаться и уже был похож скорее на рычание животного. Я смотрел на месье с удивлением, к которому примешивалось чувство страха. В этот момент что-то давило меня изнутри, пока я следил за месье. Взглянув невольно, украдкой на дворецкого, который стоял поодаль от меня, я заметил на его лице ужасающую гримасу, сквозь которую блестели его глаза. Чем громче становилось рычание, тем глубже оно проникало в душу, тем очевиднее становилась для меня безнадежность всяких попыток исцелить этот скорбный дух, мрачная тень которого падала на все явления духовного и вещественного мира. Я приблизился вплотную к месье и тронул его за руку. Словно электрический ток пронзил моё тело, перед глазами поплыли круги, озаряя все каким-то фосфорическим светом. Этот момент мне показался мрачной импровизацией общения неизлечимо больного пациента с доктором. Какой-то дикий мотив странной вариации пронзил мне душу и врезался в сознание. Я ощущал руку месье, которая, казалось полыхала огнём и была раскалена до предела. Волнение в этот промежуток времени, конечно, владело мной и подгоняло меня. Я наклонился к месье , схватил его рукой за плечо и сильно потряс.
- Проснитесь, месье !- громко произнёс я. Костас , стоявший всё время рядом со мной, повторил эту фразу на французском языке.
