-- Знаю, что пахну отнюдь не розами. У твари, что я недавно прикончил, такая мерзкая кровь, в кожу въедается и стойкая, зараза. Стирай -- не стирай -- не помогает…
-- А какая она, эта тварь? Ты же не о человеке, да?
-- Нет, конечно. Грей свои макароны, я такой голодный, сил нет, расскажу за столом. Только смотри, как бы у тебя после этого совсем аппетит не пропал…
Мой новый знакомый разом повеселел. Нашёл полотенце и проводил в ванную комнату, которая почему-то показалась мне смутно знакомой. Рисунок на кафеле изображал траву и крадущегося в ней леопарда. Невольно содрогнулся и, отвернувшись от него, попытался расслабиться под горячими струями. Мягкая ароматная пена ласкала покрытое шрамами тело, убирая животный запах недавно убитого монстра. Я чуть не задремал стоя, прикрыв веки, и вздрогнул, услышав снаружи скребущийся звук, лихорадочно ища пропавший арбалет.
-- Эй, «охотник на монстров», ты там не уснул? Выходи, а то сам съем все макароны, -- и от звука этого весёлого и почему-то очень знакомого голоса я расслабился и буркнул:
«Только попробуй не оставить мне хотя бы половину, самого зажарю и съем».
Серёга ничего мне не ответил, но сомневаюсь, что он побежал прятаться. Ведь давно уже мог бы сбежать, вызвав эту, как её, полицию. Почему–то это слово будило во мне неприятное чувство: «Наверное, раньше мне приходилось с ней сталкиваться, и это, видимо, не доставляло радости, раз даже голова противится воспоминаниям».
Натянул брюки и чёрную футболку, взял с полочки расческу и начал распутывать длинные волосы, обычно собранные в конский хвост, чтобы не мешали движению. И только тогда посмотрел в зеркало. Это слово вызвало грусть, мне почти сразу вспомнилась её причина: в мире страхов и постоянной беготни, даже в самом чистом ручье я ни разу не видел своего отражения. Меня словно вообще там не было, что пугало только поначалу, потом стало просто не до этого -- надо было спасать свою жизнь…
Причесавшись, откинул волосы назад и пристально уставился в лицо человека, отражавшегося в зеркальной поверхности. Загорелый, с усталым, напряжённым лицом, давно небритыми щеками, прищуренными глазами и вертикальной морщинкой между бровей. На меня смотрела полная копия слегка повзрослевшего Серёги. Разве что не такого простодушного, с другой причёской и прячущимися в глазах злостью и обидой на весь свет. Этакая тёмная версия моего нового знакомого…
Я недобро усмехнулся: «А что, постричься и немного поработать над собой -- вряд ли нас кто-то различит. Если бы не синяк на пол-лица… И что бы всё это значило?»
Выйдя из ванной, по запаху быстро нашёл кухню. Моя изнеженная копия, подвязавшись фартуком, накрывала на стол. Нож в его руке мелькал вполне уверенно, нарезая на доске красные фрукты. Но мне они показались кусками плоти, и желудок привычно заныл. Серёга повернул добродушно лицо, собираясь сказать очередную глупость, но, увидев меня, замер с открытым ртом.
-- Как такое возможно? Подобное сходство бывает разве что у близнецов. Неужели это случается не только в кино… -- растерянно бормотал он, машинально продолжая резать и чуть не попав себе по пальцу.
Я успел вовремя перехватить его руку и, отобрав нож, бросил его в мойку. Сунул кусочек фрукта в рот, и мне понравился этот кисло-сладкий вкус. Хотя жевать было больно. Бесцеремонно сел за стол, кивнув на сковороду:
«Тащи, что там у тебя есть, и не мели чепухи -- какой ещё к чёрту близнец. Просто похожи и всё. Давай ужинать, двойник…»
-- Двойник… -- задумчиво протянул парнишка, плюхая сковороду на стол, -- доппельгангер…
-- Чего? -- я чуть не подавился котлетой, которую уже успел целиком засунуть в рот, -- какой ещё «гангер»? Воды дай, а то сдохну, -- еле прохрипел, пытаясь откашляться.
Он машинально протянул мне кувшин со сладкой бурдой, и я выпил прямо из него, проталкивая внутрь застрявший кусок. Облегчённо выдохнул, стуча себя по груди и кашляя, как вдруг перед глазами всё поплыло, и воспоминание накрыло так резко, словно среди лета меня бросили головой в ледяную прорубь.
Я поднял на Сергея налившиеся кровью глаза и увидел, что он тоже меня узнал и, побелев, уронил кастрюлю с макаронами на пол. Они рассыпались, словно большие, белые, неподвижные личинки, как-то раз виденные мной на берегу бурной реки.
Мы смотрели друг на друга: он -- с ужасом, я -- с ненавистью и одновременно прошептали:
«Это ты?»
-- А какая она, эта тварь? Ты же не о человеке, да?
-- Нет, конечно. Грей свои макароны, я такой голодный, сил нет, расскажу за столом. Только смотри, как бы у тебя после этого совсем аппетит не пропал…
Мой новый знакомый разом повеселел. Нашёл полотенце и проводил в ванную комнату, которая почему-то показалась мне смутно знакомой. Рисунок на кафеле изображал траву и крадущегося в ней леопарда. Невольно содрогнулся и, отвернувшись от него, попытался расслабиться под горячими струями. Мягкая ароматная пена ласкала покрытое шрамами тело, убирая животный запах недавно убитого монстра. Я чуть не задремал стоя, прикрыв веки, и вздрогнул, услышав снаружи скребущийся звук, лихорадочно ища пропавший арбалет.
-- Эй, «охотник на монстров», ты там не уснул? Выходи, а то сам съем все макароны, -- и от звука этого весёлого и почему-то очень знакомого голоса я расслабился и буркнул:
«Только попробуй не оставить мне хотя бы половину, самого зажарю и съем».
Серёга ничего мне не ответил, но сомневаюсь, что он побежал прятаться. Ведь давно уже мог бы сбежать, вызвав эту, как её, полицию. Почему–то это слово будило во мне неприятное чувство: «Наверное, раньше мне приходилось с ней сталкиваться, и это, видимо, не доставляло радости, раз даже голова противится воспоминаниям».
Натянул брюки и чёрную футболку, взял с полочки расческу и начал распутывать длинные волосы, обычно собранные в конский хвост, чтобы не мешали движению. И только тогда посмотрел в зеркало. Это слово вызвало грусть, мне почти сразу вспомнилась её причина: в мире страхов и постоянной беготни, даже в самом чистом ручье я ни разу не видел своего отражения. Меня словно вообще там не было, что пугало только поначалу, потом стало просто не до этого -- надо было спасать свою жизнь…
Причесавшись, откинул волосы назад и пристально уставился в лицо человека, отражавшегося в зеркальной поверхности. Загорелый, с усталым, напряжённым лицом, давно небритыми щеками, прищуренными глазами и вертикальной морщинкой между бровей. На меня смотрела полная копия слегка повзрослевшего Серёги. Разве что не такого простодушного, с другой причёской и прячущимися в глазах злостью и обидой на весь свет. Этакая тёмная версия моего нового знакомого…
Я недобро усмехнулся: «А что, постричься и немного поработать над собой -- вряд ли нас кто-то различит. Если бы не синяк на пол-лица… И что бы всё это значило?»
Выйдя из ванной, по запаху быстро нашёл кухню. Моя изнеженная копия, подвязавшись фартуком, накрывала на стол. Нож в его руке мелькал вполне уверенно, нарезая на доске красные фрукты. Но мне они показались кусками плоти, и желудок привычно заныл. Серёга повернул добродушно лицо, собираясь сказать очередную глупость, но, увидев меня, замер с открытым ртом.
-- Как такое возможно? Подобное сходство бывает разве что у близнецов. Неужели это случается не только в кино… -- растерянно бормотал он, машинально продолжая резать и чуть не попав себе по пальцу.
Я успел вовремя перехватить его руку и, отобрав нож, бросил его в мойку. Сунул кусочек фрукта в рот, и мне понравился этот кисло-сладкий вкус. Хотя жевать было больно. Бесцеремонно сел за стол, кивнув на сковороду:
«Тащи, что там у тебя есть, и не мели чепухи -- какой ещё к чёрту близнец. Просто похожи и всё. Давай ужинать, двойник…»
-- Двойник… -- задумчиво протянул парнишка, плюхая сковороду на стол, -- доппельгангер…
-- Чего? -- я чуть не подавился котлетой, которую уже успел целиком засунуть в рот, -- какой ещё «гангер»? Воды дай, а то сдохну, -- еле прохрипел, пытаясь откашляться.
Он машинально протянул мне кувшин со сладкой бурдой, и я выпил прямо из него, проталкивая внутрь застрявший кусок. Облегчённо выдохнул, стуча себя по груди и кашляя, как вдруг перед глазами всё поплыло, и воспоминание накрыло так резко, словно среди лета меня бросили головой в ледяную прорубь.
Я поднял на Сергея налившиеся кровью глаза и увидел, что он тоже меня узнал и, побелев, уронил кастрюлю с макаронами на пол. Они рассыпались, словно большие, белые, неподвижные личинки, как-то раз виденные мной на берегу бурной реки.
Мы смотрели друг на друга: он -- с ужасом, я -- с ненавистью и одновременно прошептали:
«Это ты?»
