В тот день я очень спешил домой, глупо улыбаясь и представляя, как обрадуются моему возвращению родители: мама, как всегда, начнёт суетиться и причитать, что у неё нечем накормить бедного ребёнка. Папа крепко обнимет, пряча счастливые глаза, и будет неловко шутить, смеша нас старыми как мир анекдотами, а потом, усадив за стол, достанет бутылку хорошего вина… Как, толкаясь и крича, затормошат меня неугомонные младшие братья, а сестрёнка Анечка, запрыгает, хлопая в ладоши, прося покатать её верхом…
Сердце замирало в радостном предвкушении, на этот раз мне было что им рассказать и чем похвастаться -- я наконец-то поступил в тот самый университет, о котором давно мечтал. Пусть и не с первой попытки, но какое теперь это имело значение? Главное -- у меня всё получилось…
Когда до дома оставалось совсем немного, грудь сдавило в плохом предчувствии -- взбудораженная толпа заполняла подход к нашей улице. Не в силах глубоко вздохнуть, я резко остановил папину старую машину и кое-как выбрался из неё. Торопливо пробираясь между людьми, растерянно прислушивался к разговорам, но паникующий мозг отказывался понимать обрушившиеся на него страшные слова: взрыв газа, снесло весь первый подъезд, много жертв…
-- Как это первый подъезд, мы же там живём?
Меня словно закружило в горячем водовороте -- задыхаясь, я оторвал пуговицу от душившего воротника рубашки, и, посмотрев на груду искорёженных бетонных плит, еле прошептал:
-- Жили…
В тот момент я ещё не осознал, что остался совсем один, не мог поверить в то, что чуда не произошло, и они утром не ушли в кино или на прогулку. В худшем случае -- лежат сейчас на больничных койках… Пусть будет что угодно, только не это…
Оглушённый бедой, не мог оторвать растерянного взгляда от того, что осталось от нашего дома, когда подошла заплаканная тётя Люба из соседнего подъезда и обняла меня. Мы с её сыном Петькой выросли вместе и долго дружили, пока он не переехал с отцом в другой город.
-- Митя, не смотри туда, не надо, деточка... Я видела, как их выносили, всех твоих. Взрыв случился утром, до сих пор достают погибших. Прости, дорогой, мне пришлось их опознавать и давать показания в полиции. Их больше нет -- даже маленькой Анечки, никого злая судьба не пощадила. Пойдём к нам, посидим, налью тебе чего-нибудь и всё расскажу, а потом вместе сходим в больницу, убедишься… -- она зарыдала, вытирая слёзы дрожащей ладонью.
-- Нет, -- я не узнал свой непривычно глухой голос.
-- Что, нет, Митя?
-- Сразу пойдём, я сам должен увидеть…
Сон прервался неожиданно: сердце бешено колотилось, кипятком разливая боль в груди. Нащупав под подушкой таблетку, положил под язык, покорно ожидая, когда «отпустит». Сейчас бы встать и открыть окно -- здесь так невыносимо душно, но надо перетерпеть приступ…
Я осмотрелся: за прошедшие годы комната совсем не изменилась, лишь немного поблекла и выцвела. В детстве мы с братьями часто приезжали сюда, к морю, и тётя с радостью принимала нас в своём доме. Неудивительно, что три года назад именно к ней я поехал после ужасной потери -- она поддержала меня, помогая пережить тот кошмар…
Мы так давно с ней не виделись -- я всё откладывал поездку, и вот, наконец, снова здесь. Навстречу вышла соседка, с порога огорошив новостью, что тётя внезапно умерла, и вчера её похоронили. Какая страшная гримаса судьбы -- мой номер телефона так и не нашли, чтобы сообщить о случившемся и поторопить с приездом, вот и получилось, что даже на похороны я опоздал…
Старенькая баба Вера, смущаясь, сунула мне в руку запасные ключи:
-- Катина квартира завещана тебе, можешь переночевать…
Конечно, надо было отказаться и поискать гостиницу, но шёл уже второй час ночи, а я был в шоке и безумно устал с дороги. Расстроенный случившимся и плохо соображая, что делаю, покорно взял ключи, открыв дверь. Время было позднее, глаза слипались, поэтому машинально поднявшись на второй этаж, лёг в любимой с детства комнате. И, несмотря на потрясение, уснул, чтобы снова увидеть привычный кошмар: возвращаюсь, а дома больше нет…
Я лежал, глядя в потолок и пытаясь справиться с сердечной болью, когда внезапно шторы всколыхнулись, и порыв ветра распахнул окно, наполнив тёмную комнату светом и звуками -- яркими всполохами молний и раскатами грома. Гроза накрыла приморский город, замерший в ожидании неминуемого дождя.
Отдышавшись, потихоньку встал, и, закрыв хлопающие на ветру ставни, спустился на первый этаж в гостиную. Немного постоял, озираясь и не зная, что делать, и, подойдя к большому окну, сдвинул в стороны золотистые шторы -- меня всегда привлекала гроза, пугая и завораживая одновременно. Но сегодня особенно: я чувствовал -- должно случиться что-то важное, то, чего так долго ждал и боялся…
Наконец, пошёл не просто летний дождь -- настоящий ливень. Там, высоко в небе, беспрерывно сверкали молнии, серебряными клинками разрезая тучи на неровные клочья. Феерические вспышки чередовались с яростными ударами грома, от, казалось, бесконечных потоков воды по земле быстро заскользили проворные ручейки.
Я стоял у окна, пальцем правой руки повторяя движения капель по стеклу, губы тихо шевелились, что-то бессвязно шепча. Мне было нестерпимо жарко. Прислонив горячий лоб к оконному стеклу, закрыл глаза, но это не помогло -- свет проникал через веки, причиняя боль, а яростное биение сердца, казалось, заглушало безумие грома...
Все мои чувства были обострены до предела. Сейчас малейший шорох или скрип за спиной вызвал бы панический ужас, и не было сил ни сопротивляться, ни прятаться. Я боялся обернуться и снова увидеть её.
В тот день тоже была гроза…
Ужасные воспоминания хлынули против моей воли и, как этот ливень, затопили сознание, сметая барьеры, которые я тщательно и долго выстраивал...
Три года назад, так же в июле я приехал по приглашению маминой сестры, чтобы после пережитого кошмара побыть с последним близким мне человеком -- тётей Катей.
В ту ночь после душного дня разразилась сильнейшая гроза, и каким бы усталым я ни был, звон разбивающегося от порыва ветра оконного стекла меня разбудил. Вскочив с кровати, спросонья долго не мог сообразить, где нахожусь. Пустая оконная рама продолжала без устали хлопать, пол был усыпан осколками стекла, и, наступив на один из них, я застонал от боли.
Кое-как добравшись до выключателя, при свете лампы осмотрел пострадавшую ногу. К счастью, осколок вошёл в стопу неглубоко, и вытащить его не составило труда. На полу образовалась небольшая кровавая лужица; недолго думая, схватил первое, что попало под руку -- одну из многочисленных кружевных вязаных салфеток -- и перевязал пульсирующую огнём рану.
Тётя вбежала в комнату, вероятно, разбуженная грозой:
-- Митя, что случилось?
-- Кажется, порывом выбило стекло… Не волнуйся, завтра вызову мастера, и всё починим.
-- Да бог с ним, со стеклом, ты–то как?
-- Немного оцарапался, но всё уже в порядке. Тётя, где у тебя йод и бинт, надо обработать рану, что ты молчишь?
Тётя Катя повела себя как-то странно -- она, не отрываясь, смотрела на мою забинтованную ногу.
-- Как ты мог, Митя? Это же ручная работа, знаешь, как мне дорого это кружево, сколько сил я на него потратила? Боже, загубить такую вещь…
-- Прости, пожалуйста… Я плохо соображал, схватил первое, что увидел, -- моё лицо горело от стыда, -- уверен, в хорошей химчистке с этим справятся…
-- Да ты с ума сошёл! Ни за что на свете не отдам ценную вещь этим бездарям -- сама справлюсь. Давай, снимай быстрее…
-- Но, Катя, может, сначала йод…
-- Снимай, кому говорю, -- она не на шутку рассердилась, и, честно говоря, раньше я никогда не видел такого выражения на её прекрасном и добром лице. Она была лишь на три года меня старше, и я относился к ней, скорее, как к кузине -- тётей называл в шутку, обычно обращаясь попросту -- Катя. Расстроенный, начал осторожно разбинтовывать ногу.
-- Да что ты там копаешься, болван? -- Катя села рядом на кровать и начала энергично стаскивать кружево, нисколько не волнуясь, что вновь открывшаяся рана причиняла мне боль. А дальше повела себя ещё более странно: прижав окровавленную салфетку к щеке, оставила на ней красную полосу, восхищённо прошептав:
-- Спасибо, малыш!
Вот это меня насторожило. Катя никогда не употребляла подобных слов, считая, что обращаться так к взрослому человеку -- глупо. Я только сейчас начал понимать, что, кажется, она сегодня слегка не в себе. Может, выпила лишнего?
Всё, что произошло дальше, до сих пор оставалось выше моего понимания. Катя показала рукой на дверь, и мне пришлось сначала скакать на одной ноге, а потом, опираясь на пальцы, спускаться по лестнице на кухню. Там в аптечке я, наконец, нашёл всё необходимое. Закончив с перевязкой, взял веник, решив вернуться в комнату и подмести осколки.
Подниматься на второй этаж было тяжело, нога пульсировала, но я всё равно пошёл. Однако, открыв дверь, попятился от неожиданности: Катерина лежала на полу, как кошка, слизывая с паркета мою кровь…
-- Не пропадать же добру? -- увидев меня, она засмеялась, продолжая делать это.
Меня чуть не вырвало, я шагнул назад, совсем забыв о лестнице, поскользнулся и… очнулся уже в больнице.
На счастье, упал я очень удачно -- отделался парой синяков и шишкой на голове -- ни переломов, ни каких-либо увечий. В палате было светло и чисто, у койки сидела тётя Катя и смотрела на меня с жалостью:
-- Митька, очнулся, наконец, паршивец, я так переживала. И как тебя угораздило? Зачем решил спускаться по лестнице задом наперёд, да ещё с больной ногой, с ума, что ли, сошёл?
Чуть не поперхнулся от возмущения:
-- А ты не догадываешься, да? После того, что я увидел?
-- Серьёзно? Не понимаю, поделись с «тётушкой». Я проснулась из-за грозы, решив посмотреть на того, кто с детства её боится. И, знаешь, что увидела? Ты как рак пятишься назад и под мои вопли падаешь кубарем с лестницы. Перепугал до чёртиков… думала, после сестры и тебя хоронить придётся, придурок. Так что же ты увидел такого страшного, что решил меня до инфаркта довести, а?
Да, это уже точно было похоже на тётю, именно так она обычно со мной и разговаривала. Но что же тогда я видел? Проигнорировав её вопрос, спросил:
-- Кать, а ты в мою комнату поднималась?
-- Конечно, там по всему полу было рассыпано стекло, но я уже всё убрала и окошко починила -- стало лучше прежнего. Забыл окно на защёлку закрыть, да, дурень? Жарко ему, видите ли, вот чем всё кончилось…
-- А лужа крови на полу была? -- продолжал я гнуть своё.
-- Нет, пару капель на кровати, и всё.
-- А, вот ещё что… С каких пор ты увлекаешься плетением кружева?
Катя задорно расхохоталась, тряхнув короткими светлыми волосами. Её проколотая бровь удивлённо приподнялась:
-- Я и кружево? Вот насмешил… Ты где это байкершу с кружевами видел? Нет, ну и дурило. Наверно, здорово головой приложился, -- она продолжила смеяться, а я молчал, думая:
-- Неужели это был просто кошмар?
Отсмеявшись, Катя меня обняла:
-- Поправляйся, племянничек… Попрошу доктора выписать тебе успокоительное и побольше, это всё из-за переживаний, бедолага… Ну, держись, завтра зайду, принесу вкусненького, только не кисни, ладно? Главное, что остался жив, у меня ведь кроме тебя тоже никого нет…
И она ушла.
После выписки из больницы я сразу уехал к другу, у которого жил, пока всем пострадавшим от взрыва подбирали новое жильё. Никакие уговоры Катерины не смогли заставить меня вернуться -- я так и не поверил ей до конца…
Последние три года мы время от времени созванивались, но не встречались. Она обижалась, ведь раньше я в ней души не чаял. И вот, наконец, пересилив себя, приехал, но опоздал -- её больше не было. И снова ночь, снова гроза…
Я решил не подниматься наверх и до утра провести время в гостиной: включил телевизор и, сев на диван, откинул голову назад. Сердце отпустило, но мне по-прежнему было не по себе. Попытался привести мысли в порядок: что же случилось с Катей? Она была такой молодой и здоровой, неделю назад я разговаривал с ней по телефону, пообещал приехать, и «тётя» так радовалась этому. Что за злой рок преследует нашу семью?
От переживаний пересохло в горле, и я потянулся к кувшину, чтобы выпить воды. Тут-то меня и перепугал стук падающего предмета. Растерянно посмотрел по сторонам -- всё вроде было на месте. Однако, странный звук снова повторился и не один раз. Казалось, что рядом кто-то решил сыграть в мяч, но ведь я здесь был один, или нет? Сердце снова заныло в плохом предчувствии. И как только, спрашивается, хватило ума остаться в этой чёртовой квартире -- чем я, идиот, думал?
Затем последовал звон бьющейся посуды и знакомый смех. Катя… только она умела так заразительно смеяться -- у неё был низкий, немного хриплый голос, ошибиться невозможно.
-- Митя, наконец-то ты приехал, я так ждала. Ждала-ждала, да вот незадача, нечаянно умерла… Упс! Иди сюда скорее, мне надо тебе кое-что сказать. Ну же, трусишка, ты же знаешь, где моя комната…
Меня как будто придавило к полу, от ужаса я почти не мог дышать.
-- Это не может быть она, просто вернулись воспоминания, я ведь до сих пор так и не справился со своими страхами, -- крутилось в голове, и вдруг неожиданно для себя, услышал собственный голос словно со стороны:
-- Эй, не знаю и не хочу знать, как тебя зовут, но ты -- не Катя, а мой кошмар, и я тебя не боюсь! -- не понимаю, что в тот момент на меня нашло. По идее, должен был прикусить язык от ужаса, а вместо этого понёс такое…
В ответ -- ни звука, ни шороха. Я стоял, тяжело дыша, в ожидании сам не знаю чего. Прошла минута, другая, а в комнате по-прежнему было тихо, даже телевизор не работал -- на экране дрожали разноцветные полосы. Мозг очнулся, давая команду -- бежать, и я как был, в майке и шортах, бросился к входной двери. Никто или ничто меня не остановило, вот только дверь не желала открываться, и мелькнувшая было надежда на спасение растаяла без следа…
Подёргав несколько раз неподдающуюся дверь, обессиленно уткнулся в неё лбом. Ледяной ветерок легонько пробежался по шее, словно кто-то очень холодный подул на меня сзади. Я замер в ужасе, рука застыла на дверной ручке.
-- Уже уходишь? Как это некрасиво! Мы же три года не виделись, посиди со мной хоть немного, малыш, -- голос звучал насмешливо и грустно одновременно, -- клянусь, что не причиню тебе вреда. Я всего лишь пошутила, а ты опять испугался. Чудак-человек… И дверь не держу -- просто не в ту сторону открываешь… Бежишь, а ведь я всегда так тебя любила.
-- Не слушай, не слушай, это всего лишь галлюцинация, -- повторял я себе, обливаясь холодным потом, -- просто игра воображения, и только.
И чтобы окончательно себя в этом убедить, сказал вслух:
-- Тебя здесь нет, на самом деле ты не существуешь -- обыкновенный плод моей фантазии…
-- Да ладно, я -- плод фантазии? Да хотя бы и так! Но посмотри на меня, какой красивый, недоступный плод -- тот самый, о котором ты в тайне мечтал ночами. Не раз замечала, какими глазами кое-кто на меня смотрел…
-- Лгунья! – я повернулся и увидел Катю, стоявшую в холле. На ней был тот самый халатик с пятнами моей крови, в котором она три года назад прибежала в комнату, лицо по-прежнему украшала знакомая алая полоса от кружевной салфетки.
Сердце замирало в радостном предвкушении, на этот раз мне было что им рассказать и чем похвастаться -- я наконец-то поступил в тот самый университет, о котором давно мечтал. Пусть и не с первой попытки, но какое теперь это имело значение? Главное -- у меня всё получилось…
Когда до дома оставалось совсем немного, грудь сдавило в плохом предчувствии -- взбудораженная толпа заполняла подход к нашей улице. Не в силах глубоко вздохнуть, я резко остановил папину старую машину и кое-как выбрался из неё. Торопливо пробираясь между людьми, растерянно прислушивался к разговорам, но паникующий мозг отказывался понимать обрушившиеся на него страшные слова: взрыв газа, снесло весь первый подъезд, много жертв…
-- Как это первый подъезд, мы же там живём?
Меня словно закружило в горячем водовороте -- задыхаясь, я оторвал пуговицу от душившего воротника рубашки, и, посмотрев на груду искорёженных бетонных плит, еле прошептал:
-- Жили…
В тот момент я ещё не осознал, что остался совсем один, не мог поверить в то, что чуда не произошло, и они утром не ушли в кино или на прогулку. В худшем случае -- лежат сейчас на больничных койках… Пусть будет что угодно, только не это…
Оглушённый бедой, не мог оторвать растерянного взгляда от того, что осталось от нашего дома, когда подошла заплаканная тётя Люба из соседнего подъезда и обняла меня. Мы с её сыном Петькой выросли вместе и долго дружили, пока он не переехал с отцом в другой город.
-- Митя, не смотри туда, не надо, деточка... Я видела, как их выносили, всех твоих. Взрыв случился утром, до сих пор достают погибших. Прости, дорогой, мне пришлось их опознавать и давать показания в полиции. Их больше нет -- даже маленькой Анечки, никого злая судьба не пощадила. Пойдём к нам, посидим, налью тебе чего-нибудь и всё расскажу, а потом вместе сходим в больницу, убедишься… -- она зарыдала, вытирая слёзы дрожащей ладонью.
-- Нет, -- я не узнал свой непривычно глухой голос.
-- Что, нет, Митя?
-- Сразу пойдём, я сам должен увидеть…
Сон прервался неожиданно: сердце бешено колотилось, кипятком разливая боль в груди. Нащупав под подушкой таблетку, положил под язык, покорно ожидая, когда «отпустит». Сейчас бы встать и открыть окно -- здесь так невыносимо душно, но надо перетерпеть приступ…
Я осмотрелся: за прошедшие годы комната совсем не изменилась, лишь немного поблекла и выцвела. В детстве мы с братьями часто приезжали сюда, к морю, и тётя с радостью принимала нас в своём доме. Неудивительно, что три года назад именно к ней я поехал после ужасной потери -- она поддержала меня, помогая пережить тот кошмар…
Мы так давно с ней не виделись -- я всё откладывал поездку, и вот, наконец, снова здесь. Навстречу вышла соседка, с порога огорошив новостью, что тётя внезапно умерла, и вчера её похоронили. Какая страшная гримаса судьбы -- мой номер телефона так и не нашли, чтобы сообщить о случившемся и поторопить с приездом, вот и получилось, что даже на похороны я опоздал…
Старенькая баба Вера, смущаясь, сунула мне в руку запасные ключи:
-- Катина квартира завещана тебе, можешь переночевать…
Конечно, надо было отказаться и поискать гостиницу, но шёл уже второй час ночи, а я был в шоке и безумно устал с дороги. Расстроенный случившимся и плохо соображая, что делаю, покорно взял ключи, открыв дверь. Время было позднее, глаза слипались, поэтому машинально поднявшись на второй этаж, лёг в любимой с детства комнате. И, несмотря на потрясение, уснул, чтобы снова увидеть привычный кошмар: возвращаюсь, а дома больше нет…
Я лежал, глядя в потолок и пытаясь справиться с сердечной болью, когда внезапно шторы всколыхнулись, и порыв ветра распахнул окно, наполнив тёмную комнату светом и звуками -- яркими всполохами молний и раскатами грома. Гроза накрыла приморский город, замерший в ожидании неминуемого дождя.
Отдышавшись, потихоньку встал, и, закрыв хлопающие на ветру ставни, спустился на первый этаж в гостиную. Немного постоял, озираясь и не зная, что делать, и, подойдя к большому окну, сдвинул в стороны золотистые шторы -- меня всегда привлекала гроза, пугая и завораживая одновременно. Но сегодня особенно: я чувствовал -- должно случиться что-то важное, то, чего так долго ждал и боялся…
Наконец, пошёл не просто летний дождь -- настоящий ливень. Там, высоко в небе, беспрерывно сверкали молнии, серебряными клинками разрезая тучи на неровные клочья. Феерические вспышки чередовались с яростными ударами грома, от, казалось, бесконечных потоков воды по земле быстро заскользили проворные ручейки.
Я стоял у окна, пальцем правой руки повторяя движения капель по стеклу, губы тихо шевелились, что-то бессвязно шепча. Мне было нестерпимо жарко. Прислонив горячий лоб к оконному стеклу, закрыл глаза, но это не помогло -- свет проникал через веки, причиняя боль, а яростное биение сердца, казалось, заглушало безумие грома...
Все мои чувства были обострены до предела. Сейчас малейший шорох или скрип за спиной вызвал бы панический ужас, и не было сил ни сопротивляться, ни прятаться. Я боялся обернуться и снова увидеть её.
В тот день тоже была гроза…
Ужасные воспоминания хлынули против моей воли и, как этот ливень, затопили сознание, сметая барьеры, которые я тщательно и долго выстраивал...
Три года назад, так же в июле я приехал по приглашению маминой сестры, чтобы после пережитого кошмара побыть с последним близким мне человеком -- тётей Катей.
В ту ночь после душного дня разразилась сильнейшая гроза, и каким бы усталым я ни был, звон разбивающегося от порыва ветра оконного стекла меня разбудил. Вскочив с кровати, спросонья долго не мог сообразить, где нахожусь. Пустая оконная рама продолжала без устали хлопать, пол был усыпан осколками стекла, и, наступив на один из них, я застонал от боли.
Кое-как добравшись до выключателя, при свете лампы осмотрел пострадавшую ногу. К счастью, осколок вошёл в стопу неглубоко, и вытащить его не составило труда. На полу образовалась небольшая кровавая лужица; недолго думая, схватил первое, что попало под руку -- одну из многочисленных кружевных вязаных салфеток -- и перевязал пульсирующую огнём рану.
Тётя вбежала в комнату, вероятно, разбуженная грозой:
-- Митя, что случилось?
-- Кажется, порывом выбило стекло… Не волнуйся, завтра вызову мастера, и всё починим.
-- Да бог с ним, со стеклом, ты–то как?
-- Немного оцарапался, но всё уже в порядке. Тётя, где у тебя йод и бинт, надо обработать рану, что ты молчишь?
Тётя Катя повела себя как-то странно -- она, не отрываясь, смотрела на мою забинтованную ногу.
-- Как ты мог, Митя? Это же ручная работа, знаешь, как мне дорого это кружево, сколько сил я на него потратила? Боже, загубить такую вещь…
-- Прости, пожалуйста… Я плохо соображал, схватил первое, что увидел, -- моё лицо горело от стыда, -- уверен, в хорошей химчистке с этим справятся…
-- Да ты с ума сошёл! Ни за что на свете не отдам ценную вещь этим бездарям -- сама справлюсь. Давай, снимай быстрее…
-- Но, Катя, может, сначала йод…
-- Снимай, кому говорю, -- она не на шутку рассердилась, и, честно говоря, раньше я никогда не видел такого выражения на её прекрасном и добром лице. Она была лишь на три года меня старше, и я относился к ней, скорее, как к кузине -- тётей называл в шутку, обычно обращаясь попросту -- Катя. Расстроенный, начал осторожно разбинтовывать ногу.
-- Да что ты там копаешься, болван? -- Катя села рядом на кровать и начала энергично стаскивать кружево, нисколько не волнуясь, что вновь открывшаяся рана причиняла мне боль. А дальше повела себя ещё более странно: прижав окровавленную салфетку к щеке, оставила на ней красную полосу, восхищённо прошептав:
-- Спасибо, малыш!
Вот это меня насторожило. Катя никогда не употребляла подобных слов, считая, что обращаться так к взрослому человеку -- глупо. Я только сейчас начал понимать, что, кажется, она сегодня слегка не в себе. Может, выпила лишнего?
Всё, что произошло дальше, до сих пор оставалось выше моего понимания. Катя показала рукой на дверь, и мне пришлось сначала скакать на одной ноге, а потом, опираясь на пальцы, спускаться по лестнице на кухню. Там в аптечке я, наконец, нашёл всё необходимое. Закончив с перевязкой, взял веник, решив вернуться в комнату и подмести осколки.
Подниматься на второй этаж было тяжело, нога пульсировала, но я всё равно пошёл. Однако, открыв дверь, попятился от неожиданности: Катерина лежала на полу, как кошка, слизывая с паркета мою кровь…
-- Не пропадать же добру? -- увидев меня, она засмеялась, продолжая делать это.
Меня чуть не вырвало, я шагнул назад, совсем забыв о лестнице, поскользнулся и… очнулся уже в больнице.
На счастье, упал я очень удачно -- отделался парой синяков и шишкой на голове -- ни переломов, ни каких-либо увечий. В палате было светло и чисто, у койки сидела тётя Катя и смотрела на меня с жалостью:
-- Митька, очнулся, наконец, паршивец, я так переживала. И как тебя угораздило? Зачем решил спускаться по лестнице задом наперёд, да ещё с больной ногой, с ума, что ли, сошёл?
Чуть не поперхнулся от возмущения:
-- А ты не догадываешься, да? После того, что я увидел?
-- Серьёзно? Не понимаю, поделись с «тётушкой». Я проснулась из-за грозы, решив посмотреть на того, кто с детства её боится. И, знаешь, что увидела? Ты как рак пятишься назад и под мои вопли падаешь кубарем с лестницы. Перепугал до чёртиков… думала, после сестры и тебя хоронить придётся, придурок. Так что же ты увидел такого страшного, что решил меня до инфаркта довести, а?
Да, это уже точно было похоже на тётю, именно так она обычно со мной и разговаривала. Но что же тогда я видел? Проигнорировав её вопрос, спросил:
-- Кать, а ты в мою комнату поднималась?
-- Конечно, там по всему полу было рассыпано стекло, но я уже всё убрала и окошко починила -- стало лучше прежнего. Забыл окно на защёлку закрыть, да, дурень? Жарко ему, видите ли, вот чем всё кончилось…
-- А лужа крови на полу была? -- продолжал я гнуть своё.
-- Нет, пару капель на кровати, и всё.
-- А, вот ещё что… С каких пор ты увлекаешься плетением кружева?
Катя задорно расхохоталась, тряхнув короткими светлыми волосами. Её проколотая бровь удивлённо приподнялась:
-- Я и кружево? Вот насмешил… Ты где это байкершу с кружевами видел? Нет, ну и дурило. Наверно, здорово головой приложился, -- она продолжила смеяться, а я молчал, думая:
-- Неужели это был просто кошмар?
Отсмеявшись, Катя меня обняла:
-- Поправляйся, племянничек… Попрошу доктора выписать тебе успокоительное и побольше, это всё из-за переживаний, бедолага… Ну, держись, завтра зайду, принесу вкусненького, только не кисни, ладно? Главное, что остался жив, у меня ведь кроме тебя тоже никого нет…
И она ушла.
После выписки из больницы я сразу уехал к другу, у которого жил, пока всем пострадавшим от взрыва подбирали новое жильё. Никакие уговоры Катерины не смогли заставить меня вернуться -- я так и не поверил ей до конца…
Последние три года мы время от времени созванивались, но не встречались. Она обижалась, ведь раньше я в ней души не чаял. И вот, наконец, пересилив себя, приехал, но опоздал -- её больше не было. И снова ночь, снова гроза…
Я решил не подниматься наверх и до утра провести время в гостиной: включил телевизор и, сев на диван, откинул голову назад. Сердце отпустило, но мне по-прежнему было не по себе. Попытался привести мысли в порядок: что же случилось с Катей? Она была такой молодой и здоровой, неделю назад я разговаривал с ней по телефону, пообещал приехать, и «тётя» так радовалась этому. Что за злой рок преследует нашу семью?
От переживаний пересохло в горле, и я потянулся к кувшину, чтобы выпить воды. Тут-то меня и перепугал стук падающего предмета. Растерянно посмотрел по сторонам -- всё вроде было на месте. Однако, странный звук снова повторился и не один раз. Казалось, что рядом кто-то решил сыграть в мяч, но ведь я здесь был один, или нет? Сердце снова заныло в плохом предчувствии. И как только, спрашивается, хватило ума остаться в этой чёртовой квартире -- чем я, идиот, думал?
Затем последовал звон бьющейся посуды и знакомый смех. Катя… только она умела так заразительно смеяться -- у неё был низкий, немного хриплый голос, ошибиться невозможно.
-- Митя, наконец-то ты приехал, я так ждала. Ждала-ждала, да вот незадача, нечаянно умерла… Упс! Иди сюда скорее, мне надо тебе кое-что сказать. Ну же, трусишка, ты же знаешь, где моя комната…
Меня как будто придавило к полу, от ужаса я почти не мог дышать.
-- Это не может быть она, просто вернулись воспоминания, я ведь до сих пор так и не справился со своими страхами, -- крутилось в голове, и вдруг неожиданно для себя, услышал собственный голос словно со стороны:
-- Эй, не знаю и не хочу знать, как тебя зовут, но ты -- не Катя, а мой кошмар, и я тебя не боюсь! -- не понимаю, что в тот момент на меня нашло. По идее, должен был прикусить язык от ужаса, а вместо этого понёс такое…
В ответ -- ни звука, ни шороха. Я стоял, тяжело дыша, в ожидании сам не знаю чего. Прошла минута, другая, а в комнате по-прежнему было тихо, даже телевизор не работал -- на экране дрожали разноцветные полосы. Мозг очнулся, давая команду -- бежать, и я как был, в майке и шортах, бросился к входной двери. Никто или ничто меня не остановило, вот только дверь не желала открываться, и мелькнувшая было надежда на спасение растаяла без следа…
Подёргав несколько раз неподдающуюся дверь, обессиленно уткнулся в неё лбом. Ледяной ветерок легонько пробежался по шее, словно кто-то очень холодный подул на меня сзади. Я замер в ужасе, рука застыла на дверной ручке.
-- Уже уходишь? Как это некрасиво! Мы же три года не виделись, посиди со мной хоть немного, малыш, -- голос звучал насмешливо и грустно одновременно, -- клянусь, что не причиню тебе вреда. Я всего лишь пошутила, а ты опять испугался. Чудак-человек… И дверь не держу -- просто не в ту сторону открываешь… Бежишь, а ведь я всегда так тебя любила.
-- Не слушай, не слушай, это всего лишь галлюцинация, -- повторял я себе, обливаясь холодным потом, -- просто игра воображения, и только.
И чтобы окончательно себя в этом убедить, сказал вслух:
-- Тебя здесь нет, на самом деле ты не существуешь -- обыкновенный плод моей фантазии…
-- Да ладно, я -- плод фантазии? Да хотя бы и так! Но посмотри на меня, какой красивый, недоступный плод -- тот самый, о котором ты в тайне мечтал ночами. Не раз замечала, какими глазами кое-кто на меня смотрел…
-- Лгунья! – я повернулся и увидел Катю, стоявшую в холле. На ней был тот самый халатик с пятнами моей крови, в котором она три года назад прибежала в комнату, лицо по-прежнему украшала знакомая алая полоса от кружевной салфетки.
