-- Ну ладно, ладно… не кричи, может, я немного и сочинила. Нельзя, что ли, девушке пофантазировать? -- она усмехнулась, -- Митя, отпусти ручку, а то оторвёшь, пошли в комнату. Сказала же, что не трону, да и как бы, интересно, я это сделала, если мертва, а?
Она призывно махнула рукой. У меня не осталось сил сопротивляться и спорить, и я обречённо поплёлся за ней. Неужели смирился? Похоже, что так… В комнате Катя плюхнулась на диван, энергично постучав по нему и приглашая сесть рядом. Диван скрипнул, прогибаясь под её весом, значит, она -- не привидение? Кто же, вернее, что же она такое?
Я молча подошёл к окну, за которым по-прежнему шёл дождь, и посмотрел на задвижку -- одно прикосновение, и створка откроется. Мы на первом этаже -- лучше уж гроза и ливень, чем находиться рядом с ней…
Приняв решение, я осмелел:
-- Кто же ты -- ведь не человек и не привидение?
-- Какой догадливый юноша -- значит, немного успокоился. И правильно. Смотри-ка, встал рядом с окном, решил прыгнуть? Молодец, -- она засмеялась.
Я занервничал:
-- Так и не ответила, кто ты, и что тебе от меня надо? Неужели, вампир?
В ответ она так громко расхохоталось, что у меня от страха подкосились ноги, и, чтобы не упасть, я схватился за штору. Но, видимо, сделал это слишком сильно, потому что карниз сорвался, ударив по голове. «Катя», или не знаю, как её звали на самом деле, согнулась от хохота, и этот смех был таким заразительным, что мои губы против воли расплылись в улыбке.
-- Ушибся, Митя? Бедняжка, не вини себя, здесь всё такое старое и прогнившее, -- и она снова погрустнела. -- Ах, да, и я -- не вампир, их не существует. Сама узнала о кровопийцах из фильмов, которые смотрела по телевизору твоей тёти. Неужели ты до сих пор веришь в такую чепуху?
-- Как же так? Сам видел, как ты пила кровь, прямо с пола, -- мой голос опустился до шёпота, словно я говорил что-то неприличное, и нас могли подслушать.
-- Глупый, я же просто пошутила… Да, каюсь, жестокая шутка, но мне было скучно и одиноко, вот и решила немного поразвлечься. Совсем забыла, какой ты чувствительный и забавный. А, знаешь, ты был моим любимчиком среди других детей: я, как и Катя, обожала тебя. Хотя во многом другом наши с ней вкусы не совпадали: ну, скажи, что за увлечение для женщины -- мотоциклы? И эти её бородатые, вечно пахнувшие пивом друзья, фу! -- она скорчила смешную гримасу.
-- Не вампир, говоришь, а халат до сих пор в моей крови и щека…
-- О, чёрт… Прости, мне не для кого наряжаться и следить за собой, сейчас всё исправлю, -- и, намочив из кувшина край рукава, она начала оттирать лицо, ещё больше размазав кровь по щеке, -- так лучше, да?
Я уныло кивнул:
-- Итак, ты не моя тётя Катя. Тогда кто ты такая и как здесь оказалась?
Она задумалась, тяжело вздыхая:
-- Что бы я ни сказала, ты всё равно, не поверишь. Я -- та, что долгие годы жила за очень особенным зеркалом. Однажды твоя тётя разозлилась, разбив зеркало, его выкинули, а вот я, почему-то, осталась в этой квартире, как в ловушке. Не спрашивай, сама не знаю, почему… И теперь не могу вернуться домой, не могу вообще куда-нибудь уйти, наверное, это моя судьба…
-- Хочешь сказать, ты -- отражение Кати? За дурака меня принимаешь, что ли, или опять шутишь? Знаешь, ненормальные у тебя шуточки…
-- Так и знала, что не поверишь. Конечно, я виновата -- из-за моей глупости ты попал в больницу. Не надо было притворяться вампиром и пугать тебя -- уже тысячу раз пожалела, что поступила так опрометчиво. Но, к слову сказать, сделала всё, чтобы кое-кто не пострадал при падении с лестницы: ты и в обморок-то упал от страха, а не травмы.
Тут мне в голову пришла страшная мысль:
-- Какое отношение ты имеешь к смерти Кати?
Лицо незнакомки стало серьёзным:
-- Абсолютно никакого. Мы столько лет прожили с ней бок о бок в одной квартире. Она была единственной моей подругой, хотя и не подозревала об этом. И тут мне вдруг пришло в голову избавиться от человека, скрашивавшего моё одиночество -- так, что ли? Может, я и не совсем нормальная, но не до такой же степени…
-- Тогда что с ней случилось?
-- Аневризма, внезапная смерть, видимо, из-за старой травмы. Поверь, Митя, мне очень, очень жаль и её, и тебя, ну, и себя заодно…
-- А с тобой-то что не так? Будешь теперь жить одна в большой квартире, я сюда ни за какие коврижки не вернусь, если, конечно, останусь жив после нашей встречи...
«Другая Катя» отвела взгляд:
-- Вот именно, одна. Может, сдашь квартиру какой-нибудь хорошей семье? А я их беспокоить не буду, честное слово! Ведь даже Кате за десять лет ни разу не показалась на глаза.
-- Ну, конечно… Только со скуки будешь с ними шутки шутить, так, чтобы они всю жизнь прожили в ужасе, как я последние три года.
«Катя» закрыла лицо руками и горько заплакала, по-настоящему, навзрыд. Такого поворота я не ожидал и растерялся. Только что передо мной было чудовище, из-за которого три года жил в страхе, а теперь -- просто несчастная одинокая женщина, по сути, заключённая в квартире, как в тюрьме…
-- Митя, умоляю, не оставляй меня здесь одну медленно сходить с ума, ведь я даже умереть не могу -- пробовала от отчаяния, и не раз, -- она размазывала слёзы по щекам, всхлипывая, как ребёнок. Только сейчас я заметил, что она моложе Кати. Ну да, верно, если верить её рассказу, зеркало разбилось десять лет назад, и она осталась такой же, как была тогда.
Теперь уже я схватился за голову: неужели готов поверить в эти бредни про существо из Зазеркалья? У неё и имени-то нет, впрочем, какая разница, надо просто встать и уйти, остальное -- не моя проблема. Легко, конечно, сказать… Но за последние годы я столько всего испытал, так настрадался, что… не мог смотреть на мучения других. Даже если это и не люди вовсе.
Задумчиво взглянул на притихшую… э, «Катю».
-- Имя у тебя есть? И хватит реветь, ладно уж, придумаю что-нибудь…
Она подскочила с дивана, размазывая слёзы по такому милому и когда-то действительно любимому лицу. И как только это странное создание догадалось, что тётя в юности была моей первой безответной любовью? «Катя из Зазеркалья» бросилась ко мне, наверное, чтобы обнять, но, увидев на лице невольную гримасу страха -- остановилась, снова погрустнев.
-- Моё имя слишком сложно для произношения… Можно, я останусь Катей? Впрочем, если хочешь, дай мне любое другое имя, -- покорно произнесла она.
-- Ладно, пусть будет Катя, -- кажется, ситуация кардинально изменилась: теперь я диктовал условия, а она подчинялась. Не могу сказать, что совсем перестал её бояться, но на душе стало немного спокойнее, -- подумаю, кого можно поселить в квартиру, только без детей, конечно. И не раньше, чем через полгода, когда завещание вступит в силу. Но если ты хотя бы раз кого-нибудь побеспокоишь…
-- Нет, клянусь своими родителями, ни за что на свете…
-- У тебя и родители есть? -- это заявление меня почему-то потрясло.
-- Конечно… Знаешь, я тогда была совсем девчонкой, твоей ровесницей, наверное. Не знаю, живы ли они сейчас и ждут ли меня до сих пор, -- незнакомка трогательно, совсем по-детски шмыгнула носом, снова смахивая слёзы с бледных щёк.
-- Вот, значит, как, не шутишь опять?
Она не ответила, тихонько всхлипывая… Вдруг что-то изменилось в её красивом лице, словно неожиданная мысль пришла в голову. «Другая Катя» смотрела на меня с непонятной надеждой, теперь её тихий голос не просил, а умолял:
-- Митя, и надеяться не смею, что ты согласишься. Наверное, я этого не заслуживаю, но всё-таки спрошу: смог бы ты простить мне то зло, что я причинила? Только подумай, прежде чем отвечать. Я говорю о настоящем, искреннем прощении. Это для меня очень важно, ты даже не представляешь -- насколько…
Ах, если бы она знала, как в тот момент мне хотелось крикнуть ей одно слово:
-- Забудь!
Но я промолчал.
Она была права -- не стоило вот так бросаться словами. Способен ли я простить или буду наслаждаться её муками, представляя, как ей больно? Вряд ли. Что может быть страшнее одиночества? Ничего. Она осталась одна в чужом мире, не по своей воле покинув родных, и столько лет, наверняка, скучала, как я теперь тоскую по в одночасье потерянной семье. Мне ли не знать -- каково это, быть одному в целом мире?
В моей беде она не виновата. Почему жизнь наказала нас обоих? Если подумать, мы с ней не враги, а товарищи по несчастью. Конечно, «другая Катя» поступила со мной плохо, но вряд ли, глупо пошутив, она представляла все последствия своего розыгрыша или желала зла… Не хочу чувствовать себя виноватым, обрекая на муки живое существо…
Медленно перевёл взгляд на бушующую за окном грозу, слова давались мне с трудом:
-- Я прощаю и не держу зла, говорю это от чистого сердца, раз это так важно для тебя, и не только поэтому…
Сказал и замер, увидев, как она, не веря себе, закрыла лицо руками, а когда отвела ладони -- на меня смотрела другая девушка: молоденькая, совсем ребёнок со смуглой кожей и длинными чёрными волосами. Большие глаза янтарного цвета, полные слёз счастья, ямочки на нежных щеках и губы, прекраснее которых я никогда не видел. Она была полной противоположностью моей белокурой, сероглазой тёте, с её коротким ёжиком волос и замашками «своего парня».
Я был потрясён, и от удивления не мог вымолвить ни слова. Чего только со мной сегодня ни происходило, а теперь ещё и это потрясающее перевоплощение…
-- Митя, получилось, не могу поверить, получилось! Я не была уверена, что это сработает, думала, сказки. Когда-то мама говорила, что только искреннее раскаяние и прощение могут изменить то, что не под силу сделать никаким заклинаниям. И вот я снова стала собой, -- её голос тоже изменился, словно хриплый северный Борей уступил место звонкому, парящему Зефиру, -- Митя, ты очень хороший человек, и в твоей жизни всё обязательно наладится, вот увидишь. Спасибо…
-- Ч-ч-то происходит? Боже, какое чудо… Ты теперь сможешь вернуться домой к своим родным? -- я заикался, не отводя восхищённых глаз от хрупкого, прекрасного как ангел создания.
-- Вряд ли. Зеркало потеряно навсегда, а другого пути домой нет, но теперь я свободна, и всё -- благодаря тебе.
-- И что же будет дальше? -- прошептал в ожидании очередного чуда.
-- Скорее всего, я исчезну -- мне больше не нужно находиться здесь. Согласись, это лучше, чем бесконечно жить в клетке. Пожалуйста, не делай такое испуганное лицо -- думаю, я не исчезну совсем. Ваш мир такой огромный, и мне очень хочется его посмотреть, а ты -- живи дальше и обязательно стань счастливым. И ещё… -- она смутилась, спрятав за густыми ресницами сияние янтарных глаз, -- я говорила, что всегда тебя обожала. Это правда, только не смейся надо мной, ладно? Митя, ты был моей первой любовью…
Я растерялся, как последний дурак, не зная, что сказать, а прекрасная незнакомка, улыбнувшись, начала таять в воздухе. Это было невероятно -- «другая Катя» исчезала на моих глазах, и единственное, что я успел спросить, было жалкое:
-- Мы ещё увидимся? -- услышав в ответ невесомое:
-- Возможно…
Мгновение, и я остался в комнате один. Почему же вдруг стало так тихо? Ах, вот оно что -- гроза прошла, и ночь на исходе. Неужели всё кончилось, и это был сон, просто игра воображения, потому что меня угораздило заночевать в квартире, с которой связано столько воспоминаний…
Я медленно подошёл к тому месту, где ещё совсем недавно стояла она. Наклонившись, поднял с пола кружевную салфетку, безнадёжно испорченную давно засохшими и почерневшими от времени каплями моей крови. Зажав её в руке, вернулся к окну и распахнул его, жадно вдыхая свежий, влажный после грозы воздух. Лёгкий ветерок ласково коснулся пылающих щёк, прохладным дыханьем успокаивая и остужая моё разгорячённое лицо -- я встречал рассвет нового дня, и, улыбаясь, повторял:
-- Возможно… Всё возможно…
Жизнь продолжалась, моя удивительная жизнь…
Она призывно махнула рукой. У меня не осталось сил сопротивляться и спорить, и я обречённо поплёлся за ней. Неужели смирился? Похоже, что так… В комнате Катя плюхнулась на диван, энергично постучав по нему и приглашая сесть рядом. Диван скрипнул, прогибаясь под её весом, значит, она -- не привидение? Кто же, вернее, что же она такое?
Я молча подошёл к окну, за которым по-прежнему шёл дождь, и посмотрел на задвижку -- одно прикосновение, и створка откроется. Мы на первом этаже -- лучше уж гроза и ливень, чем находиться рядом с ней…
Приняв решение, я осмелел:
-- Кто же ты -- ведь не человек и не привидение?
-- Какой догадливый юноша -- значит, немного успокоился. И правильно. Смотри-ка, встал рядом с окном, решил прыгнуть? Молодец, -- она засмеялась.
Я занервничал:
-- Так и не ответила, кто ты, и что тебе от меня надо? Неужели, вампир?
В ответ она так громко расхохоталось, что у меня от страха подкосились ноги, и, чтобы не упасть, я схватился за штору. Но, видимо, сделал это слишком сильно, потому что карниз сорвался, ударив по голове. «Катя», или не знаю, как её звали на самом деле, согнулась от хохота, и этот смех был таким заразительным, что мои губы против воли расплылись в улыбке.
-- Ушибся, Митя? Бедняжка, не вини себя, здесь всё такое старое и прогнившее, -- и она снова погрустнела. -- Ах, да, и я -- не вампир, их не существует. Сама узнала о кровопийцах из фильмов, которые смотрела по телевизору твоей тёти. Неужели ты до сих пор веришь в такую чепуху?
-- Как же так? Сам видел, как ты пила кровь, прямо с пола, -- мой голос опустился до шёпота, словно я говорил что-то неприличное, и нас могли подслушать.
-- Глупый, я же просто пошутила… Да, каюсь, жестокая шутка, но мне было скучно и одиноко, вот и решила немного поразвлечься. Совсем забыла, какой ты чувствительный и забавный. А, знаешь, ты был моим любимчиком среди других детей: я, как и Катя, обожала тебя. Хотя во многом другом наши с ней вкусы не совпадали: ну, скажи, что за увлечение для женщины -- мотоциклы? И эти её бородатые, вечно пахнувшие пивом друзья, фу! -- она скорчила смешную гримасу.
-- Не вампир, говоришь, а халат до сих пор в моей крови и щека…
-- О, чёрт… Прости, мне не для кого наряжаться и следить за собой, сейчас всё исправлю, -- и, намочив из кувшина край рукава, она начала оттирать лицо, ещё больше размазав кровь по щеке, -- так лучше, да?
Я уныло кивнул:
-- Итак, ты не моя тётя Катя. Тогда кто ты такая и как здесь оказалась?
Она задумалась, тяжело вздыхая:
-- Что бы я ни сказала, ты всё равно, не поверишь. Я -- та, что долгие годы жила за очень особенным зеркалом. Однажды твоя тётя разозлилась, разбив зеркало, его выкинули, а вот я, почему-то, осталась в этой квартире, как в ловушке. Не спрашивай, сама не знаю, почему… И теперь не могу вернуться домой, не могу вообще куда-нибудь уйти, наверное, это моя судьба…
-- Хочешь сказать, ты -- отражение Кати? За дурака меня принимаешь, что ли, или опять шутишь? Знаешь, ненормальные у тебя шуточки…
-- Так и знала, что не поверишь. Конечно, я виновата -- из-за моей глупости ты попал в больницу. Не надо было притворяться вампиром и пугать тебя -- уже тысячу раз пожалела, что поступила так опрометчиво. Но, к слову сказать, сделала всё, чтобы кое-кто не пострадал при падении с лестницы: ты и в обморок-то упал от страха, а не травмы.
Тут мне в голову пришла страшная мысль:
-- Какое отношение ты имеешь к смерти Кати?
Лицо незнакомки стало серьёзным:
-- Абсолютно никакого. Мы столько лет прожили с ней бок о бок в одной квартире. Она была единственной моей подругой, хотя и не подозревала об этом. И тут мне вдруг пришло в голову избавиться от человека, скрашивавшего моё одиночество -- так, что ли? Может, я и не совсем нормальная, но не до такой же степени…
-- Тогда что с ней случилось?
-- Аневризма, внезапная смерть, видимо, из-за старой травмы. Поверь, Митя, мне очень, очень жаль и её, и тебя, ну, и себя заодно…
-- А с тобой-то что не так? Будешь теперь жить одна в большой квартире, я сюда ни за какие коврижки не вернусь, если, конечно, останусь жив после нашей встречи...
«Другая Катя» отвела взгляд:
-- Вот именно, одна. Может, сдашь квартиру какой-нибудь хорошей семье? А я их беспокоить не буду, честное слово! Ведь даже Кате за десять лет ни разу не показалась на глаза.
-- Ну, конечно… Только со скуки будешь с ними шутки шутить, так, чтобы они всю жизнь прожили в ужасе, как я последние три года.
«Катя» закрыла лицо руками и горько заплакала, по-настоящему, навзрыд. Такого поворота я не ожидал и растерялся. Только что передо мной было чудовище, из-за которого три года жил в страхе, а теперь -- просто несчастная одинокая женщина, по сути, заключённая в квартире, как в тюрьме…
-- Митя, умоляю, не оставляй меня здесь одну медленно сходить с ума, ведь я даже умереть не могу -- пробовала от отчаяния, и не раз, -- она размазывала слёзы по щекам, всхлипывая, как ребёнок. Только сейчас я заметил, что она моложе Кати. Ну да, верно, если верить её рассказу, зеркало разбилось десять лет назад, и она осталась такой же, как была тогда.
Теперь уже я схватился за голову: неужели готов поверить в эти бредни про существо из Зазеркалья? У неё и имени-то нет, впрочем, какая разница, надо просто встать и уйти, остальное -- не моя проблема. Легко, конечно, сказать… Но за последние годы я столько всего испытал, так настрадался, что… не мог смотреть на мучения других. Даже если это и не люди вовсе.
Задумчиво взглянул на притихшую… э, «Катю».
-- Имя у тебя есть? И хватит реветь, ладно уж, придумаю что-нибудь…
Она подскочила с дивана, размазывая слёзы по такому милому и когда-то действительно любимому лицу. И как только это странное создание догадалось, что тётя в юности была моей первой безответной любовью? «Катя из Зазеркалья» бросилась ко мне, наверное, чтобы обнять, но, увидев на лице невольную гримасу страха -- остановилась, снова погрустнев.
-- Моё имя слишком сложно для произношения… Можно, я останусь Катей? Впрочем, если хочешь, дай мне любое другое имя, -- покорно произнесла она.
-- Ладно, пусть будет Катя, -- кажется, ситуация кардинально изменилась: теперь я диктовал условия, а она подчинялась. Не могу сказать, что совсем перестал её бояться, но на душе стало немного спокойнее, -- подумаю, кого можно поселить в квартиру, только без детей, конечно. И не раньше, чем через полгода, когда завещание вступит в силу. Но если ты хотя бы раз кого-нибудь побеспокоишь…
-- Нет, клянусь своими родителями, ни за что на свете…
-- У тебя и родители есть? -- это заявление меня почему-то потрясло.
-- Конечно… Знаешь, я тогда была совсем девчонкой, твоей ровесницей, наверное. Не знаю, живы ли они сейчас и ждут ли меня до сих пор, -- незнакомка трогательно, совсем по-детски шмыгнула носом, снова смахивая слёзы с бледных щёк.
-- Вот, значит, как, не шутишь опять?
Она не ответила, тихонько всхлипывая… Вдруг что-то изменилось в её красивом лице, словно неожиданная мысль пришла в голову. «Другая Катя» смотрела на меня с непонятной надеждой, теперь её тихий голос не просил, а умолял:
-- Митя, и надеяться не смею, что ты согласишься. Наверное, я этого не заслуживаю, но всё-таки спрошу: смог бы ты простить мне то зло, что я причинила? Только подумай, прежде чем отвечать. Я говорю о настоящем, искреннем прощении. Это для меня очень важно, ты даже не представляешь -- насколько…
Ах, если бы она знала, как в тот момент мне хотелось крикнуть ей одно слово:
-- Забудь!
Но я промолчал.
Она была права -- не стоило вот так бросаться словами. Способен ли я простить или буду наслаждаться её муками, представляя, как ей больно? Вряд ли. Что может быть страшнее одиночества? Ничего. Она осталась одна в чужом мире, не по своей воле покинув родных, и столько лет, наверняка, скучала, как я теперь тоскую по в одночасье потерянной семье. Мне ли не знать -- каково это, быть одному в целом мире?
В моей беде она не виновата. Почему жизнь наказала нас обоих? Если подумать, мы с ней не враги, а товарищи по несчастью. Конечно, «другая Катя» поступила со мной плохо, но вряд ли, глупо пошутив, она представляла все последствия своего розыгрыша или желала зла… Не хочу чувствовать себя виноватым, обрекая на муки живое существо…
Медленно перевёл взгляд на бушующую за окном грозу, слова давались мне с трудом:
-- Я прощаю и не держу зла, говорю это от чистого сердца, раз это так важно для тебя, и не только поэтому…
Сказал и замер, увидев, как она, не веря себе, закрыла лицо руками, а когда отвела ладони -- на меня смотрела другая девушка: молоденькая, совсем ребёнок со смуглой кожей и длинными чёрными волосами. Большие глаза янтарного цвета, полные слёз счастья, ямочки на нежных щеках и губы, прекраснее которых я никогда не видел. Она была полной противоположностью моей белокурой, сероглазой тёте, с её коротким ёжиком волос и замашками «своего парня».
Я был потрясён, и от удивления не мог вымолвить ни слова. Чего только со мной сегодня ни происходило, а теперь ещё и это потрясающее перевоплощение…
-- Митя, получилось, не могу поверить, получилось! Я не была уверена, что это сработает, думала, сказки. Когда-то мама говорила, что только искреннее раскаяние и прощение могут изменить то, что не под силу сделать никаким заклинаниям. И вот я снова стала собой, -- её голос тоже изменился, словно хриплый северный Борей уступил место звонкому, парящему Зефиру, -- Митя, ты очень хороший человек, и в твоей жизни всё обязательно наладится, вот увидишь. Спасибо…
-- Ч-ч-то происходит? Боже, какое чудо… Ты теперь сможешь вернуться домой к своим родным? -- я заикался, не отводя восхищённых глаз от хрупкого, прекрасного как ангел создания.
-- Вряд ли. Зеркало потеряно навсегда, а другого пути домой нет, но теперь я свободна, и всё -- благодаря тебе.
-- И что же будет дальше? -- прошептал в ожидании очередного чуда.
-- Скорее всего, я исчезну -- мне больше не нужно находиться здесь. Согласись, это лучше, чем бесконечно жить в клетке. Пожалуйста, не делай такое испуганное лицо -- думаю, я не исчезну совсем. Ваш мир такой огромный, и мне очень хочется его посмотреть, а ты -- живи дальше и обязательно стань счастливым. И ещё… -- она смутилась, спрятав за густыми ресницами сияние янтарных глаз, -- я говорила, что всегда тебя обожала. Это правда, только не смейся надо мной, ладно? Митя, ты был моей первой любовью…
Я растерялся, как последний дурак, не зная, что сказать, а прекрасная незнакомка, улыбнувшись, начала таять в воздухе. Это было невероятно -- «другая Катя» исчезала на моих глазах, и единственное, что я успел спросить, было жалкое:
-- Мы ещё увидимся? -- услышав в ответ невесомое:
-- Возможно…
Мгновение, и я остался в комнате один. Почему же вдруг стало так тихо? Ах, вот оно что -- гроза прошла, и ночь на исходе. Неужели всё кончилось, и это был сон, просто игра воображения, потому что меня угораздило заночевать в квартире, с которой связано столько воспоминаний…
Я медленно подошёл к тому месту, где ещё совсем недавно стояла она. Наклонившись, поднял с пола кружевную салфетку, безнадёжно испорченную давно засохшими и почерневшими от времени каплями моей крови. Зажав её в руке, вернулся к окну и распахнул его, жадно вдыхая свежий, влажный после грозы воздух. Лёгкий ветерок ласково коснулся пылающих щёк, прохладным дыханьем успокаивая и остужая моё разгорячённое лицо -- я встречал рассвет нового дня, и, улыбаясь, повторял:
-- Возможно… Всё возможно…
Жизнь продолжалась, моя удивительная жизнь…
