Подменыш

-- Не знаю, как его звали, -- сказала бабушка, поправляя очки, -- но Машенька очень его любила, хоть и скрывала свои чувства -- я об этом даже не подозревала... Что уж между ними произошло, не знаю, только дочка долго была сама не своя, видно они расстались. А через год вышла за твоего отца, чтоб ему, извергу, пусто было! До сих пор не понимаю, зачем она это сделала, плохой он человек.
       Она немного помолчала:
        -- А ещё через год вы с сестрёнкой родились, такие разные: Дина -- вся в отца, а ты -- другая, моя любимица. Не понимаю, как такое возможно, но ты на Машенькину любовь похожа. Смотри сама -- вы с ним как две капли воды, не простой, значит, он был человек. А вот ещё -- здесь несколько фотографий, где твоя мама с отцом вместе: вот свадебные, вот на море отдыхают. Замечаешь что-нибудь странное?
       Я присмотрелась. И правда -- на всех фотографиях был тот светловолосый парень, только выглядел бледнее, чем родители: он стоял то у дерева, то у киоска с мороженным, а на свадебной фотографии -- вообще, за невестой, хотя его еле было видно, просто призрак какой-то…
       -- Заметила, Аленка? Так вот, сначала на этих снимках его не было. Не веришь? Вот тебе крест! -- и бабушка перекрестилась, -- а потом в один день он и проявился. Твой отец тогда совсем от ревности с ума сошёл, обвинял маму, что она ему изменяла, а это полная чушь. Но он не верил, вот и свёл Машеньку в могилу своей злобой и недоверием…
       Я чувствовала, что от волнения покрываюсь красными пятнами:
        -- А что дальше-то было, бабушка?
        -- Дальше? Пришлось мне фотографии спрятать -- отец хотел их сжечь, а этого нельзя было допустить.
        -- Почему?
        -- Потому, -- просто ответила она, убирая фотографии в сундучок. Я выхватила у неё снимок, на котором мама была с блондином и, спрятав его в сумку, убежала. Тут было над чем подумать…
       Бабушкин рассказ меня расстроил: значит, у мамы была тайная любовь, а замуж она вышла за другого. Почему? Может, назло тому, светловолосому? Кто же знает... И что не так с фотографиями? Просто чудеса в решете, ответов нет и теперь уже не будет. Как же всё это связано с тем, что я вчера сделала? Кого я просила, неужели и, правда, отца?
       Это меня взбесило:
       -- Нет, нет и ещё раз нет! Не в каменном веке живу, да и не ребёнок уже, чтобы в сказки верить. Тоже мне, придумали -- леший, подменыш... А как же мамины слова, что я её дочка? Не буду даже думать об этом, дичь полная…
       Слово-то я себе дала, но сдержать его так и не смогла -- все последующие дни назойливые мысли лезли в голову, отвлекая от дел и не давая расслабиться.
        В то утро спозаранку отправилась к озеру в лесу. Да и не озеро это на самом деле -- так, пожарный водоём, но все там купались, и я в том числе. Специально пришла пораньше, пока никого не было: вода чистая и тёплая как парное молоко -- повезло этим летом, жарко, можно плавать сколько душе угодно.
       Разделась и осторожно спустилась в воду. Было так тихо, что я слышала, как шныряют мальки возле берега, как проплывает в глубине большая рыба, прячась под корягой. Да что это со мной, опять фантазия разыгралась? С тех пор как сходила ночью к дубу, со мной начало что-то происходить -- и видеть, и слышать стала лучше. Даже не так -- с этим у меня всегда был полный порядок, просто теперь я замечала такие вещи, на которые раньше не обращала внимания.
       Задумавшись, не сразу почувствовала, как меня сковал холодный подводный поток. Здесь в пруду и вдруг -- водоворот? Не может такого быть… Но рассуждать было некогда, ногу свело, и я отчаянно бултыхалась в борьбе за жизнь. Звать на помощь было бесполезно, поблизости -- никого, все ещё спали. В этот момент словно чья-то ледяная рука, схватив за ноги, потянула меня в яму на глубину. Я хлебнула воды, сумев всплыть и понимая, что, похоже, вижу белый свет последний раз.
       Что-то большое упало в воду совсем рядом, и негромкий голос выдохнул:
       -- Держись, Алёнка!
        Сильные руки обхватили тело, выдернув из цепкой хватки водоворота. Я чувствовала, как кто-то взял меня на руки и вынес на берег, пока несостоявшаяся русалка хватала ртом такой желанный воздух, пытаясь вздохнуть. Кое-как справившись с этой задачей, сквозь мелькающие перед глазами радужные круги увидела парня лет двадцати в мокрой футболке и джинсах, растиравшего мою ногу. Светлые волосы практически закрывали лицо, но стоило ему взглянуть на меня испуганными голубыми глазами, я охнула, потеряв сознание. Последней мыслью было:
       -- Это он, человек с фотографии, мамина любовь…
       А когда очнулась, оказалось, что лежу на боку, и, похоже, меня вывернуло, в основном водой. Рядом никого не было, старенькое платье валялось под кустом, там, где я его оставила. Раздражённое горло жгло огнём, голова безбожно гудела…
        -- Это мне всё привиделось… Я сама выбралась из омута, сама, сама -- никто мне не помогал, просто временное помутнение рассудка. Так бывает, вот и вспомнился тот человек, -- упрямо повторяла, натягивая платье на мокрый купальник. Я очень спешила домой, но ноги почему-то привели меня на поляну к дубу. Горячий ветер, словно утешая, согрел, высушив волосы и одежду, но не справился с бурным потоком слёз….
        -- Спасибо, папа! -- еле выдавила из себя, всхлипывая, и бросилась домой, где у порога меня встретила взволнованная бабушка. Она отвела «утопленницу» в дом, напоив горячим чаем, ни о чём не спрашивая, словно уже всё знала. Но откуда, как она поддерживала с ним связь?
       -- Бабуль, это он тебе обо мне рассказал? -- размазывая слёзы по щекам, спросила я.
       Бабушка отвела взгляд, и, чтобы прекратить расспросы, с виноватым видом вышла из кухни.
       Я угрюмо размешивала чай в большом цветастом бокале:
        -- Вот, значит, какие дела. Кто же я такая на самом деле, кто?
       Бабушка вернулась на кухню и, немного помявшись, сказала:
        -- Почему не пьёшь чай, Алёнушка? Тебе плохо, не отошла ещё?
        -- Шутишь, что ли, бабуля -- какой, к чертям, чай? Что происходит? -- кричала, не в силах сдерживаться, -- расскажешь, наконец, правду или опять будешь отмалчиваться? Ты у меня одна на свете, кому могла доверять, а теперь -- как жить? -- и я выскочила за дверь на улицу.
        Он стоял у калитки с букетом полевых цветов -- высокий, красивый, такой же как на фото, совсем неизменившийся за столько лет. Глядя на него, у меня замерло сердце:
       -- Разве мы похожи, да чем же? Если только цветом волос, никогда себя красавицей не считала…
       Он поднял голову и улыбнулся, позвав по имени:
       -- Алёна, давай погуляем.
       Я медленно подошла -- ноги в коленях дрожали, руки судорожно мяли футболку.
        -- Да не трясись так, глупышка, не стоит меня бояться, уж точно не тебе…
        -- А кому? -- осмелела я.
        -- Тому, кто посмеет хотя бы криво на тебя посмотреть, -- и он знакомо засмеялся.
       У меня засосало под ложечкой. Блондин протянул цветы, и, машинально приняв их, спросила:
       -- Значит, ты такой сильный и страшный, почему же тогда не защитил маму, а? Ей то же самое обещал, да, защитничек? – и я бросила букет ему в лицо, не замечая, как шёпот переходит в крик, -- не нужна мне такая защита! И ты тоже! Где ты был, когда умирала мама, когда отец бил свою дочь, и никто кроме бабушки на всём свете меня не жалел?
       Я тяжело дышала, не думая, как этот человек среагирует на моё буйное поведение. Но он лишь с грустью смотрел на меня, и тоска в его голосе показалась на удивление искренней:
        -- Хочешь знать, как всё было на самом деле? А не пожалеешь?
       -- Может, и пожалею, но это будет потом. Почему ты бросил маму, почему вы расстались, если так сильно любили друг друга? -- я снова едва шептала.
       -- Давай пройдём в лес, мне там легче дышится, -- сказал он, взяв меня за руку -- его ладонь была тёплой, как у обычного человека. Со стороны мы, наверное, смотрелись, как решившая прогуляться парочка. Я покорно шла рядом с ним, не веря, что всё это происходит на самом деле…
        -- Алёна, я очень сильно любил твою маму, и она отвечала мне такой же любовью. И расставаться мы не собирались -- напротив, строили планы на будущее: например, выбирали имя для нашей дочки. Это мама хотела назвать тебя Алёнушкой, а мне нравилось имя Маша, но я ей уступил. Я всегда делал так, как она хотела, -- и он печально улыбнулся.
        -- Так что же тогда случилось?
        -- Не торопи, мне трудно вспоминать об этом, до сих пор больно… Что случилось? Твоя бабушка «случилась», вот что. Она узнала о нас и, понятное дело, не захотела, чтобы её дочь связала свою жизнь с лесным духом, оставшись с ним здесь, в глуши. Все матери хотят для детей лучшей судьбы. Понимаешь, дочка, я ведь не могу уйти из этих лесов, не выживу…
        -- И что же она сделала? -- сердце заныло в плохом предчувствии.
        -- Обратилась к одной бабке, что жила здесь раньше, -- меня от его жёстких слов -- жила раньше -- прохватила дрожь, -- та хорошо знала травы, ну и сварила особый отвар, чтобы Машенька меня забыла. Вот только этот «напиток» убил бы тебя, Алёна -- мама была на четвёртом месяце, никто об этом не знал. Мне пришлось вмешаться, забрав ребёнка к себе, а все подумали -- произошёл выкидыш…
       Это было настолько невероятно, что я не вытерпела:
        -- Не понимаю, как это возможно? Такие маленькие дети не выживают, да ещё без больницы. Врёшь ты всё!
        -- Не говори так... Я -- здесь хозяин, мне решать, кому жить, а кому умереть. Ты оставалась у меня до поры, в целости и сохранности, а Маша обо мне забыла -- её отправили в больницу. Твоя бабушка позаботилась, чтобы больше она сюда не возвращалась. Через год моя любимая вышла замуж за твоего отчима, а ещё через год должна была родить. Вот тогда я и пришёл к разлучнице, рассказав, что ты у меня и потребовав до родов вызвать дочь сюда. Так и получилось…
        -- Хочешь сказать -- я два года не росла, что ли? Да этого быть не может! Я, по-твоему, похожа на дурочку?
        -- Нет, не на дурочку -- на меня в молодости -- тоже был горячий и несдержанный. Твоя мама меня изменила…
        -- Всё равно не понимаю.
       -- А нечего тут понимать, да и не нужно тебе знать мои секреты. Ты росла, но очень медленно. Как только Маша приехала к матери, память к ней сразу вернулась. Она разволновалась, роды и начались, а гроза задержала её в деревне…
       -- Твоя работа? -- от волнения мне было трудно дышать.
       Он кивнул, продолжив рассказ, а я и не заметила, как крепко вцепилась в его руку.
        -- В ту ночь Маша родила девочку, но соседка, что принимала роды, увидела двоих. Это тоже, как ты говоришь, моя работа. Я вернул тебя матери -- той ночью видел свою любимую в последний раз. И говорил с ней, долго говорил. Она хотела остаться со мной и вами обеими, но в тот момент это было невозможно. Решение, как нам казалось, было найдено -- Маша вернётся в город, разведётся с мужем, и тогда, наконец, мы сможем быть вместе. Я позволил ей уехать, и ждал день за днём целых пять лет, до тех пор, пока твоя бабушка не рассказала мне о её гибели…
        -- П-п-очему же она не вернулась раньше? -- я начала заикаться.
       Он только пожал плечами, погрустнев ещё больше:
       -- Не знаю, Алёнка…
       Мы пришли на поляну с дубом, сев прямо в густую траву под ним. Я молчала, потрясённая его рассказом. А может быть, сказкой? Но зачем ему лгать? В молчании он водил рукой над лесными цветами, росшими тут в огромном количестве, и их яркие головки послушно двигались за ней. Это было так восхитительно, что я невольно засмотрелась:
       -- А что было потом? Прости, я такая невежа -- даже не спросила, как тебя зовут…
       Он по-мальчишески улыбнулся:
       -- Твоя мама звала меня Алёшей или Лёшкой, когда сердилась. Ей нравилось...
       -- А как твоё настоящее имя?
        -- У духов не бывает имён.
        -- Тогда я просто буду звать тебя папой, можно?
       Он ошарашенно смотрел, словно не верил своим ушам, и, крепко обняв, зарылся лицом в мои волосы:
       -- Спасибо, дочка, -- всё, что удалось мне расслышать.
       Мы ещё долго сидели под деревом, пока не начало темнеть. Отец расспрашивал о моей жизни -- мрачнел, когда я жаловалась и смеялся, когда рассказывала о своём вечном упрямстве. Он говорил, как каждое лето наблюдал за мной, и для него это было самое чудесное время. Его прекрасное лицо светилось от счастья, думаю, и у меня в тот момент -- тоже…
       Да, наверное, я выглядела счастливой, а вот прекрасной -- вряд ли. Ни один человек ещё не назвал меня красавицей. Сама не знаю почему, сказала об этом папе. Он обнял меня, посоветовав внимательнее смотреть в зеркало. А когда я недоверчиво хмыкнула, улыбнулся:
       -- Не веришь мне, Алёнка? Тогда буду первым:
        -- Ты самая прекрасная девушка на свете. Ты -- моя дочка… и пусть хоть кто-нибудь попробует возразить!
       Мы рассмеялись, и я пообещала, что теперь буду приезжать к нему и бабушке чаще, и ещё кое о чём посоветовалась с ним. Папа одобрил моё решение, а, когда совсем стемнело, проводил до дома. На прощание звонко чмокнула его в щёку, и он крепко меня обнял.
       Дома ждала испуганная бабушка:
       -- Алёна, где ты пропадала? С ума, что ли решила меня свести?
        -- Я была с папой, -- скосила глаза на ошарашенную таким заявлением бабушку, продолжив как ни в чём не бывало, -- слушай, я такая голодная, что сегодня на ужин?
       Бабуля смотрела на меня с недоверием:
        -- Ты разговаривала с ним?
        -- Ну да, а что такого? -- кое-как пробубнила я с набитым ртом.
       -- И что он тебе рассказал?
       -- Много чего... Слушай, бабуль, так ты в самом деле не хотела меня?
       -- Да что ты, я ведь даже не подозревала, что Машенька беременна. Никогда бы не сделала той глупости, клянусь… -- в глазах бабушки стояли искренние слёзы.
       Я обняла её:
       -- Верю, что ты любила маму, но… Впрочем, это уже не важно, всё равно прошлого не изменить. Знаешь, бабуль, я завтра уеду, возвращаюсь в город.
        -- Как это? Ещё целый месяц впереди…
        -- Знаю, но я решила, что мне пора взрослеть: устроюсь на работу до школы, а может, смогу подрабатывать и по вечерам. Мне нужны деньги... Не грусти, теперь я буду часто приезжать к вам обоим. И папа одобрил моё решение…
       Бабушка нахмурилась, поджав губы:
       -- Ты так легко поверила его словам, он же -- не человек, разве можно ему верить?
       Я сжала ладонь в кулак, но голос не дрогнул:
        -- Только не пытайся нас поссорить -- я не мама, со мной этот фокус не пройдёт. К тому же, если он не человек, то кто я?
       Бабушка демонстративно «громко» мыла посуду, тяжело вздыхая. Она сердилась, но я не обращала на это внимания -- ничего, позлится и успокоится. Мне ведь тоже есть на что обижаться, но, как мама, я умею прощать. Так сказал папа, мой настоящий папа…