Бабушка рассказывала мне, что в лесу, близ озера Двин, происходят неведомые чудеса: то ночь, как день; то молнии, без дождя и грома; то огонь пылает, а дыма не видно. И так происходит только один раз в год – в день Песнопения, тогда, когда вся наша округа выходит петь песни Богу Неба. Мы умасливаем его, задабриваем, чтобы тот даровал нам и ясные дни, и дождливые, чтобы прятал знойное солнце и берег наш урожай, чтобы не гневался на мелкие огрехи. И так ему нравятся наши песни, что он даже спускается на Землю, чтобы лучше слышать их и всецело насладиться праздником.
Из года в год я слушала эту легенду, и так она засела мне в душу, что сегодня, в свои шестнадцать лет, я решилась нарушить главный закон селения – сбежать в лес во время всеобщего сбора.
– Кора, умывай руки и лицо, скоро все сходиться начнут. Негоже нам опаздывать, – заглянула в мой закуток бабушка Нурфа. – Встанешь сегодня рядом с Логом, глядишь, наконец, посватается да нас. А то только глазенья свои лупит, аж сорамна становится.
Бабушка вышла, а я печально голову опустила, чувствуя, как неотвратимое будущее сковывает меня цепями, желая на них же и повесить. Не люб был мне Лог, совсем душа к нему не стремилась, но внимание от сына старосты очень льстило бабуле. Говорила, что Небо нам благоволит. Но мысли мои были не с ним.
Другое дело, Ворин...
Тяжело вздохнув, я подошла к тазу с ледяной водой и быстро омылась, три раза сплевывая через левое плечо. Злых духов отогнала, и теперь я достаточно чиста, чтобы перед Богом песни петь, чтобы его задабривать.
На центральной улочке и правда уже было многолюдно. Вон Танья, подруга моя, завидев меня, помахала рукой счастливо улыбаясь, как того требовали правила. Вон Лог, вновь вцепился в меня взглядом, и я смущенно опустила взгляд, чтобы люди вокруг чего не удумали, и слухи о нашей любви не пустили. А вон и Ворин. Сын лесоруба. Сын отшельника. Дорин никогда не выходил из леса в день Песнопения, только сына своего отправлял, чтобы селяне совсем на них не ополчились. Но все равно, Дорина, и Ворина осуждали, и всегда от них держались в стороне. Так было и сейчас – огромная толпа и одиноко стоящая фигура парня. Гордая, не сломленная, со снисходительной улыбкой на лице. Аж глаз не оторвать, так он был собой хорош.
– И хватает же стыда его отцу, в такой–то день и лясы точить, – разорвала Нурфа мои мечтания. – Иди, деточка, время пришло.
Люди стали выстраиваться в стройные ряды и я, дабы отвлечь внимание бабули и правда пошла в сторону семьи старосты, да только сразу свернула в бок, когда она не могла меня за спинами других селян разглядеть. Встала в самый последний ряд, возле кромки леса и начала ждать подходящего момента. Внутри все бушевало. Никогда я не чувствовала ничего подобного. Эмоции сочились прямо сквозь кожу, окутывая меня пеленой предвкушения.
– «Небо наше в вышине,
Край за облаками.
Воду ты придай земле,
Обогрей лучами…»
Началось. Я стала шаг за шагом отступать, оглядываясь по сторонам, чтобы никто и не заметил моего побега. И только когда мое тело было уже за лесной чертой, я заметила внимательный взгляд Ворина, который едва заметно кивнул мне и отвернулся, продолжая петь вместе со всеми.
Что это было? Позволение? Я мотнула головой, отгоняя дурные мысли. Если парень выдаст меня, то позора нашей семье не стереть никогда. Оставалось надеяться, что ему просто никто не поверит.
А теперь вперед, к озеру Двин. В рассказах бабушки никогда не говорилось подробно, где происходят необычные явления, но если ее слова правда, то всполохи я замечу издалека. Времени у меня на самом деле было не так много – в самом конце праздника я, как дочь почившей целительницы, исполняла ритуальный танец. И вот к нему я должна была обязательно вернуться.
Сначала лес шумел птичьими криками, стуком ветвей и скрипом стволов. В дали слышались песни сельчан. Меня такой расклад огорчал, ведь я искала чуда, а вокруг все было как всегда. Вон даже берег Двина виднелся за молоденькими деревцами, а я так ничего необычного и не нашла.
Неужели мне придется вернуться в деревню ни с чем?
Шуршание раздалось неожиданно. Оно отличалось от знакомых звуков чащи, словно жило отдельно от окружающей природы. Сердце гулко застучало. Тихо я подкралась к стволу дерева и выглянула на маленькую полянку, где в самом ее центре сидел Дорин. Лесничий блаженно закрыл глаза и качался в так деревенской мелодии, а от тело мужчины в разные стороны летели искры, отблески и радужные переливы. Я забыла, как дышать.
– Раз пришла, то рядом садись, – произнес Дорин, не раскрывая глаз и не прекращая качаться из стороны в сторону.
Я оглянулась, не до конца уверенная, что лесничий обращается именно ко мне.
– Ко–о–ора–а–а, – глаза мужчины распахнулись, и я увидела, как они ярко горят голубым светом. Истинный Бог Неба. Разве я могла отказать ему? Медленно, неуверенно я стала приближаться к Дорину. Он похлопал рукой прямо возле себя, и я вошла в сияние, как в молочный туман – такое же густое и такое же невесомое. Кожу приятно закололо.
– Самая любопытная, значит, – мужчина вновь закрыл глаза и закачался в такт мелодии.
– Дядюшка Дорин, я ведь не со зла. Просто…
Ну как я могла объяснить свое необузданное желание разгадать тайну всполохов, что с самого детства жили у меня в душе. Нашлись бы такие слова? Думаю, нет. Но мужчина молчал, а на губах его играла знакомая снисходительная улыбка. Огорченным или злым Бог не выглядел.
– Станцуй мне, Кора. Ворин говорил, что нет прекраснее действа. А я, как ты, наверное, уже догадалась, не способен выйти к людям и насладиться твоим талантом.
Мне стало так неловко. Почему–то танцевать для публики мне страшно не было, но для самого Бога Неба, казалось задачей невыполнимой. Но что–то внутри меня подсказывало, что отказать я не могу. Твердо решила для себя, что станцую и сразу же убегу обратно в селение и больше никогда не ступлю в лес в день Песнопения.
Я встала перед Дорином, зажмурила глаза, чтобы не сбиваться от всевозможных переливов в воздухе, и стала двигаться под знакомые с детства мотивы праздника. Сначала движения мои были угловатыми, рваными, скованными, но постепенно, мое тело всецело отдалась музыке и танцу.
Я танцевала. И танцевала. И танцевала. Пока ноги не подкосились от усталости, а крепкие мужские руки, не подхватили меня за талию.
– Неси ее домой, – обратился к кому–то лесничий. – Скажи, что стало плохо.
– Хорошо, отец.
Ворин?
Я попыталась открыть глаза, но веки мои были так тяжелы, словно груз всех времен опускал их, не давая увидеть ничего вокруг. Но с неимоверным усилием, я все же смогла сквозь ресницы разглядеть, как Дорин, отвернувшись от сына, пошел рябью и превратился в жар–птицу. Взмах его крыльев и разряды молний полетели над опушкой, не причиняя никакого вреда лесу.
Что–то легкое и невесомое упало мне на грудь. Я потянулась дрожащими пальцами к этому предмету и, поднеся его к полузакрытым глазам, удивленно ахнула. Это было перо. Перо жар–птицы. Самый мощный оберег, о котором все мечтали, но которого никто никогда не видел.
– Спрячешь его дома, – посоветовал парень, унося меня обратно в деревню. – Никогда никому про него не говори и будет твоя семья под надежной охраной.
Засунув перо за ворот платья, я посмотрела на подбородок парня, что без малейших усилий держал меня на руках. Тело мое ныло, а в голове волновалась пелена непонятного опьянения. Если бы не она, я бы вряд ли решилась задать вопрос.
– Тебе и правда нравится мой танец?
Ворин немного помолчал, а потом чуть кивнул головой, как тогда, перед моим побегом.
– Я танцую его для тебя.
После этих слов сознание мое померкло.
Солнце светило, лучами бегая по моим векам. Я потерла лицо руками, желая прогнать солнечных зайчиков, но они упорствовали. Помучившись так немного, я встала с кровати и удивилась легкости своего тела. В нем было столько энергии, столько сил, каких я никогда в себе не чувствовала. Грудь что-то защекотало. И с этим ощущением на меня навалились вчерашние воспоминания. Это правда был не сон?
Перо, которое я достала из-под одежды, все подтвердило. Помня о совете Ворина, я кинулась к полкам с книжками и достала самую невзрачную. Открыла ее на первой попавшейся странице и засунула туда перо. Главное, не забыть – это была сорок вторая страница. Здесь оберег никто не найдет!
Из года в год я слушала эту легенду, и так она засела мне в душу, что сегодня, в свои шестнадцать лет, я решилась нарушить главный закон селения – сбежать в лес во время всеобщего сбора.
– Кора, умывай руки и лицо, скоро все сходиться начнут. Негоже нам опаздывать, – заглянула в мой закуток бабушка Нурфа. – Встанешь сегодня рядом с Логом, глядишь, наконец, посватается да нас. А то только глазенья свои лупит, аж сорамна становится.
Бабушка вышла, а я печально голову опустила, чувствуя, как неотвратимое будущее сковывает меня цепями, желая на них же и повесить. Не люб был мне Лог, совсем душа к нему не стремилась, но внимание от сына старосты очень льстило бабуле. Говорила, что Небо нам благоволит. Но мысли мои были не с ним.
Другое дело, Ворин...
Тяжело вздохнув, я подошла к тазу с ледяной водой и быстро омылась, три раза сплевывая через левое плечо. Злых духов отогнала, и теперь я достаточно чиста, чтобы перед Богом песни петь, чтобы его задабривать.
На центральной улочке и правда уже было многолюдно. Вон Танья, подруга моя, завидев меня, помахала рукой счастливо улыбаясь, как того требовали правила. Вон Лог, вновь вцепился в меня взглядом, и я смущенно опустила взгляд, чтобы люди вокруг чего не удумали, и слухи о нашей любви не пустили. А вон и Ворин. Сын лесоруба. Сын отшельника. Дорин никогда не выходил из леса в день Песнопения, только сына своего отправлял, чтобы селяне совсем на них не ополчились. Но все равно, Дорина, и Ворина осуждали, и всегда от них держались в стороне. Так было и сейчас – огромная толпа и одиноко стоящая фигура парня. Гордая, не сломленная, со снисходительной улыбкой на лице. Аж глаз не оторвать, так он был собой хорош.
– И хватает же стыда его отцу, в такой–то день и лясы точить, – разорвала Нурфа мои мечтания. – Иди, деточка, время пришло.
Люди стали выстраиваться в стройные ряды и я, дабы отвлечь внимание бабули и правда пошла в сторону семьи старосты, да только сразу свернула в бок, когда она не могла меня за спинами других селян разглядеть. Встала в самый последний ряд, возле кромки леса и начала ждать подходящего момента. Внутри все бушевало. Никогда я не чувствовала ничего подобного. Эмоции сочились прямо сквозь кожу, окутывая меня пеленой предвкушения.
– «Небо наше в вышине,
Край за облаками.
Воду ты придай земле,
Обогрей лучами…»
Началось. Я стала шаг за шагом отступать, оглядываясь по сторонам, чтобы никто и не заметил моего побега. И только когда мое тело было уже за лесной чертой, я заметила внимательный взгляд Ворина, который едва заметно кивнул мне и отвернулся, продолжая петь вместе со всеми.
Что это было? Позволение? Я мотнула головой, отгоняя дурные мысли. Если парень выдаст меня, то позора нашей семье не стереть никогда. Оставалось надеяться, что ему просто никто не поверит.
А теперь вперед, к озеру Двин. В рассказах бабушки никогда не говорилось подробно, где происходят необычные явления, но если ее слова правда, то всполохи я замечу издалека. Времени у меня на самом деле было не так много – в самом конце праздника я, как дочь почившей целительницы, исполняла ритуальный танец. И вот к нему я должна была обязательно вернуться.
Сначала лес шумел птичьими криками, стуком ветвей и скрипом стволов. В дали слышались песни сельчан. Меня такой расклад огорчал, ведь я искала чуда, а вокруг все было как всегда. Вон даже берег Двина виднелся за молоденькими деревцами, а я так ничего необычного и не нашла.
Неужели мне придется вернуться в деревню ни с чем?
Шуршание раздалось неожиданно. Оно отличалось от знакомых звуков чащи, словно жило отдельно от окружающей природы. Сердце гулко застучало. Тихо я подкралась к стволу дерева и выглянула на маленькую полянку, где в самом ее центре сидел Дорин. Лесничий блаженно закрыл глаза и качался в так деревенской мелодии, а от тело мужчины в разные стороны летели искры, отблески и радужные переливы. Я забыла, как дышать.
– Раз пришла, то рядом садись, – произнес Дорин, не раскрывая глаз и не прекращая качаться из стороны в сторону.
Я оглянулась, не до конца уверенная, что лесничий обращается именно ко мне.
– Ко–о–ора–а–а, – глаза мужчины распахнулись, и я увидела, как они ярко горят голубым светом. Истинный Бог Неба. Разве я могла отказать ему? Медленно, неуверенно я стала приближаться к Дорину. Он похлопал рукой прямо возле себя, и я вошла в сияние, как в молочный туман – такое же густое и такое же невесомое. Кожу приятно закололо.
– Самая любопытная, значит, – мужчина вновь закрыл глаза и закачался в такт мелодии.
– Дядюшка Дорин, я ведь не со зла. Просто…
Ну как я могла объяснить свое необузданное желание разгадать тайну всполохов, что с самого детства жили у меня в душе. Нашлись бы такие слова? Думаю, нет. Но мужчина молчал, а на губах его играла знакомая снисходительная улыбка. Огорченным или злым Бог не выглядел.
– Станцуй мне, Кора. Ворин говорил, что нет прекраснее действа. А я, как ты, наверное, уже догадалась, не способен выйти к людям и насладиться твоим талантом.
Мне стало так неловко. Почему–то танцевать для публики мне страшно не было, но для самого Бога Неба, казалось задачей невыполнимой. Но что–то внутри меня подсказывало, что отказать я не могу. Твердо решила для себя, что станцую и сразу же убегу обратно в селение и больше никогда не ступлю в лес в день Песнопения.
Я встала перед Дорином, зажмурила глаза, чтобы не сбиваться от всевозможных переливов в воздухе, и стала двигаться под знакомые с детства мотивы праздника. Сначала движения мои были угловатыми, рваными, скованными, но постепенно, мое тело всецело отдалась музыке и танцу.
Я танцевала. И танцевала. И танцевала. Пока ноги не подкосились от усталости, а крепкие мужские руки, не подхватили меня за талию.
– Неси ее домой, – обратился к кому–то лесничий. – Скажи, что стало плохо.
– Хорошо, отец.
Ворин?
Я попыталась открыть глаза, но веки мои были так тяжелы, словно груз всех времен опускал их, не давая увидеть ничего вокруг. Но с неимоверным усилием, я все же смогла сквозь ресницы разглядеть, как Дорин, отвернувшись от сына, пошел рябью и превратился в жар–птицу. Взмах его крыльев и разряды молний полетели над опушкой, не причиняя никакого вреда лесу.
Что–то легкое и невесомое упало мне на грудь. Я потянулась дрожащими пальцами к этому предмету и, поднеся его к полузакрытым глазам, удивленно ахнула. Это было перо. Перо жар–птицы. Самый мощный оберег, о котором все мечтали, но которого никто никогда не видел.
– Спрячешь его дома, – посоветовал парень, унося меня обратно в деревню. – Никогда никому про него не говори и будет твоя семья под надежной охраной.
Засунув перо за ворот платья, я посмотрела на подбородок парня, что без малейших усилий держал меня на руках. Тело мое ныло, а в голове волновалась пелена непонятного опьянения. Если бы не она, я бы вряд ли решилась задать вопрос.
– Тебе и правда нравится мой танец?
Ворин немного помолчал, а потом чуть кивнул головой, как тогда, перед моим побегом.
– Я танцую его для тебя.
После этих слов сознание мое померкло.
Солнце светило, лучами бегая по моим векам. Я потерла лицо руками, желая прогнать солнечных зайчиков, но они упорствовали. Помучившись так немного, я встала с кровати и удивилась легкости своего тела. В нем было столько энергии, столько сил, каких я никогда в себе не чувствовала. Грудь что-то защекотало. И с этим ощущением на меня навалились вчерашние воспоминания. Это правда был не сон?
Перо, которое я достала из-под одежды, все подтвердило. Помня о совете Ворина, я кинулась к полкам с книжками и достала самую невзрачную. Открыла ее на первой попавшейся странице и засунула туда перо. Главное, не забыть – это была сорок вторая страница. Здесь оберег никто не найдет!
