Они всегда жили в состоянии бессильного паритета. Никто не мог одержать верх. По праву, конечно, лес изначально принадлежал оборотням, но настал момент, когда они поняли, что больше не единственные его хозяева. Этого просто не могло быть: великие охотники, прирожденные следопыты, охотящиеся редко, но если уж выходившие на охоту – всегда настигавшие добычу. Как они могли так явно проморгать появление людей? Однако же это произошло: пять ничем ни примечательных семей, поселившихся на краю леса, через сотню лет стали могучим кланом, в котором хватало и сильных воинов, и любящих жен, и мудрых стариков, и детей, которые со всем возможным усердием готовились принять в руки свое первое оружие…
Поначалу и оборотни, и люди избегали прямого столкновения: для людей оборотни были фигурой неизведанной и опасной, оборотни же, поняв, что упустили момент, тоже не желали нападать первыми. Это шаткое перемирие могло длиться очень долго, но…
Однажды маленькая девочка, пошедшая со своими более старшими подружками гулять в лес, как-то незаметно потерялась и оказалась на территории оборотней. И так получилось, что она набрела на трех маленьких игравших волчат. Они правда не знали, что их шутка приведет к таким печальным последствиям. Они всего лишь хотели разыграть ее. И когда один из трех волчат перекинулся в зверька и игриво куснул ее за руку, девочка даже не закричала и не позвала на помощь. От страха у нее остановилось сердце. И она умерла… тихо… бесшумно… навсегда. Поняв, что они наделали, волчата испуганно убежали. Но начало было положено.
Отец этой девочки, узнав, что подружки его дочери вернулись позже на несколько часов, и без нее, сразу все понял. Не говоря ни единого слова, он оделся и растворился в ночи. Всего через три часа он нашел тело своей дочери… холодное… застывшее… безжизненное. И, увидев на ее руке укус, так страшно похожий на волчий, сделал совершенно очевидные выводы.
Он не ушел домой. Его жгли горе вперемешку с ненавистью, дававшие силу, губительную, пожирающую своего обладателя, - но силу, позволяющую ждать, сколько потребуется, вытерпеть какие угодно мучения, лишь бы добраться до своей цели и со всей ненавистью вцепиться ей в горло. А как же иначе – он со своей супругой так ждали этого ребенка. Годы шли, а они никак не могли зачать его. Сколько он избил порог хижины знахарки, сколько искал трав, делал снадобий, сколько раз он пытался… сколько слез ярости он пролил, сколько слез бессилия пролила его супруга. И все же это случилось… дитя, долгожданное, выстраданное, появилось на свет, и на свете не было ничего важней и драгоценней, чем забота о маленьком человечке… А теперь ее нет. Его жена едва не погибла при родах, и еще одного ребенка ей не выносить. Как можно такое простить? Нет, он будет ждать столько, сколько надо. И он дождался… Через двое суток пара волчат, озираясь и виновато опустив головы, возвращалась обратно. Их мучила совесть, что мама и папа этой девочки ждут и беспокоятся за нее, и в обход всех запретов взрослых они хотели как-то унести тело девочки поближе к деревне, чтобы ее нашли. Раскаяние было поздним и не нашло отклика – едва волчата приблизились к малышке, две стрелы молниеносно пробили их еще мягкие головы, выйдя насквозь… Порочный круг замкнулся, кровь невинных детей была пролита, и последующее кровопролитие было неизбежно…
И оно случилось трое суток спустя. Более яростной схватки этот лес еще не знал… и люди, и оборотни яростно сражались, не думая о защите, вкладывая весь гнев в месть за погибших детей… но силы были равны, никто не мог одержать верха. И на исходе вторых суток, когда от обоих отрядов осталась едва ли треть, с обеих сторон с белыми флагами навстречу друг другу поползли старики. Они поняли, что верха никому не одержать, и как бы не были сильны ярость и ненависть, им придется договариваться. И они говорили. Говорили долго, то медленно, то невероятно быстро, то срываясь на крик, то переходя на шепот. И они договорились. Лес был поделен. Каждая сторона высадила маленькие деревца вдоль границы на расстоянии сотни шагов друг от друга – и под каждым похоронила павшего воина. И эта страшная граница была вечным напоминанием, ибо ель ли, береза ли, дуб ли – каждое дерево цвело красными листьями, выращивало красные иглы – и цвет их не менялся в течение всего года. Минула еще пара сотен лет – и ненависть стала потягиваться дымкой времени, и лишь красные деревья, казалось бы, изжившие свой срок, но упорно не желающие умирать, стояли вдоль границы, казалось бы, навсегда поделившей между собой людей и оборотней…
Она всегда гуляла одна. Накинув на себя красный плащик с капюшоном, который подарила ей мама на шестнадцатилетие, она гуляла по лесу и искренне наслаждалась прогулкой.
Нет, не подумайте… она не была нелюдимой. В детстве она с удовольствием играла в салочки с другими детьми, ей нравилось играть в дочки-матери с простыми куклами, которые выстругал им мастер по дереву Сихон… она с удовольствием дразнила мальчишек вместе с другими девчонками, а потом удирала от них по всей деревне… и не было никого ловчее ее, точно белка влезавшей на деревья и с какой-то неестественной легкостью порхавшей с одного на другое… но она любила свое одиночество и ценила его… тишина была так благодатна и прекрасна, никакая музыка не могла породить в ее душе такого умиротворения и спокойствия…
Но была ее одиночеству и другая причина – после того, как ей исполнилось девятнадцать лет, с ней стало происходить что то… необъяснимое… она как будто стала… испаряться? Исчезать? Этому не было объяснения… просто как то незаметно – но о ней вспоминали все меньше и меньше. Да, жизнь в их деревне тяжела, приходится много работать – но ни отец, ни мать раньше не скупились на ласковые слова по отношению к дочке, вечером всегда рассказывали сказки, выслушивали ее, рассказывали о себе забавные случаи – и вдруг это все как будто пропало. Даже о ее предстоящем замужестве говорили как-то с неохотой и без энтузиазма – это при том, что свадьба ее старшей сестры наверняка войдет в историю деревни как одно из самых громких событий за последние двадцать лет. И она так нежно любит своего молодого мужа – и он отвечает ей взаимностью… каждый раз она видела его по утрам, спешащего за водой к колодцу или в лес по дрова, и лицо его просто светилось от счастья.
А она…она не видела своего будущего ни с кем из юношей из своей деревни. Целых три раза она набиралась смелости и шла на свидание с теми, кто хоть немного ей приглядывался, но полчаса прогулки, несколько неловких фраз – и обоим становилось ясно: они чужие друг другу и вместе им счастливыми не быть. Но в двадцать лет она была обязана с кем-то обвенчаться, и это был последний год ее свободы. Наконец, она дошла до своей любимой березы, всегда цветшей кроваво-красными листьями. Ее прабабушка, умершая, когда девочке было восемь лет, рассказывала маленькой Элеоноре, что в деревьях живут души защитников, которые когда-то умерли ради спасения их рода… и если потомок прикоснется к дереву, где спит душа его предка, оно отзовется ласковым теплом. Ей повезло… из порядка сорока деревенских детей лишь троим деревья откликались. И вот она снова, снедаемая печальными мыслями, притронулась ладонью к березовой коре, и дерево принесло ей в ответ теплую ласку и согревающее утешение…
А потом она подняла голову и увидела его. На какое-то время она забыла, кто она такая и что вообще здесь делает… она не знала его, даже больше, ей нельзя было его знать: он находился по ту сторону Гряды Кровавых деревьев – так почему у нее было твердое убеждение внутри, что именно его она всю жизнь ждала, именно его пыталась разглядеть в каждом мужчине, с которым до того пыталась увидеть свое будущее… Он как будто сошел со страниц сказочной книжки, мгновенно обретя плоть и кровь и став реальнее всех живых, кого она знала до этого…
- Привет, - раздался чей то голос. Она вздрогнула. Время вновь вернулось в привычное русло, и как бы смешно это ни звучало, она не могла сказать, сколько времени провела она, разглядывая его и не в силах вымолвить ни слова…
- Привет, - поздоровалась она в ответ, не отпуская руки от березы.
- Нечасто здесь встретишь гуляющих, особенно по Ту Сторону, - помявшись, неловко сказал он. Как видно, поддерживать разговор было тяжело и ему. Его красные глаза смеялись, но на дне их плескался интерес, бешеный, жаждущий, как будто он нашел то, что так давно искал.
- Это запрещено, - Элеонора уверенно возвращала контроль над самой собой, - ходить по Ту Сторону. И нам, и вам.
- Это верно, - протянул странный юноша. Она наконец то оторвала взгляд и рассмотрела остальную его внешность… черные волосы спадают на плечи, легкая щетина, и меховая безрукавка, наброшенная на голый торс, такие же меховые штаны. Стоял он босиком поверх красной листвы, которую сбросил дуб…
- Нам не нужна обувь, - проследив ее взгляд, насмешливо пояснил Трайан, - да и все остальное – это наша шкура. Какой мы захотим ее видеть – такой она и становится.
- Зачем ты мне все это говоришь? – неуверенно спросила она. Как же она была необычна… как хрупка и беззащитна… и одновременно он чувствовал: она бы не была легкой добычей. Но эта мысль для него сейчас была крамольна; какая она добыча?! Нет… нечто большее, в два, три раза… на порядок, на два порядка больше… Ее зеленые глаза были цвета травы, которая всегда мягко ложилась и шуршала под его лапами на охоте, ее немножко неряшливые каштановые волосы спадали вниз, частично прикрывая ее лицо и делая ее еще загадочнее… и этот красный капюшон…обычное ситцевое платье и башмаки были уже не важны, он смотрел только на нее…
- Я не знаю, - честно ответил Трайан, - просто я подумал, что у нас с тобой есть что-то общее…
- Мне как-то тяжело представить, чтобы между нами было что-то общее...
- В самом деле? Ты же не первый раз, приходишь к этому дереву, верно? Мне вот тоже нравится приходить к этому дубу. Я совершенно точно знаю, что там спит душа моего предка, сражавшегося и отдавшего свою жизнь во имя нашего рода. Это береза тоже отвечает теплом на твое прикосновение, не так ли?
- Откуда тебе известно, как часто я тут бываю? Ты что, следил за мной, что ли? – сердито спросила она
- Несколько раз я тебя видел, - честно признался Трайан, - но не хотел пугать – и держался на расстоянии. Но сегодня… что-то изменилось.
- Даже если это так – какое твое дело?
- Это дело нашей с тобой истории. Совместной истории. Это было – и этого нельзя изменить. С этим можно только примириться и жить дальше.
- Наглец! Да как ты смеешь говорить о нас, как будто мы… да мне стоит только слово сказать, и вся моя деревня!...
- Мы оба прекрасно знаем, что ты никому ничего не скажешь об этой встрече, как ничего не скажу и я. Наши семьи собственной кровью изведали цену спокойной и мирной жизни – и последствия этого поступка не будут себя стоить, уж можешь мне поверить.
- Хочешь сказать, ты сейчас не испытываешь желания наброситься на меня и сожрать, - спросила она, - что ты не поступил бы так со мной, забреди я по неосторожности за Ту Сторону Гряды Кровавых деревьев?
- Ты можешь мне не верить – твое право, - спокойно ответил Трайан, - но нет, я бы так не поступил. Мы уже переросли то время, когда была необходимость сражаться насмерть за кусок пищи. Это было жестоко – но это было так, любые… виды разумной жизни прежде всего вступают в схватку ради пищи… так проще, думать меньше надо. И лишь встречая достойный отпор, начинают искать способы сосуществования. Но время идет, все развивается… может, пора бы и тем, кто раньше жил и враждовал, хотя бы поговорить…
- Да пошел ты куда подальше со своими заумными речами, - вспыхнула она, яростно сверкнув глазами, - имей в виду, я буду приходить сюда столько, сколько захочу, и тебя здесь больше видеть не желаю! – и, стремительно развернувшись, унеслась прочь.
Трайан тоже развернулся и побрел домой, в ярости пиная траву. Не так, не так он хотел провести этот разговор, не так, столько подготовки – и все напрасно! Но как же она была прекрасна даже в своем гневе. Да… это та, кого он искал… все волчицы его племени были слишком сильны, слишком независимы, слишком жаждали равноправия со своими избранниками…и чем это кончалось? Взять хотя бы его родителей: мать рычит на отца день и ночь, а тот только огрызается, находя спасение лишь в прогулках с товарищами да охоте. А она… ее хотелось оберегать, защищать, выстроить для нее теплый дом, сделать так, чтобы она была счастлива и ни в чем не нуждалась…растила бы его детей…дурак! Каких детей! Спустись с небес на землю, глупец, этому не быть, она родилась по Ту Сторону – и этим все сказано! Она никогда не будет принадлежать ему…
Внезапно, сделав очередной шаг, он почувствовал под своей ногой какое-то шевеление… и понял, что наступил на ящерицу, не успевшую ускользнуть из-под его могучей ступни и отчаянно пытавшуюся развернуться и укусить его… ярость, еще не покинувшая его, требовала придавить ее пяткой, да так, чтобы хрустнули маленькие косточки и глаза вылезли из орбит…но он заставил себя глубоко вздохнуть и успокоиться, поднимая ногу и отпуская ни в чем не повинную маленькую рептилию… в самом деле, чем она перед ним виновата?..
Элеонора неслась домой, не видя дороги. Ее раздирали противоречия: он враг, кровный, навсегда чужой – так почему она потеряла голову, только лишь увидев его, почему она с жадностью ловила каждое его слово, почему она возражала ему лишь для того, чтобы услышать новые его мысли и доводы, на самом же деле – его голос… нет, ей этого не забыть, не похоронить в глубинах памяти. Вот родная деревня у нее перед глазами… но никогда она еще не была такой бесцветной и чужой! Бесцветной и чужой! Мысли вспыхнули в голове сами собой, подсказав нужные слова, и от них не было никакого спасения…
Минул месяц. Еще дважды Элеонора ходила гулять к красной березе, но его, как она того и пожелала, там больше не было. Но от этого становилось лишь грустно и тяжело на душе. Почему так получилось? Почему все девочки в ее деревне, с которыми она до того весело играла во всё, что могла придумать, по одной медленно, но верно находят себе избранников и венчаются… четверо уже вышли замуж, и кажется, они так счастливы…т ак почему же ей этого не дано… за что бы новое она не бралась: вязание, вышивка – все валилось из рук, ни на чем она не могла сосредоточиться, потому что раз за разом ее мысли возвращались к незнакомцу, которого она встретила по Ту Сторону…
Прошел еще месяц. Лето окончательно готовилось уступить владения осени – листья пожелтели, ночи стали прохладнее… ее родная деревня провожала лето очередной свадьбой, но ей совершенно не было до этого никакого дела. Пустота, появившаяся в ней с тех пор, как она в гневе умчалась прочь от незнакомца по Ту Сторону, стала жечь ее с такой силой, словно у нее вдруг исчезла половина тела… она стала казаться себе такой неполной, такой… полумертвой. Нет, это слишком сильная мука, она должна увидеть его еще раз – и будь что будет.
Ноги сами несли ее к заветному месту, впервые за очень долгое время она испытывала радость, воодушевление, эмоциональный подъем – и какая разница, что
Поначалу и оборотни, и люди избегали прямого столкновения: для людей оборотни были фигурой неизведанной и опасной, оборотни же, поняв, что упустили момент, тоже не желали нападать первыми. Это шаткое перемирие могло длиться очень долго, но…
Однажды маленькая девочка, пошедшая со своими более старшими подружками гулять в лес, как-то незаметно потерялась и оказалась на территории оборотней. И так получилось, что она набрела на трех маленьких игравших волчат. Они правда не знали, что их шутка приведет к таким печальным последствиям. Они всего лишь хотели разыграть ее. И когда один из трех волчат перекинулся в зверька и игриво куснул ее за руку, девочка даже не закричала и не позвала на помощь. От страха у нее остановилось сердце. И она умерла… тихо… бесшумно… навсегда. Поняв, что они наделали, волчата испуганно убежали. Но начало было положено.
Отец этой девочки, узнав, что подружки его дочери вернулись позже на несколько часов, и без нее, сразу все понял. Не говоря ни единого слова, он оделся и растворился в ночи. Всего через три часа он нашел тело своей дочери… холодное… застывшее… безжизненное. И, увидев на ее руке укус, так страшно похожий на волчий, сделал совершенно очевидные выводы.
Он не ушел домой. Его жгли горе вперемешку с ненавистью, дававшие силу, губительную, пожирающую своего обладателя, - но силу, позволяющую ждать, сколько потребуется, вытерпеть какие угодно мучения, лишь бы добраться до своей цели и со всей ненавистью вцепиться ей в горло. А как же иначе – он со своей супругой так ждали этого ребенка. Годы шли, а они никак не могли зачать его. Сколько он избил порог хижины знахарки, сколько искал трав, делал снадобий, сколько раз он пытался… сколько слез ярости он пролил, сколько слез бессилия пролила его супруга. И все же это случилось… дитя, долгожданное, выстраданное, появилось на свет, и на свете не было ничего важней и драгоценней, чем забота о маленьком человечке… А теперь ее нет. Его жена едва не погибла при родах, и еще одного ребенка ей не выносить. Как можно такое простить? Нет, он будет ждать столько, сколько надо. И он дождался… Через двое суток пара волчат, озираясь и виновато опустив головы, возвращалась обратно. Их мучила совесть, что мама и папа этой девочки ждут и беспокоятся за нее, и в обход всех запретов взрослых они хотели как-то унести тело девочки поближе к деревне, чтобы ее нашли. Раскаяние было поздним и не нашло отклика – едва волчата приблизились к малышке, две стрелы молниеносно пробили их еще мягкие головы, выйдя насквозь… Порочный круг замкнулся, кровь невинных детей была пролита, и последующее кровопролитие было неизбежно…
И оно случилось трое суток спустя. Более яростной схватки этот лес еще не знал… и люди, и оборотни яростно сражались, не думая о защите, вкладывая весь гнев в месть за погибших детей… но силы были равны, никто не мог одержать верха. И на исходе вторых суток, когда от обоих отрядов осталась едва ли треть, с обеих сторон с белыми флагами навстречу друг другу поползли старики. Они поняли, что верха никому не одержать, и как бы не были сильны ярость и ненависть, им придется договариваться. И они говорили. Говорили долго, то медленно, то невероятно быстро, то срываясь на крик, то переходя на шепот. И они договорились. Лес был поделен. Каждая сторона высадила маленькие деревца вдоль границы на расстоянии сотни шагов друг от друга – и под каждым похоронила павшего воина. И эта страшная граница была вечным напоминанием, ибо ель ли, береза ли, дуб ли – каждое дерево цвело красными листьями, выращивало красные иглы – и цвет их не менялся в течение всего года. Минула еще пара сотен лет – и ненависть стала потягиваться дымкой времени, и лишь красные деревья, казалось бы, изжившие свой срок, но упорно не желающие умирать, стояли вдоль границы, казалось бы, навсегда поделившей между собой людей и оборотней…
Она всегда гуляла одна. Накинув на себя красный плащик с капюшоном, который подарила ей мама на шестнадцатилетие, она гуляла по лесу и искренне наслаждалась прогулкой.
Нет, не подумайте… она не была нелюдимой. В детстве она с удовольствием играла в салочки с другими детьми, ей нравилось играть в дочки-матери с простыми куклами, которые выстругал им мастер по дереву Сихон… она с удовольствием дразнила мальчишек вместе с другими девчонками, а потом удирала от них по всей деревне… и не было никого ловчее ее, точно белка влезавшей на деревья и с какой-то неестественной легкостью порхавшей с одного на другое… но она любила свое одиночество и ценила его… тишина была так благодатна и прекрасна, никакая музыка не могла породить в ее душе такого умиротворения и спокойствия…
Но была ее одиночеству и другая причина – после того, как ей исполнилось девятнадцать лет, с ней стало происходить что то… необъяснимое… она как будто стала… испаряться? Исчезать? Этому не было объяснения… просто как то незаметно – но о ней вспоминали все меньше и меньше. Да, жизнь в их деревне тяжела, приходится много работать – но ни отец, ни мать раньше не скупились на ласковые слова по отношению к дочке, вечером всегда рассказывали сказки, выслушивали ее, рассказывали о себе забавные случаи – и вдруг это все как будто пропало. Даже о ее предстоящем замужестве говорили как-то с неохотой и без энтузиазма – это при том, что свадьба ее старшей сестры наверняка войдет в историю деревни как одно из самых громких событий за последние двадцать лет. И она так нежно любит своего молодого мужа – и он отвечает ей взаимностью… каждый раз она видела его по утрам, спешащего за водой к колодцу или в лес по дрова, и лицо его просто светилось от счастья.
А она…она не видела своего будущего ни с кем из юношей из своей деревни. Целых три раза она набиралась смелости и шла на свидание с теми, кто хоть немного ей приглядывался, но полчаса прогулки, несколько неловких фраз – и обоим становилось ясно: они чужие друг другу и вместе им счастливыми не быть. Но в двадцать лет она была обязана с кем-то обвенчаться, и это был последний год ее свободы. Наконец, она дошла до своей любимой березы, всегда цветшей кроваво-красными листьями. Ее прабабушка, умершая, когда девочке было восемь лет, рассказывала маленькой Элеоноре, что в деревьях живут души защитников, которые когда-то умерли ради спасения их рода… и если потомок прикоснется к дереву, где спит душа его предка, оно отзовется ласковым теплом. Ей повезло… из порядка сорока деревенских детей лишь троим деревья откликались. И вот она снова, снедаемая печальными мыслями, притронулась ладонью к березовой коре, и дерево принесло ей в ответ теплую ласку и согревающее утешение…
А потом она подняла голову и увидела его. На какое-то время она забыла, кто она такая и что вообще здесь делает… она не знала его, даже больше, ей нельзя было его знать: он находился по ту сторону Гряды Кровавых деревьев – так почему у нее было твердое убеждение внутри, что именно его она всю жизнь ждала, именно его пыталась разглядеть в каждом мужчине, с которым до того пыталась увидеть свое будущее… Он как будто сошел со страниц сказочной книжки, мгновенно обретя плоть и кровь и став реальнее всех живых, кого она знала до этого…
- Привет, - раздался чей то голос. Она вздрогнула. Время вновь вернулось в привычное русло, и как бы смешно это ни звучало, она не могла сказать, сколько времени провела она, разглядывая его и не в силах вымолвить ни слова…
- Привет, - поздоровалась она в ответ, не отпуская руки от березы.
- Нечасто здесь встретишь гуляющих, особенно по Ту Сторону, - помявшись, неловко сказал он. Как видно, поддерживать разговор было тяжело и ему. Его красные глаза смеялись, но на дне их плескался интерес, бешеный, жаждущий, как будто он нашел то, что так давно искал.
- Это запрещено, - Элеонора уверенно возвращала контроль над самой собой, - ходить по Ту Сторону. И нам, и вам.
- Это верно, - протянул странный юноша. Она наконец то оторвала взгляд и рассмотрела остальную его внешность… черные волосы спадают на плечи, легкая щетина, и меховая безрукавка, наброшенная на голый торс, такие же меховые штаны. Стоял он босиком поверх красной листвы, которую сбросил дуб…
***
- Нам не нужна обувь, - проследив ее взгляд, насмешливо пояснил Трайан, - да и все остальное – это наша шкура. Какой мы захотим ее видеть – такой она и становится.
- Зачем ты мне все это говоришь? – неуверенно спросила она. Как же она была необычна… как хрупка и беззащитна… и одновременно он чувствовал: она бы не была легкой добычей. Но эта мысль для него сейчас была крамольна; какая она добыча?! Нет… нечто большее, в два, три раза… на порядок, на два порядка больше… Ее зеленые глаза были цвета травы, которая всегда мягко ложилась и шуршала под его лапами на охоте, ее немножко неряшливые каштановые волосы спадали вниз, частично прикрывая ее лицо и делая ее еще загадочнее… и этот красный капюшон…обычное ситцевое платье и башмаки были уже не важны, он смотрел только на нее…
- Я не знаю, - честно ответил Трайан, - просто я подумал, что у нас с тобой есть что-то общее…
- Мне как-то тяжело представить, чтобы между нами было что-то общее...
- В самом деле? Ты же не первый раз, приходишь к этому дереву, верно? Мне вот тоже нравится приходить к этому дубу. Я совершенно точно знаю, что там спит душа моего предка, сражавшегося и отдавшего свою жизнь во имя нашего рода. Это береза тоже отвечает теплом на твое прикосновение, не так ли?
- Откуда тебе известно, как часто я тут бываю? Ты что, следил за мной, что ли? – сердито спросила она
- Несколько раз я тебя видел, - честно признался Трайан, - но не хотел пугать – и держался на расстоянии. Но сегодня… что-то изменилось.
- Даже если это так – какое твое дело?
- Это дело нашей с тобой истории. Совместной истории. Это было – и этого нельзя изменить. С этим можно только примириться и жить дальше.
- Наглец! Да как ты смеешь говорить о нас, как будто мы… да мне стоит только слово сказать, и вся моя деревня!...
- Мы оба прекрасно знаем, что ты никому ничего не скажешь об этой встрече, как ничего не скажу и я. Наши семьи собственной кровью изведали цену спокойной и мирной жизни – и последствия этого поступка не будут себя стоить, уж можешь мне поверить.
- Хочешь сказать, ты сейчас не испытываешь желания наброситься на меня и сожрать, - спросила она, - что ты не поступил бы так со мной, забреди я по неосторожности за Ту Сторону Гряды Кровавых деревьев?
- Ты можешь мне не верить – твое право, - спокойно ответил Трайан, - но нет, я бы так не поступил. Мы уже переросли то время, когда была необходимость сражаться насмерть за кусок пищи. Это было жестоко – но это было так, любые… виды разумной жизни прежде всего вступают в схватку ради пищи… так проще, думать меньше надо. И лишь встречая достойный отпор, начинают искать способы сосуществования. Но время идет, все развивается… может, пора бы и тем, кто раньше жил и враждовал, хотя бы поговорить…
- Да пошел ты куда подальше со своими заумными речами, - вспыхнула она, яростно сверкнув глазами, - имей в виду, я буду приходить сюда столько, сколько захочу, и тебя здесь больше видеть не желаю! – и, стремительно развернувшись, унеслась прочь.
Трайан тоже развернулся и побрел домой, в ярости пиная траву. Не так, не так он хотел провести этот разговор, не так, столько подготовки – и все напрасно! Но как же она была прекрасна даже в своем гневе. Да… это та, кого он искал… все волчицы его племени были слишком сильны, слишком независимы, слишком жаждали равноправия со своими избранниками…и чем это кончалось? Взять хотя бы его родителей: мать рычит на отца день и ночь, а тот только огрызается, находя спасение лишь в прогулках с товарищами да охоте. А она… ее хотелось оберегать, защищать, выстроить для нее теплый дом, сделать так, чтобы она была счастлива и ни в чем не нуждалась…растила бы его детей…дурак! Каких детей! Спустись с небес на землю, глупец, этому не быть, она родилась по Ту Сторону – и этим все сказано! Она никогда не будет принадлежать ему…
Внезапно, сделав очередной шаг, он почувствовал под своей ногой какое-то шевеление… и понял, что наступил на ящерицу, не успевшую ускользнуть из-под его могучей ступни и отчаянно пытавшуюся развернуться и укусить его… ярость, еще не покинувшая его, требовала придавить ее пяткой, да так, чтобы хрустнули маленькие косточки и глаза вылезли из орбит…но он заставил себя глубоко вздохнуть и успокоиться, поднимая ногу и отпуская ни в чем не повинную маленькую рептилию… в самом деле, чем она перед ним виновата?..
***
Элеонора неслась домой, не видя дороги. Ее раздирали противоречия: он враг, кровный, навсегда чужой – так почему она потеряла голову, только лишь увидев его, почему она с жадностью ловила каждое его слово, почему она возражала ему лишь для того, чтобы услышать новые его мысли и доводы, на самом же деле – его голос… нет, ей этого не забыть, не похоронить в глубинах памяти. Вот родная деревня у нее перед глазами… но никогда она еще не была такой бесцветной и чужой! Бесцветной и чужой! Мысли вспыхнули в голове сами собой, подсказав нужные слова, и от них не было никакого спасения…
Минул месяц. Еще дважды Элеонора ходила гулять к красной березе, но его, как она того и пожелала, там больше не было. Но от этого становилось лишь грустно и тяжело на душе. Почему так получилось? Почему все девочки в ее деревне, с которыми она до того весело играла во всё, что могла придумать, по одной медленно, но верно находят себе избранников и венчаются… четверо уже вышли замуж, и кажется, они так счастливы…т ак почему же ей этого не дано… за что бы новое она не бралась: вязание, вышивка – все валилось из рук, ни на чем она не могла сосредоточиться, потому что раз за разом ее мысли возвращались к незнакомцу, которого она встретила по Ту Сторону…
Прошел еще месяц. Лето окончательно готовилось уступить владения осени – листья пожелтели, ночи стали прохладнее… ее родная деревня провожала лето очередной свадьбой, но ей совершенно не было до этого никакого дела. Пустота, появившаяся в ней с тех пор, как она в гневе умчалась прочь от незнакомца по Ту Сторону, стала жечь ее с такой силой, словно у нее вдруг исчезла половина тела… она стала казаться себе такой неполной, такой… полумертвой. Нет, это слишком сильная мука, она должна увидеть его еще раз – и будь что будет.
Ноги сами несли ее к заветному месту, впервые за очень долгое время она испытывала радость, воодушевление, эмоциональный подъем – и какая разница, что
