Глава 1
Необъятный простор это сколько и докуда? А с высоты среднестатистического гражданина? А с высоты литературного героя? Как много вопросов и сразу в лоб. Лучше вопрос в лоб - чем пуля. Не правда ли? Тем более эти вопросы ни к чему не обязывают. Это как до горизонта, а в ощущениях до Сибири и обратно.
Деревню Сибирь вы не найдёте на картах, даже не пытайтесь, но она есть. Это факт воображения. И это надо обречённо принять. Хотя, может быть такое, что вы и найдёте её на картах своего воображения, но это точно будет иная деревня. Вы ведь пока, только узнали, что она есть. И от этого никуда уже не денетесь. Попались. Ну, что, представили эту деревню? Я вам немного помогу. Возьму такую наглость - проведу дорогами и всё покажу. Ведь представить можно, всё что угодно, а я только постараюсь легко направить, куда смотреть. Хотя у многих, деревня Сибирь разлита по жилам и пульсирует, так что через одежду видно это душевное колыхание. Она у нас в крови. У кого-то больше, а у кого-то меньше. И в этом нет ничего страшного или плохого – просто есть и всё.
Итак, кругом всё бело, или серо, или промежутками вечерело, а иногда просто – ночь. Снег дело такое. Когда снежно всё в полутонах, да, и зимнее солнце - редко и где-то в думах: за тучами. А сейчас уже скорее вечерело, чем совсем темно, а значит скоро ужин, что логично, когда звук хрустящего снега под валенками начал приближаться к деревне.
Да, деревня совсем близко. Чувствуете запах!? Запах дыма в морозном воздухе. Красота. Дым вылетает из печной трубы, начинает стелиться через многочисленные заборы. Соединяется с остальными уютными запахами и в едином потоке, распространяется дальше. И вот, огибая холм, заползает прямо в нос. Окутывает вас и, не задерживаясь, устремляется в снежные просторы. Глаз цепляет дым, и тоска разливается сердцебиением в груди. А в ушах остаётся только скрип под валенками. Взгляд снова бежит по извилистой и протоптанной, а где-то уже накатанной и от этого лысой дороге.
Звук колокольчиков и глухой топот где-то за спиной. Звук нарастет. Из-за поворота выезжают сани, запряженные одной белой кобылой.
— Пррру! — раздаётся возглас.
Сани останавливаются рядом с Фомой. Кобыла начинала фыркать. Бьёт копытом, так что дрожь по мёрзлой земле передаётся. Косится своим тёмным глазом, а в нём весь мир отражается, искривляется и Фома растягивается.
— Здорово! Фома!
— И тебе не хворать! Стефан!
— Смотрю, на рыбалку ходил, а где твой волк?
— Отпустил! Исхудал бедолага, да и никчёмный он ловец.
— Да нынче не тот волк пошёл. Вот я помню времена… — Стефан многозначительно посмотрел в небо и не закончил фразу, затем только добавил:
— Скоро опять повалит.
И, правда, редкие хлопья темными силуэтами закружились в вечернем небе.
Фома посмотрел на Стефана, прежде оглядел его новые сани. Стефан мужичок лет тридцати, с рыжей бородой и тяжёлыми глазами - ковырялками человеческой души. Он как уставит их на тебя, так словно начинаешь чувствовать, как он ворошит что-то глубинное: изучает и определяет, как картошку палкой в углях. А так мужик хороший, как казалось Фоме, скорее всего так и было. Из зажиточного люда с большой семьёй. По меркам Сибири – успешный.
Стефан и Фома носили одежды по моде. По моде деревни Сибирь. Обычная серая мода без вычурных заморских изысков. Да и Заморск был очень далеко, чтоб влиять, хоть как-то на моду, да и редко кто там бывал: из Сибири точно никто. Молва ходит, что из приграничной деревни бывал кто-то, но это только слухи. Но в мужском гардеробе обязательно присутствовал красный цвет.
Итак, по порядку, гардероб мужичка был таков: на ногах обязательно валенки красного цвета, которые стильно перекликались с длинным шарфом, им обвязывали шею несколько раз. На руках варежки того же цвета. Перчатки того же цвета мог носить только Голова деревни. Приталенный ватник серо-синего или серо-фиолетового оттенка, с большой и дутой клеткой. Иногда казалось, что ватник сшит из подушечек для игл. На голове шапка с длинными ушами в цвет ватника, с парой красных орлов вместо звёздочки. Штаны мышиного цвета с лампасами или джинсовые, а иногда синее трико в обтяжку. Растянутые коленки на штанах были запрещены администрацией деревни и строго наказывались. Пресекался и неопрятный вид. Одежда простая, но выглядело довольно стильно, тепло и удобно, а главное эстетично. У каждого мужичка был топорик за поясом, который был разрешён в ношении с восемнадцати лет.
— Как жена? Дети? — спросил Фома.
— Да растут дети. Жена кухарит, да за хозяйством следит. Я смотрю, улов невелик, всего одна щука. Всё надеешься поймать ту самую, волшебную. Сейчас видал пол деревни сидит на озере, всё ловютъ, и чего ловютъ!? Только волков портят.
— Погода соответственная. Да, у волков хвосты быстро в негодность приходят, жалко мне их бывает, вот своего отпустил, пусть бегает.
В деревне Сибирь была распространена ловля мифической щуки на волчий хвост. Никто из деревни её не поймал, но молва ходила, что она есть. Молва - дело такое. Иногда хватала обычная щука, и это уже считалось богатым уловом.
Дело происходило так: главное правильно заготовить наживку. В каждом деле важно правильно заготовить что-то. Неважно что, но главное заготовить. Неважно как, но чтоб было. Наживка – это волк. Но необычный волк, а тот который заготовлен в полнолуние. Заготовлен – означает, изловлен, но не убит, он должен быть жив и в меру активен, чтоб никто не пострадал. Волк – середнячёк. Такой, не амбициозный самец. С вожаком стаи обычно проблемы. Один раз часть деревни ходила покусанная, и уже было не до рыбалки. Даже на некоторое время про щуку забыли. Его долго ловили по улицам Сибири; корягу в пасть, а он всё рычит, будто матерится на своём волчьем и ужасающе зыркает. Так его уволокли подальше от деревни и отпустили на волю, он ещё умудрился изрядно потрепать Николу. Затем довольный и с привкусом Николы на зубах, волк, растворился за стволами елей. Волк – дело нешуточное.
Итак, когда волк заготовлен и подготовлен, тогда можно выдвигаться на озеро, главное, чтоб лёд уже встал. Это дело зимнее и нужно сделать прорубь. Для этого как раз находил одно из многочисленных применение топорик. Топорик это не просто аксессуар, но и нужная вещь: им мужики, что только не делали. Топориком можно: ковыряться в зубах, бриться, отрубать пальцы негодяям, метать в кого-либо поутру, чтоб не будили так рано, ну конечно и прорубь. А ещё одна из главных мужских забав с топориком – это игра в охотника.
Игра начиналась по праздникам, когда мужики уже выпьют. Выпьют не, так, чтоб в драбадан, а так, немного, для веселья: администрация жёстко блюла, чтоб мужички не перебирали разнообразного хмеля. Мужик, утром, обязан быть трезв и идти на работу, поэтому количество выпитого хмеля строго регламентировался Дозорными.
Мужик привязывал к спине деревянный образ, выпиленный из досок, например: зайца, иногда лося, но чаще всё-таки кабана. Медведя не трогали, ибо уважали. И вот, бедолага, нацепив эту мишень, скакал по двору, подпрыгивал и издавал разные звуки. Звуки похожие на хрюканье или рык, кому как нравилось, каждый мог подойти к этому делу творчески. Происходил этот акт самодеятельности под звуки гармошки и балалайки. Остальные тем временем начинали метать свои топорики. Дело опасное, но в хмели страх затихал. Иногда промахивались - калечили мужичка. И тогда все говорили: «Ну, это дело такое. Судьбу не обойдёшь». Но это было редко.
Так не повезло Николе. Один раз у кого-то дрогнула рука, и топорик сошёл с пальцев, закрутившись, и остановился уже в черепушке Николы. Бедолага ещё проскакал в темпе своего животного ритма несколько метров и остановился, так как кровь по лицу закрыла взор. Красного было немерено. Снег был окроплён Николой. Раздался дикий рёв мужичка, а все остальные замерли и прошептали:
— Ну, это дело такое. Судьбу не обойдёшь.
Мужички немного помялись и бросились к Николе. Тот усердно надрывался воплем на разные голоса. Красный Никола с топором в голове это зрелище не для слабонервных. Мужички усадили его, перевязали, остановили кровь и решили не убирать топор до завтра, так как до врача надо было ещё добраться. Да и главное ничего жизненно важного не было затронуто. В таком виде Николу и отправили домой.
Хочу сказать, что Никола это тот самый невезучий мужичонка в деревне. Что с ним только не происходило, то волк издерёт, то вот - топор прилетит, много разного было. Невезучесть - дело такое. Если есть кто-то удачный, то обязательно кто-то должен быть самым невезучим. И этим был Никола. Иногда он задавался вопросом, почему он такой невезучий. От этого впадал в уныние. Выпивал парочку рюмок тайком от жены в чулане, садился на лавку у окна и начинал думать о жизни. Дёргающийся глаз изучал двор и упирался взглядом в забор. Забор дело такое – взгляд его не перепрыгнет, как не старайся. Тогда он находил, успокоение в мыслях о том, что он самый невезучий, а значит - индивидуальный. Важны две крайности, кто самый везучий и кто более невезучий, а все остальные серая масса. А вот он в отличие от всех их, просто статистов, – есть личность. Без него самый везучий не будет самым везучим мужичком. Без него никак. Он - Никола. Без Николы никак. Когда он это понимал, благодать разливалась по телу, и он успокаивался, даже на время переставал дёргаться глаз.
На этом всё не закончилось. Когда Никола вошёл в родной дом, нарисовался на пороге, жена спросонья не узнала мужа. Перед ней возвышался силуэт с непонятным рогом на голове. Так она, не раздумывая, схватила ухват и ушатала бедолагу. Без лишних вопросов. Да и какие тут могут быть вопросы спросонья, когда такое входит в дом.
Утром Никола очнулся с перевязанной головой. Топор валялся в углу. Жена что-то причитала. Левый глаз Николы задёргался. Так с тех времён и не переставал дёргаться, но главное что жив и на том спасибо.
Итак, когда, волк и прорубь был готов: начиналась рыбалка. К волчьему хвосту привязывали блесну и опускали в воду, затем дело техники и ожидания. Откуда пошёл такой метод ловли уже никто не мог вспомнить. Мужичкам очень хотелось поймать волшебную щуку, которая исполнит их три заветных желания. Вот только она всё не ловилась. Нет, чтоб технику лова изменить. Молва не позволяла этого делать, так как какой-то Иван именно так выудил рыбину. А если кто-то именно так выудил, то, как это можно менять. Да и это всё стало привычкой: ходить на рыбалку и ждать чуда, вот только иногда шла обычная щука. Так шли дни, месяцы, годы. Чудо не происходило. Даже маленького, самого захудалого, чуда не было. Иногда мужички задумывались, а было ли вообще это Иваново чудо. Но когда закрадывалась в голове эта мысль, они прогоняли её: им так хотелось чуда. Какой мужик не хочет волшебства? Без этого ведь никак.
Эх, эти три заветных желания. Какие могут быть желания у мужичка? Еда, кров, да любоф. Без этого никак. Ну да, ещё - Заморск. Но Заморск — это получается четвёртое. Да, да, именно четвёртое желание каждый таил, словно за пазухой. И каждый думал, что это только его желание. Каждый стеснялся признаваться в том, что у него оно есть. И ждал удобного случая, чтоб впихнуть его, заменив какое-то из трёх: еду, кров или любоф. Ну, или попытаться обхитрить щуку, чтоб та исполнила четыре желания. У каждого была проработана стратегия на тот момент, если её выудят.
Заморск так далёк. Каждому желалось взглянуть на него хоть одним глазом, поплескаться в тёплых морских водах. Позагорать среди заморских девиц. Возвести песочный замок на берегу, а не снежный. Зарыть косточку от экзотического фрукта, где-нибудь на берегу, а потом визуализировать тёмными ночами, как оно растёт. Растёт так далеко, назло всем ветрам в лучах круглой топки: уходящей за горизонт.
— Ну, ты заходи! — произнёс Стефан.
Щёлкнул поводьями, сани заскользили, и раздался топот копыт.
— Погоди! Стефан! — крикнул Фома, и побежал следом. — Вот держи!
Фома протянул щуку средних размеров и добавил:
— Жене привет!
— Передам!
Мужичок умчался за поворот и звук колокольчика стих.
Фома посмотрел на небо. Ссутулился от пробирающего холодка. Скрестил руки на груди в подмышки и ускорил шаг домой. Пробурчал себе под нос:
— Мог бы и до дома подкинуть…
Из-за поворота, на холме, словно всплыл забор черных домов. Раскатился лай собак как звук падающего домино. Окошки засветились теплом. Где-то там была изба Фомы, впотьмах ждала его прихода.
Каждый шаг Фомы озвучивал ледяной скрип. Скрип тысяч замёрзших кристаллов под ногами. От этого звука нельзя было убежать, так как он был по пятам. Куда ни шагни везде он. Мужичку нельзя было тихо подкрасться куда-либо, этот звук выдавал больше чем лай собак. Подло наносил звуковой удар. В деревне этот звук называли «Снежным цербером». Можно сказать у жителя Сибири была звуковая тень.
Мужички умели определять по хрусту снега под ногами кто идёт. У каждого был оригинальный и неповторимый скрип. Заслышав издалека, могли сказать: «О! Это Елесей идёт, а то Феофан крадётся. О! А это Плутарх след запутывает». Но главное, по этой звуковой тени Дозорные находили кого угодно. Псы ищёйки были натасканы на звук каждого жителя.
В Дозорной избе хранились записи всех жителей. Единая база звуков. Там же содержались псы. Каждого пса тренировали на одну литеру. Брали одну пластинку с записями на литеру, например: «Г». Затем включали патефон и начинали натаскивать собаку. А когда кого-то надо было найти с именем на «Г»: использовали пса соответственной литеры. Всё просто. Система была так налажена, что не давала осечек.
Временами Дозорные, чтобы найти преступника, использовали гипсовую форму следа. Они, на месте преступления, заливали гипс в найденный след беглого или воришки. Когда форма затвердевала, начинали её использовать. Брали псов и давали им услышать звук от снега. Этот слепок повторял звук преступника. Воспроизводил звуковую тень. Какой пёс начинал реагировать того и брали. А дальше дело техники.
Сколько беглых мужичков и нашкодивших переловлено таким методом. Даже никто всех и не упомнит. Но, иногда и толк от ищеек был. Однажды, деревенские закоулки наполнились женским рёвом. Жена Николы в поисках мужа облазила всё, что возможно, даже в крольчатник чей-то забралась. Но Николы и там не было. Как мы уже поняли Никола это ещё тот элемент. Если бы его нашли в крольчатнике — это никого не смутило бы. И даже, никто и расспрашивать не стал бы, как он там оказался: так как пути Николы могут завести куда угодно.
Никола всего-то пошёл охотиться на уток. Был на носу какой-то праздник, так, ко столу, захотелось дичи. Жена его хотела переубедить, но как мужичка остановить, он решил — так и будет.
И вот он проходил целый день, ни одной утки не настрелял. С пустыми руками ему не хотелось возвращаться, он же ведь сказал, что дичь будет. Никола же — добытчик. Он решил ещё сделать кружок вдоль незамёрзших участков реки. Вот, одна, утка полетела ввысь. Бедолага пернатая. И чего ей не сиделось тихо. Никола стрелок хороший. Вот что-что, так стрельба, у него, автоматически получалась. Одно движение — одна утка. Бабах, и всё — прямо в цель. Утка затрепетала крыльями, издав последнее своё: «Кря!»
