«Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно»
Дружба, еда, любовь, драка, кровь, жизнь, — это просто слова. Обычные слова. Таких слов много, но организует их чётко поставленный вопрос. А насущный вопрос – один: «Что делать?» Да! Именно! Что делать? Изо дня в день, из года в год, из века в век. Этот вопрос неизменен, куда бы ни занесла судьба. Будь то необитаемый остров или дорогой отель, машина с отказавшими тормозами или самолет, одиноко дымящий турбиной где-то высоко у вас над головой, или жена, резко угрожающая перед носом чугунной сковородкой, да так, чтоб чувствовался исходящий запах котлет, и от этого понимая, что следующей отбивной будете именно Вы. Можно было бы ещё добавить массу живописных и занятных ситуаций. Их много. Вот только этот вопрос неизменен и будет полировать мироощущения до конца жизни. Он вас не отпустит ни на шаг, клещом вопьётся в мозг. И вот однажды. Утром. Вы глянете в зеркало, чистя зубы, и этот вопрос словно проступит на лице в виде жизненного узора и морщинами напишет: «Что делать?»
Так вот, молодой человек шёл с этим немым вопросом. С немым от того что мы его не проговариваем внутри гортани. Он сразу возникает в голове при разных нештатных ситуациях – ярко загораясь как табло с проигрышным счётом.
Итак, в ночной пустоте снег рисовал городские мотивы, отвоёвывая их у тьмы. Глаза напрягали тусклые фонари. Молодой человек устал - день оказался богат на разные события. От этого устало волок ноги по тротуару, оставляя две бороздки – снежные рельсы. Не хватало ко всему этому раскатисто-громкого оклика — «Уступите лыжню!» Он был среднего роста и горбился от холода. От чего иногда пробегала дрожь. Происходила борьба каждой мышцы за частичку тепла. Иногда передёргивало так, что по нему раскатывалась судорожная волна в такт его нескорого шага. Нервы были готовы вырваться из тела и пульсировали жизненным ключом.
В конвульсиях от холода есть что-то первобытное, что относит нас в те далекие времена, когда человек нуждался в тепле. И у него была одна из основных задач выживания - раздобыть и поддержать огонь. Большинство людей отвыкли от этого мироощущения, оно стало редкое для нас. Но первобытный страх потерять уютный очаг никуда не делся. И пока его никто не отменял.
Молодой человек был в клоунских туфлях с отполированными носами, в вельветовых штанах и разодранном свитере. Белая рубаха была инородным акцентом. Волосы в творческом хаосе, а недельная щетина уже стала переходить в стадию – борода.
Смешно или печально? Многие, наверно попытались уже классифицировать его по туфлям. Определили для него бирку с подписью – «Клоун». Нет, он не клоун - несомненно. Хотя вся ситуация где принял участие - имеет оттенок юмора. О! Чувствую, Вы уже приклеили к нему стикер — «Бомж». Нет, не бомж. Хотя в каком-то смысле он уже бесквартирный. Можно так бесконечно определять. Пока от него не останется живого места. И по улице будет идти фигура из облепленных его стикеров. Это нам надо? Не думаю.
Для дальнейшего повествования надо определить месяц и время суток: с холодом мы разобрались. А какой для него месяц был? Да тот же, что и был неделю назад - ноябрь, а по ощущениям молодого человека, будто уже прошёл целый год. Почему всего неделя? Да потому что это случилось нежданно. Всё плохое и хорошее случается именно так. Почти неделю назад, хотя – вру, чуть больше, плюс-минус пару дней. Да какая разница! Для нас — это не имеет ровным счётом никакого значения, подумаешь - день, два... - вагон и тележка. Чужая жизнь – не наше время. А время, как говорят - деньги. Ну а чужие деньги - это не наша жизнь…
И вот неделя осталась позади. Он просто затерялся в каком-то районе, среди бетонных коробок.
«Где же тот уют?!» — озадачился он.
Парень даже испытал грусть, вспомнив то место, где он находился ещё утром. А сейчас он брёл по направлению к прежней жизни. К жилой ячейки, шкафному ящику, коробочке, чулану, к своей - «Однушке». А вернее - к тому, что от неё осталось после наказания за его языковую несдержанность. Зачем он туда шёл?! Ему самому было непонятно.
Зов родного очага внимал к его разуму. Манил и звал своей тоской. Надо же было понять, что там осталось. Взглянуть и подумать, как жить дальше. Хотя он час назад был счастливым от того, что он вернулся в свой город и просто шёл домой. Тоска ещё больше стала разъедать и отравлять его душу по приключениям, которые его ожидали, если бы он там задержался. Неужели он уже жалеет о своём рвении к дому? К дому, как к обелиску, возвышающемуся над ним и его жизнью.
Глаза из сонного окна на третьем этаже зацепились за его фигуру. Будто паук кинул липкую сеть. Взгляд сопроводили его одинокое движение. Молодой человек, словно почувствовал это. Огляделся. Его глаза пробежались по удаляющейся вверх грани дома с несколькими активными окнами.
Нашёл в окне женский силуэт. Когда обратил внимание на эту девушку, она произвела несколько ритмичных махов руками из одной стороны в другую. Движения из какого-то простого танца. Он немного потупил. В ответ повторил её движения и зачем-то улыбнулся...
«Какая разница между этой ситуацией и той, что была на прошлой неделе? — немой вопрос в голове так и повис, будто из-под висельника убрали табурет в виде смысла. — Что изменилось?»
Около недели назад, стрелки часов миновали центр пасмурного дня. Над городом что-то светило. Почему что-то? Вы, поправите - солнце. Да, вы правы - оно самое. Но! Солнце было где-то там... Оно лишь творило ощущение света через кругло-белое пятно. Всевидящее око, медленно перекатывалось по небосводу. Это поймут те, кто живёт в северных городах с низколетящим небом из мутно-серой пелены.
Редкие мурашки от холода предвещали скорое наступление зимы. Вдыхаемые литры уже были окрашены подгнившими листьями, капельками на мокром асфальте и холодком как от ментола.
Взгляд молодого человека рассеялся. Мысли заплелись в отражении витрины. От этой стекляшки, разграничивающей пространство, нечего ожидать. Да и главное не нужно. Он просто, через неё, наблюдал за проходящей жизнью за спиной. Никуда не торопился. Да, в тот день, у него и не было важных дел.
Мы часто ощущаем, что жизнь проходит где-то там, где нас нет. Привыкли к разным гаджетам, и чтобы спокойно поесть, обязательно, надо куда-то уставиться - влипнуть. И от этого тогда мы чувствуем себя менее одинокими.
Вы спросите, а почему заговорил о еде? Да всё, от того что у молодого человека в руках была, долгожданная, горячая шаверма или шаурма, как Вам больше нравится произносить. Сквозь обёртку, нежно исходило тепло. Это самое ласковое ощущение за этот день, которое чувствовали его пальцы. Неповторимый запах восточных специй радовал душу.
Молодой человек сорвал край бумаги. Открыл взору сочные помидоры с курицей, аккуратно нарезанные ломтиками. Главное в этом всём – соус, который, подло нанёс "удар" – вытек, испачкав руки. Соус – всему голова и плеснули чуть больше чем положено. Он даже не хотел проверять телефон, чтобы не нарушать момент счастья.
Откусывая небольшими кусочками это произведение заморской кухни, он продолжал разглядывать мелькающие силуэты в витрине. Все беспокойные мысли окончательно покинули голову. Молодой человек был занят простым наслаждением и чуть туповатым созерцанием. Это чувство приходит тогда, когда становится хорошо и уютно, и когда не надо торопиться по делам. В такие моменты, уставимся в одну точку и безмолвно жуём. Зависаем в ощущениях…
— Банку можно? — хриплый голос нарушил умиротворение.
Тщедушный бедолага в растянутом трико и в твидовом пиджаке: явно из, когда-то, более статусной жизни, огранял, как драгоценность – голову: не менее потертую, чем пиджак. С серебристыми и пышными, как одуванчик волосами, и лицом цвета обожжённой глины, морщинами напоминающие чуть потрескавшуюся глазурь, с налётом уличной пыли. Можно сказать, обожжённый горшок лучами солнца и огненной водой изнутри. Он взирал через пелену своих маслянистых глаз.
— Банку? А? Да... — сказал молодой человек про банку на небольшом круглом столике и зачем-то добавил:
— Она — не моя.
— Простите, что я вам помешал. Вы так увлечённо рассматривали витрину, — выговорил незнакомец, затем открыл свой холщовый мешок, куда бросил расплющенную жестянку, которая исчезла со специфическим звуком.
Потряс мешок за растрёпанные края: донёсся полупустой и металлический гул.
Неожиданный штрих был инвентаризирован буквами на пальцах: «Р», «О», «М», «А» и видимо датой рождения «1»,«9»,«7»,«?».
— Невелик сегодня улов... Мелочи не дадите?
— Нет... — сказал молодой человек и сделал вид, что не хочет больше продолжать диалог.
— Отражение в витрине мне напомнило «Миф о пещере» Платона. Вы помните этот миф? — хриплый голос никак не мог угомониться.
— Нет, не помню...
— Ну как так-то... Философов нужно читать. — Незнакомец пошёл прочь, качая головой.
Когда он отошёл на несколько метров, бросил фразу через плечо: с явным разочарованием:
— А Вы, беднее меня... А я ещё мелочь у вас попросил...
Этот Штрих вывел из себя молодого человека; хотя он и не повлиял на дальнейший ход событий, но задал определённую ноту: фон, звучание всего, что было потом. Когда философ с растянутыми коленками на штанах удалился - молодой человек опять влип в своё размеренное течение жизни.
Его тёмный силуэт был наполнен случайными тенями проходящих людей. Фигуры исчезали в нём: пересекали край его, а затем выходили с другой стороны. Отражение всепоглощающей бактерии всё поглощало и испражняло: одновременно. Через его силуэт было видно всё, что происходило в кафе.
Повар был занят ловким созиданием еды. Он как станок рубил двумя блестящими и похожими на лопатки ножами, под которыми овощи делились на группы и увеличивались в числе. Созидатель кулинарной вселенной трудился со спокойной арабской ухмылкой растянутой на толстых губах. Несколько посетителей томились в ожидании, залипнув в экраны телефонов. Хотя они, скорее всего, томились не от ожидания, а от внешнего безразличия ко всему происходящему, запутавшись в информационных лабиринтах. Внутренний мир силуэта молодого человека был наполнен "кипящей" жизнью окружающего мира.
«Какая разница между экраном телефона и зеркальной поверхностью витрины? И что за миф такой... — зачем-то подумал молодой человек, — что, за мысли!? Неужели, этот мусор, забыл тот штрих-философ у меня в голове в виде своего улова – алкогольной тары. Не дадут спокойно поесть... И эти вчера на работе, знатоки всего сущего, оракулы офисного этажа... Кофейный аппарат, хоть, надеюсь, починят, а то со всем без него тошнотворно стало, душно по всем параметрам, хоть какое, да развлечение было... Нет, всё, надо увольняться... Надо... Всё! Ре-ше-но! Без кофейного аппарата совсем никак. Завтра пишу увольнительную... в связи с отсутствием кофейного аппарата и потому что понедельник - день новой жизни. Моей жизни! Хотя это я планировал сделать на той неделе. Они пожалеют, что потеряли ценного кадра. Без кофейного аппарата совсем никак... Эх! Значит надо придти и первым делом починить его, да и вечером в сети глянуть, как это сделать, да и с увольнением чуть погодить. P.S. А новая секретарша хороша. Ох, как хороша! Эх...!»
В памяти, нарисовались разочарованно-маслянистые глаза философа. Молодой человек натянул кислую мину, а затем сделал тупое выражение и продолжил громче чавкать: надо было хоть как-то заглушить штампованные мысли для всех работников. Будто с поступлением на работу начальник ставит на весь мозг штамп с темами мыслей. Мышление, ограниченное работодателем.
«Фу-в! Вроде отпустило... А всё с философа началось...» — подумал он.
В витрину затёкло облако, как растёкшаяся белая краска, и ненадолго возник мазок синего - показалось небо. Нарисовались силуэты домов, с образным клише - "паутиной проводов".
Звуковым оформлением была голубиная стая с курлыканьем и шумом перьев на ветру. Птицы кучей булыжников свалилась с неба. Голуби атаковали рассыпанные крошки возле столика. Их лапы, и клювы стучали в ритм их птичьего танца: в честь еды. Курлыканье! И ещё раз одно сплошное курлыканье.
Ненадолго выглянуло солнце и в отражении проявилось лицо молодого человека. На вид он был лет двадцати пяти. Тёмные волосы, стильно-лохматые, с налётом воска: позавчера отключили горячую воду, затем, надо было идти на работу - после в клуб, а утром - выходной день. Вот так он и не привёл себя в нужный вид. Молодой человек провел рукой по волосам. Он повторил утреннюю экзекуцию по устранению непокорного объекта. Незализанный клок всё равно одиноким героем указывал в левую сторону и предательски выбивался из творческого хаоса. Непокорный клок на планете «Голова».
Серые глаза показались в отражении из-за красной буквы «А» от надписи — «ШАВЕРМА». Лицо было обычное, как и он весь сам, ничего запоминающегося. Никакого орлиного носа относящего его образ к римским императорам; ни острых скул как бритвы, которые так любят девицы; ни волевого подбородка подтверждающего его как мужественного и упёртого человека - не присутствовало. Черты лица были недоразвиты по-детски; жизнь ещё не прошила по рельефу души своим кирзовым сапогом, как могла бы это сделать, в полную силу, вывернув душу наизнанку.
Молодой человек засмотрелся на голубей и жадно откусил ещё шавермы вместе с краем обёртки. Немного пожевал и скривился от неприятно-вяжущего ощущения на зубах. Парень выплюнул катышку из бумаги. Она пролетела дугой и влипла в стекло.
В этот момент "живая" картина в витрине замерла, как будто кто-то неизвестный нажал на стоп-кадр. Да! Да! Вот так вот – просто: многолюдная площадь затихла в своём движении. Мгновенно. Толпа туристов замерла в незаконченном движении при выгрузке из автобуса. Вспышка от фотоаппарата туриста не погасла и от чего светила ярким бриллиантом. Стеклянная бутылка, выброшенная увесистым мужиком, который проходил мимо, так и не долетела до урны. Использованная тара так и застыла всего в несколько дюймах от края мусорного пространства. Птицы застыли в воздухе с растопыренными в сторону крыльями, будто хотели сфотографироваться на герб.
Звук битого стекла эхом донёсся из мусорного пространства и вывел его из оцепенения. Молодой человек резко обернулся. Всё та же многовековая площадь, аккуратно вымощенная небольшими камнями. Стадо туристов ожидало экскурсионного ловца человеков. Машины двигались, издавая привычный городской фон. Люди, как ни в чём небывало, шли по своим делам: кто-то тащил ребёнка за ухо, кто-то говорил по телефону, а музыкант всё играл на восточном барабане: «Трам-та-та-там! Трам-та-та-там!»
Молодой человек снова глянул на витрину, там всё та же застывшая картинка.
«Что за дела... Что за фокусы? Этого не может быть!» — подумал он и глазами стал искать подвох.
Напрягся в ожидании, что сейчас выскочит дурацкий телеведущий с микрофоном в "зубах". И радостно огласит, что он попал в скрытую камеру и всем будет весело кроме него. Но ничего такого не произошло. А что бы Вы подумали на его месте? Что шаверма была с маком или грибами - галлюциногенами? Или срочно пора к психиатру?
Пролог
Дружба, еда, любовь, драка, кровь, жизнь, — это просто слова. Обычные слова. Таких слов много, но организует их чётко поставленный вопрос. А насущный вопрос – один: «Что делать?» Да! Именно! Что делать? Изо дня в день, из года в год, из века в век. Этот вопрос неизменен, куда бы ни занесла судьба. Будь то необитаемый остров или дорогой отель, машина с отказавшими тормозами или самолет, одиноко дымящий турбиной где-то высоко у вас над головой, или жена, резко угрожающая перед носом чугунной сковородкой, да так, чтоб чувствовался исходящий запах котлет, и от этого понимая, что следующей отбивной будете именно Вы. Можно было бы ещё добавить массу живописных и занятных ситуаций. Их много. Вот только этот вопрос неизменен и будет полировать мироощущения до конца жизни. Он вас не отпустит ни на шаг, клещом вопьётся в мозг. И вот однажды. Утром. Вы глянете в зеркало, чистя зубы, и этот вопрос словно проступит на лице в виде жизненного узора и морщинами напишет: «Что делать?»
Так вот, молодой человек шёл с этим немым вопросом. С немым от того что мы его не проговариваем внутри гортани. Он сразу возникает в голове при разных нештатных ситуациях – ярко загораясь как табло с проигрышным счётом.
Итак, в ночной пустоте снег рисовал городские мотивы, отвоёвывая их у тьмы. Глаза напрягали тусклые фонари. Молодой человек устал - день оказался богат на разные события. От этого устало волок ноги по тротуару, оставляя две бороздки – снежные рельсы. Не хватало ко всему этому раскатисто-громкого оклика — «Уступите лыжню!» Он был среднего роста и горбился от холода. От чего иногда пробегала дрожь. Происходила борьба каждой мышцы за частичку тепла. Иногда передёргивало так, что по нему раскатывалась судорожная волна в такт его нескорого шага. Нервы были готовы вырваться из тела и пульсировали жизненным ключом.
В конвульсиях от холода есть что-то первобытное, что относит нас в те далекие времена, когда человек нуждался в тепле. И у него была одна из основных задач выживания - раздобыть и поддержать огонь. Большинство людей отвыкли от этого мироощущения, оно стало редкое для нас. Но первобытный страх потерять уютный очаг никуда не делся. И пока его никто не отменял.
Молодой человек был в клоунских туфлях с отполированными носами, в вельветовых штанах и разодранном свитере. Белая рубаха была инородным акцентом. Волосы в творческом хаосе, а недельная щетина уже стала переходить в стадию – борода.
Смешно или печально? Многие, наверно попытались уже классифицировать его по туфлям. Определили для него бирку с подписью – «Клоун». Нет, он не клоун - несомненно. Хотя вся ситуация где принял участие - имеет оттенок юмора. О! Чувствую, Вы уже приклеили к нему стикер — «Бомж». Нет, не бомж. Хотя в каком-то смысле он уже бесквартирный. Можно так бесконечно определять. Пока от него не останется живого места. И по улице будет идти фигура из облепленных его стикеров. Это нам надо? Не думаю.
Для дальнейшего повествования надо определить месяц и время суток: с холодом мы разобрались. А какой для него месяц был? Да тот же, что и был неделю назад - ноябрь, а по ощущениям молодого человека, будто уже прошёл целый год. Почему всего неделя? Да потому что это случилось нежданно. Всё плохое и хорошее случается именно так. Почти неделю назад, хотя – вру, чуть больше, плюс-минус пару дней. Да какая разница! Для нас — это не имеет ровным счётом никакого значения, подумаешь - день, два... - вагон и тележка. Чужая жизнь – не наше время. А время, как говорят - деньги. Ну а чужие деньги - это не наша жизнь…
И вот неделя осталась позади. Он просто затерялся в каком-то районе, среди бетонных коробок.
«Где же тот уют?!» — озадачился он.
Парень даже испытал грусть, вспомнив то место, где он находился ещё утром. А сейчас он брёл по направлению к прежней жизни. К жилой ячейки, шкафному ящику, коробочке, чулану, к своей - «Однушке». А вернее - к тому, что от неё осталось после наказания за его языковую несдержанность. Зачем он туда шёл?! Ему самому было непонятно.
Зов родного очага внимал к его разуму. Манил и звал своей тоской. Надо же было понять, что там осталось. Взглянуть и подумать, как жить дальше. Хотя он час назад был счастливым от того, что он вернулся в свой город и просто шёл домой. Тоска ещё больше стала разъедать и отравлять его душу по приключениям, которые его ожидали, если бы он там задержался. Неужели он уже жалеет о своём рвении к дому? К дому, как к обелиску, возвышающемуся над ним и его жизнью.
Глаза из сонного окна на третьем этаже зацепились за его фигуру. Будто паук кинул липкую сеть. Взгляд сопроводили его одинокое движение. Молодой человек, словно почувствовал это. Огляделся. Его глаза пробежались по удаляющейся вверх грани дома с несколькими активными окнами.
Нашёл в окне женский силуэт. Когда обратил внимание на эту девушку, она произвела несколько ритмичных махов руками из одной стороны в другую. Движения из какого-то простого танца. Он немного потупил. В ответ повторил её движения и зачем-то улыбнулся...
«Какая разница между этой ситуацией и той, что была на прошлой неделе? — немой вопрос в голове так и повис, будто из-под висельника убрали табурет в виде смысла. — Что изменилось?»
Глава 1
Около недели назад, стрелки часов миновали центр пасмурного дня. Над городом что-то светило. Почему что-то? Вы, поправите - солнце. Да, вы правы - оно самое. Но! Солнце было где-то там... Оно лишь творило ощущение света через кругло-белое пятно. Всевидящее око, медленно перекатывалось по небосводу. Это поймут те, кто живёт в северных городах с низколетящим небом из мутно-серой пелены.
Редкие мурашки от холода предвещали скорое наступление зимы. Вдыхаемые литры уже были окрашены подгнившими листьями, капельками на мокром асфальте и холодком как от ментола.
Взгляд молодого человека рассеялся. Мысли заплелись в отражении витрины. От этой стекляшки, разграничивающей пространство, нечего ожидать. Да и главное не нужно. Он просто, через неё, наблюдал за проходящей жизнью за спиной. Никуда не торопился. Да, в тот день, у него и не было важных дел.
Мы часто ощущаем, что жизнь проходит где-то там, где нас нет. Привыкли к разным гаджетам, и чтобы спокойно поесть, обязательно, надо куда-то уставиться - влипнуть. И от этого тогда мы чувствуем себя менее одинокими.
Вы спросите, а почему заговорил о еде? Да всё, от того что у молодого человека в руках была, долгожданная, горячая шаверма или шаурма, как Вам больше нравится произносить. Сквозь обёртку, нежно исходило тепло. Это самое ласковое ощущение за этот день, которое чувствовали его пальцы. Неповторимый запах восточных специй радовал душу.
Молодой человек сорвал край бумаги. Открыл взору сочные помидоры с курицей, аккуратно нарезанные ломтиками. Главное в этом всём – соус, который, подло нанёс "удар" – вытек, испачкав руки. Соус – всему голова и плеснули чуть больше чем положено. Он даже не хотел проверять телефон, чтобы не нарушать момент счастья.
Откусывая небольшими кусочками это произведение заморской кухни, он продолжал разглядывать мелькающие силуэты в витрине. Все беспокойные мысли окончательно покинули голову. Молодой человек был занят простым наслаждением и чуть туповатым созерцанием. Это чувство приходит тогда, когда становится хорошо и уютно, и когда не надо торопиться по делам. В такие моменты, уставимся в одну точку и безмолвно жуём. Зависаем в ощущениях…
— Банку можно? — хриплый голос нарушил умиротворение.
Тщедушный бедолага в растянутом трико и в твидовом пиджаке: явно из, когда-то, более статусной жизни, огранял, как драгоценность – голову: не менее потертую, чем пиджак. С серебристыми и пышными, как одуванчик волосами, и лицом цвета обожжённой глины, морщинами напоминающие чуть потрескавшуюся глазурь, с налётом уличной пыли. Можно сказать, обожжённый горшок лучами солнца и огненной водой изнутри. Он взирал через пелену своих маслянистых глаз.
— Банку? А? Да... — сказал молодой человек про банку на небольшом круглом столике и зачем-то добавил:
— Она — не моя.
— Простите, что я вам помешал. Вы так увлечённо рассматривали витрину, — выговорил незнакомец, затем открыл свой холщовый мешок, куда бросил расплющенную жестянку, которая исчезла со специфическим звуком.
Потряс мешок за растрёпанные края: донёсся полупустой и металлический гул.
Неожиданный штрих был инвентаризирован буквами на пальцах: «Р», «О», «М», «А» и видимо датой рождения «1»,«9»,«7»,«?».
— Невелик сегодня улов... Мелочи не дадите?
— Нет... — сказал молодой человек и сделал вид, что не хочет больше продолжать диалог.
— Отражение в витрине мне напомнило «Миф о пещере» Платона. Вы помните этот миф? — хриплый голос никак не мог угомониться.
— Нет, не помню...
— Ну как так-то... Философов нужно читать. — Незнакомец пошёл прочь, качая головой.
Когда он отошёл на несколько метров, бросил фразу через плечо: с явным разочарованием:
— А Вы, беднее меня... А я ещё мелочь у вас попросил...
Этот Штрих вывел из себя молодого человека; хотя он и не повлиял на дальнейший ход событий, но задал определённую ноту: фон, звучание всего, что было потом. Когда философ с растянутыми коленками на штанах удалился - молодой человек опять влип в своё размеренное течение жизни.
Его тёмный силуэт был наполнен случайными тенями проходящих людей. Фигуры исчезали в нём: пересекали край его, а затем выходили с другой стороны. Отражение всепоглощающей бактерии всё поглощало и испражняло: одновременно. Через его силуэт было видно всё, что происходило в кафе.
Повар был занят ловким созиданием еды. Он как станок рубил двумя блестящими и похожими на лопатки ножами, под которыми овощи делились на группы и увеличивались в числе. Созидатель кулинарной вселенной трудился со спокойной арабской ухмылкой растянутой на толстых губах. Несколько посетителей томились в ожидании, залипнув в экраны телефонов. Хотя они, скорее всего, томились не от ожидания, а от внешнего безразличия ко всему происходящему, запутавшись в информационных лабиринтах. Внутренний мир силуэта молодого человека был наполнен "кипящей" жизнью окружающего мира.
«Какая разница между экраном телефона и зеркальной поверхностью витрины? И что за миф такой... — зачем-то подумал молодой человек, — что, за мысли!? Неужели, этот мусор, забыл тот штрих-философ у меня в голове в виде своего улова – алкогольной тары. Не дадут спокойно поесть... И эти вчера на работе, знатоки всего сущего, оракулы офисного этажа... Кофейный аппарат, хоть, надеюсь, починят, а то со всем без него тошнотворно стало, душно по всем параметрам, хоть какое, да развлечение было... Нет, всё, надо увольняться... Надо... Всё! Ре-ше-но! Без кофейного аппарата совсем никак. Завтра пишу увольнительную... в связи с отсутствием кофейного аппарата и потому что понедельник - день новой жизни. Моей жизни! Хотя это я планировал сделать на той неделе. Они пожалеют, что потеряли ценного кадра. Без кофейного аппарата совсем никак... Эх! Значит надо придти и первым делом починить его, да и вечером в сети глянуть, как это сделать, да и с увольнением чуть погодить. P.S. А новая секретарша хороша. Ох, как хороша! Эх...!»
В памяти, нарисовались разочарованно-маслянистые глаза философа. Молодой человек натянул кислую мину, а затем сделал тупое выражение и продолжил громче чавкать: надо было хоть как-то заглушить штампованные мысли для всех работников. Будто с поступлением на работу начальник ставит на весь мозг штамп с темами мыслей. Мышление, ограниченное работодателем.
«Фу-в! Вроде отпустило... А всё с философа началось...» — подумал он.
В витрину затёкло облако, как растёкшаяся белая краска, и ненадолго возник мазок синего - показалось небо. Нарисовались силуэты домов, с образным клише - "паутиной проводов".
Звуковым оформлением была голубиная стая с курлыканьем и шумом перьев на ветру. Птицы кучей булыжников свалилась с неба. Голуби атаковали рассыпанные крошки возле столика. Их лапы, и клювы стучали в ритм их птичьего танца: в честь еды. Курлыканье! И ещё раз одно сплошное курлыканье.
Ненадолго выглянуло солнце и в отражении проявилось лицо молодого человека. На вид он был лет двадцати пяти. Тёмные волосы, стильно-лохматые, с налётом воска: позавчера отключили горячую воду, затем, надо было идти на работу - после в клуб, а утром - выходной день. Вот так он и не привёл себя в нужный вид. Молодой человек провел рукой по волосам. Он повторил утреннюю экзекуцию по устранению непокорного объекта. Незализанный клок всё равно одиноким героем указывал в левую сторону и предательски выбивался из творческого хаоса. Непокорный клок на планете «Голова».
Серые глаза показались в отражении из-за красной буквы «А» от надписи — «ШАВЕРМА». Лицо было обычное, как и он весь сам, ничего запоминающегося. Никакого орлиного носа относящего его образ к римским императорам; ни острых скул как бритвы, которые так любят девицы; ни волевого подбородка подтверждающего его как мужественного и упёртого человека - не присутствовало. Черты лица были недоразвиты по-детски; жизнь ещё не прошила по рельефу души своим кирзовым сапогом, как могла бы это сделать, в полную силу, вывернув душу наизнанку.
Молодой человек засмотрелся на голубей и жадно откусил ещё шавермы вместе с краем обёртки. Немного пожевал и скривился от неприятно-вяжущего ощущения на зубах. Парень выплюнул катышку из бумаги. Она пролетела дугой и влипла в стекло.
В этот момент "живая" картина в витрине замерла, как будто кто-то неизвестный нажал на стоп-кадр. Да! Да! Вот так вот – просто: многолюдная площадь затихла в своём движении. Мгновенно. Толпа туристов замерла в незаконченном движении при выгрузке из автобуса. Вспышка от фотоаппарата туриста не погасла и от чего светила ярким бриллиантом. Стеклянная бутылка, выброшенная увесистым мужиком, который проходил мимо, так и не долетела до урны. Использованная тара так и застыла всего в несколько дюймах от края мусорного пространства. Птицы застыли в воздухе с растопыренными в сторону крыльями, будто хотели сфотографироваться на герб.
Звук битого стекла эхом донёсся из мусорного пространства и вывел его из оцепенения. Молодой человек резко обернулся. Всё та же многовековая площадь, аккуратно вымощенная небольшими камнями. Стадо туристов ожидало экскурсионного ловца человеков. Машины двигались, издавая привычный городской фон. Люди, как ни в чём небывало, шли по своим делам: кто-то тащил ребёнка за ухо, кто-то говорил по телефону, а музыкант всё играл на восточном барабане: «Трам-та-та-там! Трам-та-та-там!»
Молодой человек снова глянул на витрину, там всё та же застывшая картинка.
«Что за дела... Что за фокусы? Этого не может быть!» — подумал он и глазами стал искать подвох.
Напрягся в ожидании, что сейчас выскочит дурацкий телеведущий с микрофоном в "зубах". И радостно огласит, что он попал в скрытую камеру и всем будет весело кроме него. Но ничего такого не произошло. А что бы Вы подумали на его месте? Что шаверма была с маком или грибами - галлюциногенами? Или срочно пора к психиатру?
