Он мог бы её заточить на своём острове, приставив к ней охрану, мог сделать из неё послушную жену, но тогда она бы возненавидела его, а желаемая свобода обрела бы мощные крылья, которые тянули бы ее вперёд, каждый раз, когда она будет падать. Ненависть придаст ей сил и в нужный момент ее рука не дрогнет. Такие люди, как она, как он сам умеют ждать. И обманываться на счет ее возраста не стоит, острый ум никуда не денется, а с годами, прошедшими в ненависти лишь наберётся мудрости, заматереет, изучит его вдоль и поперёк. И тогда за его спиной будет враг, который сможет его победить. А ещё ему нужен наследник. Он мог бы, конечно, заставить её признать ребенка, которого вполне согласится родить Аврелия, но рисковать будущим, неродившегося ещё ребёнка, не стоит. Она возненавидит все, что будет связано с ним. Так зачем собственными руками рыть себе яму, тем более ей плевать на мир между их расами и на него в целом. Где-то внутри эгоистично кольнуло. Ещё ни у кого он не вызывал чувства равнодушия, которое плескалось в её глазах. Он интересовал её лишь, как союзник, ну, или, если он откажется от её предложения, как враг. А у него не было ни одной точки давления на неё и даже, если у них будет ребёнок, в чем он очень сомневается, он, вряд ли сможет повлиять на девушку таким образом. Чувство неприязни к ней разливалось по его венам, в его голове до сих пор звучат её слова: «обременительные неудобства» - ещё ни от одной женщины он не слышал таких слов в адрес собственных детей. Его мать отдала бы жизнь за него, его сестра мечтает о детях, бредит ими, но за десять лет так и не смогла родить. Всматриваясь в её глаза, он не видел чувства сомнения в своих словах и намека на сожаление. Неужели она в прям так считает, или это игра, где правила ему не сообщили?
Она терпеливо слушала повисшую тишину, ощущая его испытывающий и в какой-то миг, ставший враждебным, взгляд. С каждой секундой, ей становилось холоднее и все больше не уютнее в мягком кресле. Её тошнило от своих слов, но маленькая девочка, выросшая в семье, где любовью её обошли стороной, не могла позволить, чтобы с её ребёнком случилось так же. Она не имеет ни одного морального права обрекать невинное дитя на жестокие реалии ее мира. Ее жених не тот человек, от которого стоит иметь детей. Она не позволила ни одной лишней эмоции отразиться на своём лице, ни один мускул и нерв не дрогнул, ничего, что могло бы дать ему приоткрыть занавес к её «я». Слишком умный и жестокий противник перед ней, чтобы позволять себе слабости.
-- Хорошо, - согласился он, после минутного молчания, что-то решив для себя, – Я принимаю ваше предложение, леди Кайна. Детали обсудим, когда прилетим на Шевран, как и условия.
Естественно, он оставил за собой право выбора правил игры, но хоть так, чем ничего, решила она, выходя из его комнаты.
После её ухода он ещё долго проматывал в своей голове их разговор, но так и не смог понять главного: кто она в этой игре? И знает ли о роли приписанной ее отцом? Что она эта роль существует, он был уверен. Старый интриган, даже из горя в семье сможет поиметь свою выгоду, что уж говорить о живой и не слишком-то любимой дочери, которая всего лишь-то выходит замуж?!
Церемония бракосочетания прошла, как одно краткое мгновение, оставившее после себя послевкусие стойкой уверенности в неправильности происходящего. Цветные маленькие стёкла высоких окон, отражающих красные лучи заходящего солнца; сводчатый потолок, расписанный вручную талантливым художником полтора века назад; белые величественные колонны в два широких ряда; висящие на стенах, в стилизованных под глубокую старину канделябрах, свечи, освещающие отнюдь не маленькое пространство храма; и изящный величественный алтарь, перед которым, склонив головы, стояли десять человек, небрежно слушая человека в необъятной синей хламиде, стоящего по ту сторону алтаря - вот и вся экспозиция, и участники, принявшие в ней своё участие. Не то место, не те люди, и клятвы, произносимые не тому. И платье. Платье отвратительное, вызывающее, кричащее о доступности, а не олицетворяющее чистоту невинности, как и должно, было быть. Оно не шло ей, оно её портило, пусть и было безумно дорогим и роскошным.
После, более чем удачного разговора с шевранцем, она возвратилась в свою комнату, где застала мать с сестрой, зло и недовольно смотрящих на нее, а на двухспальной кровати лежало нечто кружевное и синее. Оказалось это свадебное платье, подобранное старательной сестрой и вполне себе одобренное матерью.
-- Я уж думала, ты сбежала, - колко заметила мать, со всемирным спокойствием на лице. – Это ведь так на тебя похоже – подводить и позорить семью, - ни на мгновение не сомневаясь, она поставила на ней штамп «Неблагодарная». Ничего, у неё уже есть одна дочь благодарная, обойдётся без второй.
Кайна пропустила ее издевку мимо ушей и вопросительного уставилась на Сояри, сгребшую платье с постели и любовно его расправляя.
-- Что это?
-- Твоё свадебное платье! Правда, оно чудо? Я подбирала его на свою свадьбу, но в последний момент решила одеть другое платье. Думала уже не пригодиться, а вот, как оно вышло… -- вежливый тон сёстры, заставлял её морщиться. Она всегда умела исполнять роль этакой доброй дурочки, когда знала, что это принесёт ей свои плоды. Хитрая, безжалостная и эгоистичная, она умела примерять на себе разные маски, и как заправский шулер, подтасовывая ими, играла свою игру. Они с матерью были в этом схожи, та тоже умела вовремя включить функцию «хорошей матери», когда того требовал случай, только, если Сояри забавляется, оттачивая навыки, то у второй это выходит автоматически.
Глядя на предовольную мину сестры, она пообещала себе, что это в последний раз, когда она позволяет им издеваться над собой. Никто из них не знает, как сильно изменили ее эти восемь лет. Она больше не та девочка, что готова была бежать сломя голову, раздирая коленки в кровь, за малейшей лаской с их стороны. Не та, которая преданно смотрела в глаза в ожидании хоть мимолетной похвалы и признания её крошечных заслуг. Она больше не плачет по ночам в подушку от несправедливости и равнодушия. Вчера, ещё вчера она рассталась с последними надеждами, а сегодня ночью, когда корабль шевранца подниматься в космос, сгорят последние мосты. А сейчас пусть зло радуются и насмехаются. Она стерпит последние выходки сёстры, не любовь матери, раздражение отца и равнодушие брата. Тот вообще никогда её не замечал, словно и нет у него младшей сёстры, но хотя бы не издевался.
Надев платье, она аккуратно заплела волосы в низкий хвост, наотрез отказавшись от услуг сёстры.
-- Поторопись, - сказала ей мать, направляясь к двери. – Нужно ещё обряд очищения провести, - и вышла из комнаты. Вот и все: ни тебе напутствий, ни слез, ни сожалений.
-- Это будет чудо, если твой жених не сбежит из под алтаря. Увидев тебя - всякое возможно, - едко прокомментировала внешность Кайны, добрая сестренка. Это была одна из любимейших ее насмешек. Подросшая Кайна очень остро реагировала на недостатки своей внешности, чем не преминула воспользоваться Сояри, приплюсовывая ей их в геометрической прогрессии. Тогда у неё эти издевки вызывали горькие слёзы, иногда она злилась и порывалась испортить прекрасное лицо сёстры, бросаясь на неё с кулаками. Наказание следовало незамедлительно, все её попытки рассказать, как гадко сестра её называет, заканчивались дополнительными наказаниями. А однажды ночью, решив, что все равно будет за какую-нибудь мелочь наказана, она решилась сыграть по-крупному: пробралась в комнату сестры и отрезала её блондинистые волосы по шею. Вой наутро стоял знатный, а она была посажена под домашний арест на месяц, соблюдением жёсткой диеты и работами в саду. После того случая её и так дурное поведение испортилось в разы. Мелкие проказы, иногда совсем даже не безобидные, приносили мимолетную радость и чувство удовлетворения, заставляя на миг поверить, что родные ей безразличны и ей нет никакого до них дела. Что больше она не нуждается в них и только сейчас, глядя в ядовитые глаза сестры, осознала – это и в самом деле правда. Они для неё никто.
Заметив, изменившийся и даже какой-то повзрослевший взгляд младшей сестры, Сояри решила закинуть удочку снова:
-- Не забудь поблагодарить отца, если бы не он, вряд ли бы ты праздновала сегодняшнюю брачную ночь в объятиях шикарного шевранца. Отец, как всегда обо всем позаботился. Мне вот только жаль бедняжку Кассини, даже его жесткость ему можно простить. Его, то ещё потрясение ожидает с утра.
-- Не забуду, -- легкомысленно бросила Кайна, подходя ближе к зеркалу. Конечно, папочка позаботился, этот факт не вызывал никаких сомнений.
Бросив недоумевающий и разочарованный взгляд на сестру, Сояри направилась к двери, не забыв однако укусить напоследок:
-- Бедный мужик, что за урод ему достался?
В следующий раз она заставит её проглотить собственные слова, а сейчас Кайна всматривалась в зеркало и увиденное там могло расстроить даже заядлого оптимиста. Это был тот оттенок синевы, который не только не шел ей, но еще и портил ее и так не идеальные черты лица. Даже насыщенные синие глаза терялись на фоне этого яркого, режущего по глазам, шедевра моды и вкуса. Этот оттенок пошёл бы ей, Сояри, пепельной блондинке с зелёными глазами, пышной грудью и женственными изгибами фигуры, лишний раз подчеркнув ее глаза и достоинства. На Кайне же оно выглядело так, словно его сняли с женщины и одели на девочку. Неудивительно, что после церемонии её уже муж, склонившись к её уху насмешливо прошептал:
-- На церемонию регистрации брака на Шевране, я отдам распоряжение, чтобы наряд вам выбрала одна из служанок в моём доме, а лучше я сам это сделаю. Отвратный у вас вкус, дорогая моя жена, -- его подчеркнутое «жена» звучало глумливо и ехидно. Бросив быстрый на него взгляд, она перевела глаза на свою сияющую и чем-то безобразно довольную сестру, идущую под руку с отцом. Она была сегодня красива, как никогда, словно это её брак только, что состоялся и она безмерно этому обстоятельству рада. Что ж, осталось лишь отбыть ужин и она сможет забыть о них на целый месяц, до свадьбы наследника.
Он проснулся в час ночи, ощущая, как ломает его кости, а внутри разгорается пожар. Чувство неутоленного желания разрасталось по всему телу, сосредотачиваясь в паху. Навязчивые, пошлые мысли крутились в его голове, воображение рисовало откровенные позы женского тела, слышались томные вздохи, наполненные чувственным удовольствием. Ему даже казалось, что он ощущает порочный аромат страстно слитых воедино тел и лёгкий запах пота. Походы в душ лишь на время притупляли желание, давая свободнее вздохнуть хоть на пару минут, после чего вновь все начиналось по-новому. Ломота, жар и бесконечное желание. Спустя часа бесполезных метаний, следующие два он провёл неподвижно лежа в постели. Только пальцы рук в бессилии и ярости сминали шелковые простыни, а стоило ему сомкнуть веки, как перед ним появлялся образ новоявленной жены, с горящими от томления темно-синими глазами, заполненные первобытным желанием.
-- Ублюдок, -- сквозь зубы процедил мужчина, глухим голосом, сильнее сжимая ладони, -- Сколько же он его насыпал?
Через час по пустому коридору корабля, освещённым тусклым светом маленьких, встроенных в стены и потолок, ламп, облаченный в повседневный черный костюм, решительным шагом шёл высокий мужчина. Глаза покрытые ледяной дымкой лихорадочно блестели, челюсти крепко стиснуты, а губы сложились в тонкую линию. Когда впереди замаячили долгожданные двери, он едва не сорвался на бег. Сдержался из последних сил. Остановившись возле нужной каюты, он без стука вошёл, уверенный в том, что она открыта. Осторожно закрыв за собой металлическую дверь, он молниеносно пересек гостиную и открыл следующую, ведущую в спальню.
Она сидела на постели в одном атласном нижнем белье. Простая тонкая синяя майка на бретельках, не скрывала возбужденных сосков, прикрытых длинными каштановыми волосами, рассыпанных по ровной, прямой спине и груди. Ее кожа пылала, он буквально ощущал исходящий от нее жар, заставляя его еще сильнее стиснуть зубы. Синие глаза блистали, как в лихорадке, а губы были слегка искусаны и припухши.
-- Я уж думала отец ошибся с дозой, -- её голос был тихим. – Могли бы и раньше прийти, сегодня рано вставать.
Он не стал ничего отвечать, переступил лежащее на полу одело и подошёл к ней. Прикоснувшись своей рукой к её лицу, заставил её поднять вверх голову и взглянуть на него. На спокойном белоснежном лице ярким пятном выделялись её глаза, в глубине которых, бил фонтан вожделения. Мужчина пристально вглядывался в них, опуская руку все ниже, оставляя на её пылающей коже табун мурашек. Дойдя до границы начала её майки, он остановился и хрипло произнёс:
-- Надеюсь, вы также были небрежны и в соблюдении ваших традиций, касающихся сохранения девственности до первой брачной ночи, потому, что сдерживать действие этой дряни я уже больше не могу.
Она усмехнулись его словам и уверенно протянула руки вверх, к его молнии на чёрном костюме.
-- Только без поцелуев, пожалуйста, -- напоследок сказала она, прежде, чем они окунулись в жар соединённых тел, высвобождая внутренне напряжение.
Он ушел спустя три часа, оставив её одну, уснувшую на измятой постели. Добравшись до своей каюты, он первым делом нашел в баре настойку фрактийцев и плеснул себе в стакан.
-- Дожил, -- усмехнулся он сам над собой. – Пью с утра по-раньше, - и опрокинув в себя целую стопку, отправился в ванную. Горячие капли ударяли по его расслабленным мышцам, принося облегчение и смывая следы прошедшей ночи. Ночи? Скорее очень раннего утра. Ему ещё никогда не приходилось спать с женщиной под влиянием афродизиака. Не было необходимости. Они сами шли к нему, как бабочки слетаясь на яркий цветок, стараясь сесть на место по симпатичней. Керийская дрянь, единственное средство влияющее на всех живых существ системы. Поначалу он даже верил, что сможет сдержать напор факри, но карийцы постарались на славу. Замешанная на специях, не имеющая запаха, химическая смесь прекрасно справлялась со своими обязанностями. Он знал людей, (по долгу службы чего только знать не приходиться), которые употребляют факри, как наркотик, стараясь, как можно чаще словить кайф от секса. Теперь он понимает всех, тех извращенцев, которые спускали треть своего состояния, приобретая дорогостоящую дрянь для своего удовольствия. Даже самая несговорчивая и фригидная женщина не сможет устоять перед действием факри. Он – шевранец, один из сильнейших людей в системе и то не смог. Надо бы проверить всех счастливых наркоманов, что-то ему внутри подсказывает, что он узнает много интересного, и скорее всего это станет очередной его головной болью.
Стоя под напорам воды, он вспоминал прошедшие три часа. Отголоски внутреннего пожара до сих пор бередили его сознание, заставляя вновь и вновь вспоминать острые, на грани взрыва и помешательства, ощущения. Никогда еще дрожь чужого тела под своей ладонью не заставляла его чувствовать свою собственную. Этот процесс всегда был под его контролем, показывать насколько тебе может, что-то нравиться, это как самостоятельно указать на способ манипулирования над собой. Позволить себе такое он не мог, на его плечах лежит безопасность императора и целой планеты, а значит и всей расы шевранцев.
Она терпеливо слушала повисшую тишину, ощущая его испытывающий и в какой-то миг, ставший враждебным, взгляд. С каждой секундой, ей становилось холоднее и все больше не уютнее в мягком кресле. Её тошнило от своих слов, но маленькая девочка, выросшая в семье, где любовью её обошли стороной, не могла позволить, чтобы с её ребёнком случилось так же. Она не имеет ни одного морального права обрекать невинное дитя на жестокие реалии ее мира. Ее жених не тот человек, от которого стоит иметь детей. Она не позволила ни одной лишней эмоции отразиться на своём лице, ни один мускул и нерв не дрогнул, ничего, что могло бы дать ему приоткрыть занавес к её «я». Слишком умный и жестокий противник перед ней, чтобы позволять себе слабости.
-- Хорошо, - согласился он, после минутного молчания, что-то решив для себя, – Я принимаю ваше предложение, леди Кайна. Детали обсудим, когда прилетим на Шевран, как и условия.
Естественно, он оставил за собой право выбора правил игры, но хоть так, чем ничего, решила она, выходя из его комнаты.
После её ухода он ещё долго проматывал в своей голове их разговор, но так и не смог понять главного: кто она в этой игре? И знает ли о роли приписанной ее отцом? Что она эта роль существует, он был уверен. Старый интриган, даже из горя в семье сможет поиметь свою выгоду, что уж говорить о живой и не слишком-то любимой дочери, которая всего лишь-то выходит замуж?!
Церемония бракосочетания прошла, как одно краткое мгновение, оставившее после себя послевкусие стойкой уверенности в неправильности происходящего. Цветные маленькие стёкла высоких окон, отражающих красные лучи заходящего солнца; сводчатый потолок, расписанный вручную талантливым художником полтора века назад; белые величественные колонны в два широких ряда; висящие на стенах, в стилизованных под глубокую старину канделябрах, свечи, освещающие отнюдь не маленькое пространство храма; и изящный величественный алтарь, перед которым, склонив головы, стояли десять человек, небрежно слушая человека в необъятной синей хламиде, стоящего по ту сторону алтаря - вот и вся экспозиция, и участники, принявшие в ней своё участие. Не то место, не те люди, и клятвы, произносимые не тому. И платье. Платье отвратительное, вызывающее, кричащее о доступности, а не олицетворяющее чистоту невинности, как и должно, было быть. Оно не шло ей, оно её портило, пусть и было безумно дорогим и роскошным.
После, более чем удачного разговора с шевранцем, она возвратилась в свою комнату, где застала мать с сестрой, зло и недовольно смотрящих на нее, а на двухспальной кровати лежало нечто кружевное и синее. Оказалось это свадебное платье, подобранное старательной сестрой и вполне себе одобренное матерью.
-- Я уж думала, ты сбежала, - колко заметила мать, со всемирным спокойствием на лице. – Это ведь так на тебя похоже – подводить и позорить семью, - ни на мгновение не сомневаясь, она поставила на ней штамп «Неблагодарная». Ничего, у неё уже есть одна дочь благодарная, обойдётся без второй.
Кайна пропустила ее издевку мимо ушей и вопросительного уставилась на Сояри, сгребшую платье с постели и любовно его расправляя.
-- Что это?
-- Твоё свадебное платье! Правда, оно чудо? Я подбирала его на свою свадьбу, но в последний момент решила одеть другое платье. Думала уже не пригодиться, а вот, как оно вышло… -- вежливый тон сёстры, заставлял её морщиться. Она всегда умела исполнять роль этакой доброй дурочки, когда знала, что это принесёт ей свои плоды. Хитрая, безжалостная и эгоистичная, она умела примерять на себе разные маски, и как заправский шулер, подтасовывая ими, играла свою игру. Они с матерью были в этом схожи, та тоже умела вовремя включить функцию «хорошей матери», когда того требовал случай, только, если Сояри забавляется, оттачивая навыки, то у второй это выходит автоматически.
Глядя на предовольную мину сестры, она пообещала себе, что это в последний раз, когда она позволяет им издеваться над собой. Никто из них не знает, как сильно изменили ее эти восемь лет. Она больше не та девочка, что готова была бежать сломя голову, раздирая коленки в кровь, за малейшей лаской с их стороны. Не та, которая преданно смотрела в глаза в ожидании хоть мимолетной похвалы и признания её крошечных заслуг. Она больше не плачет по ночам в подушку от несправедливости и равнодушия. Вчера, ещё вчера она рассталась с последними надеждами, а сегодня ночью, когда корабль шевранца подниматься в космос, сгорят последние мосты. А сейчас пусть зло радуются и насмехаются. Она стерпит последние выходки сёстры, не любовь матери, раздражение отца и равнодушие брата. Тот вообще никогда её не замечал, словно и нет у него младшей сёстры, но хотя бы не издевался.
Надев платье, она аккуратно заплела волосы в низкий хвост, наотрез отказавшись от услуг сёстры.
-- Поторопись, - сказала ей мать, направляясь к двери. – Нужно ещё обряд очищения провести, - и вышла из комнаты. Вот и все: ни тебе напутствий, ни слез, ни сожалений.
-- Это будет чудо, если твой жених не сбежит из под алтаря. Увидев тебя - всякое возможно, - едко прокомментировала внешность Кайны, добрая сестренка. Это была одна из любимейших ее насмешек. Подросшая Кайна очень остро реагировала на недостатки своей внешности, чем не преминула воспользоваться Сояри, приплюсовывая ей их в геометрической прогрессии. Тогда у неё эти издевки вызывали горькие слёзы, иногда она злилась и порывалась испортить прекрасное лицо сёстры, бросаясь на неё с кулаками. Наказание следовало незамедлительно, все её попытки рассказать, как гадко сестра её называет, заканчивались дополнительными наказаниями. А однажды ночью, решив, что все равно будет за какую-нибудь мелочь наказана, она решилась сыграть по-крупному: пробралась в комнату сестры и отрезала её блондинистые волосы по шею. Вой наутро стоял знатный, а она была посажена под домашний арест на месяц, соблюдением жёсткой диеты и работами в саду. После того случая её и так дурное поведение испортилось в разы. Мелкие проказы, иногда совсем даже не безобидные, приносили мимолетную радость и чувство удовлетворения, заставляя на миг поверить, что родные ей безразличны и ей нет никакого до них дела. Что больше она не нуждается в них и только сейчас, глядя в ядовитые глаза сестры, осознала – это и в самом деле правда. Они для неё никто.
Заметив, изменившийся и даже какой-то повзрослевший взгляд младшей сестры, Сояри решила закинуть удочку снова:
-- Не забудь поблагодарить отца, если бы не он, вряд ли бы ты праздновала сегодняшнюю брачную ночь в объятиях шикарного шевранца. Отец, как всегда обо всем позаботился. Мне вот только жаль бедняжку Кассини, даже его жесткость ему можно простить. Его, то ещё потрясение ожидает с утра.
-- Не забуду, -- легкомысленно бросила Кайна, подходя ближе к зеркалу. Конечно, папочка позаботился, этот факт не вызывал никаких сомнений.
Бросив недоумевающий и разочарованный взгляд на сестру, Сояри направилась к двери, не забыв однако укусить напоследок:
-- Бедный мужик, что за урод ему достался?
В следующий раз она заставит её проглотить собственные слова, а сейчас Кайна всматривалась в зеркало и увиденное там могло расстроить даже заядлого оптимиста. Это был тот оттенок синевы, который не только не шел ей, но еще и портил ее и так не идеальные черты лица. Даже насыщенные синие глаза терялись на фоне этого яркого, режущего по глазам, шедевра моды и вкуса. Этот оттенок пошёл бы ей, Сояри, пепельной блондинке с зелёными глазами, пышной грудью и женственными изгибами фигуры, лишний раз подчеркнув ее глаза и достоинства. На Кайне же оно выглядело так, словно его сняли с женщины и одели на девочку. Неудивительно, что после церемонии её уже муж, склонившись к её уху насмешливо прошептал:
-- На церемонию регистрации брака на Шевране, я отдам распоряжение, чтобы наряд вам выбрала одна из служанок в моём доме, а лучше я сам это сделаю. Отвратный у вас вкус, дорогая моя жена, -- его подчеркнутое «жена» звучало глумливо и ехидно. Бросив быстрый на него взгляд, она перевела глаза на свою сияющую и чем-то безобразно довольную сестру, идущую под руку с отцом. Она была сегодня красива, как никогда, словно это её брак только, что состоялся и она безмерно этому обстоятельству рада. Что ж, осталось лишь отбыть ужин и она сможет забыть о них на целый месяц, до свадьбы наследника.
Глава2
Он проснулся в час ночи, ощущая, как ломает его кости, а внутри разгорается пожар. Чувство неутоленного желания разрасталось по всему телу, сосредотачиваясь в паху. Навязчивые, пошлые мысли крутились в его голове, воображение рисовало откровенные позы женского тела, слышались томные вздохи, наполненные чувственным удовольствием. Ему даже казалось, что он ощущает порочный аромат страстно слитых воедино тел и лёгкий запах пота. Походы в душ лишь на время притупляли желание, давая свободнее вздохнуть хоть на пару минут, после чего вновь все начиналось по-новому. Ломота, жар и бесконечное желание. Спустя часа бесполезных метаний, следующие два он провёл неподвижно лежа в постели. Только пальцы рук в бессилии и ярости сминали шелковые простыни, а стоило ему сомкнуть веки, как перед ним появлялся образ новоявленной жены, с горящими от томления темно-синими глазами, заполненные первобытным желанием.
-- Ублюдок, -- сквозь зубы процедил мужчина, глухим голосом, сильнее сжимая ладони, -- Сколько же он его насыпал?
Через час по пустому коридору корабля, освещённым тусклым светом маленьких, встроенных в стены и потолок, ламп, облаченный в повседневный черный костюм, решительным шагом шёл высокий мужчина. Глаза покрытые ледяной дымкой лихорадочно блестели, челюсти крепко стиснуты, а губы сложились в тонкую линию. Когда впереди замаячили долгожданные двери, он едва не сорвался на бег. Сдержался из последних сил. Остановившись возле нужной каюты, он без стука вошёл, уверенный в том, что она открыта. Осторожно закрыв за собой металлическую дверь, он молниеносно пересек гостиную и открыл следующую, ведущую в спальню.
Она сидела на постели в одном атласном нижнем белье. Простая тонкая синяя майка на бретельках, не скрывала возбужденных сосков, прикрытых длинными каштановыми волосами, рассыпанных по ровной, прямой спине и груди. Ее кожа пылала, он буквально ощущал исходящий от нее жар, заставляя его еще сильнее стиснуть зубы. Синие глаза блистали, как в лихорадке, а губы были слегка искусаны и припухши.
-- Я уж думала отец ошибся с дозой, -- её голос был тихим. – Могли бы и раньше прийти, сегодня рано вставать.
Он не стал ничего отвечать, переступил лежащее на полу одело и подошёл к ней. Прикоснувшись своей рукой к её лицу, заставил её поднять вверх голову и взглянуть на него. На спокойном белоснежном лице ярким пятном выделялись её глаза, в глубине которых, бил фонтан вожделения. Мужчина пристально вглядывался в них, опуская руку все ниже, оставляя на её пылающей коже табун мурашек. Дойдя до границы начала её майки, он остановился и хрипло произнёс:
-- Надеюсь, вы также были небрежны и в соблюдении ваших традиций, касающихся сохранения девственности до первой брачной ночи, потому, что сдерживать действие этой дряни я уже больше не могу.
Она усмехнулись его словам и уверенно протянула руки вверх, к его молнии на чёрном костюме.
-- Только без поцелуев, пожалуйста, -- напоследок сказала она, прежде, чем они окунулись в жар соединённых тел, высвобождая внутренне напряжение.
Он ушел спустя три часа, оставив её одну, уснувшую на измятой постели. Добравшись до своей каюты, он первым делом нашел в баре настойку фрактийцев и плеснул себе в стакан.
-- Дожил, -- усмехнулся он сам над собой. – Пью с утра по-раньше, - и опрокинув в себя целую стопку, отправился в ванную. Горячие капли ударяли по его расслабленным мышцам, принося облегчение и смывая следы прошедшей ночи. Ночи? Скорее очень раннего утра. Ему ещё никогда не приходилось спать с женщиной под влиянием афродизиака. Не было необходимости. Они сами шли к нему, как бабочки слетаясь на яркий цветок, стараясь сесть на место по симпатичней. Керийская дрянь, единственное средство влияющее на всех живых существ системы. Поначалу он даже верил, что сможет сдержать напор факри, но карийцы постарались на славу. Замешанная на специях, не имеющая запаха, химическая смесь прекрасно справлялась со своими обязанностями. Он знал людей, (по долгу службы чего только знать не приходиться), которые употребляют факри, как наркотик, стараясь, как можно чаще словить кайф от секса. Теперь он понимает всех, тех извращенцев, которые спускали треть своего состояния, приобретая дорогостоящую дрянь для своего удовольствия. Даже самая несговорчивая и фригидная женщина не сможет устоять перед действием факри. Он – шевранец, один из сильнейших людей в системе и то не смог. Надо бы проверить всех счастливых наркоманов, что-то ему внутри подсказывает, что он узнает много интересного, и скорее всего это станет очередной его головной болью.
Стоя под напорам воды, он вспоминал прошедшие три часа. Отголоски внутреннего пожара до сих пор бередили его сознание, заставляя вновь и вновь вспоминать острые, на грани взрыва и помешательства, ощущения. Никогда еще дрожь чужого тела под своей ладонью не заставляла его чувствовать свою собственную. Этот процесс всегда был под его контролем, показывать насколько тебе может, что-то нравиться, это как самостоятельно указать на способ манипулирования над собой. Позволить себе такое он не мог, на его плечах лежит безопасность императора и целой планеты, а значит и всей расы шевранцев.
