Любить астру
На улицу капал бессмысленный осенний дождь. Даже ветер не тревожил этой бессмысленности. Тяжёлые струйки лились с невидимого за фонарями неба, неслышно летели в темноте и посверкивали сталью в свете огней. Они шумели, встречаясь с твердью. Они негромко шуршали в листьях, перестукивались по мостовой, по тротуару и крышам, скапливались в водостоках и потоком вырывались из труб, с шумом выплёскивались на тротуар.
Вода собиралась в лужицы меж булыжниками, мокро отсвечивала в свете фонарей. Улица промокла насквозь. Стены домов, окна и карнизы, тёмные стволы деревьев и ещё оставшаяся на них, чуть побуревшая листва, каменные столбы оград и чугунные решётки парка — всё было окончательно промокшим.
Дальше некуда. Пахло прелью и размокшей холодной землёй. А дождь всё лился, как слёзы уставшего плакать в горе льются порой сами по себе, без чувства и страсти, и даже уже без печали.
Дождь шумно лил, беззвучная ночь стояла, город негромко спал.
Сон уютной и аккуратной улочки разрушил топот.
Тяжёлые грубые башмаки бухали по камням тротуара. Сначала на улицу ворвался их звук. За ним выскочил из проулка человек. Под фонарём он загнанно оглянулся. Синяя холщовая куртка, такие же синие, потёртые и не слишком чистые штаны намокли и поблёскивали свежей водой и грязью. Низко надвинутый картуз скрывал лицо тенью, из-под него торчали только соломенные длинноватые волосы. Человек где-то упал — влажная жидкая грязь на коленях была ещё совсем свежей.
Обернувшись назад, в темноту, он снова бросился бежать. По тротуару, в конусах света, мелькала его спина и работающие локти.
Он свернул на другую сторону, к ограде парка, почти перебежал мостовую, и на мокром булыжнике нога подвернулась. Человек охнул, но не присел и не остановился, только потянулся руками к лодыжке, и тут же бросил короткий взгляд назад, за спину, и перебежал, припадая на ногу, на ту сторону улицы. Два неуклюжих шага по тротуару и человек тяжело перевалился через чугунную кованную ограду и скрылся в густоте зарослей парка.
Тень мазнула по углу проулка, из которого он выбежал. Мазнула и скрылась, как и не было.
На улице снова остался дождь, тишина и ночь.
Вот только ночь вела себя странно. Тёмным пятном она потекла по тротуару в сторону вроде бы спасшегося живого. Темнота, словно гигантский слизень, проползла по его следу, страшная и невозможная посреди такого обычного города. Попадаясь в равнодушные конусы фонарного света, она добралась до решётки парка и просочилась сквозь неё, обтекая прутья, как подтаявшее желе обтекает зубцы вилки.
И снова ночь. Обычная, хранящая тайны ночь. Только короткий то ли всхлип, то ли вскрик взметнулся над тишиной и тут же был затоптан каплями, потонул в их равнодушном шуме.
Боль и ужас этого вскрика отпечатались в слоях этого мира, но только не в яви, нет. Люди могли и дальше спокойно жить, не замечая и не видя таких следов вокруг себя, не пугаясь их. И того, что их оставило.
На пустое холодное тело капал мелкими каплями дождь.
Мальчишке было зим девятнадцать, не больше. Теперь он был мёртв, лежал мёртвый на груде жёлтых листьев, чуть присыпанный ими, скрючив левую руку у груди и задрав худой подбородок к небу. Картуз слетел с головы и валялся в паре шагов неподалёку. Полуприкрытые серые глаза всё ещё смотрели на мир, проглядывали сквозь светлые ресницы, поблёскивали мутновато-мёртвыми уже радужками. Восковая кожа на лице натянулась в гримасе боли, и сперва казалось, что пацан осклабился то ли похабной шутке дружка, то ли угрожая зарвавшемуся прохожему.
Длинные светлые патлы разметались по листьям. Рабочая светло-синяя роба шилась на один размер, а пацан был тощ, как многие в его возрасте, и штанов было слишком много вокруг согнутых в спазме смерти коленей, а шея торчала из ворота, как из хомута.
- Кем он был? - дознаватель хмуро жевал мундштук трубки. Перекинул его в другой угол рта и взглянул на Вази из-под низко насупленных бровей.
- Сколько ему лет?
Вази замялся, переступил с ноги на ногу, зашуршал листами блокнота.
У дознавателя был такой вид, словно он хотел сплюнуть, но чтил правила.
- Выясните.
Вази кивнул.
- Соседей опрашивали? Кто-нибудь что-нибудь слышал?
Вази снова кивнул. Дознаватель поглядел на него пристально. От взгляда у Вази вспотели ладони и помягчело в коленях.
- Вы теперь мой младший, так?
Вази развёл руками, мол, ну, вот он я, и кивнул. Дознаватель не вздохнул, пристально леденил Вази синим взглядом.
Потом вынул изо рта пустую трубку и протянул Вази ладонь:
- Чарел Нёрг, - пожимая руку, на мгновение посмотрел на Вази, - Нёрг. Или Чарел.
Представляясь, и даже уже пожимая руку Вази, он смотрел по сторонам.
- Бонсуорт Вази! - младший несмело улыбнулся.
Нёрг скользнул взглядом по рыжеватым вихрам, выглядывающим из-под тщательно, по уставу, надетого берета, заметил открытый взгляд тёмных глаз и юношескую ещё хрупкость. Кивнул.
- Бонсуорт, значит...
«Теперь ещё и за этим следить» - мысль скользнула и канула. Вместо неё Нёрг нашёл внутри страх: и этот мальчик сломается. Берет станет таскать в кармане, улыбаться разучится. Осволочеет и растеряет свою восхищённую веру. Это было неизбежно, как взросление. И смерть. Нёрг взглянул на мёртвого, почти такого же пацана, рассеянно нащупывая свой «карманный» берет. Он торчал из мантеля неудобной кучкой, но надевать его Нёрг не собирался даже в дождь.
С раздражением, которого и сам не понимал, склонился над мёртвым. Зло торжествует, один пацан мёртв, другой станет злом — вот что раздражало.
Нёрг обтёр трубку не слишком чистым платком и, завернув в него же, сунул в карман мятого форменного плаща-мантеля. В свободный левый карман.
Присел перед мальчишкой. Две аккуратные тонкие дырки глядели на дознавателя тёмными тоннелями. Один прокалывал синюю ткань робы на груди мёртвого слева, другой прямо посредине, в солнечное сплетение. Нёрг наклонился ещё ниже. Он ожидал окунуться в облако чужого запаха, запаха чужой жизни и чужой смерти, но... Ничего. Запах прелых листьев, острый и пряный, чуть горьковатый — и ничего кроме. Мёртвый даже кровью не пах. Нёрг шмыгнул замёрзшим носом — ничего. Словно запахи тоже умерли этим утром, и это было невыносимо-странно и неправильно.
Нёрг снова вгляделся в раны. Крови на них и не было, только ткань слегка запачкана. Видимо, измазали её, когда клинок вынимали. Вот только рана всё равно должна пахнуть, даже такая маленькая.
- Чем его зарезали?
Вази, открыв рот, смотрел на Нёрга, потом склонился над мёртвым.
- Значит, не нашли, - Вази пробормотал это, а потом заорал: - Секунд! Где лекарь?
Секунд стоял неподалёку, на парковой дорожке, вокруг него сгрудились толпой внимавшие ему уны.
Секунд, полноватый и злой, с нелепыми усами, оглянулся. Его прервали на полуслове. Уны управления стояли сейчас кучкой, внимая указаниям секунда, и он не стал отвлекаться на этого «наёмника» Нёрга, продолжил размеренно вещать. Чёрные береты унов управления, мягкие и большие, казались чуть поникшими от дождя.
Нёрг тяжело вздохнул, не глядя на Вази, пробурчал:
- Кто приехал раньше, ты или они?
- Я, господин старший дознаватель Нёрг.
Нёрг скривился:
- Нет. Никаких «господин старший...», понял? - Вази, открыв рот, замер. Нёргу показалось, что он даже слышит хруст чего-то незыблемого, вбитого в академии в самую суть новичка, и, пока там хрустело, продолжил, уже шагая к унам: - Нёрг. Я — Нёрг. Это понятно?
- А для... друз... для своих?
Нёрг сбился с шага и развернулся к младшему:
- Своих?
- Ну... - Вази опустил блокнот и в смущении помахал руками вперёд и назад, словно перед прыжком.
- Нёрг.
Нёрг развернулся, и Вази видел его чуть сутулую удаляющуюся спину.
«Своих» - Нёрг хмыкнул и покачал головой. «Друзей» и «своих», ну точно. С неба сыпался дождь, путался в листве. Нёрг повёл уже промокшими под плащом плечами. Зябко и неуютно. Ещё неуютнее, пожалуй, только лежать под таким дождём мёртвым. Надо увезти пацана отсюда. Для этого нужен лекарь. И для осмотра мёртвого тоже.
- Секунд!
Секунд сжал губы под жидкими усиками. Будто обломок гребня прилип под носом. Нёрг провёл пальцем под своим, с облегчением убедился — никаких усов.
- Вы поздно. Где лекарь? - секунд, приоткрыв рот от возмущения, собирал мысли, как пехоту перед броском, - Как явится, мне он нужен, - Нёрг бросок отменил.
- Э-э... Нёрг!
Вази крикнул откуда-то со стороны улицы. За кустами роз и диких клёнов его не было видно. Проходя мимо жёлто-красного, будто раскалённый уголёк, цветка, Нёрг потянул носом. Надежда на сладкие приятные нотки запаха погасла. Впустую. Аромата нет. Как рисунок.
Вази стоял посреди мостовой, мешая проезду. Вокруг прядями висел лёгкий осенний туман, занавешивал дома и деревья по сторонам улицы белой тонкой кисеёй. Посреди этой кисеи возвышался синий форменный столб — Вази. Крытая повозка, подрагивая шатким кузовом из парусины, пыталась его объехать, неуклюже поворачивая, под цокот копыт и бурчание бородатого возницы.
Вази всё это словно не трогало. Он стоял, вперив взгляд во что-то у себя под ногами.
Нёрг встал рядом, тоже опустил взгляд. Так они и стояли пару мгновений. Нёрг не видел ничего необычного. Самая заурядная брусчатка. Булыжники такие же, как булыжники вокруг. Конечно, каждый из них по-своему уникален, но все, один чёрт, булыжники и есть. Серые, округлые, крепкие и тяжёлые.
В утреннем сумраке, в светло-сером свете нового ненастного дня в ямке между камнями лежали тёмные тени. Швы вокруг серых каменных шишек промокли и были тёмными. Мелкий мусор, частички листьев и кленовых семян, конского навоза, травы, мелкие клочки бумаги встречались на любой мостовой и тоже были вполне обычными.
Нёрг поднял вопросительный взгляд на младшего. Тот двинул его локтем в бок. Нёрг проглотил «ох» и прижал ладонь к рёбрам. Младший кивнул вниз и они продолжили молча смотреть.
Краем глаза Нёрг видел, как заинтересовались ими уны, перешёптываясь и ухмыляясь, как дёрнулась занавеска в окне на той стороне улицы — Нёрг положил себе непременно отправить туда унов для опроса. Раз сидят у окон — значит, могли что-то видеть.
Откуда-то налетел ветер. Он шевельнул перо на берете младшего, тронул его светлые волосы, попробовал взметнуть полы Нёрговского мантеля. И принёс сладкий, окутывающий, чуть-чуть удушливый запах роз. Нёрг потянул носом, выпрямился, но тут заметил краем глаза движение.
Из выемки между булыжниками поднялся чёрный тонкий дымок, завис на мгновение слоистым сажистым облачком и унёсся по ветру, Нёрг и Вази отпрыгнули в стороны, давая ему дорогу.
Пока Нёрг всё суровее сводил брови, Вази дёргал его за рукав:
- Смотри, смотри!! Ну смотри же!
Нёрг обернулся и проследил за его пальцем. От первого дымка, взвившегося под их ногами, расцвела цепочка таких же, чёрных, протянувшихся кверху и размазанных по ветру, дымков. Один за другим, как сигнальные огни, они полукругом, странными изгибами уводили за ограду парка, пропадали под сенью листьев и крон. Нёрг бросился туда, с размаху вспрыгнул на ограду, повис на ней на руках, заглядывая за неё, а потом перемахнул через неё. Он зацепился мантелем, и подол противно и жалобно хрустнул. На ограде остался лоскут синей ткани.
Вази поморгал растерянно и пошёл на тротуар, снять чуть развевающийся лоскут с чугунного «копья». Он сосредоточенно обходил непонятные окружности «дымков». Не давал покоя смысл этих кругов. Он был прямо под поверхностью, рядом, но ухватить всё не получалось. Как рыбы подо льдом: смутные силуэты мелькают в толще молочно-прозрачного льда, но понять, какая там мелькнула, в глубине, невозможно. И выловить тоже. Смотри, а взять не смей.
Что это за дым? Почему он именно так выстроился? Как будто...
Вази потянул на себя лоскут.
Сзади, за спиной, подъехала и остановилась повозка. Тихо, только колёса простучали. В этих звуках не хватало чего-то важного. Вази стянул лоскут, со вздохом понял, что совсем его разорвал, и оглянулся. И сразу понял, чего такого важного не хватало в звуках.
Не было стука подков, хруста упряжи и фырканья лошади. Повозка подъехала совсем безлошадная.
Вази о таких слышал, но видеть их ему ещё не приходилось. Поэтому он стоял, приоткрыв рот, и наблюдал, как владелец в изумрудном коротком плаще возится внутри салона, что-то, по всей видимости, выуживая.
Повозка выглядела совершенно обыкновенно. Открытая, с крепким кожаным капором на обручах, подрессоренная и с резиной по ободу для тихого хода. На одного или двоих ездоков.
Облучок был, а вот лошади, упряжи, оглоблей и всего прочего не было. Вази подошёл ближе.
В салоне, позади облучка, торчал на рулевой стойке один-единственный рычаг, которым, судя по всему, и управлялась повозка. Возле сиденья помещалась дверца топки, рельефная, чугунная и тяжёлая. Вокруг пахло сосновой смолой и немного дровяным приятным дымом. Под самой повозкой упрятаны были котлы и цилиндры, и, видимо, сам двигатель.
- Ну и ну...
- Что, нравится? - владелец явно гордился своей чудесной повозкой.
- А то! - с восхищением отозвался Вази, у него даже шея торчала из ворота куда дальше, чем обычно. От любопытства и интереса, - А как она...
Владелец прижал руку к середине груди и поклонился:
- Ориф Болсо, маг третьего уровня, штатный лекарь управления!
- Бонсуорт Вази, младший следователь управления! - Вази протянул было руку, но тут же спрятал её за спину — с магами за руку не здоровались. Это он знал, это все знали.
- Простите...- Вази буркнул это еле слышно и совершенно смутившись. Болсо добродушно расхохотался, отчего Вази смутился ещё сильнее.
Через забор перемахнул Нёрг. На этот раз не зацепившись ничем, он повертел головой:
- А где... ммм...мой...
Вази показал ему лоскут. Нёрг широкими шагами пересёк тротуар и забрал синий лоскут у Вази.
- Спасибо!
С задумчивой печалью разглядывая лоскут на просвет — он поднимал его к уже немного посветлевшему небу, поздоровался с Болсо. Потом прошёл вдоль череды уже развеивающихся и почти незаметных дымков.
- Вази, зарисуй... это вот... - Вази кивнул с улыбкой и повертел блокнотом:
- Я уже.
Лекарь, разглядывая дымки, линял улыбкой. Она сползала с его лица, серела, как сереет день, когда солнце уходит за облако. Облако наползает, прячет солнце, и мир тоже блекнет, теряет праздничную яркость. Это показалось Нёргу интересным: с чего бы магу бледнеть?
Всегда улыбающийся и довольный собой и миром Болсо не терял духа и всё с той же улыбкой решал задачи управления, даже если они были сложны. Он носил широкие клетчатые бриджи, носатые башмаки с пряжками и высокие полосатые гетры. Наряд дополняла высокая шляпа странной формы, клетчатый же жилет и короткий зелёный плащ на яркой, с цветочным рисунком подкладке. У ног его стоял сейчас большущий дорожный саквояж, раздутый и весь в кармашках, с длинным толстым ремнём через плечо.
Болсо не успел совсем потерять свою солнечную улыбку, когда Нёрг ткнул пальцем в тёмный курящийся дымок:
- Эт что, Болс?
Болсо потряс головой, но наклонился и всмотрелся. Его зад уставился в небо обоими холмами. Нёрг вздохнул и отвернулся. Лекарь выудил из жилетного кармана тонкое стёклышко на один глаз.
Глава 1
На улицу капал бессмысленный осенний дождь. Даже ветер не тревожил этой бессмысленности. Тяжёлые струйки лились с невидимого за фонарями неба, неслышно летели в темноте и посверкивали сталью в свете огней. Они шумели, встречаясь с твердью. Они негромко шуршали в листьях, перестукивались по мостовой, по тротуару и крышам, скапливались в водостоках и потоком вырывались из труб, с шумом выплёскивались на тротуар.
Вода собиралась в лужицы меж булыжниками, мокро отсвечивала в свете фонарей. Улица промокла насквозь. Стены домов, окна и карнизы, тёмные стволы деревьев и ещё оставшаяся на них, чуть побуревшая листва, каменные столбы оград и чугунные решётки парка — всё было окончательно промокшим.
Дальше некуда. Пахло прелью и размокшей холодной землёй. А дождь всё лился, как слёзы уставшего плакать в горе льются порой сами по себе, без чувства и страсти, и даже уже без печали.
Дождь шумно лил, беззвучная ночь стояла, город негромко спал.
Сон уютной и аккуратной улочки разрушил топот.
Тяжёлые грубые башмаки бухали по камням тротуара. Сначала на улицу ворвался их звук. За ним выскочил из проулка человек. Под фонарём он загнанно оглянулся. Синяя холщовая куртка, такие же синие, потёртые и не слишком чистые штаны намокли и поблёскивали свежей водой и грязью. Низко надвинутый картуз скрывал лицо тенью, из-под него торчали только соломенные длинноватые волосы. Человек где-то упал — влажная жидкая грязь на коленях была ещё совсем свежей.
Обернувшись назад, в темноту, он снова бросился бежать. По тротуару, в конусах света, мелькала его спина и работающие локти.
Он свернул на другую сторону, к ограде парка, почти перебежал мостовую, и на мокром булыжнике нога подвернулась. Человек охнул, но не присел и не остановился, только потянулся руками к лодыжке, и тут же бросил короткий взгляд назад, за спину, и перебежал, припадая на ногу, на ту сторону улицы. Два неуклюжих шага по тротуару и человек тяжело перевалился через чугунную кованную ограду и скрылся в густоте зарослей парка.
Тень мазнула по углу проулка, из которого он выбежал. Мазнула и скрылась, как и не было.
На улице снова остался дождь, тишина и ночь.
Вот только ночь вела себя странно. Тёмным пятном она потекла по тротуару в сторону вроде бы спасшегося живого. Темнота, словно гигантский слизень, проползла по его следу, страшная и невозможная посреди такого обычного города. Попадаясь в равнодушные конусы фонарного света, она добралась до решётки парка и просочилась сквозь неё, обтекая прутья, как подтаявшее желе обтекает зубцы вилки.
И снова ночь. Обычная, хранящая тайны ночь. Только короткий то ли всхлип, то ли вскрик взметнулся над тишиной и тут же был затоптан каплями, потонул в их равнодушном шуме.
Боль и ужас этого вскрика отпечатались в слоях этого мира, но только не в яви, нет. Люди могли и дальше спокойно жить, не замечая и не видя таких следов вокруг себя, не пугаясь их. И того, что их оставило.
На пустое холодное тело капал мелкими каплями дождь.
Мальчишке было зим девятнадцать, не больше. Теперь он был мёртв, лежал мёртвый на груде жёлтых листьев, чуть присыпанный ими, скрючив левую руку у груди и задрав худой подбородок к небу. Картуз слетел с головы и валялся в паре шагов неподалёку. Полуприкрытые серые глаза всё ещё смотрели на мир, проглядывали сквозь светлые ресницы, поблёскивали мутновато-мёртвыми уже радужками. Восковая кожа на лице натянулась в гримасе боли, и сперва казалось, что пацан осклабился то ли похабной шутке дружка, то ли угрожая зарвавшемуся прохожему.
Длинные светлые патлы разметались по листьям. Рабочая светло-синяя роба шилась на один размер, а пацан был тощ, как многие в его возрасте, и штанов было слишком много вокруг согнутых в спазме смерти коленей, а шея торчала из ворота, как из хомута.
- Кем он был? - дознаватель хмуро жевал мундштук трубки. Перекинул его в другой угол рта и взглянул на Вази из-под низко насупленных бровей.
- Сколько ему лет?
Вази замялся, переступил с ноги на ногу, зашуршал листами блокнота.
У дознавателя был такой вид, словно он хотел сплюнуть, но чтил правила.
- Выясните.
Вази кивнул.
- Соседей опрашивали? Кто-нибудь что-нибудь слышал?
Вази снова кивнул. Дознаватель поглядел на него пристально. От взгляда у Вази вспотели ладони и помягчело в коленях.
- Вы теперь мой младший, так?
Вази развёл руками, мол, ну, вот он я, и кивнул. Дознаватель не вздохнул, пристально леденил Вази синим взглядом.
Потом вынул изо рта пустую трубку и протянул Вази ладонь:
- Чарел Нёрг, - пожимая руку, на мгновение посмотрел на Вази, - Нёрг. Или Чарел.
Представляясь, и даже уже пожимая руку Вази, он смотрел по сторонам.
- Бонсуорт Вази! - младший несмело улыбнулся.
Нёрг скользнул взглядом по рыжеватым вихрам, выглядывающим из-под тщательно, по уставу, надетого берета, заметил открытый взгляд тёмных глаз и юношескую ещё хрупкость. Кивнул.
- Бонсуорт, значит...
«Теперь ещё и за этим следить» - мысль скользнула и канула. Вместо неё Нёрг нашёл внутри страх: и этот мальчик сломается. Берет станет таскать в кармане, улыбаться разучится. Осволочеет и растеряет свою восхищённую веру. Это было неизбежно, как взросление. И смерть. Нёрг взглянул на мёртвого, почти такого же пацана, рассеянно нащупывая свой «карманный» берет. Он торчал из мантеля неудобной кучкой, но надевать его Нёрг не собирался даже в дождь.
С раздражением, которого и сам не понимал, склонился над мёртвым. Зло торжествует, один пацан мёртв, другой станет злом — вот что раздражало.
Нёрг обтёр трубку не слишком чистым платком и, завернув в него же, сунул в карман мятого форменного плаща-мантеля. В свободный левый карман.
Присел перед мальчишкой. Две аккуратные тонкие дырки глядели на дознавателя тёмными тоннелями. Один прокалывал синюю ткань робы на груди мёртвого слева, другой прямо посредине, в солнечное сплетение. Нёрг наклонился ещё ниже. Он ожидал окунуться в облако чужого запаха, запаха чужой жизни и чужой смерти, но... Ничего. Запах прелых листьев, острый и пряный, чуть горьковатый — и ничего кроме. Мёртвый даже кровью не пах. Нёрг шмыгнул замёрзшим носом — ничего. Словно запахи тоже умерли этим утром, и это было невыносимо-странно и неправильно.
Нёрг снова вгляделся в раны. Крови на них и не было, только ткань слегка запачкана. Видимо, измазали её, когда клинок вынимали. Вот только рана всё равно должна пахнуть, даже такая маленькая.
- Чем его зарезали?
Вази, открыв рот, смотрел на Нёрга, потом склонился над мёртвым.
- Значит, не нашли, - Вази пробормотал это, а потом заорал: - Секунд! Где лекарь?
Секунд стоял неподалёку, на парковой дорожке, вокруг него сгрудились толпой внимавшие ему уны.
Секунд, полноватый и злой, с нелепыми усами, оглянулся. Его прервали на полуслове. Уны управления стояли сейчас кучкой, внимая указаниям секунда, и он не стал отвлекаться на этого «наёмника» Нёрга, продолжил размеренно вещать. Чёрные береты унов управления, мягкие и большие, казались чуть поникшими от дождя.
Нёрг тяжело вздохнул, не глядя на Вази, пробурчал:
- Кто приехал раньше, ты или они?
- Я, господин старший дознаватель Нёрг.
Нёрг скривился:
- Нет. Никаких «господин старший...», понял? - Вази, открыв рот, замер. Нёргу показалось, что он даже слышит хруст чего-то незыблемого, вбитого в академии в самую суть новичка, и, пока там хрустело, продолжил, уже шагая к унам: - Нёрг. Я — Нёрг. Это понятно?
- А для... друз... для своих?
Нёрг сбился с шага и развернулся к младшему:
- Своих?
- Ну... - Вази опустил блокнот и в смущении помахал руками вперёд и назад, словно перед прыжком.
- Нёрг.
Нёрг развернулся, и Вази видел его чуть сутулую удаляющуюся спину.
«Своих» - Нёрг хмыкнул и покачал головой. «Друзей» и «своих», ну точно. С неба сыпался дождь, путался в листве. Нёрг повёл уже промокшими под плащом плечами. Зябко и неуютно. Ещё неуютнее, пожалуй, только лежать под таким дождём мёртвым. Надо увезти пацана отсюда. Для этого нужен лекарь. И для осмотра мёртвого тоже.
- Секунд!
Секунд сжал губы под жидкими усиками. Будто обломок гребня прилип под носом. Нёрг провёл пальцем под своим, с облегчением убедился — никаких усов.
- Вы поздно. Где лекарь? - секунд, приоткрыв рот от возмущения, собирал мысли, как пехоту перед броском, - Как явится, мне он нужен, - Нёрг бросок отменил.
Глава 2
- Э-э... Нёрг!
Вази крикнул откуда-то со стороны улицы. За кустами роз и диких клёнов его не было видно. Проходя мимо жёлто-красного, будто раскалённый уголёк, цветка, Нёрг потянул носом. Надежда на сладкие приятные нотки запаха погасла. Впустую. Аромата нет. Как рисунок.
Вази стоял посреди мостовой, мешая проезду. Вокруг прядями висел лёгкий осенний туман, занавешивал дома и деревья по сторонам улицы белой тонкой кисеёй. Посреди этой кисеи возвышался синий форменный столб — Вази. Крытая повозка, подрагивая шатким кузовом из парусины, пыталась его объехать, неуклюже поворачивая, под цокот копыт и бурчание бородатого возницы.
Вази всё это словно не трогало. Он стоял, вперив взгляд во что-то у себя под ногами.
Нёрг встал рядом, тоже опустил взгляд. Так они и стояли пару мгновений. Нёрг не видел ничего необычного. Самая заурядная брусчатка. Булыжники такие же, как булыжники вокруг. Конечно, каждый из них по-своему уникален, но все, один чёрт, булыжники и есть. Серые, округлые, крепкие и тяжёлые.
В утреннем сумраке, в светло-сером свете нового ненастного дня в ямке между камнями лежали тёмные тени. Швы вокруг серых каменных шишек промокли и были тёмными. Мелкий мусор, частички листьев и кленовых семян, конского навоза, травы, мелкие клочки бумаги встречались на любой мостовой и тоже были вполне обычными.
Нёрг поднял вопросительный взгляд на младшего. Тот двинул его локтем в бок. Нёрг проглотил «ох» и прижал ладонь к рёбрам. Младший кивнул вниз и они продолжили молча смотреть.
Краем глаза Нёрг видел, как заинтересовались ими уны, перешёптываясь и ухмыляясь, как дёрнулась занавеска в окне на той стороне улицы — Нёрг положил себе непременно отправить туда унов для опроса. Раз сидят у окон — значит, могли что-то видеть.
Откуда-то налетел ветер. Он шевельнул перо на берете младшего, тронул его светлые волосы, попробовал взметнуть полы Нёрговского мантеля. И принёс сладкий, окутывающий, чуть-чуть удушливый запах роз. Нёрг потянул носом, выпрямился, но тут заметил краем глаза движение.
Из выемки между булыжниками поднялся чёрный тонкий дымок, завис на мгновение слоистым сажистым облачком и унёсся по ветру, Нёрг и Вази отпрыгнули в стороны, давая ему дорогу.
Пока Нёрг всё суровее сводил брови, Вази дёргал его за рукав:
- Смотри, смотри!! Ну смотри же!
Нёрг обернулся и проследил за его пальцем. От первого дымка, взвившегося под их ногами, расцвела цепочка таких же, чёрных, протянувшихся кверху и размазанных по ветру, дымков. Один за другим, как сигнальные огни, они полукругом, странными изгибами уводили за ограду парка, пропадали под сенью листьев и крон. Нёрг бросился туда, с размаху вспрыгнул на ограду, повис на ней на руках, заглядывая за неё, а потом перемахнул через неё. Он зацепился мантелем, и подол противно и жалобно хрустнул. На ограде остался лоскут синей ткани.
Вази поморгал растерянно и пошёл на тротуар, снять чуть развевающийся лоскут с чугунного «копья». Он сосредоточенно обходил непонятные окружности «дымков». Не давал покоя смысл этих кругов. Он был прямо под поверхностью, рядом, но ухватить всё не получалось. Как рыбы подо льдом: смутные силуэты мелькают в толще молочно-прозрачного льда, но понять, какая там мелькнула, в глубине, невозможно. И выловить тоже. Смотри, а взять не смей.
Что это за дым? Почему он именно так выстроился? Как будто...
Вази потянул на себя лоскут.
Сзади, за спиной, подъехала и остановилась повозка. Тихо, только колёса простучали. В этих звуках не хватало чего-то важного. Вази стянул лоскут, со вздохом понял, что совсем его разорвал, и оглянулся. И сразу понял, чего такого важного не хватало в звуках.
Не было стука подков, хруста упряжи и фырканья лошади. Повозка подъехала совсем безлошадная.
Вази о таких слышал, но видеть их ему ещё не приходилось. Поэтому он стоял, приоткрыв рот, и наблюдал, как владелец в изумрудном коротком плаще возится внутри салона, что-то, по всей видимости, выуживая.
Повозка выглядела совершенно обыкновенно. Открытая, с крепким кожаным капором на обручах, подрессоренная и с резиной по ободу для тихого хода. На одного или двоих ездоков.
Облучок был, а вот лошади, упряжи, оглоблей и всего прочего не было. Вази подошёл ближе.
В салоне, позади облучка, торчал на рулевой стойке один-единственный рычаг, которым, судя по всему, и управлялась повозка. Возле сиденья помещалась дверца топки, рельефная, чугунная и тяжёлая. Вокруг пахло сосновой смолой и немного дровяным приятным дымом. Под самой повозкой упрятаны были котлы и цилиндры, и, видимо, сам двигатель.
- Ну и ну...
- Что, нравится? - владелец явно гордился своей чудесной повозкой.
- А то! - с восхищением отозвался Вази, у него даже шея торчала из ворота куда дальше, чем обычно. От любопытства и интереса, - А как она...
Владелец прижал руку к середине груди и поклонился:
- Ориф Болсо, маг третьего уровня, штатный лекарь управления!
- Бонсуорт Вази, младший следователь управления! - Вази протянул было руку, но тут же спрятал её за спину — с магами за руку не здоровались. Это он знал, это все знали.
- Простите...- Вази буркнул это еле слышно и совершенно смутившись. Болсо добродушно расхохотался, отчего Вази смутился ещё сильнее.
Через забор перемахнул Нёрг. На этот раз не зацепившись ничем, он повертел головой:
- А где... ммм...мой...
Вази показал ему лоскут. Нёрг широкими шагами пересёк тротуар и забрал синий лоскут у Вази.
- Спасибо!
С задумчивой печалью разглядывая лоскут на просвет — он поднимал его к уже немного посветлевшему небу, поздоровался с Болсо. Потом прошёл вдоль череды уже развеивающихся и почти незаметных дымков.
- Вази, зарисуй... это вот... - Вази кивнул с улыбкой и повертел блокнотом:
- Я уже.
Лекарь, разглядывая дымки, линял улыбкой. Она сползала с его лица, серела, как сереет день, когда солнце уходит за облако. Облако наползает, прячет солнце, и мир тоже блекнет, теряет праздничную яркость. Это показалось Нёргу интересным: с чего бы магу бледнеть?
Всегда улыбающийся и довольный собой и миром Болсо не терял духа и всё с той же улыбкой решал задачи управления, даже если они были сложны. Он носил широкие клетчатые бриджи, носатые башмаки с пряжками и высокие полосатые гетры. Наряд дополняла высокая шляпа странной формы, клетчатый же жилет и короткий зелёный плащ на яркой, с цветочным рисунком подкладке. У ног его стоял сейчас большущий дорожный саквояж, раздутый и весь в кармашках, с длинным толстым ремнём через плечо.
Болсо не успел совсем потерять свою солнечную улыбку, когда Нёрг ткнул пальцем в тёмный курящийся дымок:
- Эт что, Болс?
Болсо потряс головой, но наклонился и всмотрелся. Его зад уставился в небо обоими холмами. Нёрг вздохнул и отвернулся. Лекарь выудил из жилетного кармана тонкое стёклышко на один глаз.
