ГЛАВА 1. Не рассказ, а предисловие
От автора для читателей
Мои рассказы раскиданы по сети, как следы кошачьих лап. Вон там я бывал, и вот тут побывал. Вон то я писал и вот это писал.
Рассказы теряются, забываются, иногда меняют авторство.
Иногда я встречаю свои рассказы спустя какое-то время и не узнаю, а иногда даже завидую автору, написавшему какой-нибудь особенно хороший рассказ. А потом оказывается, что я завидую сама себе.
Я давно планировала и никак не решалась начать что-то вроде сборника собственных рассказов, рассказиков и рассказищ. Долго выбирала место, долго откладывала страшное дело выкладки собственных опусов.
Мои рассказики разные, написаны в разных жанрах. Спрятаны в них разные мечты, разные страхи, разные мотивы и темы.
Объединяет их одно - автор. То бишь я.
Поначалу я планировала назвать сборник "Разорванное ожерелье". Просто потому, что рассказы мои, как бусины, раскатились по сети и затерялись. Какой в щелку, какой в траву, а вон тот блестит из уголка.
Так что - встречайте, читайте. Я принёс вам моих бусинок.
ваш Мартокот, он же Рина Алискина, он же Ррене, он же Шуш Аквинский и ещё много кто.
ГЛАВА 2. Белый олень
Белый олень лежит на золотых листьях. Гордая голова заломлена назад, к спине. Ветви рогов упираются в белый, чуть блестящий мех. Шея выгнута туго, и мех на ней от этого топорщится и пушится.
Ресницы на прикрытых веках дрожат, дрожит и опадает брюхо.
Олень ещё жив, ещё тёплый, но уже предан смерти.
Его жизнь вытекла кровью на золотые листья, вырвана вместе с разорванным горлом, окрасила и пропитала мех на шее алым.
Седая женщина в синем держит ладонь на оленьем горле, чуть ниже раны.
Её глаза закрыты, губы неслышно шепчут.
Кир оглядывает поляну в золотой листве. Он ждёт нападения. Тварей они спугнули с тёплого тела, вряд ли те ушли далеко. Вряд ли они не нападут на всего лишь двоих.
Но лес обычен. Тих, прогрет, полон шёпотов жизни, щебета, шуршания, золотого света и шороха падающей листвы.
Над золотыми вершинами пронзительное, сквозное и светлое небо летит и зовёт падать вверх.
Кир отводит глаза, нервно дёргает себя за ухо. Смотрит на спутницу. Та поднимается, аккуратно стирая оленью кровь платком. Сердито, поджав губы, стаскивает белую перчатку со второй руки и комкает их обе в поясную сумку. На поясе у неё тонкий стилет в ножнах, сумка и футляр для книги и склянок.
Она подходит к Киру близко-близко, так, что он чувствует её запах, сладкий и лёгкий, шепчет, зло сжимая в кулаках синюю ткань юбки:
- Он пустой, Кир. Я могу залечить рану, но где я в лесу возьму столько оленьей крови? - смотрит она на белого оленя.
Кир снимает с лица паутинку и молчит. Разглядывает завитки её белых волос над шеей, там, где полоска кожа и невысокий синий ворот, и белое кружево блузы выглядывает из-под жакета. Там, где ямка сзади, под затылком, и уложенные тяжёлые косы на затылке, три маленьких серебряных завитка. Если провести по ним пальцами, шёлковой гладкостью останется память о них на коже. Женщина оборачивается:
- Зачем им понадобилась оленья кровь? Да ещё столько...
Кир замечает в серых глазах мятущиеся серебряные всполохи. Это не хорошо.
Его голос обволакивает спокойствием, бережёт и укрывает:
- Рене, теперь мы знаем, что кровососы ушли из города, их слишком много, поэтому оленя уже не спасти, теперь...
- Это вожак. Мы должны спасти остальных.
Кир выругался, глядя ей в спину. Успокоить не вышло. Рене уходила по золотой поляне к тёмному, как зелёный бархат, лесу. К лесу, полному серых теней и обманчивых глаз. К лесу, где в шелесте прячутся шаги и когти, и чужая неутолимая жажда.
Клыки тянуться к стройной шейке, к ямке под тремя белыми завитками. Кир провёл ладонью по лицу, сгоняя прочь видение.
Он опустил арбалет, посмотрел влево. Налево уводили следы оленьего стада. Священное стадо белых оленей. Которых кто-то повадился убивать вот так. Досуха и жестоко. Каждое полнолуние. А если не находили оленя, находили людей. В домах, в залитых кровью постелях. Взрослых находили мёртвыми, детей не находили совсем.
Рене уходила по следу крови и когтистых лап.
Её серебряные волосы мелькали уже через сухую редкую листву и ветки.
Кир осторожно тронул многоветвистые рога мощного вожака. Белые, покрытые бархатистым коротким мехом, они тоже густо испачканы красным.
Красная капля по белому отростку-рогу стекает, ещё тёплая, ещё пахнущая железно и остро. Кир снял её пальцем, растёр и поднёс к носу. Свежая, совсем свежая.
Кир снова оглянулся туда, куда ушла Рене.
Тихо, как он умел, большими прыжками, понёсся вдогонку.
* * *
Он догнал её совсем не вовремя. Рене стоит, прижимаясь спиной к древу, правой ладонью вытягивает его прекровь. Прекровь — энергия жизни послушно течёт в ладонь, подсвечивая морщины коры прозрачным жёлтым и зелёным светом, тот же свет полнит лезвие стилета. Острие целит в серых вокруг белоголовой и синей фигурки.
Серых пятеро, раскоряченные, будто пауки, опираются на длинные руки и тонкие ноги, подёргивают тонкими хвостами, двигаются вокруг, пытаясь избежать страшного острия. Но маг почему-то не нападает.
Струна арбалета глухо дзонкнула, посылая болт в полёт. На кончике болта - смерть.
Двое из серых оглянулись. На их лицах не было носов — безгубая пасть с острым частокольем зубов занимала всё место, которое у людей принадлежит носу и рту.
Болт впился в спину одному из обернувшихся, тот закинул руки за спину, длинными пальцами вцепился в древко, заверещал.
Другие в тот же момент прыгнули.
Кир успел зажмуриться.
Веки обожгло золотым и зелёным.
Визг и вопли, запах сожжённой мёртвой плоти.
Кир открыл глаза, Рене сидела возле дерева, поделившегося с ней своей силой. Она тяжело дышала, со всхлипом втягивала воздух сжатыми зубами, капельки пота на бледной коже словно прозрачные жемчужины, отражали разбавленное золото солнца.
Стилет всё ещё светится и всё ещё ищет цель. Кир обходит его стороной, чтобы не попасть под его острие.
Он садится перед Рене на корточки.
- Сударыня, ты как?
Рене открывает глаза медленно, пытается подняться, опираясь о ствол за спиной, Кир помогает, поддерживает. Рене сжимает его ладонь. Зажмуривается.
Шепчет:
- Ещё двое.
Кир оглядывается кругом. Снова смотрит на Рене.
- Ты уже не выдержишь, Рене!
Рене ощупью отстёгивает клапан на сумке со склянками. Шепчет, стирая пот над губой:
- Пошли, только я их не найду.
Кир перешагивает через сожжённых сырой прекровью кровососов. Их трупы сплошь серые и лёгкие теперь, разлетаются хлопьями пепла от неощутимых движений воздуха.
Кир принюхивается. Прекровь кровососов пахнет неприятно, как залежалое мясо. Кир щерит клыки, и поднимает голову, улавливая мелкие тонкие пряди запаха.
Запах слабеет — двое последних уходят. Уходят быстро.
Быстрее, чем сможет идти его маг.
- Рене, они быстрее.
- Пошли.
Она полна решимости и ступает твёрдо. Однако Кир знает, что такое пропущенный сквозь себя поток сырой и дикой лесной прекрови.
Они бы их не догнали никогда, если бы после заката кровососы не остановились сами.
Кир вынюхивал их всё осторожнее. Сейчас, после нескольких часов преследования, он различал два запаха: серый и гнилой, и светлый, пахнущий солью и травой.
Рене шла позади. Она уже ничего не чувствовала, слишком много сил ушло на вспышку. Все чувства оглушены выбросом такого количества энергии.
Кир уверенно перелез через корягу, пошёл дальше раздвигая тонкие ветки подлеска и трав.
Рене услышала писк слева. Увидела синеватый свет двух точек в траве. Она оглянулась на Кира, но тот ушёл слишком далеко, звать его вслух — значит, спугнуть глазастого. И она пошла одна.
Когда до сидящего в траве ребёнка - ребёнка?! - оставалось шагов пять, не больше, из-за дерева на неё кинулась его мать.
Высокая, сильная, с длинными лапами, она обхватила всеми четырьмя лапами невысокую волшебницу, сжала её лицо, пытаясь свернуть её шею, одновременно тянулась к её горлу зубами. Пасть вытягивалась, вытягивалась, становилась всё больше похожей на собачью, но гораздо, гораздо чудовищнее. Рене отбивалась, упала, запнувшись, кровосос была теперь сверху, прижимала мага к земле, лапами не давая ей шевельнуть руками.
Рене видела морду близко к своему лицу, чувствовала вонь упырьей пасти, капли слюны падали на её кожу, на лоб и щёки.
Маг извернулась и двинула носком ботинка куда-то в мягкое. Тварь взвизгнула и скрутилась, ослабив хватку на мгновение. Его хватило, чтобы вытащить склянку из футляра на поясе. Рене разбила тонкую стекляшку в окровавленную грудь твари — куда смогла извернуть руку.
Тварь завыла, язычки огня прорвались на груди и поползли дальше, на плечи, руки, живот, на спину и охватили её целиком.
Рене отшатнулась, с недоумением уставилась на испачканную кровью ладонью — тварь была ранена раньше? Поэтому они остановились? Не могли больше идти?
Задумавшись, Рене чуть не упустила мальчишку. Он кинулся к горящему монстру с плачем и криками.
Тварь горела, только чуть подёргивая хвостом.
Рене ухватила мальчишку поперёк живота, и держала брыкающегося и царапающегося дьяволёнка, пока не подоспел Кир.
Он сходу вырвал его из её рук и, размахнувшись, нацелил головой в дерево.
- Не сметь! - и Рогатый застыл против воли.
Маг стояла на коленях, тянула руку к Киру. Рядом догорал кровосос, и огонь золотил белые волосы. В глазах мага тоже плясали и прыгали язычки холодного серебра. Оставались трепыхать в воздухе, когда она переводила взгляд с мальчишки на Кира. Кир не мог двинуться. Рене держала его не только голосом и это забирало остатки её сил. Она шепнула:
- Кир, это ребёнок.
Маг, совсем без сил, легла на землю, глядя на висящие гроздьями крупные звёзды. Шестая декада осени — время самых больших звёзд. Повторила, взмахнув рукой и отпуская Рогатого из невидимых тисков:
- Это просто ребёнок. Его нельзя убивать.
Кир подошёл ближе:
- Рене, это кровосос.
- Не совсем, Кир. Ему около трёх, значит, выкрали его пару месяцев назад. Он ещё не кровосос. Наверное.
- Рене... - Рогатый растерялся.
- Кир, я тоже не знаю, что с ним делать. Я не умею с детьми, ты знаешь. Ты...
Она вдруг рассмеялась.
- Рогатая нянька. Кир Керата, проводник по договору и нянька по желанию.
Она смеялась, Кир разглядывал мальчишку. Держал его под мышки. Серый, вихрастый, бесхвостый, мальчишка шипел на него, скалил ещё почти человечьи зубы и плакал.
Кровососы не плачут.
Кир осторожно сел рядом с магом.
- У тебя есть... чего-нибудь?
Рене всё так же лёжа порылась в сумке и передала Рогатому яблоко. Кир дал его мальчишке.
Тот сначала оттолкнул руку, так, что красное с жёлтым яблоко покатилось с шорохом по прелым и шуршащим листьям. Пацан проводил его глазами, потом повёл носом, принюхался и прыгнул вслед. Как лягушка.
Когда раздался сочный яблочный хруст и причмокивание, Рене улыбнулась.
- Его надо вернуть родителям.
Кир хмыкнул:
- Вряд ли они его возьмут. Даже если живы.
Рене села, посмотрела на жующего яблоко ребёнка:
- Мать возьмёт.
* * *
- Почему вы его не убили? Вы должны были убить всех, кто...
Старик злится, его щёки трясутся от возмущения, рука в перстнях дрожит, указывая на серое тельце на руках у Рогатого Кира.
Рене сжимает губы, пытается сдержаться, но не может. Возвышает голос над гулом толпы, заполнившей улицу перед ратушей:
- Где его мать? Где отец?
Ответа нет, но Рене чувствует движение светлой смеси надежды и боли. Энергия этих эмоций взлетает над толпой и магу хорошо видна. Там, в толпе горожан метнулась женщина из-за спины высокого бородатого мужика. Тот перехватил её, вцепился рукой в плечо.
Женщина плачет, закрывает лицо кулаками, мотает головой. Её светлые волосы разметались из-под благообразного чепца, она отталкивает мужа и он снова останавливает её, разворачивает к себе и бьёт по лицу.
Рене делает шаг вперёд и чувствует уже на своём плече чужую тяжёлую руку. Шёпот Кира тяжелее его лап:
- Ты делаешь только хуже, не лезь!
Рене снова смотрит на женщину, её уволакивают с улицы прочь, куда-то в переулки, в будни, подальше от ребёнка, странного, опасного, ненужного. Из-за которого будут проблемы у всех. У семьи, у его братьев и сестёр. Зачем?
Нет его, уволокли его кровососы. Оплакали его тогда же, много месяцев тому назад.
Рене молчит. Только глаза полыхают.
Она не слышит, как Кир требует платы за убитых кровососов, за спасение священных белых оленей.
Не слышит, как старик расплачивается, даёт бумагу-подтверждение. «От граждан города Белого оленя...»
В голове стучит. В голове роятся больные вещи.
Сколько таких, как она. Сколько не поступают, как им хочется? Сколько подчинены и несвободны только потому, что родились не того пола.
И ребёнок не с матерью Ради чего — всё? Спасать вот этих вот всех от кровососов?
Да кто из них лучше-то? Эти, бросающие живое дитя, или те, сражающиеся за своих до последнего?
- Заночуем?
Кир спрашивает, увязывая заплечную сумку ремнями. Он знает Рене и знает, что она ему ответит:
- Ни за что.
Начинает накрапывать дождь, двое и ребёнок уходят из города. Город проклят. Город, где не помогают своему же — обречён питать кровососов. Не тех, так этих.
Город кровососов.
И священные белые олени не спасутся даже руками Рене и Рогатого, мага и демона.
07.08.2019, Рина Алискина
ГЛАВА 3. Во имя общего блага
Малышка бежит за мной, спотыкаясь и плача, роняя своего нелепого медведя, поднимая его и плача, плача, плача...
Достала! Достало это её нытьё...
Оборачиваюсь к ней и заглядываю прямо в это сопливое личико. Мне пришлось опуститься на корточки. Коленки выше её макушки.
Спутанные грязные волосёнки, пухленькие щёчки и опыхший от слёз рот. Сопли стекают из носа, она вытирает их тут же. Рукавом, блин! Гадость!
Сколько ей может быть лет?
- Сколько тебе лет?
- Пять лет, мем.
Старенькая, порядком потёртая шаль связана концами за спиной. Юбка на резинке подвёрнута так, чтобы малявка в ней не спотыкалась.
- Зачем ты идёшь за мной?
И тут она начинает рыдать. В голос, вздрагивая всем телом, всхлипывая и захлёбываясь.
- Заткнись!
Она честно пытается замолчать, но от этого выходит только хуже: всхлипы прорываются сквозь приложенные ко рту ладошки, и звучат ещё громче.
- Я не могу тебя взять...
Девочка смотрит. А я уже слышу их. Они уже тут, в лесу. Они уже нащупали тропу. Суки! У них есть Сила, у них есть Кровь и Жизни для неё, и с Силой они найдут меня куда раньше, чем с псами или предателями.
Сссуки!
Мне повезло. Я могу их учуять. Я знаю, что они делают, зачем, я даже знаю, скольких он убили ради того, чтобы найти меня.
Девчонка всё ещё тут. Она меня видела, они меня увидеть не могут. Нет таких заклятий, которые показали бы им мой облик.
А вот она - покажет. И я уже никуда не смогу...
Связываю верёвку, больше всего эта штука напоминает сеть для... Бабка моя в ней таскала кочаны на рынок. Но если сплести побольше и кое-где узлы ослабить, а кое-где натянуть...
