Трактир доживал свои последние дни.
Черепица крыши, давно поросшая мхом, покосилась, чуть осела. Дверь, открываемая обычно с ноги, болталась на одной петле, скрипела от каждого дуновение ветра. Воздух же казался затхлым, прокисшим и противно сырым. Не было почти посетителей, а единственная официантка лениво лузгала семечки у покосившейся барной стойки.
И всё же было в этом трактире что-то странное, цепляющее взгляд.
То ли общая густая тишина, так несвойственная питейным заведениям, то ли, притягивающая взор, сгорбленная фигура в углу.
Человек, вошедший в этот поздний час, остановился на пороге, вызвал слабый интерес, что тут же потух, завсегдатаев. Он же, не обращая ни на кого внимания и пиная лежащий на его пути стул, направился в угол, к занятому фигурой столу. Сел, подозвал официантку и заказал три бутылки вина.
Единственное, что можно было здесь ещё заказывать.
– Занято, – голос фигуры прозвучал тихо, едва слышно.
Но навёл враз ужас.
Иррациональный страх, что пробрал до костей всех.
Однако человек ей возразил, бросил холодно и твердо:
– Свободно.
И фигура, лишь едва заметно передёрнув плечами, промолчала. Не подняла даже голову, чтобы на него посмотреть.
Полчаса – самые долгие в их жизни – потянулись медленно. В молчании, редких вскриках людей и брани трактирщика.
В раздававшемся с кухни ленивом громыхании.
Они же…
Человек и фигура.
Фигура и человек.
Кто из них, кто?
Кто он… Человек, которого изгнали изо всех городов Империи и окунули в чашу презрения? Или же человек – всеобщий любимец, которого приветствует торжественный рёв толпы и громкие рукоплескания?
А кто она… Фигура, которую так давно никто не замечает и ненавидит, если всё-таки заметит? Или же фигура, которая хранит множество тайн, в том числе и его?
– Ты пришёл...
– Ты знала…
Человек подался вперед.
Качнулся в глупом и бессмысленном порыве заглянуть под капюшон плаща, разглядеть лицо, что было по легендам самым прекрасным на свете, увидеть некогда чарующие и неповторимые глаза цвета дикой сирени.
– И всё же… – из воздуха соткалась, опустилась плавно на засаленную поверхность стола старая руна из рябиновой коры, проступили резкие белые штрихи, что в знак сложились. – Альгиз. Перевернутая. Смерть.
– Кто?
– Я.
– Но ты жива.
– И всё же… – белая рука, показавшаяся из рукава, неуловимым движением смахнула со стола руну. – Ты прислал двух воинов. Три дня назад. На Мшистой дороге.
– Нет. Ты впервые ошиблась... Путница, – человек на секунду замешкался.
Замер, но сказал.
Произнес вслух имя, что теперь и навеки её.
И горящие глаза цвета самой тёмной ночи упёрлись в человека. Они выжгли изнутри, вывернули, опустошая, наизнанку.
Узнали абсолютно всё.
– Что ты хочешь?
– Ты знаешь...
– Это не в моей власти, – она, качнув головой, отрезала.
Добавила равнодушно и словно нехотя, на грани слышимости:
– Дважды судьба не обманывается.
– Ты можешь...
– Но не тебе.
– Почему? – человек спросил быстро.
Жадно.
А Путница неуловимым движением вытащила из пустоты несколько рун Верховного футарка, выложила их на стол.
– Твой путь ещё долог, – равнодушно рассматривая расклад, она по старой, прошлой, привычке склонила голову вправо, и чёрная прядь волос, заставляя человека побледнеть, из-под капюшона выскользнула змеей. – А смерть близка, как и возрождение. Грехи и бесчестье не увидятся в тени, былая же слава придёт. Отвернутся Боги, но возвратится в нужный момент удача. Ты справишься со всем сам. Без изменения судьбы.
– А ты?
– Что?
– Ты справишься?
Не задаётся такой вопрос Путнице.
Но…
Она склонила, разглядывая его, ещё больше голову, но всё же спросила:
– С чем?
– С подобной жизнью, – он выплюнул каждое слово, скривился от душащей злости, странной ненависти к ней, себе, ко всем. – Вспоминать все оставшиеся годы прошлое. Помнить и знать, как оно живётся… человеком. Минуты величия и триумфа, победы и горечь поражений... Незаслуженное падение...
– Это тебя не касается, – руны таяли, истлевали на пропитанной грязью столешнице, а она вскинула голову.
И увиделись на миг сверкнувшие глаза.
Чёрные.
– Уходи.
– А ты?! – человек, роняя стул, вскочил, навис над столом, в который руками он упёрся, и протяжный скрип послышался, только слова его всё одно расслышались, были услышаны. – Сколько ты будешь прятаться? Убегать от всего? Пришли перемены!
Подули с юга, с багряно-красного Закатного моря, волны которого уже рассекала флотилия Туманного короля, будущего союзника и верного друга.
Она знала, чувствовала…
…и видела глазами белоснежной чайки, что скользила над серебряными парусами короля…
И человеку, в старом трактире на краю Империи, Путница ответила с невидимой улыбкой, проговорила, склонив вновь голову:
– Не для меня. Я сожгла свою судьбу, – она вскинула и забыто, и знакомо подбородок.
И скользнула по волосам тяжёлая грубая ткань, а на него посмотрели чёрные провалы глаз, в которых давно сгорел цвет сирен.
Чёрные волны волос окружали белое, будто каменное и неживое, лицо, что было, в самом деле, прекрасно.
И он, бледнея, отшатнулся.
Попятился слепо.
– Тебе пора. Дороги судьбы не ждут вечно…
Поэтому человек уходит.
И… всё?
Последняя встреча, которую обещала когда-то старуха?
Да.
Путница знала и, закрывая глаза, улыбнулась. У той, что сожгла свою судьбу, не может быть слёз или боли…
А человек…
Он будет счастлив, проживет ещё сорок лет до восхода Бледной звезды. Взойдет на престол, после Багряного переворота, что случится через шесть седмиц. Он женится на самой красивой девушке Империи и скончается в глубокой старости, в окружении детей и внуков, которых будет много.
Путница открыла глаза.
Вернулась в пока настоящее, в полуразвалившийся трактир, что скоро сотрётся из памяти мира, уничтожится, и люди, видевшие человека, будут мертвы, ибо таковы лучшие свидетели их встречи. Она окинула помещение равнодушным взглядом и, слегка морщась, протянула руку к нетронутому бокалу красного вина.
Тёмного.
Как кровь.
Путница опустошила залпом бокал, и прав он был про прошлое.
Оно вспомнилось.
Дождливый летний день, небо затянутое низкими серыми тучами. Холодный ветер, что особенно заметен на побережье Океана. Он пронизывает до костей, забивается, мерещась осязаемым, в рот, душит.
Обрушиваются с грохотом на острые скалы ревущие волны.
А девушка, что слишком худа и хрупка для таких ветров и бурь, ёжится. Мерзнет в последний раз в тонком для подобной погоды алом платье, что развевается, и накинутый поверх плащ не спасает, не согревает.
Но она не уходит.
Ждёт.
Появляется древняя старуха, и в руках у неё тонкая свеча. Горит ровно белое пламя, не трогают его порывы ветра и брызги ледяной воды, что до них долетают, и потяжелел уже от накативших на берег волн подол платья.
– Девочка, может, передумаешь? – старуха смотрит печально в полные решимости глаза цвета дикой сирени. – Обратного пути нет.
– Нет, – она кусает и без того обкусанные губы, качает упрямо головой. – Я должна, для него, для нас. Если я этого не сделаю, его не станет!
Старуха неодобрительно качает головой, но молчит.
Каждый волен избирать свой путь сам.
– Властью, данной мне Богами, я сжигаю судьбу принцессы Алисаны Лории из рода Браньер-де-Шелье…
Она подносит свечу к белокурым волосам прекрасной принцессы. Влажные, они вспыхивают в мгновение ока. Старуха же отступает, отходит на безопасное расстояние, с жалостью смотря на объятую пламенем девушку.
Огонь потухает нескоро, а когда он исчезает, на голые камни падает девушка с чёрными, как смоль, волосами и глазами.
Проступает на виске шрам-полумесяц – клеймо.
– …отныне и навсегда ты – Путница. Избранная, знающая судьбы всех, но не свою.
Нет больше принцессы Алисаны Лории из рода Браньер-де-Шелье, всеобщей любимицы и невесты будущего императора Раймонда Светлого.
Есть Путница...
– …да будет, как исписано в Священных скрижалях, знать она все судьбы мира, слышать и видеть глазами живых и мёртвых, что возвращены. Переживет и выдержит она тяготы скитания и одиночества, презрение всенародное и молчание людское…
– Лисана!
Далёкий голос отца тонет в громе очередной волны, в рёве злого ветра.
И слышится не монотонный голос старухи, а призрачный шёпот няни:
«Только слабый и повинный отказывается от своей судьбы, Алисана. Сжечь судьбу – заклеймить себя на всю жизнь. Служитель богов руку во спасение не подаст, жалкий нищий презреньем обольет…»
Один из древних мыслителей Царства Первого писал, что истина в вине.
Сегодня Путница была готова согласиться.
И ещё один бокал она себе налила…
Отец не успевает.
И не понимает.
Он убивает одним росчерком меча старуху, а её бьёт, ударяет наотмашь по щеке. Последний из людей, что прикасается к ней.
Отец отрекается.
А она прокрадывается во дворец по знакомым с детства тайным ходам и лазейкам. Раймонда новая Путница находит в библиотеке. Он спит над книгой с древними родами, которые знать некогда было необходимо, положено.
И так неважно это сейчас.
Одно невесомое касание пальцев, и она, стирая побежавшие из глаз кровавые слёзы, увидела… всё… прошлое, настоящее, будущее…
Письмо выходит коротким, сухим, скомканным.
По делу.
И оказывается, что о любви писать она не умеет или… разучилась? Истинный огонь, огонь Богов сжёг и это ненужное умение…
Впрочем, так лучше, ему не следует знать.
Про заговор важнее.
И хитрые козни брата.
Ему нужнее знать, кто поможет в трудный момент и на кого можно будет положиться. Ему нужно выжить, спасти после Империю. И Путница стережет его сон и растворяется в тени ниши, когда он, вздрогнув, просыпается и письмо замечает.
Читает, хмурится.
Верит?
Верит, ибо нельзя не поверить в рассказ Путницы, даже если ты не знаешь, что это её рассказ.
Он выбегает из библиотеки, а она исчезает, не прощаясь, из дворца.
Так… лучше.
Путнице легко затеряться на извилистых дорогах Империи, дождаться обещанной встречи – сложнее.
Но он приходит.
Находит её в полуразрушенном трактире.
Глупая, ненужная встреча и разговор – прощание – ни о чем. И даже Путница не знает, подарок или насмешка Богов есть эта встреча.
Последняя в их жизни встреча, потому что…
Путница улыбнулась.
И улыбка эта – змеиная – испугала до визга и дрожи плывущую мимо официантку. Выпал из ослабевших враз рук поднос, а пустая кружка укатилась под лавку.
– Ты… ты уходи! Проваливай прочь! – она завизжала истерично.
Попятилась.
А Путница поднялась текуче, скользнула тенью мимо трактирной девки и, на миг останавливаясь рядом, прошептала едва слышно.
Засмеялась.
А девка, бледнея ещё сильнее, покачнулась, раскрыла в немом крике рот. Исказилось, пугая, и без того рябое и некрасивое лицо.
Путница же остановилась на крыльце, встряхнула волосами и легко сбежала вниз по трухлявому крыльцу. Ей незачем больше оставаться здесь.
Будущий император Раймонд Светлый больше не появится в её жизни. Ведь он… испугался? Струсил и отказался от неё, сам того не понимая.
Пока.
Но он поймет.
Для этого ведь иногда нужно не так уж и много времени, а, поняв, он подошлет к ней через три дня наемника, что будет куплен за десять золотых.
Кто сказал, что Путницы бессмертны?
Смертны.
Жаль только, что всего за десять золотых.
Дешево.
Но Путница улыбнется смерти, что взглянет на неё серыми глазами наемника. Сверкнет сталью короткий клинок, войдет.
А ещё через пару дней молодой селянин отправится на осеннюю ярмарку по лесной тропе в соседнюю деревню.
Он найдет её тело.
Путница будет лежать на осенних мокрых листьях, а стеклянные глаза, став цвета дикой сирени, устремят свой взор в голубое светлое небо, что так не свойственно осени в этих краях. Сползет с головы капюшон плаща, и распущенные, вновь светлые, волосы прилипнут к мраморной коже.
И… всё.
Никто не узнает, кто она.
Как и будет этого хотеть человек, будущий император Раймонд Светлый, любимец народа.
Черепица крыши, давно поросшая мхом, покосилась, чуть осела. Дверь, открываемая обычно с ноги, болталась на одной петле, скрипела от каждого дуновение ветра. Воздух же казался затхлым, прокисшим и противно сырым. Не было почти посетителей, а единственная официантка лениво лузгала семечки у покосившейся барной стойки.
И всё же было в этом трактире что-то странное, цепляющее взгляд.
То ли общая густая тишина, так несвойственная питейным заведениям, то ли, притягивающая взор, сгорбленная фигура в углу.
Человек, вошедший в этот поздний час, остановился на пороге, вызвал слабый интерес, что тут же потух, завсегдатаев. Он же, не обращая ни на кого внимания и пиная лежащий на его пути стул, направился в угол, к занятому фигурой столу. Сел, подозвал официантку и заказал три бутылки вина.
Единственное, что можно было здесь ещё заказывать.
– Занято, – голос фигуры прозвучал тихо, едва слышно.
Но навёл враз ужас.
Иррациональный страх, что пробрал до костей всех.
Однако человек ей возразил, бросил холодно и твердо:
– Свободно.
И фигура, лишь едва заметно передёрнув плечами, промолчала. Не подняла даже голову, чтобы на него посмотреть.
Полчаса – самые долгие в их жизни – потянулись медленно. В молчании, редких вскриках людей и брани трактирщика.
В раздававшемся с кухни ленивом громыхании.
Они же…
Человек и фигура.
Фигура и человек.
Кто из них, кто?
Кто он… Человек, которого изгнали изо всех городов Империи и окунули в чашу презрения? Или же человек – всеобщий любимец, которого приветствует торжественный рёв толпы и громкие рукоплескания?
А кто она… Фигура, которую так давно никто не замечает и ненавидит, если всё-таки заметит? Или же фигура, которая хранит множество тайн, в том числе и его?
– Ты пришёл...
– Ты знала…
Человек подался вперед.
Качнулся в глупом и бессмысленном порыве заглянуть под капюшон плаща, разглядеть лицо, что было по легендам самым прекрасным на свете, увидеть некогда чарующие и неповторимые глаза цвета дикой сирени.
– И всё же… – из воздуха соткалась, опустилась плавно на засаленную поверхность стола старая руна из рябиновой коры, проступили резкие белые штрихи, что в знак сложились. – Альгиз. Перевернутая. Смерть.
– Кто?
– Я.
– Но ты жива.
– И всё же… – белая рука, показавшаяся из рукава, неуловимым движением смахнула со стола руну. – Ты прислал двух воинов. Три дня назад. На Мшистой дороге.
– Нет. Ты впервые ошиблась... Путница, – человек на секунду замешкался.
Замер, но сказал.
Произнес вслух имя, что теперь и навеки её.
И горящие глаза цвета самой тёмной ночи упёрлись в человека. Они выжгли изнутри, вывернули, опустошая, наизнанку.
Узнали абсолютно всё.
– Что ты хочешь?
– Ты знаешь...
– Это не в моей власти, – она, качнув головой, отрезала.
Добавила равнодушно и словно нехотя, на грани слышимости:
– Дважды судьба не обманывается.
– Ты можешь...
– Но не тебе.
– Почему? – человек спросил быстро.
Жадно.
А Путница неуловимым движением вытащила из пустоты несколько рун Верховного футарка, выложила их на стол.
– Твой путь ещё долог, – равнодушно рассматривая расклад, она по старой, прошлой, привычке склонила голову вправо, и чёрная прядь волос, заставляя человека побледнеть, из-под капюшона выскользнула змеей. – А смерть близка, как и возрождение. Грехи и бесчестье не увидятся в тени, былая же слава придёт. Отвернутся Боги, но возвратится в нужный момент удача. Ты справишься со всем сам. Без изменения судьбы.
– А ты?
– Что?
– Ты справишься?
Не задаётся такой вопрос Путнице.
Но…
Она склонила, разглядывая его, ещё больше голову, но всё же спросила:
– С чем?
– С подобной жизнью, – он выплюнул каждое слово, скривился от душащей злости, странной ненависти к ней, себе, ко всем. – Вспоминать все оставшиеся годы прошлое. Помнить и знать, как оно живётся… человеком. Минуты величия и триумфа, победы и горечь поражений... Незаслуженное падение...
– Это тебя не касается, – руны таяли, истлевали на пропитанной грязью столешнице, а она вскинула голову.
И увиделись на миг сверкнувшие глаза.
Чёрные.
– Уходи.
– А ты?! – человек, роняя стул, вскочил, навис над столом, в который руками он упёрся, и протяжный скрип послышался, только слова его всё одно расслышались, были услышаны. – Сколько ты будешь прятаться? Убегать от всего? Пришли перемены!
Подули с юга, с багряно-красного Закатного моря, волны которого уже рассекала флотилия Туманного короля, будущего союзника и верного друга.
Она знала, чувствовала…
…и видела глазами белоснежной чайки, что скользила над серебряными парусами короля…
И человеку, в старом трактире на краю Империи, Путница ответила с невидимой улыбкой, проговорила, склонив вновь голову:
– Не для меня. Я сожгла свою судьбу, – она вскинула и забыто, и знакомо подбородок.
И скользнула по волосам тяжёлая грубая ткань, а на него посмотрели чёрные провалы глаз, в которых давно сгорел цвет сирен.
Чёрные волны волос окружали белое, будто каменное и неживое, лицо, что было, в самом деле, прекрасно.
И он, бледнея, отшатнулся.
Попятился слепо.
– Тебе пора. Дороги судьбы не ждут вечно…
Поэтому человек уходит.
И… всё?
Последняя встреча, которую обещала когда-то старуха?
Да.
Путница знала и, закрывая глаза, улыбнулась. У той, что сожгла свою судьбу, не может быть слёз или боли…
А человек…
Он будет счастлив, проживет ещё сорок лет до восхода Бледной звезды. Взойдет на престол, после Багряного переворота, что случится через шесть седмиц. Он женится на самой красивой девушке Империи и скончается в глубокой старости, в окружении детей и внуков, которых будет много.
Путница открыла глаза.
Вернулась в пока настоящее, в полуразвалившийся трактир, что скоро сотрётся из памяти мира, уничтожится, и люди, видевшие человека, будут мертвы, ибо таковы лучшие свидетели их встречи. Она окинула помещение равнодушным взглядом и, слегка морщась, протянула руку к нетронутому бокалу красного вина.
Тёмного.
Как кровь.
Путница опустошила залпом бокал, и прав он был про прошлое.
Оно вспомнилось.
Дождливый летний день, небо затянутое низкими серыми тучами. Холодный ветер, что особенно заметен на побережье Океана. Он пронизывает до костей, забивается, мерещась осязаемым, в рот, душит.
Обрушиваются с грохотом на острые скалы ревущие волны.
А девушка, что слишком худа и хрупка для таких ветров и бурь, ёжится. Мерзнет в последний раз в тонком для подобной погоды алом платье, что развевается, и накинутый поверх плащ не спасает, не согревает.
Но она не уходит.
Ждёт.
Появляется древняя старуха, и в руках у неё тонкая свеча. Горит ровно белое пламя, не трогают его порывы ветра и брызги ледяной воды, что до них долетают, и потяжелел уже от накативших на берег волн подол платья.
– Девочка, может, передумаешь? – старуха смотрит печально в полные решимости глаза цвета дикой сирени. – Обратного пути нет.
– Нет, – она кусает и без того обкусанные губы, качает упрямо головой. – Я должна, для него, для нас. Если я этого не сделаю, его не станет!
Старуха неодобрительно качает головой, но молчит.
Каждый волен избирать свой путь сам.
– Властью, данной мне Богами, я сжигаю судьбу принцессы Алисаны Лории из рода Браньер-де-Шелье…
Она подносит свечу к белокурым волосам прекрасной принцессы. Влажные, они вспыхивают в мгновение ока. Старуха же отступает, отходит на безопасное расстояние, с жалостью смотря на объятую пламенем девушку.
Огонь потухает нескоро, а когда он исчезает, на голые камни падает девушка с чёрными, как смоль, волосами и глазами.
Проступает на виске шрам-полумесяц – клеймо.
– …отныне и навсегда ты – Путница. Избранная, знающая судьбы всех, но не свою.
Нет больше принцессы Алисаны Лории из рода Браньер-де-Шелье, всеобщей любимицы и невесты будущего императора Раймонда Светлого.
Есть Путница...
– …да будет, как исписано в Священных скрижалях, знать она все судьбы мира, слышать и видеть глазами живых и мёртвых, что возвращены. Переживет и выдержит она тяготы скитания и одиночества, презрение всенародное и молчание людское…
– Лисана!
Далёкий голос отца тонет в громе очередной волны, в рёве злого ветра.
И слышится не монотонный голос старухи, а призрачный шёпот няни:
«Только слабый и повинный отказывается от своей судьбы, Алисана. Сжечь судьбу – заклеймить себя на всю жизнь. Служитель богов руку во спасение не подаст, жалкий нищий презреньем обольет…»
Один из древних мыслителей Царства Первого писал, что истина в вине.
Сегодня Путница была готова согласиться.
И ещё один бокал она себе налила…
Отец не успевает.
И не понимает.
Он убивает одним росчерком меча старуху, а её бьёт, ударяет наотмашь по щеке. Последний из людей, что прикасается к ней.
Отец отрекается.
А она прокрадывается во дворец по знакомым с детства тайным ходам и лазейкам. Раймонда новая Путница находит в библиотеке. Он спит над книгой с древними родами, которые знать некогда было необходимо, положено.
И так неважно это сейчас.
Одно невесомое касание пальцев, и она, стирая побежавшие из глаз кровавые слёзы, увидела… всё… прошлое, настоящее, будущее…
Письмо выходит коротким, сухим, скомканным.
По делу.
И оказывается, что о любви писать она не умеет или… разучилась? Истинный огонь, огонь Богов сжёг и это ненужное умение…
Впрочем, так лучше, ему не следует знать.
Про заговор важнее.
И хитрые козни брата.
Ему нужнее знать, кто поможет в трудный момент и на кого можно будет положиться. Ему нужно выжить, спасти после Империю. И Путница стережет его сон и растворяется в тени ниши, когда он, вздрогнув, просыпается и письмо замечает.
Читает, хмурится.
Верит?
Верит, ибо нельзя не поверить в рассказ Путницы, даже если ты не знаешь, что это её рассказ.
Он выбегает из библиотеки, а она исчезает, не прощаясь, из дворца.
Так… лучше.
Путнице легко затеряться на извилистых дорогах Империи, дождаться обещанной встречи – сложнее.
Но он приходит.
Находит её в полуразрушенном трактире.
Глупая, ненужная встреча и разговор – прощание – ни о чем. И даже Путница не знает, подарок или насмешка Богов есть эта встреча.
Последняя в их жизни встреча, потому что…
Путница улыбнулась.
И улыбка эта – змеиная – испугала до визга и дрожи плывущую мимо официантку. Выпал из ослабевших враз рук поднос, а пустая кружка укатилась под лавку.
– Ты… ты уходи! Проваливай прочь! – она завизжала истерично.
Попятилась.
А Путница поднялась текуче, скользнула тенью мимо трактирной девки и, на миг останавливаясь рядом, прошептала едва слышно.
Засмеялась.
А девка, бледнея ещё сильнее, покачнулась, раскрыла в немом крике рот. Исказилось, пугая, и без того рябое и некрасивое лицо.
Путница же остановилась на крыльце, встряхнула волосами и легко сбежала вниз по трухлявому крыльцу. Ей незачем больше оставаться здесь.
Будущий император Раймонд Светлый больше не появится в её жизни. Ведь он… испугался? Струсил и отказался от неё, сам того не понимая.
Пока.
Но он поймет.
Для этого ведь иногда нужно не так уж и много времени, а, поняв, он подошлет к ней через три дня наемника, что будет куплен за десять золотых.
Кто сказал, что Путницы бессмертны?
Смертны.
Жаль только, что всего за десять золотых.
Дешево.
Но Путница улыбнется смерти, что взглянет на неё серыми глазами наемника. Сверкнет сталью короткий клинок, войдет.
А ещё через пару дней молодой селянин отправится на осеннюю ярмарку по лесной тропе в соседнюю деревню.
Он найдет её тело.
Путница будет лежать на осенних мокрых листьях, а стеклянные глаза, став цвета дикой сирени, устремят свой взор в голубое светлое небо, что так не свойственно осени в этих краях. Сползет с головы капюшон плаща, и распущенные, вновь светлые, волосы прилипнут к мраморной коже.
И… всё.
Никто не узнает, кто она.
Как и будет этого хотеть человек, будущий император Раймонд Светлый, любимец народа.
