— Куда меня везут?
— Во дворец, конечно! Хочу послушать твое выступление в более спокойной обстановке.
Я растерянно посмотрела в бледно- голубые глаза мужчины, и мне стало жутко. Потому что в них царил холод и любопытство вивисектора. Но, может быть, я ошибаюсь, и у всех императоров такой жесткий пронизывающий взгляд. Им так по статусу положено, ясное дело.
— Мое имя Валия. А вас как можно называть или мне вовсе не выпадет этой чести?
Я пыталась улыбаться, а сердце трепетало подобно пойманной в сачок бабочке. Совершенно не представляла, как мне себя вести и что делать дальше.
— Зови меня Фурий, - благосклонно кивнул мужчина, аккуратно закупоривая свою склянку.
Наше путешествие на Палатинский холм, где раскинулся мраморный дворцовый комплекс, проходило по узкой, кривой улочке, обе стороны которой занимали торговые лавки и трактиры. Но пестрая толпа народа мгновенно расступалась перед могучими преторианцами, окружавшими повозку Цезаря.
И все же мне показалось, что численность охраны слишком мала для такой важной персоны. Возможно, в тот день Фурий не желал привлекать к себе внимание, создавая пышный выезд.
А, может, каждый из его солдат стоил целую дюжину, взять хотя бы того сероглазого великана. Он иногда строго посматривает в мою сторону, как будто не вполне доверяет.
— Это - Борат. Будучи еще простым легионером на Дунае он спас мне жизнь.
Я резко повернулась к императору, удивленная тем, как легко император угадал ход моих мыслей. Но следовало что-то вежливо ответить, а не хлопать ресничками.
— Понимаю, почему вы решили приблизить этого солдата.
Фурий усмехнулся, откинувшись на пуховую пурпурную подушку, окантованную толстым золотым шнуром.
— Конечно! С тех пор я доверяю Борату самое дорогое, что у меня есть – мою жизнь. Вокруг заговорщики и убийцы, все хотят вернуть Риму республиканские права, но я стою за незыблемые основы имперского величия. Ну, скажи, ты действительно веришь, что кучка корыстолюбивых стариков способна сохранить и упрочить римскую славу?
— Я – простая девушка из… гмм… простого народа и ратую за ту форму правления, при которой будет хорошо всем слоям населения страны. Я за мир, порядок и процветание. Если крестьяне будут здоровы и сыты, то и правящим кругам не придется голодать. Примерно так...
Фурий наклонился ко мне, хищно осклабившись.
— Какой осторожный ответ. Из тебя бы вышел забавный оракул. А скажи-ка, девушка из народа, стоит ли мне начинать войну с Северной Галлией или достаточно того, что седьмому легиону удалось усмирить мятеж?
«Да что он пристал со своими хитроумными расспросами, еще бы угадать, что именно Фурий желает услышать от птички в своих когтях… кстати, руки-то у него белые, ухоженные, наверно, целый штат рабов следит за состоянием царственных телес».
Собравшись с духом, я отчеканила, что войны – это определенно большие траты и жертвы, и если есть возможность договориться, лучше решить вопрос без кровопролития.
Но Фурий, кажется, остался разочарован моим тонким дипломатическим подходом к проблеме.
— Ты рассуждаешь как Сенека, такая же пустая высокопарная болтовня о ценности отдельной человеческой жизни. Чушь! Погибнет один простолюдин, его место займет другой, хвала Юпитеру, плебс обильно поставляет новых солдат, впрочем, для этого плебс и нужен.
— А еще сеять и убирать хлеб, выращивать скот и строить императорские апартаменты…- выпалила я, задетая явным пренебрежением Цезаря к его народу.
— Для этого есть рабы! – процедил Фурий, глядя в сторону.
— Разве они ценят землю, которую обрабатывают в цепях? Разве любят виноградники Таррацины так же преданно и беззаветно, как местные крестьяне? Не будет ли вино, приготовленное рабами, на половину состоять из крови и слез?
— Молчи, глупая женщина! Эта драма мне успела порядком надоесть. Тит Сергий и без тебя каждый день ноет о тяжелых податях и возможности бунта. А у меня в голове вертится сценарий новой навмахии в амфитеатре. Это будет грандиозное зрелище, даже сенаторы не видали подобного размаха, а чернь будет вопить от восторга и славить мое имя.
Я припомнила, что навмахией называли масштабные инсценировки морского сражения прямо на арене Колизея. Так вот о чем сейчас мечтает правитель Рима…
Фурий задумался, по его одутловатому лицу пробегала гримаса раздражения. А я замолчала, опустив голову, на чем свет стоит, ругая свое неуместное красноречие. Разве можно перечить диктатору? Уж лучше бы мне снова прочесть стихи. Ведь ради этого меня везут на Палатин.
После полудня мы оказались во внутреннем дворике императорских покоев. Моим глазам открылся прекрасный сад – по дорожкам, щедро присыпанным белым морским песком, вальяжно прохаживались павлины. В густых зарослях высокого кустарника на разные голоса щебетали птицы, раскидистые пальмы и кипарисы стояли ровными рядами перед парадным входом.
Немного съежившись от волнения, я старалась не отставать от Фурия, но он вскоре забыл о моем присутствии, занявшись разговором с каким-то седым представительным мужчиной в белой тоге. Зато я успела внимательно оглядеть большую светлую залу, пол которой застилали огромные пестрые ковры. Также я заметила, что в стенах были пробиты ниши, а в них стояли позолоченные статуи олимпийских богов и богинь, выполненных в рост человека.
В центре комнаты находилось ложе с изогнутыми ножками, на него-то и уселся Фурий, пока пожилой собеседник в тоге продолжал свой доклад, почтительно склонившись к императору.
Рядом с ложем располагались несколько величественных мраморных кресел с желтыми подушками, но никто не решался сесть без особого разрешения Цезаря. В зале остались только докладчик, которого, похоже, и звали Тит Сергий, еще Борат и я, не знающая, в какую щель забиться от нарастающего беспокойства.
А что, если Фурию будет недостаточно моих песенок и он начнет приставать? У владык его ранга неутолимый аппетит на всякого рода удовольствия и излишества. Не припомню в истории ни одного императора – аскета. Роль наложницы меня точно не устроит, а вот как этого избежать…
Когда Фурий наконец соизволил бросить на меня пренебрежительный взгляд, я едва стояла на ногах о слабости и была вынуждена опереться на широкую спинку кресла.
— Эй, как там тебя… не помню… чего ты трясешься? Может, ты больна лихорадкой и тебя надо как можно быстрее засунуть в мешок, а после вывезти за пределы дворца?
После такого откровенного заявления, мне осталось только сказать правду.
— Простите, Господин, кажется, меня шатает от голода.
Не знаю, что за блажь нашла на Фурия в тот вечер, видимо, он решил развлечься, пригласив к собственному столу уличную актрису. Или же владыка Рима имел мистический дар с первого слова или взгляда определять путешественниц во времени.
Поджав под себя ноги, я сидела прямо на ковре и с блюд на низком прямоугольном столике руками брала крупные влажные сливы, гранатовые зерна и вяленые фиги, а чуть позже даже попробовала жареного лангуста. Фурий сам бросил мне розоватый мясистый кусочек со своей серебряной чаши – как тут откажешься.
Борат стоял за правым плечом Цезаря и всем своим обликом выражал спокойную сосредоточенность. Был чрезвычайно похож на верного пса, готового в любой момент перегрызть горло любому, кто посягнет на жизнь хозяина.
Конечно, у «пса» где-то во дворце есть своя «конура» и с императорской кухни перепадают косточки с остатками мяса. Почему-то у меня возникла резкая неприязнь к этому угрюмому телохранителю, а ведь именно он подхватил меня на руки, когда я падала со сцены.
Наши взгляды встретились, и в глазах Бората я прочла снисходительную усмешку. Ну, еще бы! Это же я сейчас выгляжу комнатной собачкой, ожидающей угощения.
Воистину жалкое зрелище - растрепанная девица пальцами запихивает в рот ломтики душистого хлебца с гусиным паштетом. Но как это вкусно… Царское лакомство! А что вилок и ложек мне вручить никто не догадался, так это - сущие пустяки для голодного человека.
И плевать, что губы мои перемазаны маслом, а по локтю течет терпкий гранатовый сок. Может, я обедаю с владыкой Рима в первый и последний раз, а к вечеру меня за малейшую провинность казнят или отправят куда Ганнибал слонов не гонял… ой, даже страшно представить, что Фурий может со мной сделать, если не сумею его развлечь.
К счастью, самым мрачным прогнозам моим не пришлось сбыться, потому что после обильной трапезы, поглаживая надувшийся живот, Цезарь велел грузному бородатому слуге в длинной цветастой хламиде устроить меня в отдельных покоях «подальше от девок, но под присмотром». Хм, что бы это означало…
Перед тем, как покинуть зал, я поклонилась Фурию и поблагодарила за угощение, услышав ленивый ответ, перемежающийся зевотой:
— Позову тебя позже, еще раз прочтешь мне про то, как стихи убивают их создателя. Мне понравился смысл сказанного. Только в муках должно рождаться на свет истинное искусство, а порой за шедевр нужно платить жизнью.
«На сей раз спорить не буду, ваше величество, мне самой лишь бы остаться целой».
Дворцовый раб-распорядитель привел меня в маленькое, но чистое помещение, недалеко от обеденной залы. Комната, где, по всей видимости, я какое-то время буду «гостить» изнутри была соединена с другой каморкой, но я не решилась отворить деревянную дверь. Слишком много впечатлений для первого дня вблизи Цезаря.
Нужно прилечь на жесткое ложе, застеленное толстым полосатым покрывалом и немного передохнуть. Я даже задремала, и позже меня разбудило легкое похлопывание по спине – пришла рабыня, чтобы проводить «актрису» в термы.
Ну, конечно, перед тем, как размещать новую игрушку в императорском дворце, ее следует хорошенько вымыть, причесать и приодеть.
Молоденькая рабыня привела меня к небольшому бассейну, в котором уже весело плескались две пышнотелые девицы. Не очень-то хотелось лезть в «общую ванну», но я безропотно сняла платье и шагнула на первую мраморную ступеньку, ведущую к воде. Бр-р… прохладно… Сейчас быстренько окунусь и назад. Надеюсь, мне уже приготовили полотенце или просто кусок ткани, в который смогу закутаться и согреться.
Соседки- купальщицы были хороши, тела точно выточены из розоватого мрамора, волосы у каждой забраны наверх и перевязаны алой лентой. Я коротко кивнула девушкам и уже собиралась подниматься наверх, как одна из них рассмеялась:
— Смотри-ка, новенькая потаскушка нас испугалась!
Я на мгновение замерла, а потом рывком выхватила из рук рабыни серую простыню и обмоталась ею на манер римской тоги, мне казалось, так я выгляжу более значительно.
— Мое имя – Валентина, я знаменитая актриса из далекой страны. Императору понравилось мое выступление на сцене, и он пригласил меня во дворец. А кто вы, позвольте узнать?
Ответила мне та, что выглядела немного старше, привлекательней и наглее:
— Я – Мелина из Остии. Мои услуги так приглянулись Прокту Септорию, что он выкупил меня из лупанара за двадцать золотых монет. А эту девицу зовут Тулия, - красавица кивнула на соседку, - она работала на мельнице, пока ее не приметил один сенатор, правда, его казнили полгода назад, зато Тулия попала во дворец, и ей не приходится услаждать дряблого старца.
— У меня теперь работа поприятнее, чем пыхтеть над немощным крючком Авла, - хихикнула девица, откровенно ластясь к соседке, - разве я виновата, что он никак не хотел твердеть, уж как я ни старалась.
Когда подруги начали целоваться, прижавшись друг к другу, как две влюбленные змеи, я в смятении отвернулась. Возможно, Фурий ничего не имеет против подобных забав своих наложниц. А кем еще могли быть эти дамы? Неужели и меня ждет участь бесправной игрушки для пресыщенного сластолюбца… Надо попытаться сбежать.
Миновала вторая неделя моего пребывания в Риме. Волнение по поводу императорских домогательств оказалось напрасным. Возможно, мой приятный голос и некоторый врожденный артистизм привлекал Фурия гораздо больше, чем заурядная внешность. Или же я попала на глаза императору в тот период, когда он больше тяготел к поэтическому искусству и учению стоиков, нежели к плотским утехам.
Но постепенно картина прояснилась, и тому очень способствовало мое сближение с Титом Сергием Катоном – ближайшим советником и казначеем императора. Столкнувшись однажды в коридоре дворца, мы вместе дошли до внутреннего сада и долго беседовали в тени раскидистых акаций.
Я, конечно, держалась настороже, считала, Тит Сергий устраивает проверку, исподволь расспрашивая о моем прошлом, пытается понять, что за новая птица кормится с руки Фурия. Сердце мое похолодело, когда я узнала, что подобных залетных птах дворец видел уже немало, и судьба большинства из них оказалась печальной.
— Фурий недоверчив, - объяснял Тит Сергий, - и в то же время в силу своего живого характера и горячей крови не может жить замкнуто. У Цезаря противоречивый нрав, сегодня он осыпает ласками полюбившихся актеров, завтра велит плетьми изгнать их из города за малейшую провинность. Ты правильно делаешь, что ведешь себя тихо и скромно, Валия, может, продержишься дольше.
Советник по возрасту годился мне в отцы, держался просто и доброжелательно, хотя мог бы даже не замечать - кто я для первого казначея Империи?! Однако порой у меня возникало чувство, что Тит Сергий сам ищет разговора со мной, как будто ему это выгодно.
Как уж так вышло - наши пути стали частенько пересекаться, и мы могли запросто перекинуться парой слов в основном о здоровье и настроении нашего благодетеля.
Скорее всего, Тит Сергий пытался быть в курсе малейших фантазий императора, ведь они вели к грандиозным расходам, которые ложились тяжким грузом на плечи сенаторов и простого народа.
Цезаря нашего я видела каждый день. Постепенно моя робость прошла, и я уже смело пересказывала Фурию пьесы Островского, рассказы Чехова, всемирно прославленные водевили и серьезные романы.
Вспоминала драмы и комедии, исторические подвиги разных народов мира, смешные рассказы и басни, мистику и сказки, правда, всегда переделывала сюжет так, чтобы суть его была понятна гражданину Рима того времени.
Меня выручала хорошая память и прирожденная любознательность. И если первое время я чувствовала себя Шахерезадой, балансирующей на кончике отточенного клинка, то уже к середине первого месяца во дворце возникло чувство, что Фурий искренне мне благоволит.
Иначе, как еще объяснить то уважительное внимание, которое теперь читалось на лицах окружавших меня слуг и рабов. А их в покоях было великое множество. И мне даже казалось, что исчезни половина молчаливых безропотных служителей никто бы и не заметил пропажи. Мы и этот вопрос обсуждали с Фурием. Вот только он не любил, когда беседа касалась политики или социальной сферы.
Я поняла – Фурий держит меня при себе как живую шарманку, как говорящую книгу. Пришлось смириться. Также я смирилась с тем, что пришлось делить жилье с личным охранником Цезаря.
Ведь именно в комнатушку Бората вела запертая дверь, которую я не решилась открыть в первый день, исследуя предоставленные мне скромные покои. Зато уже на следующее утро я умудрилась поцапаться с преторианцем. Ничего особенного, просто меня возмутило, когда он ворвался без стука и заявил, что живет здесь один и ему не нужна соседка.
— Во дворец, конечно! Хочу послушать твое выступление в более спокойной обстановке.
Я растерянно посмотрела в бледно- голубые глаза мужчины, и мне стало жутко. Потому что в них царил холод и любопытство вивисектора. Но, может быть, я ошибаюсь, и у всех императоров такой жесткий пронизывающий взгляд. Им так по статусу положено, ясное дело.
— Мое имя Валия. А вас как можно называть или мне вовсе не выпадет этой чести?
Я пыталась улыбаться, а сердце трепетало подобно пойманной в сачок бабочке. Совершенно не представляла, как мне себя вести и что делать дальше.
— Зови меня Фурий, - благосклонно кивнул мужчина, аккуратно закупоривая свою склянку.
Глава 7. Во дворце Фурия
Наше путешествие на Палатинский холм, где раскинулся мраморный дворцовый комплекс, проходило по узкой, кривой улочке, обе стороны которой занимали торговые лавки и трактиры. Но пестрая толпа народа мгновенно расступалась перед могучими преторианцами, окружавшими повозку Цезаря.
И все же мне показалось, что численность охраны слишком мала для такой важной персоны. Возможно, в тот день Фурий не желал привлекать к себе внимание, создавая пышный выезд.
А, может, каждый из его солдат стоил целую дюжину, взять хотя бы того сероглазого великана. Он иногда строго посматривает в мою сторону, как будто не вполне доверяет.
— Это - Борат. Будучи еще простым легионером на Дунае он спас мне жизнь.
Я резко повернулась к императору, удивленная тем, как легко император угадал ход моих мыслей. Но следовало что-то вежливо ответить, а не хлопать ресничками.
— Понимаю, почему вы решили приблизить этого солдата.
Фурий усмехнулся, откинувшись на пуховую пурпурную подушку, окантованную толстым золотым шнуром.
— Конечно! С тех пор я доверяю Борату самое дорогое, что у меня есть – мою жизнь. Вокруг заговорщики и убийцы, все хотят вернуть Риму республиканские права, но я стою за незыблемые основы имперского величия. Ну, скажи, ты действительно веришь, что кучка корыстолюбивых стариков способна сохранить и упрочить римскую славу?
— Я – простая девушка из… гмм… простого народа и ратую за ту форму правления, при которой будет хорошо всем слоям населения страны. Я за мир, порядок и процветание. Если крестьяне будут здоровы и сыты, то и правящим кругам не придется голодать. Примерно так...
Фурий наклонился ко мне, хищно осклабившись.
— Какой осторожный ответ. Из тебя бы вышел забавный оракул. А скажи-ка, девушка из народа, стоит ли мне начинать войну с Северной Галлией или достаточно того, что седьмому легиону удалось усмирить мятеж?
«Да что он пристал со своими хитроумными расспросами, еще бы угадать, что именно Фурий желает услышать от птички в своих когтях… кстати, руки-то у него белые, ухоженные, наверно, целый штат рабов следит за состоянием царственных телес».
Собравшись с духом, я отчеканила, что войны – это определенно большие траты и жертвы, и если есть возможность договориться, лучше решить вопрос без кровопролития.
Но Фурий, кажется, остался разочарован моим тонким дипломатическим подходом к проблеме.
— Ты рассуждаешь как Сенека, такая же пустая высокопарная болтовня о ценности отдельной человеческой жизни. Чушь! Погибнет один простолюдин, его место займет другой, хвала Юпитеру, плебс обильно поставляет новых солдат, впрочем, для этого плебс и нужен.
— А еще сеять и убирать хлеб, выращивать скот и строить императорские апартаменты…- выпалила я, задетая явным пренебрежением Цезаря к его народу.
— Для этого есть рабы! – процедил Фурий, глядя в сторону.
— Разве они ценят землю, которую обрабатывают в цепях? Разве любят виноградники Таррацины так же преданно и беззаветно, как местные крестьяне? Не будет ли вино, приготовленное рабами, на половину состоять из крови и слез?
— Молчи, глупая женщина! Эта драма мне успела порядком надоесть. Тит Сергий и без тебя каждый день ноет о тяжелых податях и возможности бунта. А у меня в голове вертится сценарий новой навмахии в амфитеатре. Это будет грандиозное зрелище, даже сенаторы не видали подобного размаха, а чернь будет вопить от восторга и славить мое имя.
Я припомнила, что навмахией называли масштабные инсценировки морского сражения прямо на арене Колизея. Так вот о чем сейчас мечтает правитель Рима…
Фурий задумался, по его одутловатому лицу пробегала гримаса раздражения. А я замолчала, опустив голову, на чем свет стоит, ругая свое неуместное красноречие. Разве можно перечить диктатору? Уж лучше бы мне снова прочесть стихи. Ведь ради этого меня везут на Палатин.
После полудня мы оказались во внутреннем дворике императорских покоев. Моим глазам открылся прекрасный сад – по дорожкам, щедро присыпанным белым морским песком, вальяжно прохаживались павлины. В густых зарослях высокого кустарника на разные голоса щебетали птицы, раскидистые пальмы и кипарисы стояли ровными рядами перед парадным входом.
Немного съежившись от волнения, я старалась не отставать от Фурия, но он вскоре забыл о моем присутствии, занявшись разговором с каким-то седым представительным мужчиной в белой тоге. Зато я успела внимательно оглядеть большую светлую залу, пол которой застилали огромные пестрые ковры. Также я заметила, что в стенах были пробиты ниши, а в них стояли позолоченные статуи олимпийских богов и богинь, выполненных в рост человека.
В центре комнаты находилось ложе с изогнутыми ножками, на него-то и уселся Фурий, пока пожилой собеседник в тоге продолжал свой доклад, почтительно склонившись к императору.
Рядом с ложем располагались несколько величественных мраморных кресел с желтыми подушками, но никто не решался сесть без особого разрешения Цезаря. В зале остались только докладчик, которого, похоже, и звали Тит Сергий, еще Борат и я, не знающая, в какую щель забиться от нарастающего беспокойства.
А что, если Фурию будет недостаточно моих песенок и он начнет приставать? У владык его ранга неутолимый аппетит на всякого рода удовольствия и излишества. Не припомню в истории ни одного императора – аскета. Роль наложницы меня точно не устроит, а вот как этого избежать…
Когда Фурий наконец соизволил бросить на меня пренебрежительный взгляд, я едва стояла на ногах о слабости и была вынуждена опереться на широкую спинку кресла.
— Эй, как там тебя… не помню… чего ты трясешься? Может, ты больна лихорадкой и тебя надо как можно быстрее засунуть в мешок, а после вывезти за пределы дворца?
После такого откровенного заявления, мне осталось только сказать правду.
— Простите, Господин, кажется, меня шатает от голода.
Не знаю, что за блажь нашла на Фурия в тот вечер, видимо, он решил развлечься, пригласив к собственному столу уличную актрису. Или же владыка Рима имел мистический дар с первого слова или взгляда определять путешественниц во времени.
Поджав под себя ноги, я сидела прямо на ковре и с блюд на низком прямоугольном столике руками брала крупные влажные сливы, гранатовые зерна и вяленые фиги, а чуть позже даже попробовала жареного лангуста. Фурий сам бросил мне розоватый мясистый кусочек со своей серебряной чаши – как тут откажешься.
Борат стоял за правым плечом Цезаря и всем своим обликом выражал спокойную сосредоточенность. Был чрезвычайно похож на верного пса, готового в любой момент перегрызть горло любому, кто посягнет на жизнь хозяина.
Конечно, у «пса» где-то во дворце есть своя «конура» и с императорской кухни перепадают косточки с остатками мяса. Почему-то у меня возникла резкая неприязнь к этому угрюмому телохранителю, а ведь именно он подхватил меня на руки, когда я падала со сцены.
Наши взгляды встретились, и в глазах Бората я прочла снисходительную усмешку. Ну, еще бы! Это же я сейчас выгляжу комнатной собачкой, ожидающей угощения.
Воистину жалкое зрелище - растрепанная девица пальцами запихивает в рот ломтики душистого хлебца с гусиным паштетом. Но как это вкусно… Царское лакомство! А что вилок и ложек мне вручить никто не догадался, так это - сущие пустяки для голодного человека.
И плевать, что губы мои перемазаны маслом, а по локтю течет терпкий гранатовый сок. Может, я обедаю с владыкой Рима в первый и последний раз, а к вечеру меня за малейшую провинность казнят или отправят куда Ганнибал слонов не гонял… ой, даже страшно представить, что Фурий может со мной сделать, если не сумею его развлечь.
К счастью, самым мрачным прогнозам моим не пришлось сбыться, потому что после обильной трапезы, поглаживая надувшийся живот, Цезарь велел грузному бородатому слуге в длинной цветастой хламиде устроить меня в отдельных покоях «подальше от девок, но под присмотром». Хм, что бы это означало…
Перед тем, как покинуть зал, я поклонилась Фурию и поблагодарила за угощение, услышав ленивый ответ, перемежающийся зевотой:
— Позову тебя позже, еще раз прочтешь мне про то, как стихи убивают их создателя. Мне понравился смысл сказанного. Только в муках должно рождаться на свет истинное искусство, а порой за шедевр нужно платить жизнью.
«На сей раз спорить не буду, ваше величество, мне самой лишь бы остаться целой».
Дворцовый раб-распорядитель привел меня в маленькое, но чистое помещение, недалеко от обеденной залы. Комната, где, по всей видимости, я какое-то время буду «гостить» изнутри была соединена с другой каморкой, но я не решилась отворить деревянную дверь. Слишком много впечатлений для первого дня вблизи Цезаря.
Нужно прилечь на жесткое ложе, застеленное толстым полосатым покрывалом и немного передохнуть. Я даже задремала, и позже меня разбудило легкое похлопывание по спине – пришла рабыня, чтобы проводить «актрису» в термы.
Ну, конечно, перед тем, как размещать новую игрушку в императорском дворце, ее следует хорошенько вымыть, причесать и приодеть.
Молоденькая рабыня привела меня к небольшому бассейну, в котором уже весело плескались две пышнотелые девицы. Не очень-то хотелось лезть в «общую ванну», но я безропотно сняла платье и шагнула на первую мраморную ступеньку, ведущую к воде. Бр-р… прохладно… Сейчас быстренько окунусь и назад. Надеюсь, мне уже приготовили полотенце или просто кусок ткани, в который смогу закутаться и согреться.
Соседки- купальщицы были хороши, тела точно выточены из розоватого мрамора, волосы у каждой забраны наверх и перевязаны алой лентой. Я коротко кивнула девушкам и уже собиралась подниматься наверх, как одна из них рассмеялась:
— Смотри-ка, новенькая потаскушка нас испугалась!
Я на мгновение замерла, а потом рывком выхватила из рук рабыни серую простыню и обмоталась ею на манер римской тоги, мне казалось, так я выгляжу более значительно.
— Мое имя – Валентина, я знаменитая актриса из далекой страны. Императору понравилось мое выступление на сцене, и он пригласил меня во дворец. А кто вы, позвольте узнать?
Ответила мне та, что выглядела немного старше, привлекательней и наглее:
— Я – Мелина из Остии. Мои услуги так приглянулись Прокту Септорию, что он выкупил меня из лупанара за двадцать золотых монет. А эту девицу зовут Тулия, - красавица кивнула на соседку, - она работала на мельнице, пока ее не приметил один сенатор, правда, его казнили полгода назад, зато Тулия попала во дворец, и ей не приходится услаждать дряблого старца.
— У меня теперь работа поприятнее, чем пыхтеть над немощным крючком Авла, - хихикнула девица, откровенно ластясь к соседке, - разве я виновата, что он никак не хотел твердеть, уж как я ни старалась.
Когда подруги начали целоваться, прижавшись друг к другу, как две влюбленные змеи, я в смятении отвернулась. Возможно, Фурий ничего не имеет против подобных забав своих наложниц. А кем еще могли быть эти дамы? Неужели и меня ждет участь бесправной игрушки для пресыщенного сластолюбца… Надо попытаться сбежать.
Глава 8. Приходится привыкать
Миновала вторая неделя моего пребывания в Риме. Волнение по поводу императорских домогательств оказалось напрасным. Возможно, мой приятный голос и некоторый врожденный артистизм привлекал Фурия гораздо больше, чем заурядная внешность. Или же я попала на глаза императору в тот период, когда он больше тяготел к поэтическому искусству и учению стоиков, нежели к плотским утехам.
Но постепенно картина прояснилась, и тому очень способствовало мое сближение с Титом Сергием Катоном – ближайшим советником и казначеем императора. Столкнувшись однажды в коридоре дворца, мы вместе дошли до внутреннего сада и долго беседовали в тени раскидистых акаций.
Я, конечно, держалась настороже, считала, Тит Сергий устраивает проверку, исподволь расспрашивая о моем прошлом, пытается понять, что за новая птица кормится с руки Фурия. Сердце мое похолодело, когда я узнала, что подобных залетных птах дворец видел уже немало, и судьба большинства из них оказалась печальной.
— Фурий недоверчив, - объяснял Тит Сергий, - и в то же время в силу своего живого характера и горячей крови не может жить замкнуто. У Цезаря противоречивый нрав, сегодня он осыпает ласками полюбившихся актеров, завтра велит плетьми изгнать их из города за малейшую провинность. Ты правильно делаешь, что ведешь себя тихо и скромно, Валия, может, продержишься дольше.
Советник по возрасту годился мне в отцы, держался просто и доброжелательно, хотя мог бы даже не замечать - кто я для первого казначея Империи?! Однако порой у меня возникало чувство, что Тит Сергий сам ищет разговора со мной, как будто ему это выгодно.
Как уж так вышло - наши пути стали частенько пересекаться, и мы могли запросто перекинуться парой слов в основном о здоровье и настроении нашего благодетеля.
Скорее всего, Тит Сергий пытался быть в курсе малейших фантазий императора, ведь они вели к грандиозным расходам, которые ложились тяжким грузом на плечи сенаторов и простого народа.
Цезаря нашего я видела каждый день. Постепенно моя робость прошла, и я уже смело пересказывала Фурию пьесы Островского, рассказы Чехова, всемирно прославленные водевили и серьезные романы.
Вспоминала драмы и комедии, исторические подвиги разных народов мира, смешные рассказы и басни, мистику и сказки, правда, всегда переделывала сюжет так, чтобы суть его была понятна гражданину Рима того времени.
Меня выручала хорошая память и прирожденная любознательность. И если первое время я чувствовала себя Шахерезадой, балансирующей на кончике отточенного клинка, то уже к середине первого месяца во дворце возникло чувство, что Фурий искренне мне благоволит.
Иначе, как еще объяснить то уважительное внимание, которое теперь читалось на лицах окружавших меня слуг и рабов. А их в покоях было великое множество. И мне даже казалось, что исчезни половина молчаливых безропотных служителей никто бы и не заметил пропажи. Мы и этот вопрос обсуждали с Фурием. Вот только он не любил, когда беседа касалась политики или социальной сферы.
Я поняла – Фурий держит меня при себе как живую шарманку, как говорящую книгу. Пришлось смириться. Также я смирилась с тем, что пришлось делить жилье с личным охранником Цезаря.
Ведь именно в комнатушку Бората вела запертая дверь, которую я не решилась открыть в первый день, исследуя предоставленные мне скромные покои. Зато уже на следующее утро я умудрилась поцапаться с преторианцем. Ничего особенного, просто меня возмутило, когда он ворвался без стука и заявил, что живет здесь один и ему не нужна соседка.
