Эпизод 2
Голос Марии
...Над городом - висит пеленой серый дождь. Осень. Она повсюду теперь. Я смотрю в небо, в серый пролом между мирами. И вижу зеленые холмы в Лидской долине. Цепь ярко-синих озер. Вода в них ледяная, как смерть, как звездный свет, но свежая и сладкая, как утренний сон. И звезды здесь, над холмами и над Замковой горой, над белыми башнями, оплетенными плющом, самые крупные.
В полуденный зной можно часами лежать на траве, подставив лицо неистовым поцелуям ветра и солнца, и слушать, как глубоко и спокойно дышит земля, как с тихим звоном распускаются лепестки сиреневых колокольчиков, и маленькие гномы беспокойно снуют мимо с корзинками, наполненными земляникой...
Но когда спустится в долину ночь, и раскинет над холмами иссиня-черный плащ, расшитый серебряными рунами, ты снова устремишь взгляд на знакомое созвездие. Оно так похоже на два разбитых сердца. На твое. И на мое.
Потому что временами, мой Звездный король с лазоревыми глазами, мне кажется, что у нас на двоих одно сердце. И оно тоже разбито, расколото пополам...
Где ты сейчас? Слышишь ли ты, как я зову тебя сквозь пелену беспросветного, холодного дождя?
Я прикасаюсь рукой к холодной и жесткой поверхности старого зеркала. Оно раскололось, треснуло, оно не выдержало этой пытки памятью, вечным ожиданием - ожиданием Возвращения.
Но что значат расстояния для тех, кто когда-то приносил Звездную клятву? И куда бы ни завели меня тропы судьбы, как бы ни студил душу ветер, воющий и рыдающий над Маяком, над Перекрестком миров, и какие бы мысли ни внушало порой маленькое и слабое человеческое «я», мне суждено навсегда остаться верной тебе. Навеки любить тебя. И среди тысяч призраков, среди масок и незнакомых чужих лиц, мне всегда будет видеться твое лицо.
Звездный король. Единственный в мире. Кому ты мог доверить меня? Только лишь Верному Стражу, Хранителю времени. Такие клятвы не нарушаются.
Но магия бессильна в мире, где властвуют Материя и Смерть. Однажды войдя в Коридор Времени, из него почти невозможно выбраться, особенно если ты попал туда не по своей воле.
Ты бродишь, бродишь по лабиринту, залитому липким туманом, среди развалин, ветоши прошлой жизни, безликих статуй, и огонек памяти еле тлеет, и каждый порыв ледяного ветра может задуть его, лишить последней надежды…
Есть только один способ спастись - ринуться в первую же дверь, которая окажется открытой, упасть в бездну, разбиться на тысячу осколков, превратиться в тысячу капель воды и крови, соткаться в сгусток материи, стать плотью, воплотиться… родиться.
Вот так я и попала на эту вашу Землю. В чужой мир. В чужую страну и чужой город, где меня окружают чужие лица и звучат чужие голоса.
И теперь я смотрю в холодное серое небо. Погружаюсь душой в Осень, растворяюсь в дожде. И снова зову тебя, всегда только тебя, и зов летит туда, в зеленую долину, к холмам и лесам, к порогу нашего Дома.
- ...НОВОКУЗНЕЦКАЯ! Станция Новокузнецкая! - громовым гулом отдается в ушах, я вздрагиваю и просыпаюсь.
“Черт, ну надо же, чуть не проехала!..”- я успеваю выскочить из вагона и едва не врезаюсь в какого-то высоченного мужика, с длинным, угольно-черным хайром, одетого не то как байкер, не то как…
“Викинг”, - ехидно шепчет внутренний голос, а “викинг”, нисколько не рассердившись на мою неуклюжесть, галантно пропускает меня вперед и басит что-то дружелюбное…
Мне слышится что-то вроде “княжна”, но, разумеется, только слышится - мои нервы на таком взводе “перед свиданием”, что еще немного, и я начну видеть единорогов и волков-оборотней.
“Последних особенно”, - ехидничает внутренний голос. Я затыкаю уши плеером.
По Дороге Сна - мимо мира людей,
Что нам до Адама и Евы,
Что нам до того, как живет земля?
Только никогда, мой брат-чародей,
Ты не найдешь себе королеву,
А я не найду себе короля. (1) -выпевает чистый, хрустальный голос певицы (менестреля? скальда?), я же ускоряю шаг, пытаясь убежать от собственных сомнений, но идти так тяжело, словно на ноги надеты кандалы и железные цепи…
Со всем этим богатством будет трудно войти даже в холл гостиницы, не то что в Коридор Времени. Но я должна… я постараюсь.
“Постарайся…" - снова шепчет кто-то внутри. - "Встреча со Звездным королем стоит твоих усилий”.
Голос конунга Харальда.
В Вальхалле никто не боится смерти, но не потому, что все уже мертвы… Нет! Смерть - это забава, это удовольствие для мужей. Когда на пиру, где льются рекой пиво и хмельной мед, и запах жареной кабанятины ласкает ноздри, разгоряченные герои входят в раж, то острота цепляется за остроту, и вот уже кто-то зол, а кто-то гневен, из ножен вылетают мечи, и начинается бой!
Мы убиваем и умираем. Умираем и воскресаем. Пируем в чертогах Вальхаллы, где вечно живут храбрецы, и снова бьемся, убиваем ради забавы и умираем в шутку. Таково наше блаженство, обещанное избранным.
Я тоже должен был попасть сюда, в объятиях прекрасной валькирии. Я должен был сидеть на высоком месте за длинным столом, и в мою честь по кругу бы прошла пенная чаша…
Но проклятая христианка все испортила! Если бы я только знал, что она сотворит со мною, куда из-за нее свалится конунг, одним своим именем наводивший ужас на все королевства, лежащие по берегам Северного моря, то своими руками заколол бы ее, разрубил на куски и сжег - но не потащил бы на свой драккар! Я слишком поздно понял свою ошибку, а ведь Сереброволосый Сигурд предупреждал меня!..
Она лишила мою дружину своего вождя. Она лишила моих детей отца. Мой дом оказался обезглавленным. А самое главное, она лишила меня моего посмертия… это самая жестокая месть за отнятую свободу.
...Сереброволосый - сильный маг, не боящийся ни живых, ни мертвых, ни людей, ни богов. Он сумел отыскать меня в Стране Покоя, среди белых полей с голубыми цветами, среди высоких, черно-лиловых деревьев. Он пробудил меня от сна с помощью жертвенной крови… Но я не мог вернуться. Путь в мир людей был уже закрыт, а врата Вальхаллы не впустят изгоя. Магу ничего не оставалось, как отправить меня в Коридор Времени, в клубящийся туман, хлещущий черный дождь и острые, как лезвия, всполохи зарниц. Ровно на тысячу сто лет вперед…
И я родился заново. Нет, не родился… всего лишь соединился с человеческим телом, примерно похожим на мое, вошел в сознание, способное вместить призрак - и немедленно не взорваться, не рухнуть в пропасть безумия.
Конечно, это мог быть только лицедей. Фигляр, привыкший носить маски, изображать нивесть кого, говорить чужим голосом.
Актер. Здесь, в новом и странном мире, такие люди называются актерами. А этот оказался еще и пьющим. Само собой, его не удивляли ни голоса, звучащие в голове, ни странные сны, ни призраки, мелькающие в зеркалах.
Он был таким слабым, таким податливым… Не составило труда подчинить его себе. Легко было внушить “страсть” к “настоящей славянской красавице, княжне, валькирии”... Гораздо труднее оказалось свести их вместе, в одном и том же городе, в одной и той же точке пространства и времени.
Потому что в ее сознание - сознание христианки - было не так просто попасть даже Сереброволосому Сигурду.
- Ничего, мой конунг, не надо отчаиваться… - нашептывал мне колдун. - Доверься мне и моему искусству. Я знаю, что делать, знаю, что сказать… я найду, чем приманить ее душу.
Он не солгал, и в самом деле отыскал нужную приманку. Но чтобы приманка сработала, и ловушка захлопнулась в нужный момент, актеру Рону Грину (дурацкое, как лай собаки, английское имя!(2) Нелепое, как он сам…) пришлось умереть.
Да, это было непросто. Это было больно. Все равно что без магии разделить уродцев, сросшихся грудью или спинами.
Я выдирал себя из него, как сорную траву, а он хрипел, извивался на ковре, хватался за него скрюченными пальцами, глаза лезли из орбит… Сердце скакало в безумной пляске, пока не разорвалось. Мне оставалось только ухватить его перепуганную душу - такую же слабую, как тело - и пинками загнать в Коридор Времени, под дождь и ветер. Пусть бродит там, рыдая, как женщина, зовя мать и пытаясь понять, что с ним приключилось.
У нас с Сереброволосым Сигурдом в запасе всего трое суток, три дня от восхода до заката, но этого хватит. Должно хватить.
Главное, чтобы девчонка поверила и пришла, и сделала что нужно, а что она помнит - не имело никакого значения.
Я просто хочу вернуть самого себя. Так решили боги. Так суждено.
В огромном лобби отеля полно народу: группа китайцев выезжает, группа шведов заселяется, служащие в униформе с деловым видом снуют туда-сюда, элегантно одетые дамы в компании солидных спутников неспешно фланируют между баром, магазинами и рестораном, постояльцы поднимаются и спускаются по лестнице, топчутся возле лифтов… Плавно крутится стеклянная “вертушка” двери, охрана делает вид, что блюдет периметр, а на самом деле скучает.
Как и в прошлый раз, никто не обращает на меня особого внимания. Как и в прошлый раз, я подхожу к стойке, называю номер комнаты, имя гостя, показываю журналистское удостоверение, карточку аккредитации (автограф благоразумно оставляю при себе) и зачем-то сообщаю, что меня ждут.
Девушка в кипельно-белой блузке, с красным галстучком и бейджиком, стоящая за конторкой, коротко взглядывает на меня, и, хотя к губам ее прилипла заученная улыбка, я чувствую холод презрения к очередной поблядушке-фанатке, всеми правдами и неправдами пролезшей к телу вожделенного кумира… Учитывая репутацию рыжей вольницы, мистера Рона - я здесь наверняка не первая за трое суток его пребывания в столице нашей родины, городе-герое Москве.
- Да, все верно… вас ждут. Вот ваша карточка гостя, проходите налево, к лифтам.
- Я знаю, спасибо.
- Приятного вечера, - летит мне в спину ироническое пожелание, вместе с убийственным взглядом. Ну еще бы, ведь интересно же, чем мистера Грина смогла привлечь такая очкастая корова, с негламурной прической, в старых джинсах и допотопном свитере… разве что длинными ногами и сиськами четвертого размера. Фуууу, мистер Грин, как вульгарно, что же вы это - любите женщин только наощупь?
Пока я жду лифта, усмехаюсь сама над собой: внутренние критики просто посходили с ума, набросились, как голодные комары на грибника, и кусают, кусают… уже не знают, что еще сказать, как обидеть побольнее, чтобы я обиделась, заплакала и вместо свидания пошла в кафе, жрать яблочный пирог с мороженым и смывать кофейной горечью очередную любовную неудачу.
“Зато хоть будет что вспомнить в одинокой старости…”
Нужный этаж. Длинный коридор, я иду по нему бесконечно долго, подслеповато всматриваюсь в цифры на дверях, пока, наконец, не упираюсь точно в гриновский “люкс”.
Я осторожно стучу, почти оглохнув от сердцебиения и шума крови в ушах, и снова убеждаю себя, что мне все приснилось, что мистер Грин, хотя и вроде бы не забыл о своем приглашении, не имел ввиду “ничего такого…” Просто решил, по примеру другого чудесного артиста, своего давнего приятеля и собутыльника, проявить себя участливым и понимающим, и дать такое интервью, чтобы потрясенная журналистка до конца дней поминала его в своих молитвах… и всем и всюду рассказывала, какой он умный, чуткий, эрудированный человек, а вовсе не бабник и пьяница.
Дверь открывается. Я вхожу… и сразу слепну от яркого света. Люстра в дизайнерской гостиной сияет, как на балу Сатаны, и кремовые занавеси на окнах кажутся золотой парчой, а ярко-алые подушки, разбросанные по дивану, похожи на кровавые лужи.
Рон стоит посреди комнаты, с ног до головы одетый в черное, в каком-то жутком гриме - в виде синеватых полос на лбу и на лице - как будто на съемках фильма ужасов. Рыжие волосы не топорщатся вихрами, а гладко причесаны, спускаются на плечи, на спину… и они гораздо длиннее, чем были вчера…(или позавчера?) - в момент нашей встречи на интервью.
Я судорожно пытаюсь заговорить, хотя бы поздороваться, и понимаю, что забыла английский. Вообще, напрочь… словно никогда не учила. В голове крутится только странное “devil, jeg hader dig” (3) - но это, увы, ни разу не английский, а что-то похожее на датский или шведский.
Хозяин номера класса “представительский люкс” пристально смотрит на меня.
Мое молчание и напряженный вид его не смущают, он усмехается, протягивает ко мне руку, и мне кажется, что в следующий миг он схватит меня за волосы… нет, не кажется, потому что именно это он и делает.
Проклятый “конский хвост” - удобная, универсальная прическа, но только не в ситуации, когда поехавший крышей мужик наматывает его себе на руку!
- Slip mig! Slip mig!(4)- я сама не знаю, что говорю, и судорожно припоминаю, сказала ли хоть кому-то, куда собиралась, и где меня искать, если не вернусь домой в разумное время.
- Du har aldrig l?rt at adlyde.(5) - он грубо смеется, притягивает меня к себе, мое лицо приближается к его лицу… властному, холодному и жестокому.
Я наконец узнаю его. Харальд Черный, конунг Вестфольда… муж Гиды, дочери Эйрика…
Так вот с кем я должна войти в Коридор Времени, в качестве жертвенной овечки.
Примечания:
1 Песня группы ”Мельница”, Дорога сна, исполнитель - Хелависса.
2 Датчане-викинги во время набегов относились к англичанам крайне презрительно.
3 дьявол, я тебя ненавижу (в переводе с датского).
4 отпусти меня!
5 ты так и не научилась подчиняться…
Вероятно, я отключаюсь… в ушах шумит, перед глазами плавает серый туман, а на груди такая неимоверная тяжесть, словно я лежу на дне озера, под толщей ледяной черной воды.
Резкий, но приятный запах -травяной и ягодный - приводит меня в сознание. Медленно открываю глаза… Я лежу на кровати, с распущенными волосами, полностью раздетая, но укрытая сверху простыней и вроде бы невредимая.
“И на том спасибо”, - думаю и рассеянно замечаю, что ехидный внутренний голос, вечно критикующий и поучающий меня, но порою подсказывающий хлесткое словцо или ироническую фразу, помогающую выиграть словесный спор, сейчас, когда он больше всего нужен, как-то поутих.
Это так похоже на маму: она всегда меня поучала и охотно объясняла, где и в чем я накосячила, вместо поддержки - высмеивала и учила высмеивать, но если со мной случалось что-то по-настоящему плохое, мамочка мгновенно сливалась. В детстве она препоручала меня кому-то, “кто больше понимает”: врачу, учителю или тренеру по фехтованию, или бабушке, способной в бараний рог скрутить любое сопротивление:
“Ешь, я сказала!”
“А ну-ка принимай лекарство, нечего тут!..”
“Ты математику сделала, ленивая тварь?!”
“Нет, ты пойдешь на тренировку! Живот у нее болит! Лень сплошная…”
А мамочка стояла в стороне и вздыхала, в ожидании, пока моя проблема так или иначе решится без ее участия. Когда же я выросла, у мамы случился праздник: теперь она могла использовать свою “взрослую, умную дочь” для решения собственных проблем, мне же, в ответ на просьбы о поддержке, доставалось лишь раздумчиво-укоризненное:
“Ну, не знаю… ты уже взрослая. Справляйся сама”.
Что бы ты сказала сейчас, мамочка, видя, как твоя дочь лежит голая в постели психованного мужика, воображающего себя скандинавским конунгом из десятого века? Сама-дура-виновата? Скорее всего, что-то в этом роде…
Глава 1. Коридор Времени
Голос Марии
...Над городом - висит пеленой серый дождь. Осень. Она повсюду теперь. Я смотрю в небо, в серый пролом между мирами. И вижу зеленые холмы в Лидской долине. Цепь ярко-синих озер. Вода в них ледяная, как смерть, как звездный свет, но свежая и сладкая, как утренний сон. И звезды здесь, над холмами и над Замковой горой, над белыми башнями, оплетенными плющом, самые крупные.
В полуденный зной можно часами лежать на траве, подставив лицо неистовым поцелуям ветра и солнца, и слушать, как глубоко и спокойно дышит земля, как с тихим звоном распускаются лепестки сиреневых колокольчиков, и маленькие гномы беспокойно снуют мимо с корзинками, наполненными земляникой...
Но когда спустится в долину ночь, и раскинет над холмами иссиня-черный плащ, расшитый серебряными рунами, ты снова устремишь взгляд на знакомое созвездие. Оно так похоже на два разбитых сердца. На твое. И на мое.
Потому что временами, мой Звездный король с лазоревыми глазами, мне кажется, что у нас на двоих одно сердце. И оно тоже разбито, расколото пополам...
Где ты сейчас? Слышишь ли ты, как я зову тебя сквозь пелену беспросветного, холодного дождя?
Я прикасаюсь рукой к холодной и жесткой поверхности старого зеркала. Оно раскололось, треснуло, оно не выдержало этой пытки памятью, вечным ожиданием - ожиданием Возвращения.
Но что значат расстояния для тех, кто когда-то приносил Звездную клятву? И куда бы ни завели меня тропы судьбы, как бы ни студил душу ветер, воющий и рыдающий над Маяком, над Перекрестком миров, и какие бы мысли ни внушало порой маленькое и слабое человеческое «я», мне суждено навсегда остаться верной тебе. Навеки любить тебя. И среди тысяч призраков, среди масок и незнакомых чужих лиц, мне всегда будет видеться твое лицо.
Звездный король. Единственный в мире. Кому ты мог доверить меня? Только лишь Верному Стражу, Хранителю времени. Такие клятвы не нарушаются.
Но магия бессильна в мире, где властвуют Материя и Смерть. Однажды войдя в Коридор Времени, из него почти невозможно выбраться, особенно если ты попал туда не по своей воле.
Ты бродишь, бродишь по лабиринту, залитому липким туманом, среди развалин, ветоши прошлой жизни, безликих статуй, и огонек памяти еле тлеет, и каждый порыв ледяного ветра может задуть его, лишить последней надежды…
Есть только один способ спастись - ринуться в первую же дверь, которая окажется открытой, упасть в бездну, разбиться на тысячу осколков, превратиться в тысячу капель воды и крови, соткаться в сгусток материи, стать плотью, воплотиться… родиться.
Вот так я и попала на эту вашу Землю. В чужой мир. В чужую страну и чужой город, где меня окружают чужие лица и звучат чужие голоса.
И теперь я смотрю в холодное серое небо. Погружаюсь душой в Осень, растворяюсь в дожде. И снова зову тебя, всегда только тебя, и зов летит туда, в зеленую долину, к холмам и лесам, к порогу нашего Дома.
***
- ...НОВОКУЗНЕЦКАЯ! Станция Новокузнецкая! - громовым гулом отдается в ушах, я вздрагиваю и просыпаюсь.
“Черт, ну надо же, чуть не проехала!..”- я успеваю выскочить из вагона и едва не врезаюсь в какого-то высоченного мужика, с длинным, угольно-черным хайром, одетого не то как байкер, не то как…
“Викинг”, - ехидно шепчет внутренний голос, а “викинг”, нисколько не рассердившись на мою неуклюжесть, галантно пропускает меня вперед и басит что-то дружелюбное…
Мне слышится что-то вроде “княжна”, но, разумеется, только слышится - мои нервы на таком взводе “перед свиданием”, что еще немного, и я начну видеть единорогов и волков-оборотней.
“Последних особенно”, - ехидничает внутренний голос. Я затыкаю уши плеером.
По Дороге Сна - мимо мира людей,
Что нам до Адама и Евы,
Что нам до того, как живет земля?
Только никогда, мой брат-чародей,
Ты не найдешь себе королеву,
А я не найду себе короля. (1) -выпевает чистый, хрустальный голос певицы (менестреля? скальда?), я же ускоряю шаг, пытаясь убежать от собственных сомнений, но идти так тяжело, словно на ноги надеты кандалы и железные цепи…
Со всем этим богатством будет трудно войти даже в холл гостиницы, не то что в Коридор Времени. Но я должна… я постараюсь.
“Постарайся…" - снова шепчет кто-то внутри. - "Встреча со Звездным королем стоит твоих усилий”.
***
Голос конунга Харальда.
В Вальхалле никто не боится смерти, но не потому, что все уже мертвы… Нет! Смерть - это забава, это удовольствие для мужей. Когда на пиру, где льются рекой пиво и хмельной мед, и запах жареной кабанятины ласкает ноздри, разгоряченные герои входят в раж, то острота цепляется за остроту, и вот уже кто-то зол, а кто-то гневен, из ножен вылетают мечи, и начинается бой!
Мы убиваем и умираем. Умираем и воскресаем. Пируем в чертогах Вальхаллы, где вечно живут храбрецы, и снова бьемся, убиваем ради забавы и умираем в шутку. Таково наше блаженство, обещанное избранным.
Я тоже должен был попасть сюда, в объятиях прекрасной валькирии. Я должен был сидеть на высоком месте за длинным столом, и в мою честь по кругу бы прошла пенная чаша…
Но проклятая христианка все испортила! Если бы я только знал, что она сотворит со мною, куда из-за нее свалится конунг, одним своим именем наводивший ужас на все королевства, лежащие по берегам Северного моря, то своими руками заколол бы ее, разрубил на куски и сжег - но не потащил бы на свой драккар! Я слишком поздно понял свою ошибку, а ведь Сереброволосый Сигурд предупреждал меня!..
Она лишила мою дружину своего вождя. Она лишила моих детей отца. Мой дом оказался обезглавленным. А самое главное, она лишила меня моего посмертия… это самая жестокая месть за отнятую свободу.
...Сереброволосый - сильный маг, не боящийся ни живых, ни мертвых, ни людей, ни богов. Он сумел отыскать меня в Стране Покоя, среди белых полей с голубыми цветами, среди высоких, черно-лиловых деревьев. Он пробудил меня от сна с помощью жертвенной крови… Но я не мог вернуться. Путь в мир людей был уже закрыт, а врата Вальхаллы не впустят изгоя. Магу ничего не оставалось, как отправить меня в Коридор Времени, в клубящийся туман, хлещущий черный дождь и острые, как лезвия, всполохи зарниц. Ровно на тысячу сто лет вперед…
И я родился заново. Нет, не родился… всего лишь соединился с человеческим телом, примерно похожим на мое, вошел в сознание, способное вместить призрак - и немедленно не взорваться, не рухнуть в пропасть безумия.
Конечно, это мог быть только лицедей. Фигляр, привыкший носить маски, изображать нивесть кого, говорить чужим голосом.
Актер. Здесь, в новом и странном мире, такие люди называются актерами. А этот оказался еще и пьющим. Само собой, его не удивляли ни голоса, звучащие в голове, ни странные сны, ни призраки, мелькающие в зеркалах.
Он был таким слабым, таким податливым… Не составило труда подчинить его себе. Легко было внушить “страсть” к “настоящей славянской красавице, княжне, валькирии”... Гораздо труднее оказалось свести их вместе, в одном и том же городе, в одной и той же точке пространства и времени.
Потому что в ее сознание - сознание христианки - было не так просто попасть даже Сереброволосому Сигурду.
- Ничего, мой конунг, не надо отчаиваться… - нашептывал мне колдун. - Доверься мне и моему искусству. Я знаю, что делать, знаю, что сказать… я найду, чем приманить ее душу.
Он не солгал, и в самом деле отыскал нужную приманку. Но чтобы приманка сработала, и ловушка захлопнулась в нужный момент, актеру Рону Грину (дурацкое, как лай собаки, английское имя!(2) Нелепое, как он сам…) пришлось умереть.
Да, это было непросто. Это было больно. Все равно что без магии разделить уродцев, сросшихся грудью или спинами.
Я выдирал себя из него, как сорную траву, а он хрипел, извивался на ковре, хватался за него скрюченными пальцами, глаза лезли из орбит… Сердце скакало в безумной пляске, пока не разорвалось. Мне оставалось только ухватить его перепуганную душу - такую же слабую, как тело - и пинками загнать в Коридор Времени, под дождь и ветер. Пусть бродит там, рыдая, как женщина, зовя мать и пытаясь понять, что с ним приключилось.
У нас с Сереброволосым Сигурдом в запасе всего трое суток, три дня от восхода до заката, но этого хватит. Должно хватить.
Главное, чтобы девчонка поверила и пришла, и сделала что нужно, а что она помнит - не имело никакого значения.
Я просто хочу вернуть самого себя. Так решили боги. Так суждено.
***
В огромном лобби отеля полно народу: группа китайцев выезжает, группа шведов заселяется, служащие в униформе с деловым видом снуют туда-сюда, элегантно одетые дамы в компании солидных спутников неспешно фланируют между баром, магазинами и рестораном, постояльцы поднимаются и спускаются по лестнице, топчутся возле лифтов… Плавно крутится стеклянная “вертушка” двери, охрана делает вид, что блюдет периметр, а на самом деле скучает.
Как и в прошлый раз, никто не обращает на меня особого внимания. Как и в прошлый раз, я подхожу к стойке, называю номер комнаты, имя гостя, показываю журналистское удостоверение, карточку аккредитации (автограф благоразумно оставляю при себе) и зачем-то сообщаю, что меня ждут.
Девушка в кипельно-белой блузке, с красным галстучком и бейджиком, стоящая за конторкой, коротко взглядывает на меня, и, хотя к губам ее прилипла заученная улыбка, я чувствую холод презрения к очередной поблядушке-фанатке, всеми правдами и неправдами пролезшей к телу вожделенного кумира… Учитывая репутацию рыжей вольницы, мистера Рона - я здесь наверняка не первая за трое суток его пребывания в столице нашей родины, городе-герое Москве.
- Да, все верно… вас ждут. Вот ваша карточка гостя, проходите налево, к лифтам.
- Я знаю, спасибо.
- Приятного вечера, - летит мне в спину ироническое пожелание, вместе с убийственным взглядом. Ну еще бы, ведь интересно же, чем мистера Грина смогла привлечь такая очкастая корова, с негламурной прической, в старых джинсах и допотопном свитере… разве что длинными ногами и сиськами четвертого размера. Фуууу, мистер Грин, как вульгарно, что же вы это - любите женщин только наощупь?
Пока я жду лифта, усмехаюсь сама над собой: внутренние критики просто посходили с ума, набросились, как голодные комары на грибника, и кусают, кусают… уже не знают, что еще сказать, как обидеть побольнее, чтобы я обиделась, заплакала и вместо свидания пошла в кафе, жрать яблочный пирог с мороженым и смывать кофейной горечью очередную любовную неудачу.
“Зато хоть будет что вспомнить в одинокой старости…”
Нужный этаж. Длинный коридор, я иду по нему бесконечно долго, подслеповато всматриваюсь в цифры на дверях, пока, наконец, не упираюсь точно в гриновский “люкс”.
Я осторожно стучу, почти оглохнув от сердцебиения и шума крови в ушах, и снова убеждаю себя, что мне все приснилось, что мистер Грин, хотя и вроде бы не забыл о своем приглашении, не имел ввиду “ничего такого…” Просто решил, по примеру другого чудесного артиста, своего давнего приятеля и собутыльника, проявить себя участливым и понимающим, и дать такое интервью, чтобы потрясенная журналистка до конца дней поминала его в своих молитвах… и всем и всюду рассказывала, какой он умный, чуткий, эрудированный человек, а вовсе не бабник и пьяница.
Дверь открывается. Я вхожу… и сразу слепну от яркого света. Люстра в дизайнерской гостиной сияет, как на балу Сатаны, и кремовые занавеси на окнах кажутся золотой парчой, а ярко-алые подушки, разбросанные по дивану, похожи на кровавые лужи.
Рон стоит посреди комнаты, с ног до головы одетый в черное, в каком-то жутком гриме - в виде синеватых полос на лбу и на лице - как будто на съемках фильма ужасов. Рыжие волосы не топорщатся вихрами, а гладко причесаны, спускаются на плечи, на спину… и они гораздо длиннее, чем были вчера…(или позавчера?) - в момент нашей встречи на интервью.
Я судорожно пытаюсь заговорить, хотя бы поздороваться, и понимаю, что забыла английский. Вообще, напрочь… словно никогда не учила. В голове крутится только странное “devil, jeg hader dig” (3) - но это, увы, ни разу не английский, а что-то похожее на датский или шведский.
Хозяин номера класса “представительский люкс” пристально смотрит на меня.
Мое молчание и напряженный вид его не смущают, он усмехается, протягивает ко мне руку, и мне кажется, что в следующий миг он схватит меня за волосы… нет, не кажется, потому что именно это он и делает.
Проклятый “конский хвост” - удобная, универсальная прическа, но только не в ситуации, когда поехавший крышей мужик наматывает его себе на руку!
- Slip mig! Slip mig!(4)- я сама не знаю, что говорю, и судорожно припоминаю, сказала ли хоть кому-то, куда собиралась, и где меня искать, если не вернусь домой в разумное время.
- Du har aldrig l?rt at adlyde.(5) - он грубо смеется, притягивает меня к себе, мое лицо приближается к его лицу… властному, холодному и жестокому.
Я наконец узнаю его. Харальд Черный, конунг Вестфольда… муж Гиды, дочери Эйрика…
Так вот с кем я должна войти в Коридор Времени, в качестве жертвенной овечки.
Примечания:
1 Песня группы ”Мельница”, Дорога сна, исполнитель - Хелависса.
2 Датчане-викинги во время набегов относились к англичанам крайне презрительно.
3 дьявол, я тебя ненавижу (в переводе с датского).
4 отпусти меня!
5 ты так и не научилась подчиняться…
Глава 2. “О, вижу я отца и мать…”
Вероятно, я отключаюсь… в ушах шумит, перед глазами плавает серый туман, а на груди такая неимоверная тяжесть, словно я лежу на дне озера, под толщей ледяной черной воды.
Резкий, но приятный запах -травяной и ягодный - приводит меня в сознание. Медленно открываю глаза… Я лежу на кровати, с распущенными волосами, полностью раздетая, но укрытая сверху простыней и вроде бы невредимая.
“И на том спасибо”, - думаю и рассеянно замечаю, что ехидный внутренний голос, вечно критикующий и поучающий меня, но порою подсказывающий хлесткое словцо или ироническую фразу, помогающую выиграть словесный спор, сейчас, когда он больше всего нужен, как-то поутих.
Это так похоже на маму: она всегда меня поучала и охотно объясняла, где и в чем я накосячила, вместо поддержки - высмеивала и учила высмеивать, но если со мной случалось что-то по-настоящему плохое, мамочка мгновенно сливалась. В детстве она препоручала меня кому-то, “кто больше понимает”: врачу, учителю или тренеру по фехтованию, или бабушке, способной в бараний рог скрутить любое сопротивление:
“Ешь, я сказала!”
“А ну-ка принимай лекарство, нечего тут!..”
“Ты математику сделала, ленивая тварь?!”
“Нет, ты пойдешь на тренировку! Живот у нее болит! Лень сплошная…”
А мамочка стояла в стороне и вздыхала, в ожидании, пока моя проблема так или иначе решится без ее участия. Когда же я выросла, у мамы случился праздник: теперь она могла использовать свою “взрослую, умную дочь” для решения собственных проблем, мне же, в ответ на просьбы о поддержке, доставалось лишь раздумчиво-укоризненное:
“Ну, не знаю… ты уже взрослая. Справляйся сама”.
Что бы ты сказала сейчас, мамочка, видя, как твоя дочь лежит голая в постели психованного мужика, воображающего себя скандинавским конунгом из десятого века? Сама-дура-виновата? Скорее всего, что-то в этом роде…
