Алёна всегда любила зиму, всегда, сколько себя помнила.
Конечно, весна прекрасна пробуждением жизни, лето — восхитительно её цветением, а осень великолепна своей тихой задумчивостью и невероятными красками, но зима… Зима похожа на волшебный сон, в ней есть что-то загадочное и мистическое. Снег преображает мир, возвращая ему первозданную чистоту и надежду на то, что всё можно начать сначала, что чудо благих перемен — возможно.
Конечно, ребёнком Алёна не задумывалась об этом, но она это ощущала. А ещё очень любила зимние вечерние прогулки. Ведь в другое время её укладывали спать раньше, чем на небе появлялись завораживающие звёздные россыпи.
Память о тех зимних вечерах, когда они тихо гуляли с мамой, и Алёна до боли в шее смотрела и не могла насмотреться на густо-синее или почти совсем уже тёмное небо, усеянное бесчисленными звёздами, когда они вместе с мамой искали Большую и Малую Медведицу, когда фонари превращали заснеженный мир в волшебную сказку… — эта память осталась с ней навсегда, и именно поэтому она так любила зиму.
Не за снеговиков, не за лыжи и санки, — за волшебство, за веру в чудо, которая просыпалась в ней именно зимой. И, может быть, не только в ней, не случайно же Новый год отмечают зимой. Начало новой жизни длиной в двенадцать месяцев, когда всем так хочется верить, что эта новая жизнь будет лучше, чем прежняя, и принесёт что-то прекрасное…
Только в этом году Алёне в сказку плохо верилось. Осенняя депрессия, являвшаяся, как по расписанию, в конце осени, когда дни уже коротки, разноцветье листьев облетело, а снега ещё нет и всё кажется безнадёжным и мрачным, в этом году не хотела уходить и после первых снегопадов. И после вторых — тоже… Вообще уходить не желала. Может, решила, что с ней Алёне не будет настолько одиноко? Раз уж у неё всё равно никого нет, кроме депрессии…
Маму сбила машина три с лишним года назад, бабушки и дедушки умерли, немногочисленных хороших друзей разметала по другим городам жизнь. А она осталась здесь, в небольшом провинциальном городке, в своей маленькой одинокой квартирке.
Отец два года назад снова женился и ушёл жить к жене. Татьяна казалась хорошей женщиной, и Алёна была рада, что у отца всё хорошо, но сойтись с его избранницей у неё не получилось. Вроде бы они обе старались, но как-то натужно это у них выходило, постоянно чувствовалось напряжение, настороженность, будто два зверя ходили кругами, присматриваясь друг к другу. И бросаться не хочется, и спиной повернуться страшно.
А после того как Татьяна забеременела, Алёна и вовсе стала чувствовать себя чужой в их квартире, кем-то вторгающимся из другой, прошлой жизни, кем-то, отнимающим у беременной женщины чувство уютной безопасности. Не хотела Алёна у неё ничего отнимать, хотя в глубине души сознавала: да, она не до конца смирилась с тем, что другая женщина заняла место мамы, и, видимо, Татьяна это чувствует.
Алёна навещала их всё реже, хотя отец всё время звал, но она отговаривалась какими-то делами, туманно намекала на личную жизнь, и папа, вздохнув, прощался. Кажется, он чувствовал себя виноватым. Плохо это, неправильно. Но Алёна не знала, как выйти из заколдованного круга и вернуть простоту и тепло в их отношения. Ведь так, как было при маме, уже никогда не будет… А выстроить что-то новое — тяжело. И нужно ли? Не лучше ли просто оставить отца и Татьяну в покое?
Личная жизнь, между тем, не складывалась. Двадцать семь лет, пора бы! Или уже поздно? Нет, для кого-то, конечно, и сорок, и пятьдесят, а то и того больше — не препятствие. Но Алёна тяжело сходилась с людьми, а с мужчинами — в особенности.
Привлекательная сероглазая блондинка, она нравилась мужчинам, но была… несовременная, что ли? Хотела настоящего чувства, родства душ, романтики в конце концов! И не умела делать первый шаг, если ей кто-то нравился. А те парни и мужчины, что готовы были сами проявлять инициативу, хотели совсем другого. Душа Алёны их мало интересовала, скорее радовало, что у неё есть своя квартира, но зря радовало, она никого к себе не пускала. Раз душа им не нужна, то и в квартире делать нечего!
Может, теперь другое время и так нельзя… А как можно?! "Привет, ты мне нравишься, к тебе или ко мне?" Нет. Лучше одна. Одиночество вдвоём — оно ведь ещё больнее. Такой опыт в её жизни был, и повторять его не хотелось категорически, хотя иногда… иногда казалось, что надо попробовать снова, только бы не возвращаться в пустую квартиру.
И вот — опять зима. Но на этот раз она не привела с собой веру в сказку. Наверное, Алёна устала верить. Было грустно смотреть на искрящуюся красоту утопающего в снегу городка, на разноцветные гирлянды, на ёлки и ёлочки, появлявшиеся повсюду от городской площади и парка до небольших магазинчиков.
В этом году она решила не ставить ёлку, не украшать квартиру. Не хотела. Лучше не делать этого, чем потом… убирать ёлочные игрушки в коробки, сдерживая слёзы, потому что зимнее чудо обошло её стороной, и ей всё так же одиноко и холодно на душе.
Лучше сделать вид, что праздник её не касается. Просто выходные, возможность посидеть в кресле с книгой, посмотреть в Сети какой-нибудь фэнтези-сериал, запивая приключения героев чашкой какао. Да, так она и поступит. Даже готовить ничего такого — праздничного — не будет.
Тридцать первого декабря, постаравшись поскорее ускользнуть с работы, а точнее — от праздничного стола и бесконечных, набивших уже оскомину дежурных поздравлений, Алёна брела домой, прикидывая, хватит ли ей продуктов до того времени, как магазины начнут нормально работать. Кажется, у неё и хлеба-то кот наплакал, да и творог вроде закончился. Может, йогуртов купить?
Давиться в автобусе не хотелось, погода установилась хорошая — минус пять, не скользко, не холодно, только и гулять, поэтому до дома Алёна добиралась долго, механически переставляя ноги, пытаясь подавить тоску, которую пробуждали в ней спешащие, взбудораженные предпраздничной суетой прохожие. Кто-то тащил домой полные сумки, кто-то уже начал праздновать: весёлые компании попадались всё чаще, вызывая беспокойство. Нетрезвые молодые люди, сбиваясь в стаи, могут быть опаснее бродячих собак! Но пока всё было достаточно мирно и невинно.
Пока дошла до дома, почти совсем стемнело, горели фонари, витрины магазинов, праздничная иллюминация, какие-то мигающие, сверкающие китайские игрушки, продававшиеся с рук, и всё это жизнерадостное сверкание вызывало у неё тоску, создавая впечатление, что только она одна чужая на общем празднике. Умом Алёна понимала, что это не так. Есть много одиноких людей, есть много таких, которым куда хуже, чем ей, больных, несчастных. Но с грустью своей она ничего не могла поделать. Все встречные были причастны к общей тайне ожидания чуда, а она — нет, впервые в жизни.
Алёна остановилась у киоска с овощами и фруктами, вспомнив, что дома нет даже мандаринов — непременных спутников новогодних праздников. Да, решила ничего праздничного не покупать, но мандарины… Мандарины — это оранжевые солнышки посреди тёмной и долгой зимы, это память детства, это последний крохотный оплот веры в чудо в её душе.
Тряхнув головой, Алёна подошла к киоску, высматривая самые неказистые — абхазские, с настоящим мандариновым запахом, кисло-сладкие, а не приторно безвкусные, как другие. Спросила килограмм, посмотрела на результат и попросила добавить. Будет питаться колбасой, сыром, овсянкой и мандаринами, и ещё какао, да! — никуда не пойдёт — ни завтра, ни послезавтра, и потом тоже — пока всё не съест.
Расплатившись, Алёна посторонилась, чтобы не мешать следующему покупателю, грузному, подвыпившему и очень весёлому мужчине. Пытаясь запихнуть пузатый пакет с мандаринами в сумку, Алёна отошла за угол ларька, пакет никак не запихивался, и она уж хотела бросить это дело и нести мандарины так, благо до дома не далеко, но тут из тёмной щели между ларьками к ней шагнул кто-то высокий и стройный, взглянул серыми тёплыми глазами, сказал мягко:
— Позвольте, я помогу.
Алёна так и обомлела. Сразу же вспомнился, как вчера был, тот зимний новогодний вечер, когда она гостила с мамой у бабушки в деревне. Сколько же лет прошло… Алёне тогда было десять, и её отправили погулять, чтобы не путалась под ногами в тесном домике, выпрашивая то одно лакомство, то другое, то теста ещё сырого отщипнуть, то колбаски отхватить, то конфетку утащить.
Мама, отец, бабушка и дедушка — все дружно хлопотали над праздничным столом. Дедушка чистил лук, папа — картошку, ну а женщины занимались десятком дел разом! Алёна сначала не хотела идти, но потом вспомнила, что за уютными тёплыми стенами сейчас то самое, что она так любила: зимняя сказочная тишина, редкие фонари и частые-частые, яркие-яркие звёзды!
Так она оказалась вечером тридцать первого декабря на деревенской улице, совершенно безлюдной — все готовились к празднику. Деревенька была тихая, мирная, никакой шпаны, никаких посторонних, поэтому взрослые могли спокойно выпустить ребёнка погулять, тем более — время детское, часов шесть вечера.
Полюбовавшись на небесно-звёздное волшебство, Алёна пошла по улице туда, где было темнее, так ведь интереснее! Не успела оглянуться, как вышла к речушке. Что-то там привлекло её внимание, кажется, разлапистый куст, сверкающий снегом и инеем в свете выплывшей в небо важной и круглой Луны. Девочка отчасти спустилась, а отчасти скатилась с небольшого покатого склона, и тут же забыла про куст — перед ней сверкала замёрзшая поверхность реки, и неподалёку от берега на льду что-то переливалось разноцветно и маняще…
Алёне сто раз говорили, что на реку выходить нельзя, пугали страшными историями о детях, провалившихся под лёд, в том числе и на этой самой речке, прозванной Чёрной, и по слухам унёсшей не одну детскую жизнь, и она честно не собиралась туда идти! Истории её напугали — ещё как! Но это… манившее яркими переливами…
Алёна подошла к самому берегу, переливчатое чудо было вроде бы совсем близко. Девочка попробовала лёд ногой, сначала осторожно, потом топнула, что было сил. Прочный! Она только подойдёт осторожненько… только посмотрит, что там такое… Шаг… ещё шаг… она снова легонько топнула. Прочный лёд!
Пока смотрела под ноги, сверкающее нечто переместилось чуть дальше. Алёнка пошла вперёд, на этот раз не спуская с него глаз. Чем ближе она подходила, тем более расплывчатым и загадочным становилось то неведомое, что приманило её, оно увеличивалось, но всё так же оставалось незнакомым и таинственным. В тот момент, когда Алёна почти что распознала в своей странной находке наряженную и сияющую праздничными огнями ёлочку, под ногами у неё затрещало — негромко, но так жутко, что её тут же бросило в жар.
Девочка попятилась, хруст усилился, она уже видела, как из под ног разбегаются зазубристые страшные трещины… и тут кто-то крепко схватил её под локоть и потащил к берегу.
Испугаться сильнее она уже не могла, так что только пискнула тихонько и замолчала, покорно перебирая ногами, с трудом поспевая за тем, кто увлекал её к безопасности с силой, которой трудно было ожидать от щуплого подростка.
Да, тот, кто сначала показался Алёне взрослым — оттого, что такой крепкой была его хватка, — оказался мальчишкой немногим старше самой Алёны. У него были совершенно белые волосы — так ей тогда показалось, и большие строгие серые глаза.
— Ты что делаешь? — раздался звонкий голос со стороны реки. — Ты испортил игру! Она же моя!
— Ничего подобного, — враждебно отозвался Алёнкин спаситель. — Уходи.
— Так не честно! — возмутились с реки.
Алёна, уже начавшая успокаиваться, выворачивала шею, чтобы увидеть того, кто там кричит.
— Не смотри, — сердито сказал ей мальчик, уже дотащивший её до берега, но всё так же крепко державший под руку — по-взрослому, как дети обычно не делают. — Это из Ледовии. Они любят на лёд заманивать. Никогда не ходи по замёрзшим рекам! И даже по прудам не ходи. Особенно, если видишь, что там что-то сверкает. Утащит под воду…
— Он что… как водяной, да? — серьёзно спросила Алёнка, вспомнив что-то из многочисленных сказочных историй, которые она так любила.
— Это не водяной, — мальчик вздохнул. — Но от этого не легче. Просто не ходи на лёд и всё! Поняла?
— Да, — покорно согласилась Алёнка, машинально следуя за незнакомцем, уже втащившим её вверх по небольшому склону.
— Ну вот, — мальчик отпустил наконец её руку и отступил на шаг. — Я пойду. А ты иди домой.
— Постой! — Алёнка растерялась. Ей очень хотелось познакомиться с этим мальчиком, впервые она испытала подобное, ведь обычно мальчишки противные — дразнилки и хулиганы!
— А я… А как тебя зовут? — быстро спросила она, стараясь задержать его. — Меня Алёной зовут, — тут она смутилась, испугавшись, что над ней сейчас посмеются.
Но мальчик не смеялся, он смотрел на неё серьёзно, задумчиво, будто решал что-то очень важное. Алёнка увидела, что из одежды на нём только светлые брюки и белый свитер, даже и не особо толстый, с орнаментом в виде оленей, везущих на санках коробки с подарками.
— Тебе же холодно, наверное! — испугалась она. — Ты где живёшь? Или, хочешь, пойдём к нам! Тебе согреться нужно! — она коснулась его руки, рука была совершенно ледяной. — Ты совсем замёрз! — ещё сильнее испугалась Алёнка. — Пойдём, пойдём!
Мальчик вдруг улыбнулся, и Алёнке показалось, что от этой улыбки вокруг стало светло. Она была… необыкновенной.
— Мне не холодно, — тихо сказал мальчик. — Правда, — прибавил он, видя недоверие в глазах Алёнки.
— Может, всё-таки зайдёшь к нам? — предложила она с надеждой. — Бабушка пироги печёт. Вкусные!
— Верю, — мальчик снова улыбнулся. — Но мне… нельзя. Мне пора идти, — добавил он твёрдо, и улыбка его погасла, отчего Алёнке сразу стало очень грустно. — Пока, Алёна, — и он повернулся к ней спиной.
— Постой! Ты даже не сказал, как тебя зовут…
Он обернулся, и Алёнка снова будто окунулась в тёплый свет его глаз.
— Меня зовут… — мальчик на секунду задумался. — Снежень.
Алёнка и глазом моргнуть не успела, как её новый знакомец исчез, словно растворившись в белизне. Она даже попыталась его догнать… Но мальчика с белыми волосами в светлой, совершенно не по-зимнему лёгкой одежде нигде не было видно.
Алёнка вернулась домой задумчивой, в ответ на расспросы рассказала, что встретила незнакомого мальчика, утаив, что вышла на реку, прельстившись загадочным мерцанием. Потом ей стало стыдно, ведь Алёнка не умела и не любила врать, и она рассказала уже всё-всё, ничего не утаивая, только про имя мальчика почему-то промолчала. Слишком уж необычным оно было. Алёнка чувствовала, что тогда ей точно не поверят. Но взрослые и без имени не поверили. Решили, что она это придумала
Нет, над ней не посмеялись, и не ругали, и даже не сказали прямо, что не верят, — Алёна и сама догадалась, поняла по их многозначительным улыбкам. Они решили, что это её фантазии. Больше Алёна про таинственного своего знакомца никому и никогда не рассказывала, а потом и сама уже начала думать, что всё это ей привиделось-придумалось. Ведь такого не могло быть в реальности…
Но она не забывала. Никогда. Изредка случалось так, что где-нибудь в городе ей виделся тот мальчик — он рос вместе с ней, неизменными оставались белые волосы и светлая одежда.
Конечно, весна прекрасна пробуждением жизни, лето — восхитительно её цветением, а осень великолепна своей тихой задумчивостью и невероятными красками, но зима… Зима похожа на волшебный сон, в ней есть что-то загадочное и мистическое. Снег преображает мир, возвращая ему первозданную чистоту и надежду на то, что всё можно начать сначала, что чудо благих перемен — возможно.
Конечно, ребёнком Алёна не задумывалась об этом, но она это ощущала. А ещё очень любила зимние вечерние прогулки. Ведь в другое время её укладывали спать раньше, чем на небе появлялись завораживающие звёздные россыпи.
Память о тех зимних вечерах, когда они тихо гуляли с мамой, и Алёна до боли в шее смотрела и не могла насмотреться на густо-синее или почти совсем уже тёмное небо, усеянное бесчисленными звёздами, когда они вместе с мамой искали Большую и Малую Медведицу, когда фонари превращали заснеженный мир в волшебную сказку… — эта память осталась с ней навсегда, и именно поэтому она так любила зиму.
Не за снеговиков, не за лыжи и санки, — за волшебство, за веру в чудо, которая просыпалась в ней именно зимой. И, может быть, не только в ней, не случайно же Новый год отмечают зимой. Начало новой жизни длиной в двенадцать месяцев, когда всем так хочется верить, что эта новая жизнь будет лучше, чем прежняя, и принесёт что-то прекрасное…
Только в этом году Алёне в сказку плохо верилось. Осенняя депрессия, являвшаяся, как по расписанию, в конце осени, когда дни уже коротки, разноцветье листьев облетело, а снега ещё нет и всё кажется безнадёжным и мрачным, в этом году не хотела уходить и после первых снегопадов. И после вторых — тоже… Вообще уходить не желала. Может, решила, что с ней Алёне не будет настолько одиноко? Раз уж у неё всё равно никого нет, кроме депрессии…
Маму сбила машина три с лишним года назад, бабушки и дедушки умерли, немногочисленных хороших друзей разметала по другим городам жизнь. А она осталась здесь, в небольшом провинциальном городке, в своей маленькой одинокой квартирке.
Отец два года назад снова женился и ушёл жить к жене. Татьяна казалась хорошей женщиной, и Алёна была рада, что у отца всё хорошо, но сойтись с его избранницей у неё не получилось. Вроде бы они обе старались, но как-то натужно это у них выходило, постоянно чувствовалось напряжение, настороженность, будто два зверя ходили кругами, присматриваясь друг к другу. И бросаться не хочется, и спиной повернуться страшно.
А после того как Татьяна забеременела, Алёна и вовсе стала чувствовать себя чужой в их квартире, кем-то вторгающимся из другой, прошлой жизни, кем-то, отнимающим у беременной женщины чувство уютной безопасности. Не хотела Алёна у неё ничего отнимать, хотя в глубине души сознавала: да, она не до конца смирилась с тем, что другая женщина заняла место мамы, и, видимо, Татьяна это чувствует.
Алёна навещала их всё реже, хотя отец всё время звал, но она отговаривалась какими-то делами, туманно намекала на личную жизнь, и папа, вздохнув, прощался. Кажется, он чувствовал себя виноватым. Плохо это, неправильно. Но Алёна не знала, как выйти из заколдованного круга и вернуть простоту и тепло в их отношения. Ведь так, как было при маме, уже никогда не будет… А выстроить что-то новое — тяжело. И нужно ли? Не лучше ли просто оставить отца и Татьяну в покое?
Личная жизнь, между тем, не складывалась. Двадцать семь лет, пора бы! Или уже поздно? Нет, для кого-то, конечно, и сорок, и пятьдесят, а то и того больше — не препятствие. Но Алёна тяжело сходилась с людьми, а с мужчинами — в особенности.
Привлекательная сероглазая блондинка, она нравилась мужчинам, но была… несовременная, что ли? Хотела настоящего чувства, родства душ, романтики в конце концов! И не умела делать первый шаг, если ей кто-то нравился. А те парни и мужчины, что готовы были сами проявлять инициативу, хотели совсем другого. Душа Алёны их мало интересовала, скорее радовало, что у неё есть своя квартира, но зря радовало, она никого к себе не пускала. Раз душа им не нужна, то и в квартире делать нечего!
Может, теперь другое время и так нельзя… А как можно?! "Привет, ты мне нравишься, к тебе или ко мне?" Нет. Лучше одна. Одиночество вдвоём — оно ведь ещё больнее. Такой опыт в её жизни был, и повторять его не хотелось категорически, хотя иногда… иногда казалось, что надо попробовать снова, только бы не возвращаться в пустую квартиру.
И вот — опять зима. Но на этот раз она не привела с собой веру в сказку. Наверное, Алёна устала верить. Было грустно смотреть на искрящуюся красоту утопающего в снегу городка, на разноцветные гирлянды, на ёлки и ёлочки, появлявшиеся повсюду от городской площади и парка до небольших магазинчиков.
В этом году она решила не ставить ёлку, не украшать квартиру. Не хотела. Лучше не делать этого, чем потом… убирать ёлочные игрушки в коробки, сдерживая слёзы, потому что зимнее чудо обошло её стороной, и ей всё так же одиноко и холодно на душе.
Лучше сделать вид, что праздник её не касается. Просто выходные, возможность посидеть в кресле с книгой, посмотреть в Сети какой-нибудь фэнтези-сериал, запивая приключения героев чашкой какао. Да, так она и поступит. Даже готовить ничего такого — праздничного — не будет.
Тридцать первого декабря, постаравшись поскорее ускользнуть с работы, а точнее — от праздничного стола и бесконечных, набивших уже оскомину дежурных поздравлений, Алёна брела домой, прикидывая, хватит ли ей продуктов до того времени, как магазины начнут нормально работать. Кажется, у неё и хлеба-то кот наплакал, да и творог вроде закончился. Может, йогуртов купить?
Давиться в автобусе не хотелось, погода установилась хорошая — минус пять, не скользко, не холодно, только и гулять, поэтому до дома Алёна добиралась долго, механически переставляя ноги, пытаясь подавить тоску, которую пробуждали в ней спешащие, взбудораженные предпраздничной суетой прохожие. Кто-то тащил домой полные сумки, кто-то уже начал праздновать: весёлые компании попадались всё чаще, вызывая беспокойство. Нетрезвые молодые люди, сбиваясь в стаи, могут быть опаснее бродячих собак! Но пока всё было достаточно мирно и невинно.
Пока дошла до дома, почти совсем стемнело, горели фонари, витрины магазинов, праздничная иллюминация, какие-то мигающие, сверкающие китайские игрушки, продававшиеся с рук, и всё это жизнерадостное сверкание вызывало у неё тоску, создавая впечатление, что только она одна чужая на общем празднике. Умом Алёна понимала, что это не так. Есть много одиноких людей, есть много таких, которым куда хуже, чем ей, больных, несчастных. Но с грустью своей она ничего не могла поделать. Все встречные были причастны к общей тайне ожидания чуда, а она — нет, впервые в жизни.
Алёна остановилась у киоска с овощами и фруктами, вспомнив, что дома нет даже мандаринов — непременных спутников новогодних праздников. Да, решила ничего праздничного не покупать, но мандарины… Мандарины — это оранжевые солнышки посреди тёмной и долгой зимы, это память детства, это последний крохотный оплот веры в чудо в её душе.
Тряхнув головой, Алёна подошла к киоску, высматривая самые неказистые — абхазские, с настоящим мандариновым запахом, кисло-сладкие, а не приторно безвкусные, как другие. Спросила килограмм, посмотрела на результат и попросила добавить. Будет питаться колбасой, сыром, овсянкой и мандаринами, и ещё какао, да! — никуда не пойдёт — ни завтра, ни послезавтра, и потом тоже — пока всё не съест.
Расплатившись, Алёна посторонилась, чтобы не мешать следующему покупателю, грузному, подвыпившему и очень весёлому мужчине. Пытаясь запихнуть пузатый пакет с мандаринами в сумку, Алёна отошла за угол ларька, пакет никак не запихивался, и она уж хотела бросить это дело и нести мандарины так, благо до дома не далеко, но тут из тёмной щели между ларьками к ней шагнул кто-то высокий и стройный, взглянул серыми тёплыми глазами, сказал мягко:
— Позвольте, я помогу.
Алёна так и обомлела. Сразу же вспомнился, как вчера был, тот зимний новогодний вечер, когда она гостила с мамой у бабушки в деревне. Сколько же лет прошло… Алёне тогда было десять, и её отправили погулять, чтобы не путалась под ногами в тесном домике, выпрашивая то одно лакомство, то другое, то теста ещё сырого отщипнуть, то колбаски отхватить, то конфетку утащить.
Мама, отец, бабушка и дедушка — все дружно хлопотали над праздничным столом. Дедушка чистил лук, папа — картошку, ну а женщины занимались десятком дел разом! Алёна сначала не хотела идти, но потом вспомнила, что за уютными тёплыми стенами сейчас то самое, что она так любила: зимняя сказочная тишина, редкие фонари и частые-частые, яркие-яркие звёзды!
Так она оказалась вечером тридцать первого декабря на деревенской улице, совершенно безлюдной — все готовились к празднику. Деревенька была тихая, мирная, никакой шпаны, никаких посторонних, поэтому взрослые могли спокойно выпустить ребёнка погулять, тем более — время детское, часов шесть вечера.
Полюбовавшись на небесно-звёздное волшебство, Алёна пошла по улице туда, где было темнее, так ведь интереснее! Не успела оглянуться, как вышла к речушке. Что-то там привлекло её внимание, кажется, разлапистый куст, сверкающий снегом и инеем в свете выплывшей в небо важной и круглой Луны. Девочка отчасти спустилась, а отчасти скатилась с небольшого покатого склона, и тут же забыла про куст — перед ней сверкала замёрзшая поверхность реки, и неподалёку от берега на льду что-то переливалось разноцветно и маняще…
Алёне сто раз говорили, что на реку выходить нельзя, пугали страшными историями о детях, провалившихся под лёд, в том числе и на этой самой речке, прозванной Чёрной, и по слухам унёсшей не одну детскую жизнь, и она честно не собиралась туда идти! Истории её напугали — ещё как! Но это… манившее яркими переливами…
Алёна подошла к самому берегу, переливчатое чудо было вроде бы совсем близко. Девочка попробовала лёд ногой, сначала осторожно, потом топнула, что было сил. Прочный! Она только подойдёт осторожненько… только посмотрит, что там такое… Шаг… ещё шаг… она снова легонько топнула. Прочный лёд!
Пока смотрела под ноги, сверкающее нечто переместилось чуть дальше. Алёнка пошла вперёд, на этот раз не спуская с него глаз. Чем ближе она подходила, тем более расплывчатым и загадочным становилось то неведомое, что приманило её, оно увеличивалось, но всё так же оставалось незнакомым и таинственным. В тот момент, когда Алёна почти что распознала в своей странной находке наряженную и сияющую праздничными огнями ёлочку, под ногами у неё затрещало — негромко, но так жутко, что её тут же бросило в жар.
Девочка попятилась, хруст усилился, она уже видела, как из под ног разбегаются зазубристые страшные трещины… и тут кто-то крепко схватил её под локоть и потащил к берегу.
Испугаться сильнее она уже не могла, так что только пискнула тихонько и замолчала, покорно перебирая ногами, с трудом поспевая за тем, кто увлекал её к безопасности с силой, которой трудно было ожидать от щуплого подростка.
Да, тот, кто сначала показался Алёне взрослым — оттого, что такой крепкой была его хватка, — оказался мальчишкой немногим старше самой Алёны. У него были совершенно белые волосы — так ей тогда показалось, и большие строгие серые глаза.
— Ты что делаешь? — раздался звонкий голос со стороны реки. — Ты испортил игру! Она же моя!
— Ничего подобного, — враждебно отозвался Алёнкин спаситель. — Уходи.
— Так не честно! — возмутились с реки.
Алёна, уже начавшая успокаиваться, выворачивала шею, чтобы увидеть того, кто там кричит.
— Не смотри, — сердито сказал ей мальчик, уже дотащивший её до берега, но всё так же крепко державший под руку — по-взрослому, как дети обычно не делают. — Это из Ледовии. Они любят на лёд заманивать. Никогда не ходи по замёрзшим рекам! И даже по прудам не ходи. Особенно, если видишь, что там что-то сверкает. Утащит под воду…
— Он что… как водяной, да? — серьёзно спросила Алёнка, вспомнив что-то из многочисленных сказочных историй, которые она так любила.
— Это не водяной, — мальчик вздохнул. — Но от этого не легче. Просто не ходи на лёд и всё! Поняла?
— Да, — покорно согласилась Алёнка, машинально следуя за незнакомцем, уже втащившим её вверх по небольшому склону.
— Ну вот, — мальчик отпустил наконец её руку и отступил на шаг. — Я пойду. А ты иди домой.
— Постой! — Алёнка растерялась. Ей очень хотелось познакомиться с этим мальчиком, впервые она испытала подобное, ведь обычно мальчишки противные — дразнилки и хулиганы!
— А я… А как тебя зовут? — быстро спросила она, стараясь задержать его. — Меня Алёной зовут, — тут она смутилась, испугавшись, что над ней сейчас посмеются.
Но мальчик не смеялся, он смотрел на неё серьёзно, задумчиво, будто решал что-то очень важное. Алёнка увидела, что из одежды на нём только светлые брюки и белый свитер, даже и не особо толстый, с орнаментом в виде оленей, везущих на санках коробки с подарками.
— Тебе же холодно, наверное! — испугалась она. — Ты где живёшь? Или, хочешь, пойдём к нам! Тебе согреться нужно! — она коснулась его руки, рука была совершенно ледяной. — Ты совсем замёрз! — ещё сильнее испугалась Алёнка. — Пойдём, пойдём!
Мальчик вдруг улыбнулся, и Алёнке показалось, что от этой улыбки вокруг стало светло. Она была… необыкновенной.
— Мне не холодно, — тихо сказал мальчик. — Правда, — прибавил он, видя недоверие в глазах Алёнки.
— Может, всё-таки зайдёшь к нам? — предложила она с надеждой. — Бабушка пироги печёт. Вкусные!
— Верю, — мальчик снова улыбнулся. — Но мне… нельзя. Мне пора идти, — добавил он твёрдо, и улыбка его погасла, отчего Алёнке сразу стало очень грустно. — Пока, Алёна, — и он повернулся к ней спиной.
— Постой! Ты даже не сказал, как тебя зовут…
Он обернулся, и Алёнка снова будто окунулась в тёплый свет его глаз.
— Меня зовут… — мальчик на секунду задумался. — Снежень.
Алёнка и глазом моргнуть не успела, как её новый знакомец исчез, словно растворившись в белизне. Она даже попыталась его догнать… Но мальчика с белыми волосами в светлой, совершенно не по-зимнему лёгкой одежде нигде не было видно.
Прода от 27.12.2017, 18:47
Алёнка вернулась домой задумчивой, в ответ на расспросы рассказала, что встретила незнакомого мальчика, утаив, что вышла на реку, прельстившись загадочным мерцанием. Потом ей стало стыдно, ведь Алёнка не умела и не любила врать, и она рассказала уже всё-всё, ничего не утаивая, только про имя мальчика почему-то промолчала. Слишком уж необычным оно было. Алёнка чувствовала, что тогда ей точно не поверят. Но взрослые и без имени не поверили. Решили, что она это придумала
Нет, над ней не посмеялись, и не ругали, и даже не сказали прямо, что не верят, — Алёна и сама догадалась, поняла по их многозначительным улыбкам. Они решили, что это её фантазии. Больше Алёна про таинственного своего знакомца никому и никогда не рассказывала, а потом и сама уже начала думать, что всё это ей привиделось-придумалось. Ведь такого не могло быть в реальности…
Но она не забывала. Никогда. Изредка случалось так, что где-нибудь в городе ей виделся тот мальчик — он рос вместе с ней, неизменными оставались белые волосы и светлая одежда.
