ГЛАВА 1. Красная шапочка
Полина редко покупала что-то настолько яркое, но эта красная шапочка просто заворожила её. Трудно сказать почему и чем. Иногда такое случается — вещь притягивает, завораживает, будто шепчет: ты должна меня купить, разве ты не видишь — я создана для тебя! Чаще всего так бывает с чем-то недорогим, но при этом и не особо нужным, на что жалко тратить деньги. Но если пройдёшь мимо, потом будешь вспоминать и жалеть.
Полина остановилась рядом с пожилой женщиной, мокнущей под холодным моросящим дождём.
— Всего пятьдесят рублей, — тихо сказала старушка, подняв на Полю выцветшие голубые глаза, казавшиеся странно безмятежными и одновременно жалобными, как у бездомного котёнка.
Шапочка была яркая, с большим озорным помпоном. Полина слегка удивилась — обычно старушки продают немного другие шапки — не такие яркие, и не такие… помпонистые. Цвет притягивал какой-то необычной чистотой, напоминанием о ясной свежести, зимней и осенней прозрачности, ягодах клюквы, грудках снегирей. Странные ассоциации, необычные.
А холодный рассудок в это время скучно бубнил, что пятьдесят рублей, конечно, не деньги, но шапка эта — на один раз. Прежде чем носить, надо постирать, а то мало ли чего нахвататься можно, а стирки-то она и не переживёт — перелиняет и потеряет форму.
— Да хоть за двадцать рублей возьми, дочк, — жалобно сказала старушка. — Сил уже нет здесь стоять, хоть на хлеба батон…
Полина вспыхнула, сердце обожгло состраданием. Да что она, в самом деле, жмётся тут! Не в шапке дело — перелиняет и ладно. Просто надо помочь. Она лихорадочно полезла за кошельком, как всегда зарывшимся в самые недра сумки, когда он больше всего нужен. Достала наконец, хотела дать сотенную, но под руку подвернулось пятьсот рублей, а сотенные она только что отдала все на кассе в "Пятёрочке", вспомнила Поля. С деньгами у неё было не очень, но зарплата уже совсем скоро — должно хватить. Главное, что за квартиру заплачено, проездной есть, да и холодильник не пустой. Она решительно сунула старушке пятисотенную, та растерянно уставилась на неё.
— У меня сдачи с неё не будет, дочк. Ты помельче поищи чего, а? Хоть мелочью!
— Не надо сдачи.
— Да как же… — начала старушка.
— Это вам. Мне очень шапка понравилась, — выпалила Поля, схватила шапку и чуть не бегом бросилась прочь.
— Храни тебя Бог, дочка! — услышала она, выкрикнутое ей вслед дребезжащим старческим голосом — явно со слезой. И сама почувствовала, как защипало глаза.
Дома Поля первым делом рассмотрела своё приобретение. Шапка по-прежнему выглядела необъяснимо притягательной. Вспомнив аккуратную чистенькую старушку, Поля решила пренебречь правилами, которых обычно строго придерживалась, и не стирать обновку — хоть немного поносить такую — яркую, красивую, озорную.
Ну и плевать, что сама она не яркая… Самая обычная. В лучшем случае — более-менее симпатичная. Самая такая средненькая, волосы русые, нос слишком длинный, глаза… ну хорошие такие глаза, серо-голубые, но небольшие. Это как у Винни Пуха — правописание хорошее, но хромает. Вот и у неё такая внешность — хорошая, но… хромает. А как выйдешь из дому — кругом одни красотки! Или это она просто обращает внимание именно на тех, кто красивее? А тех, кому повезло меньше, чем ей, не замечает?
Мама говорит именно так. Ну что же, будем считать, что мама права. Жаль, что у Андрея, видимо, было другое мнение, когда он быстренько переключился на Женю.
Женя тоже не красавица, если честно. Зато уверенная в себе и яркая. А ей, Полине, Андрей сказал, что яркое ей не идёт. Она тогда попыталась одеваться, как Женька. Подумала: а почему бы и нет, в самом деле? Радостно выбирала, накупила себе с премии каких-то ярких цветастых тряпочек. Хотелось и самой стать ярче, легче, легкомысленнее, что ли. Нет — беззаботнее. Хотелось почувствовать себя… такой, как Женька.
Когда Женя говорит, что ей что-то нужно или она чего-то хочет, окружающие особи мужского пола немедленно начинают рыть землю копытами, враждебно косясь друг на друга и наперебой рвутся исполнять!
А когда она, Полина, попробовала заикнуться, что ей нужна помощь, на неё посмотрели как на больную. Она тогда смутилась ужасно, и Олег из упаковочного, сжалившись, сказал ей, скорее всего, просто для того, чтобы сгладить неловкость: ну, найди дворника, сунь ему триста рублей, он и донесёт тебе этот пылесос, раз уж он такой тяжёлый".
Пылесос с водным фильтром, о котором давно мечтала Полина мама, действительно был тяжёлым, но ещё хуже, что эту огромную квадратную коробку было ужасно неудобно нести. Старенький пылесос как раз приказал долго жить, так что откладывать было некуда.
Конечно, никакого дворника она искать не пошла. Во-первых, она этого не умела — ни искать, ни договариваться. Вот как она должна его искать, если его не видно?! И триста рублей за это предлагать неудобно. А дать больше — так она не богатейка, и сам пылесос стоит — будь здоров!
Решила, что дотащит сама. Попробовала в магазине — ничего, вроде. Но тащить коробку, на каждом шагу бьющую по ноге, держа руку на отлёте — а опустить никак нельзя — коробка квадратная! — это оказалось настоящим испытанием на прочность.
И ни одна собака… мужского пола помощь ей не предложила. Самые совестливые отводили глаза и быстрее спешили мимо. Нет, она их понимала: если взялась тащить — тащи! У них свои дела, и, может, им тяжёлое нельзя поднимать!
Обидно было оттого, что если бы пылесос пёрла Женька, набежала бы толпа помощников… Хотя представить себе в подобном положении Женьку, Поля не могла — фантазия отказывала.
Так и тащила, пока одна женщина не вызвалась помочь! Ну кто ещё поймёт… Потом не меньше недели ныли руки и синяки не сходили с избитых коробкой ног. Мама, конечно, ужасно расстроилась, что она тащила такую тяжесть. Но кто ещё поможет?
Это сейчас у мамы вроде наладилось… встретила хорошего мужчину с сынишкой. Действительно хорошего, как ни странно. Поля уже начинала думать, что таких вовсе не бывает: чтобы и не пьющий, и работящий, и надёжный, и не урод…
Почему-то именно таким часто не везёт в личной жизни. Вот и Павла жена бросила с маленьким сыном. Он крутился, как умел, и получалось у него хорошо, но всё-таки очень тяжело ему было, конечно. Теперь они вместе, а Поля съехала, сняла однушку, чтобы не мешать, хотя Павел и возражал, и мама отговаривала. Но Поля сказала, что так ей самой будет проще наладить личную жизнь, и мать с отчимом согласились.
И вот — однушка есть, хоть и съёмная, а личной жизни — нет. Коллеги на работе говорили, что не надо ей было расставаться с Андреем. Подумаешь — посматривает на Женьку! Умная женщина должна, когда нужно, уметь притвориться слепой. Но Поля, видимо, не была умной женщиной и не хотела становиться — в таком вот смысле. Она долго терпела. Но когда Андрей с неприятной ухмылкой сказал, что яркое ей не идёт, потому что в нём она становится ещё более блеклой, она не выдержала. Сказала тихо:
— Ну и уходи к своей яркой Жене.
Он сначала не понял. Привык, что женщины, если им по-настоящему что-то не нравится, начинают кричать, истерить. Но Поля истерик и истеричек не выносила. Она была тихой, но это не значило, что об неё можно вытирать ноги.
— Я сказала — уходи, — всё так же тихо и очень серьёзно сказала Поля и подняла на Андрея взгляд — больной и решительный одновременно.
И он ушёл. Ещё и выкрикивал чего-то, пока собирал вещи. Что-то такое… мерзкое и недостойное, вроде того, что "она ещё пожалеет, да поздно будет" и в целом — в том смысле, что не больно-то и хотелось! У Полины в те полчаса словно отказал слух, и слова Андрея доносились до неё, как сквозь вату, а смысл и вовсе почти не доходил. Наверное, защитная реакция такая. Потому что на самом деле ей было очень больно. Слишком больно, чтобы она могла выдержать всё, что Андрей решил ей сообщить о её "достоинствах". Она сидела, глядя в телевизор, но ничего там не видела и не слышала.
— Кукла бесчувственная! — бросил Андрей напоследок и от души шарахнул входной дверью, имея в виду, что она не страдает видимым образом, не рыдает и вообще никак не демонстрирует свои чувства. Он считал, что это значит — чувств у неё нет.
Мужская истерика — это совершенно отвратительно и недостойно, в сто раз хуже женской. Полина пыталась себя этим утешить, но ничего не получалось. Она и хотела бы не чувствовать, очень хотела бы. Однако — не получалось. Казалось, что её изваляли в грязи.
И как так выходит, что гадко поступают с ней, но при этом обвиняют её же, и она сама где-то глубоко внутри и правда чувствует себя виноватой? Умом, конечно, понимает отлично, что ни в чём она не провинилась перед Андреем, а перед Женькой и подавно! Но даже Женька почему-то дулась на Полину. Что уж там наговорил ей Андрей — осталось неизвестным.
И яд слов Андрея остался где-то внутри, разъедая там что-то, лишая радости жизни, подтачивая и без того хилую уверенность в себе. Яркие тряпочки она засунула подальше и так ни разу и не надела.
Закончилось лето, наступил дождливый сентябрь, промозглый октябрь, вот и ноябрь начинается — а с ним пробуждается робкая надежда на что-то свежее, чистое, на обновление. Вот выпадет снег…
Поскорее бы выпал снег! Кажется, что унылые тёмно-серые улицы и мрачные прохожие в тёмной одежде, мокнущие под бесконечным дождём, — всё и все ждут этого — белого, нового, по которому можно проложить следы, как в первый раз.
Синоптики обещают первый снег со дня на день, и всё ошибаются, и ошибаются, снега всё нет и нет. Только ледяная морось и ветер, пробирающийся под все слои одежды холодными мокрыми пальцами. И всё-таки — он же придёт — первый снег, белый и чистый, как новая надежда, как долгожданное обновление.
Полина погладила новую шапку. Это только её. Это не для того, чтобы подражать Женьке, это не для Андрея, и вообще — ни для кого другого. Это только для неё. Ну и пусть она будет выглядеть в ней смешно — этот страх всё норовил поднять голову, но Полина его прогнала. Пусть! Такая яркая, такая свежая… Как новая жизнь. Скорее бы выпал снег.
ГЛАВА 2. Заболевшая бабушка
Выходные прошли тихо и спокойно, а понедельник начался с тревожного известия. Соседка, которой Полина на всякий случай оставила свой телефон, позвонила и сообщила, что Поле пришла телеграмма. Полина, естественно, была на работе, а соседка Тамара Петровна — старушка-домоседка, как обычно, дома.
Тамара Петровна рассказала, что доставил телеграмму пожилой мужчина, на вид — вполне заслуживающий доверия. Она всегда всё объясняла с самого начала и очень обстоятельно. Перебивать было бесполезно — это только затягивало дело, поэтому Поля, приплясывая на месте и кусая губы от нетерпения, покорно ждала, когда же Тамара Петровна доберётся до сути.
— Он тебе в дверь звонил. Ты не открыла, — вещала старушка, очень гордая последовательностью и обстоятельностью изложения. — Тогда он ко мне позвонил. Недовольный такой! А я ему и говорю: "Поля девушка положительная, она на работе сейчас, где же ей ещё быть! Кто же знал, что вы телеграмму принесёте?" А он говорит: "Что же мне теперь с ней делать? Пусть тогда ваша Полина завтра с утра сама за ней приходит на почту!" А я ему говорю: "Оставьте телеграмму мне. Я и распишусь за неё, а Поленьке вечером отдам. И даже вот прямо сейчас позвоню и прочту!"
Поля едва не застонала в трубку… Но, к счастью, почтальон упирался недолго, совсем, можно сказать, не упирался, поэтому Тамара Петровна, закончив с пересказом диалога и описанием подписания бланка доставки, перешла наконец к содержанию телеграммы:
— Значит так… — по звукам Полина поняла, что соседка надевает очки. — Бабушка Фаина заболела, тчка. Ничего страшного, тчка. Если возможно приехать дня три, зпт, помочь, тчка. Соседка баба Нюра, тчк. Я вот чего думаю, Поль, — без перехода продолжила Тамара Петровна, — они чего там, позвонить не могли?
Полина вздохнула.
— Там связь не берёт, Тамара Петровна. Мало того, что место глухое, да ещё и, говорят, зона аномальная. Дозвониться оттуда удаётся раз в году с пригорка, если сильно повезёт. В общем, приходится по старинке — на почту чапать. Хорошо хоть она там недалеко. Спасибо вам, Тамара Петровна!
— Ну что, поедешь, что ли? Или матери твоей позвонить? Хочешь я позвоню? У меня и телефон есть!
— Ой, нет, не надо, Тамара Петровна, — зачастила Поля, представив, сколько нервов будет стоить маме беседа с обстоятельной старушкой. Пока узнаешь, в чём дело, поседеешь! — Я сама ей звякну! И поеду сама. Сейчас вот отпрошусь — у меня там отгулы набрались. Да и поеду. Спасибо вам!
— Да не за что, — вздохнула соседка. — Здоровья бабуле твоей! В наши годы оно ох как надо! Хорошо, что "ничего страшного".
— Да-да, спасибо! И вам здоровья крепкого! — Полина поскорее завершила разговор и побежала к начальству.
Отгулы у неё и правда накопились, да и в счёт отпуска можно было взять пару недель. Летом её на месяц отпускать не хотели, требовали делить отпуск, ну вот и возьмёт сейчас, когда никого на отдых калачом не заманишь. Вроде и на работу идти — как на каторгу, но и тратить время законного отпуска в это тёмное время года, когда начинает темнеть раньше, чем успевает рассвести, тоже никто не хотел.
А Поле вдруг захотелось пожить две недельки у бабушки. Топить печку и ходить в лес — дышать осенней пахучей свежестью, ждать первого снега… Там так красиво, когда снег… — просто дух захватывает! И бабушке, если разболелась, что там за три дня успеешь? Конечно, баба Нюра её не бросит, но ей самой уже под восемьдесят! Бодрая она, это да, но такой возраст — не семечки. Надо пожить там немножко — так всем будет лучше.
Дальше всё пошло, как по маслу: и начальство отпустило, и отпуск оформили моментально. Дела закружили, так что Полина только успевала поворачиваться. Ей даже материальную помощь выписали и выдали без проволочек! Всё складывалось настолько удачно, что где-то в глубине души холодной змейкой зашевелилось подозрение — к добру ли это?
Но что тут поделаешь — бабушка заболела, значит, надо ехать. Бабулю иногда прихватывал бронхит поздней осенью, так что это была не новость, ей просто надо отлежаться, попить травяных отваров — травки-то все заранее припасены, — оно и пройдёт.
Переехать в город бабуля отказывалась наотрез. Мама предлагала хотя бы на другую деревню поменяться с доплатой, если уж в город никак, — не такую далёкую, отрезанную от нормальной жизни, где даже телефон не ловится! Но бабушка твердила, что в другом месте ей жизни не будет, что здесь, мол, места целебные-лечебные, хотя слухи говорили обратное — опасные места, странный лес, где люди не раз и не два пропадали бесследно. Зимой волки чуть ли не по деревне бродят!
Мама рассказывала Полине, как однажды зимним вечером сама встретила волка, когда шла с электрички домой — к бабушке. Волк стоял у забора на окраине деревни, и окрестные собаки просто заходились от лая! Но молодая женщина не сообразила в тот момент, что это настоящий волк собственной персоной. Думала — особо крупная овчарка. Всё равно было не по себе, конечно. "Овчарка" молча стояла у забора и смотрела на неё — внимательно, пристально смотрела.
Только потом мама поняла, что это была за "овчарка", — когда рассказала об этом бабушке.
