— Не нравятся наши девчонки? — глухо стукнуло днище баклаги с пивом, Рэда оперлась о столешницу ладонями, наклонилась расчетливо, так, чтобы узорчатые малахитовые бусы закачались прямо перед глазами у просидевшего здесь весь вечер волчары. Грудь за бусами была роскошная, зрелая, не какие-то девчачьи прыщики — раз ни на одну молоденькую не позарился, так может, другое любит? Рассмотрит, а там, если не слепой, заметит и крутые бедра, и алые ждущие губы, и две косы — знак, что взрослая волчица свободна и ищет, с кем провести время.
Сегодня, в ночь обновления крови, Рэда надеялась найти того, кто будет достаточно силен. К ним пришли альфы из трех племен сразу — кто присмотреть себе пару из нетронутых, а кто и просто поразвлечься с истосковавшейся по мужской любви, на все готовой самкой — без последствий, без обязательств. Зато и на детей после этой ночи никто не может предъявить права, они принадлежат только матери — и племени.
Вот только почему этот шикарный волк сидит здесь и лакает пиво, вместо того чтобы делиться своим семенем, как принято этой ночью?
Чужой взгляд мазнул по ней словно нехотя, широченная ладонь потянулась к пиву, но запах взрослого, матерого зверя, альфы — усилился от другой жажды. Горький, дурманящий. У Рэды от него затвердели соски и погорячело между ног. Сильный. Хорошие дети будут.
— Нравлюсь? — спросила она, жадно вбирая в себя этот запах, рассматривая крепкие плечи, мускулистые руки, резко очерченное узкое лицо. Красивый. Это не самое важное, но все-таки хорошо. Если родится дочь и пойдет в отца, а не в мать — печалиться ей тоже не придется.
— Ты так пялишься, что это я должен спрашивать.
— Спроси, отвечу, — Рэда усмехнулась, обнажив зубы. — А только мне еще нюх не отшибло.
— На улице — всеобщая случка. Несет так, что даже на дохлятину встанет, — он отхлебнул из кружки, посмотрел исподлобья, пристально, будто оценивал. — Ты поинтереснее будешь. — И ухмыльнулся, подонок. Будто чуял, что от таких любезностей ее накроет яростью. До пелены перед глазами. Но Рэда не была бы собой, если бы поддалась порыву. Она распрямилась, сказала, небрежно поведя плечом, так что широкий вырез съехал еще ниже:
— Да и ты не похож на того, кто бросается на любой мосол. Или я ошиблась?
— Мослы и кости пусть грызут другие, я люблю куски посочнее. Только не с чужого стола.
У него хищно дрогнули ноздри. Рэда отлично понимала, что он вынюхивает — запах других самцов. Чужие ласки, чужое семя. “Ищи, ищи, — подумала с давней, привычной горечью. — Нет волка, который пробовал бы на вкус Рэду Белую. После Арга — нет. И тебе бы не предложила, но кто здесь подарит мне потомство? Нет таких, все — слишком слабые”.
Арг ушел за Грань три года назад. Давно выветрился последний след горького, обволакивающего запаха, давно позабыло тело, как сладко было в его руках. Только душа все еще помнила. Но сегодня это не было важным. Аргу не понравилось бы, что его женщина остается бездетной, словно бессильная пустовка.
— Долго терпишь, — он перестал внюхиваться, отхлебнул из кружки и со стуком поставил ее обратно на стол. — Вдова?
— Да, — коротко ответила Рэда. Тоска, давно ставшая привычной, всколыхнулась резко, остро, словно в первые дни, когда выла по Аргу, не переставая. На какой-то миг даже захотелось уйти, оставить этого чужака наедине с его пивом. “Ребенок, — напомнила себе Рэда. — Только мой”.
— Пожелай ты случки, на тебя залез бы любой из местных. Значит, ищешь другого. — Он прищурился. — Мужа? Щенков? С первым ты точно не по адресу.
И снова Рэда усмехнулась:
— Пожелай я мужа, давно два племени упились бы на свадьбе. Только сейчас, чужак. А после — даже не вспоминай.
— Не вспомню. И увижу — не узнаю. Меня устраивает. Как и чужак — завтра. Сегодня — Гарат.
Он поднялся, выпрямился во весь свой немаленький рост, с обманчиво мягкой, хищной грацией обогнул стол, повел носом в сторону выхода, поморщился — с улицы несло так, что встало бы не только на дохлятину, но и у дохлятины. Запахи возбужденных альф и жаждущих самок, ядреная смесь желания, страсти, похоти. Покосился на Рэду:
— Веди.
Это ей понравилось. Рэда не была брезгливой, но свальная случка вызывала отвращение. Дарить и получать ласки она предпочитала наедине.
— Не туда, — она повернула к заднему ходу. Оттуда тоже несло, вряд ли этой ночью во всей деревне нашелся бы укромный, никем не занятый уголок. Но Рэда знала место.
Деревню миновали быстро. Свернули в лес, тоже полный запахов — острых, возбуждающих. Здесь уединиться было проще, даже странно, что мало кто воспользовался зеленым укрытием. Но Рэда не пошла ни на одну из знакомых полян.
Она вывела Гарата к реке, к густому ивняку выше по течению. Сюда ходили редко — и купались, и стирали ближе к деревне. Здесь пахло илом, медленной проточной водой, дикими утками, что гнездились в заводи. Травой, деревьями, мокрой землей. Ни одного чужого, раздражающего запаха.
Рэда обернулась, как раз чтобы увидеть, как Гарат в двух шагах от нее стаскивает с себя рубаху.
— Я слышал, в этих лесах встречается добыча покрупнее уток и зайцев.
— Олени. Кабаны. Лоси. Медведи. Рыси. Если любишь настоящую охоту, тебе понравится.
Отвечала, а сама смотрела, оценивая уже не скрытое рубахой тело. Жгуты мускулов под загорелой до цвета бронзы кожей, стремительную легкость движений, дикую силу хищника, охотника и бойца. Для такого и олень будет слишком легкой добычей.
— Загонять зайцев — это для волчат, зубы почесать, и для трусов. У нас в Краснолесье одни косули остались, остальных — извели. Кабан — хорошо. Не соскучишься.
— Знаю место, где пасется стадо, — впервые за долгое, очень долгое время Рэда улыбнулась широко и от души. — Отведу. Повеселимся.
От вида сильного, поджарого тела, от запаха альфы, от разговоров о хорошей охоте желание охватило так сильно, что трудно стало держать себя в руках. Давно голос Рэды не звучал так низко, хрипло и отрывисто, давно ей не было так сложно говорить связно, а не короткими, рублеными фразами.
Гарат почуял, поднял голову. Глаза его — Рэда помнила, что темные — уже отливали золотом. Спросил с заметной насмешкой:
— Тебя раздеть, охотница? Или сама справишься?
Рэда развязала и скинула юбку, рванула рубашку через голову. Зацепила бусы, и прочная оленья жила лопнула от нетерпеливого рывка, остро резанув шею. Рэда не смотрела, куда раскатились бусины — пусть лесной хранитель приберет, на счастье.
Холодный ночной ветер лизнул разгоряченную, повлажневшую от желания кожу. Но взгляд Гарата ощущался гораздо сильнее. Будоражил, пробуждая давно забытое. Тек по телу. Обжигал. Будто не Гарат смотрел, а его волк оглаживал ее шершавым горячим языком. Щекотал роскошной блестящей шерстью. Рэда жадно облизнулась, шагнула к нему. Пришлось запрокинуть голову, чтобы поймать этот жаркий, обещающий слишком многое взгляд. Так близко, что напрягшиеся соски коснулись кожи Гарата. Впилась пальцами в твердые плечи, вставая на цыпочки, приникла всем телом.
— Возьми, — выдохнула, почти дотянувшись до его губ.
Лес пах прелой листвой и влажной свежестью воды, а Гарат — горечью и силой. Он положил ладонь на затылок, наклонился сам и ее притянул к себе — еще ближе. Не целовал — пил, жадно, ненасытно, как умирающий от жажды. И Рэда отвечала тем же, и тоже словно оживала, как от прохладной свежей воды, льющейся в иссушенное горло. Притиралась теснее, вдавливала короткие ногти в горячую кожу, постанывала от каждого движения языка во рту. Застонала гортанно и протяжно, когда Гарат тронул ее между ног. Пальцы, только пальцы, но истосковавшееся по мужчине, по настоящему волку тело зашлось от счастья даже от такой малости. Рэда приняла их, впустила глубоко, стиснула накрепко, прогибаясь под незнакомыми руками. Чувствуя животом толстый крупный член так отчетливо, будто и не было на Гарате штанов из плотной грубой кожи.
— Торопишься. — Шепот коснулся горящих губ, обжег шею под ухом. Рэда инстинктивно вздрогнула, почувствовав клыки. Сладко, в предвкушении заколотилось сердце. — Мокр-р-ая. Хор-р-рошо.
Будь она сейчас волчицей, вся шерсть на загривке встала бы дыбом от этого низкого, приглушенного рычания.
Гарат рухнул в листву, в холодные гладкие ивовые плети, увлекая ее за собой, и тут же перекатился, опрокидывая на спину, придавливая тяжестью. И от его веса, от жесткой хватки на плечах, от колена, раздвигающего ее ноги, и без того почти невыносимое желание вспыхнуло палевом, лесным пожаром. Исчезло все, кроме этой ночи и этого мгновения — память, сожаления, мечты. Осталась лишь волчица, изголодавшаяся по волку, по силе, которой не стыдно, не зазорно подчиниться.
— Возьми, — повторила она, но теперь вместо внятного слова из горла вырвался полу-стон, полу-вой. Зазывный, страстный. И Гарат откликнулся.
Вошел одним резким толчком. Слишком большой для ее отвыкшего тела. Рэда вскрикнула, дернувшись от боли. Вцепилась зубами Гарату в плечо. То, что нужно. Так, как нужно. Вздумай он сейчас нежничать или жалеть, ее наверняка снесло бы в ярость. Рэда не хотела ни того, ни другого. Эта боль была хорошей, правильной. Важной. Пьянила, как горький мед старого Торгада. Глоток — и ты в волчьем раю. Толчок — и ты прежняя, страстная и ненасытная. Желанная и безудержно молодая.
Второй толчок — сильнее, резче — заставил зарычать. Она так и не разжала зубы, и к запаху альфы, горько-острому и дурманящему, добавился вкус его крови. Совсем немного, но Рэде хватило. Вскинула бедра навстречу, обвила ногами поясницу Гарата, руками — шею, могла бы — обвилась вокруг него змеей, оплела дикой лозой. Он вжал ее плечи в землю, в пряный ковер прелой листвы, и задвигался быстро и мерно, неудержимо, глубоко, так глубоко — но Рэда все равно подмахивала, насаживалась еще глубже, рычала с каждым толчком, сжимая зубы крепче, пока не сжалось все нутро, не зашлось в сладкой судороге. А тогда — выгнулась, упершись затылком в землю, подставив Гарату беззащитное горло. Простонала:
— Еще. Сильнее. Бери.
— Ты слишком сладкая добыча, чтобы делить на части. — Он намотал косы на запястья, дернул, будто поводья на лошади натянул. Рэда сильнее выгнула шею, задышала часто и хрипло. От нетерпения хотелось завыть, громко, на весь лес. Гарат внутри был по-прежнему твердым, но не двигался, и Рэда подчинялась — ждала вместе с ним, старалась удержать его слишком внимательный для перевозбужденного альфы взгляд. Только не получалось. В глазах плыло. Хотелось стиснуть зубы, зажмуриться, смять в кулаках клочки влажной от росы травы — так ждать было бы легче. — Сегодня вся моя будешь. До дна.
“Куда уж больше?” — мелькнула словно не ее, слишком разумная для такого мгновения мысль. А инстинкт подсказывал, и тело знало — будет больше.
— Возьми, — умоляюще простонала она, — не останавливайся.
Уже и забыла, как это сладко — умолять и покоряться. Быть слабой — не потому что ты и в самом деле слаба, а потому что твой волк — сильнее.
Гарат усмехнулся — медленно, обнажив клыки. Лизнул ее в шею, прикусил под ухом. И задвигался быстрее, рыча, так и не выпустив ее кос. Рэда больше не пыталась сдерживаться. Кричала и выла, сжимая в себе его член, не желая выпускать даже на короткий миг, даже зная, что тянущая пустота сменится новым мощным толчком, распирающим изнутри, болезненно-сладким. А Гарат рычал, вбиваясь глубоко и сильно, брал, как берут добычу — не покорную с самого начала, а укрощенную.
Рэда почувствовала, как излилось желанное семя. Горячее, почти обжигающее. Гарат толкнулся еще раз и упал на нее, стиснул, снова прикусил шею, словно напоминая: “Моя”. А Рэду уже охватывала истома, тягучая, как смола, и сладкая, как мед, и тяжесть мужского тела, вдавившего ее в листву, ничуть этому не мешала, а лишь делала ощущения ярче и глубже. Правильней.
Мягко, плавно сжималось внутри. Рэда чувствовала в себе член, обмякший, но не слишком. Наверное, Гарат мог бы взять ее еще раз, если бы захотел. Но древний инстинкт продолжения рода подсказывал — ей хватит. Она получила то, что хотела получить.
И все же оказалось трудно разжать сцепленные на шее Гарата руки и опустить ноги, обвивавшие его поясницу. А когда он вынул член и встал, Рэда жалобно, протяжно всхлипнула. Ей, может, и хватит, но тело просило еще. Не сейчас, не сразу — сейчас она чувствовала себя сытой и удовлетворенной, но уже хотелось повторения. Слишком хорошо Гарат напомнил, каково быть женщиной, быть желанной.
Ухо уловило едва слышный шорох шагов. Рэда приподняла голову, перекатилась на бок. Двигаться было лень, но не могла отказать себе в удовольствии посмотреть. Гарат, теперь уже полностью раздетый, входил в реку. Вода — жидкое, расплавленное серебро под полной луной, ласкалась к нему, нежно облизывала, как хотела бы облизать Рэда — икры, колени, бедра, ягодицы.
— А я ведь знаю тебя, — сказал тихо, но среди приглушенных звуков ночного леса прозвучало отчетливо — будто в ухо. — Рэда Белая. Вдова Арга, бывшего вождя Серых. Лучшая охотница племени, верная жена. У нас тобой волчат пугают. Говорят, прокляла за мужа племена Горелых пустошей. Когда они еще не были горелыми.
— Дураков проклинать не надо, сами справятся, — лениво ответила Рэда. — А ты, выходит, не пугливый. Хорошо.
Он плеснул водой в лицо, потянулся, запрокинув голову к луне.
— Завтра на сходке будут новости. Серых из Дикоцветья примет Краснолесье. “Краснолесье”, — Рэда мысленно прокатила на языке название. С тех пор как умер Арг, она узнавала новости вместе со всем племенем. Но все еще знала больше прочих. Серых из Дикоцветья осталось слишком мало. Разговоры о том, чтобы присоединиться к одному из кланов, начались еще при Арге.
Теперь стало ясно, отчего Гарат сидел наедине с пивом посреди всеобщей случки. Не за тем приехал.
Рэда никогда не была в Краснолесье. Только слышала. Рыжие сосны и красные скалы. Красиво. Мало дичи — мало пищи. Сильному клану так же остро нужны плодородные земли и богатые добычей леса, как племени Серых — защита и новая кровь. Выгода будет равной.
— Хочешь увидеть Краснолесье, Рэда Белая? Или останешься здесь, доживать свой век со стариками и гонять оленей?
— А ты зовешь меня гонять косуль? — фыркнула она. И тут же спросила уже всерьез, с изумившей ее саму жадностью: — Или нет?
— Я зову тебя жить. Растить волчат, которых ты так хочешь. Большего Чужак предлагать не станет. Для начала тебе стоит познакомиться с Гаратом Черным, старшим сыном Вагдаха Кровавого. В Краснолесье это сделать проще. Туда он возвращается после каждой большой охоты.
— Гарат Черный, — повторила Рэда. — Ты узнал меня, а я тебя нет. Хотя немало о тебе слышала.
Она встала, сладко потянулась и пошла к нему. Прохладная речная вода с тихим плеском обняла ноги. Полная луна дробилась в мелкой речной ряби, рассыпалась серебром. Звала перекинуться и бежать на охоту. Наконец-то — не в одиночестве.
Впервые за долгие три года она чувствовала себя по-настоящему живой. Словно лесной хозяин, приняв подношение, вернул взамен ту часть Рэды, что умерла вместе с Аргом. Гарат…
Им тоже пугали детей — Рэда усмехнулась этому совпадению. Наследник вождя клана, такой же сильный, как его отец, Вагдах Кровавый, и еще более жадный до схватки с вражескими племенами или опасной охоты. И до странности не падкий на ласки любой хорошенькой волчицы. Слишком разборчивый. Рэда могла бы и сразу догадаться, кто перед ней.
Сегодня, в ночь обновления крови, Рэда надеялась найти того, кто будет достаточно силен. К ним пришли альфы из трех племен сразу — кто присмотреть себе пару из нетронутых, а кто и просто поразвлечься с истосковавшейся по мужской любви, на все готовой самкой — без последствий, без обязательств. Зато и на детей после этой ночи никто не может предъявить права, они принадлежат только матери — и племени.
Вот только почему этот шикарный волк сидит здесь и лакает пиво, вместо того чтобы делиться своим семенем, как принято этой ночью?
Чужой взгляд мазнул по ней словно нехотя, широченная ладонь потянулась к пиву, но запах взрослого, матерого зверя, альфы — усилился от другой жажды. Горький, дурманящий. У Рэды от него затвердели соски и погорячело между ног. Сильный. Хорошие дети будут.
— Нравлюсь? — спросила она, жадно вбирая в себя этот запах, рассматривая крепкие плечи, мускулистые руки, резко очерченное узкое лицо. Красивый. Это не самое важное, но все-таки хорошо. Если родится дочь и пойдет в отца, а не в мать — печалиться ей тоже не придется.
— Ты так пялишься, что это я должен спрашивать.
— Спроси, отвечу, — Рэда усмехнулась, обнажив зубы. — А только мне еще нюх не отшибло.
— На улице — всеобщая случка. Несет так, что даже на дохлятину встанет, — он отхлебнул из кружки, посмотрел исподлобья, пристально, будто оценивал. — Ты поинтереснее будешь. — И ухмыльнулся, подонок. Будто чуял, что от таких любезностей ее накроет яростью. До пелены перед глазами. Но Рэда не была бы собой, если бы поддалась порыву. Она распрямилась, сказала, небрежно поведя плечом, так что широкий вырез съехал еще ниже:
— Да и ты не похож на того, кто бросается на любой мосол. Или я ошиблась?
— Мослы и кости пусть грызут другие, я люблю куски посочнее. Только не с чужого стола.
У него хищно дрогнули ноздри. Рэда отлично понимала, что он вынюхивает — запах других самцов. Чужие ласки, чужое семя. “Ищи, ищи, — подумала с давней, привычной горечью. — Нет волка, который пробовал бы на вкус Рэду Белую. После Арга — нет. И тебе бы не предложила, но кто здесь подарит мне потомство? Нет таких, все — слишком слабые”.
Арг ушел за Грань три года назад. Давно выветрился последний след горького, обволакивающего запаха, давно позабыло тело, как сладко было в его руках. Только душа все еще помнила. Но сегодня это не было важным. Аргу не понравилось бы, что его женщина остается бездетной, словно бессильная пустовка.
— Долго терпишь, — он перестал внюхиваться, отхлебнул из кружки и со стуком поставил ее обратно на стол. — Вдова?
— Да, — коротко ответила Рэда. Тоска, давно ставшая привычной, всколыхнулась резко, остро, словно в первые дни, когда выла по Аргу, не переставая. На какой-то миг даже захотелось уйти, оставить этого чужака наедине с его пивом. “Ребенок, — напомнила себе Рэда. — Только мой”.
— Пожелай ты случки, на тебя залез бы любой из местных. Значит, ищешь другого. — Он прищурился. — Мужа? Щенков? С первым ты точно не по адресу.
И снова Рэда усмехнулась:
— Пожелай я мужа, давно два племени упились бы на свадьбе. Только сейчас, чужак. А после — даже не вспоминай.
— Не вспомню. И увижу — не узнаю. Меня устраивает. Как и чужак — завтра. Сегодня — Гарат.
Он поднялся, выпрямился во весь свой немаленький рост, с обманчиво мягкой, хищной грацией обогнул стол, повел носом в сторону выхода, поморщился — с улицы несло так, что встало бы не только на дохлятину, но и у дохлятины. Запахи возбужденных альф и жаждущих самок, ядреная смесь желания, страсти, похоти. Покосился на Рэду:
— Веди.
Это ей понравилось. Рэда не была брезгливой, но свальная случка вызывала отвращение. Дарить и получать ласки она предпочитала наедине.
— Не туда, — она повернула к заднему ходу. Оттуда тоже несло, вряд ли этой ночью во всей деревне нашелся бы укромный, никем не занятый уголок. Но Рэда знала место.
Прода от 30.07.2019, 18:23
Деревню миновали быстро. Свернули в лес, тоже полный запахов — острых, возбуждающих. Здесь уединиться было проще, даже странно, что мало кто воспользовался зеленым укрытием. Но Рэда не пошла ни на одну из знакомых полян.
Она вывела Гарата к реке, к густому ивняку выше по течению. Сюда ходили редко — и купались, и стирали ближе к деревне. Здесь пахло илом, медленной проточной водой, дикими утками, что гнездились в заводи. Травой, деревьями, мокрой землей. Ни одного чужого, раздражающего запаха.
Рэда обернулась, как раз чтобы увидеть, как Гарат в двух шагах от нее стаскивает с себя рубаху.
— Я слышал, в этих лесах встречается добыча покрупнее уток и зайцев.
— Олени. Кабаны. Лоси. Медведи. Рыси. Если любишь настоящую охоту, тебе понравится.
Отвечала, а сама смотрела, оценивая уже не скрытое рубахой тело. Жгуты мускулов под загорелой до цвета бронзы кожей, стремительную легкость движений, дикую силу хищника, охотника и бойца. Для такого и олень будет слишком легкой добычей.
— Загонять зайцев — это для волчат, зубы почесать, и для трусов. У нас в Краснолесье одни косули остались, остальных — извели. Кабан — хорошо. Не соскучишься.
— Знаю место, где пасется стадо, — впервые за долгое, очень долгое время Рэда улыбнулась широко и от души. — Отведу. Повеселимся.
От вида сильного, поджарого тела, от запаха альфы, от разговоров о хорошей охоте желание охватило так сильно, что трудно стало держать себя в руках. Давно голос Рэды не звучал так низко, хрипло и отрывисто, давно ей не было так сложно говорить связно, а не короткими, рублеными фразами.
Гарат почуял, поднял голову. Глаза его — Рэда помнила, что темные — уже отливали золотом. Спросил с заметной насмешкой:
— Тебя раздеть, охотница? Или сама справишься?
Рэда развязала и скинула юбку, рванула рубашку через голову. Зацепила бусы, и прочная оленья жила лопнула от нетерпеливого рывка, остро резанув шею. Рэда не смотрела, куда раскатились бусины — пусть лесной хранитель приберет, на счастье.
Холодный ночной ветер лизнул разгоряченную, повлажневшую от желания кожу. Но взгляд Гарата ощущался гораздо сильнее. Будоражил, пробуждая давно забытое. Тек по телу. Обжигал. Будто не Гарат смотрел, а его волк оглаживал ее шершавым горячим языком. Щекотал роскошной блестящей шерстью. Рэда жадно облизнулась, шагнула к нему. Пришлось запрокинуть голову, чтобы поймать этот жаркий, обещающий слишком многое взгляд. Так близко, что напрягшиеся соски коснулись кожи Гарата. Впилась пальцами в твердые плечи, вставая на цыпочки, приникла всем телом.
— Возьми, — выдохнула, почти дотянувшись до его губ.
Лес пах прелой листвой и влажной свежестью воды, а Гарат — горечью и силой. Он положил ладонь на затылок, наклонился сам и ее притянул к себе — еще ближе. Не целовал — пил, жадно, ненасытно, как умирающий от жажды. И Рэда отвечала тем же, и тоже словно оживала, как от прохладной свежей воды, льющейся в иссушенное горло. Притиралась теснее, вдавливала короткие ногти в горячую кожу, постанывала от каждого движения языка во рту. Застонала гортанно и протяжно, когда Гарат тронул ее между ног. Пальцы, только пальцы, но истосковавшееся по мужчине, по настоящему волку тело зашлось от счастья даже от такой малости. Рэда приняла их, впустила глубоко, стиснула накрепко, прогибаясь под незнакомыми руками. Чувствуя животом толстый крупный член так отчетливо, будто и не было на Гарате штанов из плотной грубой кожи.
— Торопишься. — Шепот коснулся горящих губ, обжег шею под ухом. Рэда инстинктивно вздрогнула, почувствовав клыки. Сладко, в предвкушении заколотилось сердце. — Мокр-р-ая. Хор-р-рошо.
Будь она сейчас волчицей, вся шерсть на загривке встала бы дыбом от этого низкого, приглушенного рычания.
Гарат рухнул в листву, в холодные гладкие ивовые плети, увлекая ее за собой, и тут же перекатился, опрокидывая на спину, придавливая тяжестью. И от его веса, от жесткой хватки на плечах, от колена, раздвигающего ее ноги, и без того почти невыносимое желание вспыхнуло палевом, лесным пожаром. Исчезло все, кроме этой ночи и этого мгновения — память, сожаления, мечты. Осталась лишь волчица, изголодавшаяся по волку, по силе, которой не стыдно, не зазорно подчиниться.
— Возьми, — повторила она, но теперь вместо внятного слова из горла вырвался полу-стон, полу-вой. Зазывный, страстный. И Гарат откликнулся.
Вошел одним резким толчком. Слишком большой для ее отвыкшего тела. Рэда вскрикнула, дернувшись от боли. Вцепилась зубами Гарату в плечо. То, что нужно. Так, как нужно. Вздумай он сейчас нежничать или жалеть, ее наверняка снесло бы в ярость. Рэда не хотела ни того, ни другого. Эта боль была хорошей, правильной. Важной. Пьянила, как горький мед старого Торгада. Глоток — и ты в волчьем раю. Толчок — и ты прежняя, страстная и ненасытная. Желанная и безудержно молодая.
Второй толчок — сильнее, резче — заставил зарычать. Она так и не разжала зубы, и к запаху альфы, горько-острому и дурманящему, добавился вкус его крови. Совсем немного, но Рэде хватило. Вскинула бедра навстречу, обвила ногами поясницу Гарата, руками — шею, могла бы — обвилась вокруг него змеей, оплела дикой лозой. Он вжал ее плечи в землю, в пряный ковер прелой листвы, и задвигался быстро и мерно, неудержимо, глубоко, так глубоко — но Рэда все равно подмахивала, насаживалась еще глубже, рычала с каждым толчком, сжимая зубы крепче, пока не сжалось все нутро, не зашлось в сладкой судороге. А тогда — выгнулась, упершись затылком в землю, подставив Гарату беззащитное горло. Простонала:
— Еще. Сильнее. Бери.
— Ты слишком сладкая добыча, чтобы делить на части. — Он намотал косы на запястья, дернул, будто поводья на лошади натянул. Рэда сильнее выгнула шею, задышала часто и хрипло. От нетерпения хотелось завыть, громко, на весь лес. Гарат внутри был по-прежнему твердым, но не двигался, и Рэда подчинялась — ждала вместе с ним, старалась удержать его слишком внимательный для перевозбужденного альфы взгляд. Только не получалось. В глазах плыло. Хотелось стиснуть зубы, зажмуриться, смять в кулаках клочки влажной от росы травы — так ждать было бы легче. — Сегодня вся моя будешь. До дна.
“Куда уж больше?” — мелькнула словно не ее, слишком разумная для такого мгновения мысль. А инстинкт подсказывал, и тело знало — будет больше.
— Возьми, — умоляюще простонала она, — не останавливайся.
Уже и забыла, как это сладко — умолять и покоряться. Быть слабой — не потому что ты и в самом деле слаба, а потому что твой волк — сильнее.
Гарат усмехнулся — медленно, обнажив клыки. Лизнул ее в шею, прикусил под ухом. И задвигался быстрее, рыча, так и не выпустив ее кос. Рэда больше не пыталась сдерживаться. Кричала и выла, сжимая в себе его член, не желая выпускать даже на короткий миг, даже зная, что тянущая пустота сменится новым мощным толчком, распирающим изнутри, болезненно-сладким. А Гарат рычал, вбиваясь глубоко и сильно, брал, как берут добычу — не покорную с самого начала, а укрощенную.
Рэда почувствовала, как излилось желанное семя. Горячее, почти обжигающее. Гарат толкнулся еще раз и упал на нее, стиснул, снова прикусил шею, словно напоминая: “Моя”. А Рэду уже охватывала истома, тягучая, как смола, и сладкая, как мед, и тяжесть мужского тела, вдавившего ее в листву, ничуть этому не мешала, а лишь делала ощущения ярче и глубже. Правильней.
Мягко, плавно сжималось внутри. Рэда чувствовала в себе член, обмякший, но не слишком. Наверное, Гарат мог бы взять ее еще раз, если бы захотел. Но древний инстинкт продолжения рода подсказывал — ей хватит. Она получила то, что хотела получить.
И все же оказалось трудно разжать сцепленные на шее Гарата руки и опустить ноги, обвивавшие его поясницу. А когда он вынул член и встал, Рэда жалобно, протяжно всхлипнула. Ей, может, и хватит, но тело просило еще. Не сейчас, не сразу — сейчас она чувствовала себя сытой и удовлетворенной, но уже хотелось повторения. Слишком хорошо Гарат напомнил, каково быть женщиной, быть желанной.
Ухо уловило едва слышный шорох шагов. Рэда приподняла голову, перекатилась на бок. Двигаться было лень, но не могла отказать себе в удовольствии посмотреть. Гарат, теперь уже полностью раздетый, входил в реку. Вода — жидкое, расплавленное серебро под полной луной, ласкалась к нему, нежно облизывала, как хотела бы облизать Рэда — икры, колени, бедра, ягодицы.
— А я ведь знаю тебя, — сказал тихо, но среди приглушенных звуков ночного леса прозвучало отчетливо — будто в ухо. — Рэда Белая. Вдова Арга, бывшего вождя Серых. Лучшая охотница племени, верная жена. У нас тобой волчат пугают. Говорят, прокляла за мужа племена Горелых пустошей. Когда они еще не были горелыми.
— Дураков проклинать не надо, сами справятся, — лениво ответила Рэда. — А ты, выходит, не пугливый. Хорошо.
Он плеснул водой в лицо, потянулся, запрокинув голову к луне.
— Завтра на сходке будут новости. Серых из Дикоцветья примет Краснолесье. “Краснолесье”, — Рэда мысленно прокатила на языке название. С тех пор как умер Арг, она узнавала новости вместе со всем племенем. Но все еще знала больше прочих. Серых из Дикоцветья осталось слишком мало. Разговоры о том, чтобы присоединиться к одному из кланов, начались еще при Арге.
Теперь стало ясно, отчего Гарат сидел наедине с пивом посреди всеобщей случки. Не за тем приехал.
Рэда никогда не была в Краснолесье. Только слышала. Рыжие сосны и красные скалы. Красиво. Мало дичи — мало пищи. Сильному клану так же остро нужны плодородные земли и богатые добычей леса, как племени Серых — защита и новая кровь. Выгода будет равной.
— Хочешь увидеть Краснолесье, Рэда Белая? Или останешься здесь, доживать свой век со стариками и гонять оленей?
— А ты зовешь меня гонять косуль? — фыркнула она. И тут же спросила уже всерьез, с изумившей ее саму жадностью: — Или нет?
— Я зову тебя жить. Растить волчат, которых ты так хочешь. Большего Чужак предлагать не станет. Для начала тебе стоит познакомиться с Гаратом Черным, старшим сыном Вагдаха Кровавого. В Краснолесье это сделать проще. Туда он возвращается после каждой большой охоты.
— Гарат Черный, — повторила Рэда. — Ты узнал меня, а я тебя нет. Хотя немало о тебе слышала.
Она встала, сладко потянулась и пошла к нему. Прохладная речная вода с тихим плеском обняла ноги. Полная луна дробилась в мелкой речной ряби, рассыпалась серебром. Звала перекинуться и бежать на охоту. Наконец-то — не в одиночестве.
Впервые за долгие три года она чувствовала себя по-настоящему живой. Словно лесной хозяин, приняв подношение, вернул взамен ту часть Рэды, что умерла вместе с Аргом. Гарат…
Им тоже пугали детей — Рэда усмехнулась этому совпадению. Наследник вождя клана, такой же сильный, как его отец, Вагдах Кровавый, и еще более жадный до схватки с вражескими племенами или опасной охоты. И до странности не падкий на ласки любой хорошенькой волчицы. Слишком разборчивый. Рэда могла бы и сразу догадаться, кто перед ней.
